***
У истории этой нет начала, но точно есть конец. Гию думает о том, что всё могло быть иначе, но время — это не то, что можно обернуть вспять, правда? Это же твои слова, Томиока? Столп Воды опускается на одно колено и в который раз вычитывает выгравированные иероглифы на иссиня чёрном обелиске. Сколько уже лет подряд он приходит к этому месту? Снежные хлопья с особой грацией кружат вокруг, оседают на угольных прядях, облепливают густые ресницы и царапают щёки. Контраст черного и белого как никогда описывает его отношения с Танджиро, но сейчас Томиока только и может, что прикрыть глаза и выдохнуть хрустящий воздух. Эта зима… как двенадцать лет назад, когда он впервые повстречал его.***
Гию нравятся глаза Танджиро. В них столько эмоций и чувств, что и не передашь словами, если попытаешься. В них он путается постоянно, сосредоточиться на чём-то определённом не может и это вообще уже слишком, знаете. Весь Танджиро — это слишком. Слишком добрый, слишком наивный, слишком упрямый, слишком отважный и слишком… Безбожно привлекательный и невероятно светлый. Такой, что у Гию в глазах всеми возможными цветами искрится, мечется, а рядом с парнишкой так тепло-тепло становится, так хорошо и уютно на душе. Гию бы хотел схватить его так крепко, как только может и никогда не отпускать. Был бы всегда рядом, оберегал и тонул бы в этом бесконечном свете. Гию Томиока — эгоист. Он хочет всего Танджиро: от ступней, до кончиков огненных волос. Хочет навсегда забыться рядом с ним, раствориться в его заботе и невероятной улыбке. Гию Томиока — эгоист. Потому что он знает, что ничего взамен дать мальчишке никогда не сможет. Лишь только лютый холод и смерть, что следуют по его пятам.***
Гию цепляет Камадо, когда тот с очередной миссии весь потрёпанный возвращается. Упорно продолжает убеждать себя в том, что вообще-то встреча эта — чистой воды случайность, а сам смотрит в эти большие глаза невозможные и втирает уставшему парнишке что-то про горячие источники. Что именно — осознаёт только через час, когда они оба уже раздетые греются в горячей воде, смотрят куда угодно, но только не на друг друга, и пытаются (читай: Танджиро пытается) завести разговор. Он вообще сейчас очень много говорит. Говорит о беззаботных днях до Отборочного экзамена, когда они вдвоём проводили куда больше времени, лепечет что-то про успехи Нэзуко в общении, рассказывает о своих новых друзьях и трудностях, через которые они прошли все вместе. Когда у них, Танджиро и Гию, появились сложности в общении — Камадо всё ещё не может сказать точно. Он часто думает об этом, витает в облаках, подвергая себя опасности на заданиях, но ответ найти всё никак не может. Почему? Когда? Это из-за него, Танджиро, да? Это он уже так достал Гию, что тот старается его избегать по мере возможности? Но почему? Ведь до этого всё было так хорошо, а мальчишка делал большие успехи в их дружбе. Он даже мог рассчитывать на полноценный развёрнутый ответ и довольно активное поддерживание разговора со стороны Гию, если сравнивать с тем, что было раньше. Что же теперь не так? Он опять всё испортил? Опять перегнул палку, да? Именно по этой причине (и по ряду других, которые вертятся в его голове словно волчок, но понять и принять их довольно сложно) он соглашается на источники с таким рвением и надеждой, что они в первую же очередь туда и отправляются. Ну, а сейчас что? Сидят и молчат. Камадо потирает кончик носа, как делает всегда, когда ему неловко, улыбается мягко и закидывает голову к небу. Он молчит ещё некоторое время, а Гию не ощущает давящего чувства тишины. Напротив — рядом с Танджиро каждая секунда, будь то разговор, тренировка, разгар битвы или молчание, это наслаждение. — Луна сегодня красивая, не так ли? — Камадо произносит эти слова так неожиданно, что Томиока вздрагивает и всё ещё отстранённо смотрит на парнишку. — Она прекрасна, — еле слышно отвечает Гию, даже не удосужившись посмотреть на небо. Задерживает взгляд на Танджиро ещё на несколько секунд, а после уходит переодеваться. Ты прекрасен. И ничего мне в этом мире больше не нужно, если ты будешь рядом со мной. Будешь смотреть на меня такими глазами и подаришь хотя бы каплю своей любви, которую я не заслуживаю, но так желаю. Луна прекрасна. Но делает её такой обворожительной свет Солнца, Танджиро.***
