Common Sense

Кофе лезет из турки и с шипением пытается сбежать на плиту. Алекс матерится, хватает турку и снова разражается матом, потому что она чуть не выскальзывает из рук. Парень уже мысленно видит, как кофе выплескивает на столешницу и на пол, но каким-то чудом спасает благословенную жидкость, переливает в кружку, тянет носом, вдыхая аромат — того кофе, что исходит паром в кружке и немного сгоревшего на плите. Такой привычный запах, такой привычный ритуал, который очистит голову, сделает ее менее чугунной, а жизнь более сносной. — Ооо, кофе, — раздается над ухом, и шустрая рука хватает кружку. Алекс оборачивается и упирается своим фирменным взглядом «а ты не охуел ли?» в Густава. Тот уже успел обхватить кружку обеими руками и забраться на стол. При всем этом, кажется, он совершенно не успел проснуться, потому что глаза закрыты, а на голове просто ебаный пиздец. По-другому этот шедевр парикмахерского искусства от подушки и не назовешь. Так и не приходя в сознание, Гус дует на кофе и делает глоток. Блаженно мычит, лыбится, и Алекса шпарит вовсе не злостью. И раздражение отступает. Он снова матерится, на этот раз мысленно и тянется к шкафчику, где стоит банка с кофе. Опять налить воды, насыпать кофе. Алекс пялится на турку так пристально, будто это ускорит процесс, но смотреть на Гуса такого помятого и взлохмаченного — такого будто как следует оттраханного? блять! — у него нет никакого желания. Вот только это не помогает, Густав, судя по звукам, спрыгивает со стола и подходит к нему. Тычется подбородком в плечо. — А на завтрак что? — выдыхает сонно и это, блять, выше алексовских сил. Он передергивает плечами. — Губозакатывающая машинка, — отрезает и злится на себя за то, что злится на друга, хотя тот же ничего для этого не сделал. Не его беда, что у Алекса все внутри сжимается и мурашки по рукам, как заведенные. Гус бодает его в спину лбом и, слава богу, отлипает. По хозяйски открывает холодильник. — Пусто, — констатирует и звучит очень обижено. — А что ты там ожидал увидеть? Ты вообще когда-нибудь видел в моем холодильнике еду? Густав несколько секунд молчит. — Неа, — выдает наконец. — Водку и пиво едой вряд ли назовешь. Алекс фыркает и переливает готовый кофе в кружку, разворачивается к другу. — В городе поедим, — предлагает и видит, как у Густава загораются глаза. — Дааа, Макдак! Биг Мак и две картошки — тянет он так мечтательно, будто не о фастфуде говорит, а о горячих девчонках. — И молочный коктейль! Алекс смеется, наконец-то делает такой долгожданный глоток кофе и думает, что злиться на этого придурка долго совершенно невозможно. — Не видел мою куртку? — Гус смешно вертится на месте посреди прихожей, пытаясь найти потерянный предмет гардероба. Алекс натягивает свою и напоминает: . — Ты ж ее вчера проебал, забыл? Густав замирает и смотрит недоумевающе, а на лице так и читается: «не пизди». — Где-то между Харбо и Эскобаром, — уточняет Алекс. — Или между Эско и Аптекой. Но в Маклауд ты точно ввалился уже без куртки, вопя, что ты горячий мужчина. — Да ладно! — Густав сводит брови и явно ведет неравную борьбу со своей памятью. Но судя по всему на месте вчерашнего вечера там туман и непроглядная тьма, потому что Гус трясет головой и признается: — Не помню ни хуя. И Алекса это совершенно не удивляет. Он усмехается, открывает шкаф и тянет с плечиков джинсовку. Кидает Гусу. Она ему чуть широка в плечах и рукава свисают, и этот придурок машет ими перед зеркалом, как пьяное пугало, ржет, и Алекс смеется следом. А затем подходит и подтягивает рукава выше. Зачем-то натягивает на голову капюшон толстовки. — Сказал бы, чтоб мозги не продуло, но там же нечего продувать. — Спасибо, папочка, — паясничает