***
Гудок Ламборгини, завернувшей под неоновую вывеску «Pathos», золотистый Sián паркуется рядом с Jesko цвета крыла ворона и неподалёку от ультрафиолетовой Pagani. Чимин направляется прямиком в клуб, уже наполненный азартом и давно до корочки пропитанный помесью алкоголя на пару с высокосортным никотином. Пройдя сквозь толпу беззаботных и ушедших в мир кайфа людей, по пути поприветствовав знакомых, он находит, давно примеченный им с Чонами, vip-столик. За ним уже располагаются двое выпивших альф, один всё в той же белой рубашке с неизменно чёрными брюками, а второй, рыжеволосый парень, облачён в официальный белый костюм. Поблизости крутится Тэмин, не стесняясь быть во всём прозрачном и облегающем. Скорее крутиться этой ночью он будет на кое-чём другом. Но да неважно. -Хей, друг, ты что-то поздно, — оглядев пришедшего, Хосок взял хрустальный бокал и сделал глоток крепкого напитка. -Да в салоне задержался. — Как с салоном? — в беседу подключился Гук, только что играющий своим языком с несовершеннолетней омежкой. -В целом нормально, были затруднения с счетами, но всё утряслось. Ну, а ты как? Скоро вернешься? — пробуя виски, интересовался Пак о окончании гукова отпуска. -Планирую на следующей неделе, но может и раньше. -Ты уже слышал, что состав гонщиков на завтра продуктивно пополнился? Чон выгнул бровь. -Говорят, на гонках новенькие, горячие, мать его за ногу, новенькие, — продолжил Хо. -Точно не горячее моей детки, — Чон прошептал так чтобы все услышали и вцепился за раковинку уха своей пассии. Тэмин охватил его мускулистую шею своими губамии, опьянев этим чёртовым коньяком по гланды, посадил засосы, расцветающие не хуже июльской малины. -Слушай, а где твое кольцо? -вдруг спросил Чон старший. -Точно.кольцо. У меня его украли, — со злостью в голосе ответил спутник Ли. -Украли? — поперхнулся Хосок. -Да, украли. -Оно же всегда с тобой, -удивился блондин. -И сегодня было, пока этот несносный мальчишка не стащил его с меня. Тэмин заметно напрягся и начал внимательно вслушиваться, так как наслышан о этой ироничной истории и переживает за, кто посмел облапать его любимого. -А ты не планируешь вернуть его и наказать воришку? -Наказать надо жёстко, — ухмыльнулся Хо, плеская от края к краю свой соджу. В его сторону сразу зыркнула несовершенная омежка, а он глянул в ответ слишком уж пошло. -Накажу да ещё как, — тут Чонгук пустил улыбку, сам не замечая, как мыслях отразился тот лёгкий аромат спелых бананов и то касание, обескураживающее в один миг. За что получил укус от своей омежки. -А тебе и вовсе не избежать наказания, — он поднял свою бестию на руки, ущипнув за ягодицу, махнул ребятам и умчался ругать своего ревнивого малыша. Тем временем звуки классического пианино заполняли помещение как вино бокал — плавно, изысканно и приятно. -Завтра будешь гонять? -поинтересовался Хосок, излучая поддержку, смотря на пианиста, расположившимся на кожаной банкетке. -Я думал, побыть зрителем, нежели участником. Моей крошке тоже нужен отпуск. А ты? — издалека вслушиваясь в аккорды и поочередно перематывая каждую ноту, отвечал Чимин. -Уже ставят на кон, я один из спонсоров, — кидая вторичный взгляд на инструмент наслаждения и музыканта, удваивающего это наслаждение. -Так это ты один из той четверки? -Верно, — приподнимаясь с мягкого дивана, -я должен удалиться, ты же не будешь против? -Нет. -замкнул всё еще сидящий на пуфе, осушив до конца свой стакан. Улыбнувшись напоследок, Чон хотел уж было уходить.но. -Постой. -старший разворачивается на пятках и сделать заинтересованный вид становится напряжно. -Кто это был? Хоть вопрос и был понятен, а ответ известен, с его уст не упало ни единого слова. Напряжно потому что боится. Боится потерять. Он хотел его сохранить, сберечь и не подвергать опасности.***