На собрании Столпов у Гию дрожат руки. Он готов сорваться в любой момент, но сдерживает себя изо всех сил: уважение к Убуяшики играет значительную роль. Он не смотрит в сторону Столпов, но каждой своей клеточкой ощущает жгучую ненависть к любому, кто поддерживает казнь семьи Камадо. Чёртов Санеми. Томиока впервые за долгое время повышает голос и просит этих двух оболтусов остановиться, ведь в чём смысл продолжать, если с минуты на минуту глава будет тут и самолично вынесет приговор. Не помогает. Эти два дурня друг друга стоят. Танджиро прописывает Ветряному Столпу смачный удар лбом, а у Гию где-то в районе груди разгорается чувство гордости. Не каждый ведь день такое увидишь, чтобы Санеми рядовой (хотя для Гию он — самый особенный) мальчуган ударил, да? А потом — Ояката-сама просит зачитать письмо, Танджиро опять смотрит на Гию глазищами огромными и полными благодарности, а Шинадзугава вновь пытается что-то себе доказать. Чёртов Обанай. Томиоке приходится потратить несколько секунд, чтобы подавить в себе желание выхватить катану из ножен. Он вовремя берёт себя в руки и с особым пылом перехватывает запястье Игуро, с трудом сдерживая себя, чтобы не сжать её до хруста костей. Смотреть можно, трогать — нельзя. Ещё одна царапина на Танджиро и он забудет, что по кодексу вообще-то убивать людей не положено и карается казнью.***
Томиока очень долго терзает себя мыслями о том, что вся его жизнь — самое настоящее проклятие для дорогих его сердцу людей. Он слишком сильно дорожил Тсутако, чтобы так просто её отпустить. Она была его единственным родным человеком. Он правда любил её, Боже. Она не должна была вот так погибнуть, слышите? Не должна была. Это всё он, Гию, виноват, что был таким слабым и глупым младшим братиком. Он так дорожил Сабито, что отпустить и его, как ему казалось тогда, уже не было никаких сил. После смерти сестры Сабито стал для Гию самым настоящим спасением, за которое он крепко держался. Он так сильно его боготворил и… так корил себя за его гибель. Сабито тоже должен был жить. Он заслужил жизнь куда более счастливую и долгую. Он должен был стать Столпом. Он должен был спасать жизни людей и получать их благодарности. Это он должен был быть сейчас в кругу друзей, которые о нём беспокоятся и любят его. Он, но никак не Гию Томиока. Гию Томиока вообще ничего в этой жизни не заслужил. И никого тоже. Он корит себя в смерти дорогих ему людей, которые, наплевав на свои собственные жизни, ринулись спасать его, никчёмного. Он корит себя за смерти подчинённых, которые работали с ним бок о бок, но не были достаточно проворны, чтобы избежать цепких когтей демонов. Он корит себя за смерти случайных прохожих, своевременно на помощь которым не успел. Гию Томиока — тоже слишком. Слишком медленный. Слишком слабый. Слишком эгоистичный. Слишком. Танджиро робко проводит кончиками пальцев по щеке Гию, смущённо отводит взгляд и шепчет что-то про свои чувства и про ещё какие непонятные сейчас для Гию вещи. Они в поместье бабочки находятся, и никто из них даже не думает о том, что кто-то их может увидеть. Оба слишком зациклены на своих мыслях. Мальчишка не краснеет, уверенно поднимает на мужчину свои глаза невозможные и, не встретив никакого сопротивления со стороны, встаёт на носочки и мягко целует в уголок губ. Потому что по-другому не умеет и маленький совсем ещё. Потому что если бы не Зеницу, руки которого игриво дотянулись до бутылок сакэ, а под его влияние попали и он с Иноске — в жизни бы не сделал то, что делает сейчас. А Гию не понимает. Вообще, чёрт бы вас всех побрал, ничего не понимает. Потому что он слишком глупый тоже, ага. Потому что не видит дальше своего носа, когда Камадо оказывает ему знаки внимания, слишком поглощённый своими чувствами. Когда после поединка с Руи он смотрит на Гию во все глаза с восхищением таким огромным, что друзья немного беспокоятся за самочувствие мальчишки. Когда Камадо на тренировках всё время настаивает на рукопашном бое, стараясь оказаться как можно ближе. Когда не спешит выбираться из его крепкой и болючей хватки. Когда смущается каждый раз, пытаясь неловко завести с ним разговор на самые глупые темы. Когда раз за разом бормочет его, Гию, имя, находясь в коме почти два месяца после ожесточённой битвы с Шестой Высшей Луной. Томиока правда ничего из этого не замечает… или пытается не замечать. За Гию тянется шлейф из смертей, а Танджиро уже стал для мужчины чем-то большим, чем просто мальчик, которого он спас в один зимний день. — Пожалуйста, Томиока-сан, перестаньте меня игнорировать, — Танджиро смотрит по-взрослому