друг и тянется обнять, но Алекс снова ржет и подталкивает его к выходу. Солнце лупит, как бешеное, и Алекс щурит глаза, разглядывая табло с расписанием. До ближайшей электрички полчаса, и, чтобы их убить, они с Густавом выкуривают по сигарете, шатаются по платформе, смотрят сверху из перехода на проходящие мимо поезда и в итоге оказываются верхом на бетонном заборе. Просто Гус вдруг решает, что Алекс не сможет на него забраться. Алекс фыркает, разбегается и, ухватившись за край, подтягивается. Устраивается удобней, смотрит сверху с ухмылкой, мол, ну кого ты берешь на слабо, чувак, а затем демонстративно достает пачку сигарет и прикуривает одну. И даже наверху слышит, как вздыхает Гус там внизу. Через пару другую мгновений он, тяжело дыша, устраивается рядом и тоже тянется за сигаретой. Солнце припекает затылок, Алекс курит и молча разглядывает почти пустую платформу, Гус рядом тоже молчит, лишь дрыгает ногами и зябко проводит плечами. Ему как всегда холодно, и Алекс думает, что надо было натянуть на этого неженку ещё одну толстовку. Отпаивать его потом чаем с лимоном Алексу ну вот совершенно не светит. Неженка же, словно читая его мысли, шмыгает покрасневшим носом и бросает окурок. Метит в мусорку, но, промахивается, матерится шепотом, зарывается руками в карманы джинсовки и вдруг хитрюще улыбается. Косит взглядом на Алекса и вытягивает на свет пару презервативов. — Запасливый — тянет и довольно: — И мне кажется, или их со вчера поуменьшилось? Алекс пялится на него в притворном ужасе. — Ты меня пугаешь. Ты их считал что ли? Густав вдруг хмурится, пинает пяткой забор, и говорит, глядя в даль. — Чувак, я все знаю. Алекс непонимающе вздергивает брови. — Что все? И замирает. Холод мерзко пробегает по позвоночнику и, кажется, что забор кренится и он вместе с ним, потому что Гус вдруг смотрит на него так серьезно, того и гляди скажет: «я знаю, что ты дрочил на меня сегодня утром». Живот сводит, и ладони вмиг мокрые, но голос звучит вполне нормально и до противного искренне, когда уточняет: — Ты о чем вообще? — вот только глаза отводит и, кажется, дышать перестает в ожидании ответа. — Я видел, как ты вчера целовался с барменом в туалете Аптеки. Облегчение накатывает такой волной, что Алекс чуть не падает с забора и очень хочет заржать. Он открывает рот, чтобы вздохнуть, но Густав, видимо, понимает это по-другому. — Все нормально, чувак, правда. Мне все равно, гей ты или натурал, да хоть папа римский — Алекс фыркает, господи, и что городит?  — Ты по-прежнему мой лучший друг. И останешься им навсегда. И, между прочим, как лучший друг, мог бы рассказать мне все сразу. Глядишь, познакомил бы тебя с кем-нибудь. Густав лыбится и подмигивает, а Алекс пихает его в бок и смеётся. — Придурок, — констатирует. Облегчение заставляет дрожать пальцы и оставляет мерзкий привкус на языке. У вчерашнего бармена были голубые глаза и русые волосы. И Алекс честно старался не представлять, глядя на его затылок сверху вниз, что это Гус так горячо отсасывал ему в кабинке туалета, но в конце концов сдался. Алекс вспоминает, каким охуительным оргазмом его скрутило, и на душе становится мерзко. А ничего не подозревающий Густав вдруг спрашивает: — И как давно ты понял, что ты гей? Алекс спрыгивает с забора. Когда одним прекрасным утром проснулся, упираясь стояком тебе в задницу, и чуть ни кончил от одной только мысли, что можно со всем этим сделать. Парень усмехается, представляя вытянувшуюся физиономию друга. — Пытаешься понять, как долго я от тебя это скрывал и со сколькими друзьями ты смог бы меня познакомить? Гус смеётся и спрыгивает следом. — Да нет, просто интересно, ты сразу знал, что ты гей, или понял это со временем? И