Одинокий альфа, уже без компании бутылок, покидает стены уличного пафоса. Мимо проносятся тысячи запахов, вкусов, цветов, промежутков, людей, но ему всё равно. Он облокачивается на свою крошку, и озаряет ночное небо своими тёмными, словно созревшие орехи, глазами. В небесных гладях заплутали воспоминания из детства и вот он вновь семилетний ребёнок. В руке сахарная вата, тлеющая при взаимодействии с ней теплоты. Как бы ему тоже хотелось тлеть и, как та самая теплота кого-то согревать. Звёзды указывают мореплавателям истинные пути, неизведанные дороги, вот бы, так же кто-то указал смысл, повидал загадочное и невиданное. Спускаясь с ночного неба и возвращаясь в реальность, он замечает на вышке невысокого парня, Чимин на минуту задумывается о том как бы сейчас здорово было бы побывать на крыше. Хоть и с оковой, но вздохнуть. Хоть и с болью, но прожить. Хоть и с пьяным разумом, но подняться. Что он решается и делает. Ещё раз мазнув расплывчатым взглядом по своему окружению, Пак идёт к лестнице, ведущей на крышу. Минув каждую ступеньку, как каждый влитый в себя грамм спиртного, каждого человека, как уже прожитые дни, он добирается до приоткрытой двери. Тишина. Казалось, что даже не в этом здании проходят самые лучшие вечеринки в городе. Пак замечает белоснежную макушку и по началу даже замирает. Мята. Из всех коктейлей, специй, ароматов, он замер конкретно при ней. Такой холодной, но одновременно и согревающей, как тот самый кусочек теплоты, мяты. Он проходит дальше и становиться всё ближе к тому парню. В воздухе уже виднеются лёгкие клубочки дыма, а на Млечном Пути распускаются новые и новые композиции созвездий. -Ты чего один? — начинает альфа, разглядывая ссутуленную спину. Омега на это и вовсе не откликается. -Мне повторить? -Не стоит. Нету смысла. -А в чём же есть? — Пак поражается, но уходить не собирается. -Должно быть в том, чтобы ты свалил, -выдаёт обладатель хриплого голоса. -Эй, я вообще-то помочь пытаюсь. -А кто сказал, что я нуждаюсь в помощи? — истерическим тоном, выдавая накипевшее. -Да брось, -Чи осторожно подсаживается к омеге. -Возьму и сброшусь, -хладнокровно отвечает курящий. -Ну дерзай, -не успев тщательно подумать, бросает Пак. Парниша, сидящий сравнительно рядом, вдруг выбрасывает фильтр, поднимается и идёт к самому краю. Альфа настораживается. А тот и не рыпается, спокойными движениями поднимается на окраину и его ступни остаются в сантиметре от, никого не жалеющего, обрыва. -Ты чего творишь?! С ума сошёл? -кричит Чимин и подбегает к сумасшедшему, хватаясь за него со спины, как тонущий за спасательный круг, как напуганный ребёнок за подол платья мамы. Долгое молчание длится дольше, чем вечность. Но ничто не вечно. Сквозь мёртвую тишь раздаётся всхлип. Омега поворачивается и спрыгивает. Утыкаясь в шею альфе, он успокаивается. Этот лайм проносится по каждой венке, заставляет колени подгибаться, чувствовать себя не чем-то, а кем-то. Кем-то важным. Но нельзя. Ты будешь уязвим. -Ты не сможешь помочь другим, пока сам беспомощен, -суровым тоном обрывает эту идиллию омега. Немеет рот, отрезвление замедляется, а парень не хлопая дверью, уходит. Остается уже не одинокий в этом мире Чимин и Юнги, возможно, отложивший на долго дату своей смерти. Всегда больно, когда люди уходят. Но не когда они хлопают дверью и говорят, что больше не вернуться, те чаще всего возвращаются. А когда они уходят тихо. Ты не слышишь их криков, визгов, ты слышишь только ту боль, которую они долго скрывали. Но ничто не вечно. Терпение в том числе.