серьёзно, сосредоточенно хмурит брови и со смущением мнёт подол клетчатого хаори, пытаясь взять себя в руки и перестать мямлить. Голос слегка подрагивает, но парнишка в своих словах уверен, чего уже не скажешь о его глазах, которые потухают с каждой секундой этого томительного молчания. Гию кажется, что всё происходящее — плод его воображения, всего лишь один из множества сновидений, которые мучают его по ночам и не дают выкинуть Камадо из головы даже тогда. Но юношеские пальцы, тёплое дыхание на щеке и нежный поцелуй, что просто сводит с ума, трубят об обратном. Танджиро молчание расценивает как отказ. Танджиро хочет уйти, а Томиока, как вы помните, слишком эгоист, чтобы отпустить. Томиока слишком привязался к этому мальчишке, чтобы не взять его мозолистую ладошку в свою и не поцеловать её так же мягко, как несколько минут назад поцеловал его сам Танджиро. Гию понимает, что не должен был так поступать. Он понимает, что пусть лучше бы разбил ему сердце, но оставил бы в живых. Думает, что если Танджиро когда-нибудь и умрёт, то теперь уже лишь только по вине Гию. Гию думает, что он предвестник смерти. Танджиро думает, что Гию просто невероятен.***
Танджиро — это взбитые сливки и нежные слова, способные приютить и согреть даже самого кровожадного монстра, мягкие запястья и мозолистые ладони, что тянутся ко всем-всем и стараются помочь каждому, громкий и самый красивый в мире смех, осторожные, но такие ласковые прикосновения, что пора бы уже сгореть в этом вихре ощущений. Улыбка вместо тысячи слов. Он старается утешить всех и каждого, дарит свой свет даже самым отчаявшимся и старается в чужих сердцах разжигать самый настоящий огонь. Столп Воды пылает. Огонь прожигает его насквозь, хотя сам Томиока готов поклясться — он сгорел уже в тот момент, когда увидел Камадо Танджиро впервые. Сгорел до последней косточки, но продолжил тянуться ещё ближе, обвиваемый языками самого настоящего пламени. Танджиро видит множество шрамов на теле Гию, но знает, что под кожей их куда больше. Он целует каждый из них в надежде навсегда избавить этого человека от страданий. Он такого не заслужил. Не заслужил. Не заслужил. Танджиро обещает себе, что сделает вообще всё, на что только будет способен, чтобы счастье подарить Гию. Чтобы у него была жизнь куда лучше и не проседала в серых красках, где яркими пятнами выделялся лишь красный. Томиока же говорит, что у него есть Танджиро и этого вполне достаточно. Томиока осознаёт, что без Танджиро он исчезнет. Но он вовсе не боится исчезнуть сам, он боится, что исчезнет Танджиро.***
Томиока помнит тёплые руки Танджиро. Он помнит, что после каждой выматывающей миссии, от которой сводило мышцы и хотелось как следует отдохнуть, мальчишка подбирался сзади, тихо шептал что-то про отдых и горячий чай. Танджиро обожал распускать волосы Гию, пробираться через жёсткие пряди к коже головы и массировать её, шею и плечи. Поначалу это было так нелепо и неумело, что, в конце концов, сам Камадо сдавался и, по-своему хихикая (как хихикает только при Гию и никто другой так точно не умеет), обнимал и утыкался носом куда-то в загривок. — Вы так потрясающе пахнете, не представляете просто… — Камадо на одном дыхании шепчет это прямо на ухо мужчины, а Гию уже сносит крышу. Он не уверен, что этот мальчишка всегда был таким бесстыжим, но знает точно, что хочет. Хочет его всего и полностью. «Только мой». Ночью Гию утыкается носом в лопатки Танджиро, притягивает его к себе ещё ближе, расплываясь в теплоте и уюте, и лениво думает, что пусть они потеряли многое, но друг друга всё-таки обрели.***
Они купили маленький домик на отшибе города, но им троим — Гию, Танджиро и Нэзуко — вполне достаточно. Обязанности как-то сами по себе негласно распределились между ними: старший из Камадо по большей части отвечал за готовку и дрова, Томиока закупался на рынке и даже развёл маленький огород, а Нэзуко, как самая младшенькая, дарила им своё тепло и заботу, пытаясь всё за старшими повторять. Гию иногда казалось, что это всё уж больно нереально и похоже на утопию, которой нет места в такое жестокое и страшное время. Однако это был их маленький мирок, огражденный от всех огромным забором взаимной любви и понимания. В бурной жизни Гию Томиоки нет места для Танджиро Камадо. В жизни Танджиро Камадо для Гию отведена целая комната. В прямом и переносном смысле.***