когда это произошло? Алекс качает головой, тянет резинку с волос, и из-за ветра они тут же начинают лезть в лицо, но парень этому даже рад, потому что чувство неловкости превышает все мыслимые пределы. Алекс совершенно не готов обсуждать свою сексуальную жизнь с Густавом, но тот, кажется, как-раз наоборот просто таки горит желанием. Обгоняет его, заглядывает в глаза. —  Нууууу, — тянет простительно. Вот же неугомонный, черт! — В четырнадцать лет. Я понял, что гей в четырнадцать лет, — произносит четко Алекс и тут же надвигается на друга, чуть не утыкается носом в нос — Что-то еще интересует? Потеря девственности? Количество сексуальных партнёров? У Гуса от ахуя смешно округляется рот. Ну да, он всегда выглядит дико смешно, когда чем-то ошарашен, вот только Алексу не до смеха. Ему до одури хочется потянуть зубами нижнюю губу, смять ее ртом, толкнуться языком в рот и почувствовать его блядский вкус. Вкус, о котором он, черт возьми, так давно мечтает. О котором все время думает. Интересно, остался ли привкус утреннего кофе? И каков вкус сигарет смешанный с его, гусовой, слюной? Мысли, которые Алекс гонял в голове сотню раз, к которым привык уже, как к родным, и почти мастерски справляется с их игнорированием. Вот только чёртовы расспросы Гуса перемкнули что-то внутри, и Алекс никак не может отвести глаз, так и пялится на этот полуоткрытый рот, даже не замечает, как придвигается ещё ближе, облизывает губы. Но Густав вдруг улыбается и срывается с места. — Наша электричка! — вопит радостно и уже несётся к началу платформы. А Алекса будто холодной водой окатывает. Он закрывает глаза, длинно выдыхает и думает, что ему совершенно не нравится, как этот день начался. И продолжается этот день ни хрена не лучше. Кажется, Густав решает восполнить все свои пробелы в захватывающей теме гомосексуальности. Или он просто хочет доконать Алекса своими идиотскими вопросами. Когда они вываливаются из электрички на центральном вокзале, ему вдруг приспичивает узнать, где Алекс ищет себе партнёров? Так, блять, и спрашивает «партнеров»! В Макдональдсе, потягивая молочный коктейль, он с уморительно серьезной физиономией интересуется, а есть ли у Алекса гей-радар и как он вообще работает? На улице, пока Алекс шарит по карманам в поисках сигарет, Густав рассуждает, что парней раскрутить на секс вообще не проблема, и сексуальная жизнь у Алекса должна быть куда более бурной, чем у него. Алекс обнаруживает, что сигареты закончились, и думает, что лучше бы закончился весь этот гусовский неуемный пиздеж. В магазине, куда они заходят за сигаретами, друга вдруг осеняет: — Погоди, так значит ты пиздел, что твой первый раз был с Астрид? Алекс вздыхает и кидает в него шоколадкой, которую хотел для него же стащить. Гус отмахивается, ржет, но не унимается. — Ну не, правда, ты с ней потерял девственность или все наврал? А тот горячий минет от Нуры — правда или пиздеж? А с Сарой что-то было? Вместо ответа в него летит ещё одна шоколадка, а затем пачка чипсов. — Ну бля, Алекс, так нечестно. Я должен знать правду! Ты же все про меня знаешь. Друзья должны все друг про друга знать! — Ну я бы обошёлся без информации о том, как ты в свой первый раз с Крис кончил, даже не войдя в нее. Пачка чипсов летит обратно. — Ну да, и не стебал бы меня долгие месяцы? Да разве я мог лишить тебя такого удовольствия! Алекс согласно хмыкает — да, это было бы обидно — и, бросив взгляд на продавца, все-таки запихивает в карман пару Твиксов. — Нет, я не соврал, первый секс у меня был с Астрид. И секс с Нурой у меня тоже был. А вот про Сару напиздел. — То есть на девчонок у тебя тоже стоит? Алекс закатывает глаза и думает, что такими темпами к концу дня он их обратно