Гию смело может заявить, что нет разницы, где и когда смотреть на Танджиро: ранним утром, когда первые лучи солнца тянут свои ручки к оголённым плечам и крепкой груди, покрытой целым букетом из засосов, кокетливо играют с прядями багровых волос, что в свете утренней зари пожаром покрывают взбитую подушку, и оставляют забавные блики на умиротворённом лице. Когда Танджиро суетится, собирая бэнто, чтобы Томиока в пути не голодал, когда, тихо посмеиваясь, отводит волосы от лица, нелепо зачёсывая их назад, или когда хмуро перебинтовывает его, Гию, раны. Когда сражается — Танджиро прекрасен чудовищно. Мышцы напряжены, дыхание выровнено, а лицо такое сосредоточенное, что уже за мальчишку его и не примешь. Мужчина. А ещё прекрасен Танджиро на футоне. Желательно — под Гию. Когда тело расслабленно, дыхание сбито, а хрипловатый голос ласкает слух, сладко выстанывая разные нежности, которые Столп Воды и не разберёт толком, уже загипнотизированный этими глазами бессовестными. Томиока знает, что нет разницы где и когда смотреть на Танджиро — он обворожителен везде и всегда. Томиока ошибается…***
Тупые когти въедаются в самые потаённые части его души, рвут, ломают, заставляют сожалеть. Ему хочется рыдать и просить о помощи. Он не хочет умирать. Боже, как же он молод. Заново, по крупицам, выискивая самые мелкие осколки, обрести буквально всё в шестнадцать лет и в эти же шестнадцать это всё потерять. Опять. Он лежит сейчас среди обломков зданий, истекая кровью и вместе с ней выдыхая последние капли жизни. Он чувствует каждую раздробленную кость, каждую кровоточащую рану и сотрясение мозга, кажется, настолько сильное, что перед глазами расплывается вообще всё — лишь только способность видеть прозрачный мир его хоть как-то сейчас спасает, когда он тщетно пытается разглядеть лица дорогих ему людей. Он тянет руку к щеке сгорбившегося над ним Гию, который даже не старается давить жгучие слёзы, бессмысленно зажимая дыру в чужой груди ладонями. Гию дрожащим голосом обещает спасти, уберечь и больше никогда не подвергать опасности. Он дышит через раз, напряжённый весь, а в глазах столько боли и отчаяния, что Танджиро пугается за него (он всегда думает в первую очередь о других, а не о себе). И он по-настоящему боится, что сломал. Сломал самого дорогого для себя человека. Вырвал его сердце с корнями, поигрался какое-то время, одним своим существованием дав надежду на светлое будущее, а потом эгоистично позволил себе вольность на смерть. И хоть он понимает, что по-другому было нельзя, что если бы он не дошёл до своего максимума и не использовал такой важный козырь в рукаве, который буквально перевернул их бой с Мудзаном с ног на голову — сейчас, возможно, Гию бы тоже был при смерти. Танджиро хочет, чтобы Гию жил. Последнее о чём думает Танджиро Камадо — это Гию Томиока. Всё, что ему сейчас нужно, всё, что осталось сделать прежде, чем покинуть этот мир, всё, чтобы перестать мучиться, захлёбываясь в собственной крови и съедаемый болью не от ран физических, а душевных… «Я хочу поцеловать его — я хочу поцеловать тебя в последний раз.»***
Смерть он свою ему не доверил, но отдал что-то гораздо большее. Жизнь. Отдал всего себя, не жалея ни кусочка. Показывал самые искренние чувства: пылающая любовь и лютая ненависть, свирепый гнев и блаженное умиротворение, проедающая до костей боль и освещающее всё на своем пути счастье. Он всегда был такой — всегда всё говорил прямо, но ничего не просил взамен. Его глаза всегда говорили одно и то же, когда они оставались наедине и никто больше не смог бы его прочитать так хорошо, как делал это Томиока. — Просто будь рядом, ладно? Снег морозит пальцы рук, холод пробирается под одежды и, кажется, почти дотягивается до самых костей. Но это ничего, пройдёт. Он потом вернётся домой, заварит чай с женьшенем, погреется у ирори в кругу семьи и чуть позже отправится спать. Но это будет потом, а сейчас — он сидит рядом с могилой и думает, что со временем чувства притупились, заржавели и больше не тревожат его разум. Он больше не просыпается в холодном поту, шепча одно единственное имя. Он больше не желает тех жарких прикосновений, которые заставляют забыться похлеще любого сётю. Он больше не злится на него и не обижается. Он просто принял это как данность, понял, что надо было именно так и никак иначе. Знает, что Танджиро — герой. Знает, что все герои погибают в пылу сражения. Однако повторяет вновь и вновь, уже двенадцать лет: — Ты должен был быть живым, слышишь? Должен… Даже если бы я за это умер.