просто не выкатит, и что нужно срочно заткнуть этого придурка сигаретой. Вот только сигареты не очень то и помогают. Густав выдыхает дым в небо и просит: «А расскажи про первый раз с парнем. Кто это был?» и Алекс понимает, что отвертеться от ответа никак не получится. Он лихорадочно затягивается и решает, что этот день официально проклят. И пока они шатаются по городу, то выходя к воде, то углубляясь в переплетение узких улиц, щурясь от солнца, и ежась от ветра, куря одну сигарету за другой и то и дело устраивая дурацкие потасовки, Густав вытаскивает из него рассказ про первого парня и про второго тоже. Кажется, расспросам не будет конца, и Алекс чуть не возносит громкую благодарственную молитву, когда Гус вдруг начинает рассказывать о девчонке, с которой познакомился вчера в баре. Наконец-то привычные разговоры о непутевой личной жизни Густава, спасибо! — Он что тебе подмигнул?! У Густава глаза офигевшие и такие довольные, будто его позвала на свидание Мисс Вселенная. Он оглядывается на высокого парня, что прошел мимо, а Алекс в очередной раз закатывает глаза. — А ты можешь так не пялиться? — Да ладно, тебе только что подмигнул горячий парень, и тебе все равно? Алекс усмехается, но не удержавшись, смотрит на этого парня. Он стоит через пару человек правее и, как и они, ждет зеленого сигнала светофора. При этом выглядит, как стереотипный викинг с обложки глянцевого журнала: широкие плечи, квадратные челюсти, светлые волосы, блестящие на солнце. В общем, Густав прав, парень и правда горяч, но это же не повод Гуса не подстебнуть. Алекс переводит взгляд на него и ухмыляется: — А ты вдруг стал специалистом по парням? Гус передергивает плечами. — Да ладно, не надо быть специалистом, чтоб понимать, на какого из нас двоих клюнут девчонки. — Но я то не девчонка. — Не думаю, что есть разница, — Гус становится таким задумчивым, каким становится каждый раз, когда разговор заходит о девчонках, а Алексу рассмеяться хочется от комичности всей этой долбанной ситуации. Хочется притянуть Густава за отвороты куртки и сказать, что для Алекса он, Гус, горячее любых долбанных викингов, вот только вряд ли эта сногсшибательная новость того так обрадует. Ведь, да, Алекс не девчонка. Горечь встает комом в горле, Алекс кривит губы, ловит взгляд горячего викинга, его нелепую улыбку и, нахмурившись, отворачивается. — Что, не в твоём вкусе? — Густав же продолжает с чертовыми вопросами. — А какие парни в твоём вкусе? Когда я считал, что ты по девчонкам, я думал, что ты любишь худых блондинок, а сейчас даже не знаю. Каких парней ты любишь? «Худых блондинок» думает Алекс, а вслух говорит: «Разных». Густав кивает с важным видом, и внезапно интересуется топ Алекс или боттом. Алекс удивленно вздергивает брови и ржет, тянет ехидно «да ты шаришь в терминологии?», на что Гус показывает ему язык, но с темы не слазит, пока Алекс не признается, что он в общем-то любит по-разному. Гус зависает, переваривая информацию, морщится, тянет «блять, это очень больно, ну…», он приподнимает брови и никак не может закончить вопрос. Алекс смотрит на него ехидно и вопросительно, мол «ну, о чем ты?» и кусает себя за язык лишь бы не ляпнуть: «хочешь сам узнать?». Мозг, будто только того и ждал, тут же подкидывает картину того, как Алекс бы его растягивал в первый раз. Не спеша и осторожно. Как бы Гус стонал, лежа на спине, жмурился и кусал губы, и Алекс видел бы его всего, каждую его реакцию, медленно входя. Представившаяся картинка выходит настолько яркой, что возбуждение накатывает горячей волной. Алекс вдыхает шумно, трет переносицу и краем глаза замечает, что Густав, похоже, готов продолжить свой допрос. — Слушай, блять, может уже закончишь со своими идиотским вопросами? — не дает ему и рта раскрыть Алекс. Злость на друга, отвращение к себе и желание мешаются в ядреный коктейль, скручивают внутренности и хочется Гуса ударить и послать на хуй, или приятнуть за уши и поцеловать. — Чувствую себя как на долбанном допросе! Гус смотрит на него растерянно, открывается рот, чтобы что-то сказать, но Алекс не даёт, его несет, не остановить. — Ты, блять, как будто гей энциклопедию писать собрался! Только я тебе не предмет для изучения, который можно рассмотреть под лупой и вскрыть для верности. Представь, мне не все кишки тут перед тобой вываливать хочется. Мне, блять, вообще не хочется все это обсуждать! — Алекс, — начинает Густав. — Да отъебись от меня! — Алекс отпихивает друга и практически сбегает от него. Просто уходит, даже не понимая куда, лишь бы подальше от этого идиота. Ведь ещё чуть-чуть и Алекса бы занесло. Еще чуть-чуть и он сделал бы то, о чем жалел до конца дней. Его шатает как пьяного и он падает на скамейку, утыкается лицом в ладони. Блять Блять! И почему это его гребанная жизнь? Как его угораздило так встрять в этого великовозрастного идиота? Алекс столько раз был близок к тому, чтобы все рассказать Густаву. За все эти годы чертову уйму раз. Потому что иногда казалось, он просто рехнется, если продолжит и дальше просто смотреть, просто слушать про его девчонок, просто быть рядом. Хренову уйму раз он был на грани, но здравый смысл всегда брал верх. Здравый смысл, который говорил, что одно слово, один блядский поцелуй, и Густав исчезнет из его жизни. А как жить без него Алекс просто не знал. Не представлял. Поэтому он терпел. Сжимал зубы, заводился от случайных прикосновений, дрочил, трахал других парней, представляя на их месте Густава, ненавидел себя за это, презирал, смирялся с этим, принимал, но всегда оставался, блять, всего лишь другом. Просто лучшим другом. И сегодняшний день не должен это изменить. Вот только сделать этот блядский шаг, который разнесет все к херам, хочется как никогда. Алекс остервенело трет лицо ладонями и опять задается вопросом, и почему, блять, это его гребанная жизнь? Как Густав к нему подходит, он не слышит, просто в какой-то момент чувствует, что тот возвышается над ним. Стоит совсем рядом, смотрит сверху и молчит. Наконец пихает кулаком в плечо. — Ну, ты чего? — ещё тычок — Прекращай! Не буду я тебя больше ни о чем спрашивать, только успокойся. Все это не важно, ну. Алекс поднимает голову и смотрит на друга. Так и есть, стоит над ним и смотрит так жалобно, словно он потерявшийся щенок и просится на ручки. И даже спустившиеся сумерки не уменьшают убийственность этого жалобного взгляда. Вот черт. — Хочешь, никогда ни о чем тебя больше спрашивать не буду, рот зашью, слова тебе больше не скажу? Правда ты об этом пожалеешь, потому что со скуки умрёшь, но ты только скажи, — Густав застегивает рот на воображаемую молнию, делает большие глаза, изображает дурацкую пантомиму. Алекс фыркает, затем смеётся и встаёт. Обхватывает Густава за шею, ерошит его волосы, тот нелепо барахтается, пытаясь вывернуться и тоже ржет. Они борются, попеременно одерживая верх, гоняясь друг за другом, как маленькие, налетая на прохожих, и снова сцепляясь, матерясь и хохоча. Алекс ржет до слез, отчего огни уже включившихся фонарей расплываются, и все становится похожим на старую нечеткую фотографию. Он еще раз ерошит гусовы волосы, чмокает его в макушку и наконец отпускает. — Ну что, по пиву в Эско? — спрашивает — Давай лучше в Аптеку. Вдруг найдем там мою куртку. Алекс снова смеётся, он просто не может удержаться. — Мою хотя бы в этот раз не проеби. — Слушаюсь, папочка, — салютует Гус. — Придурок, — резюмирует Алекс и выдыхает.