Demons

Когда на улице холодно, единственное, чего им хочется – это не думать ни о чем. Но словно по какому-то закону, именно в такие дни голова полна мыслей. Они гудят, как пчелиный рой, и не дают уснуть. Виски ломит, и у кого-нибудь обязательно начинается мигрень. - У тебя руки холодные, - словно факт констатирует Кюхен. Они сидят на диване, он обнимает Хичоля со спины, умостив подбородок на его острое плечо. Стянув плед со спинки дивана, он укрывает их обоих, и старший вжимается в его грудь сильнее. - А ты теплый. Иногда ему кажется, что конечности Хичоля отмерзнут совсем, потому что ему постоянно холодно, будь то лето или зима. Как сейчас. Фоном работает телевизор, чтобы в их доме не было настолько невыносимо тихо. Почему они вместе и сколько лет уже прошло? Хичоль поднимает ладонь Кюхена и пальцем выводит слова: боль, лимоны, зонт, вино. Казалось бы, никакого смысла, но он понимает его. Вероятно, они оба сумасшедшие, и именно это главная причина того, что они together. Под журнальным столиком валяется бутылка из-под wine, и они оба слегка пьяны, но скорее из-за близости, чем алкоголя. Младший перехватывает пальцы Хичоля и слегка поглаживает их, зачастую это помогает, пусть ненадолго, но согревает их обоих. - Тебе больно? - Голова, но не сильно. Ты чувствуешь? – Хичоль всегда знает, кому из них хуже. Словно cat, он ощущает, когда он «болеет», и то ли это мистика, то ли они настолько сильно приелись друг другу, что выучили уже все мелочи. Он поворачивается в кольце чужих рук, а потом утыкается носом в шею. Странно, но даже за такое длительное время он так и не привык, что рядом всегда есть кто-то, кто удержит его или поймает, когда он будет fall. На часах без пятнадцати полночь, и они ждут, когда же наступит новый день, который они встретят, не глядя друг другу в глаза. Кюхен гладит Хичоля по спине, задевая открытую полоску кожи на пояснице, пальцами натыкаясь на короткий и незаметный выпуклый шрамик. Когда ему было двенадцать, он прятался на дереве от одногодок, зовущих играть в футбол, и once не рассчитал и сорвался с ветки, заработав синяк и небольшую царапину, которая навсегда оставила след на нежной коже. За две минуты до конца очередного дня, они, словно по чьей-то команде, поднимают друг на друга взгляд. Хичоль высовывает кончик языка, и Кюхен перехватывает его губами, прикусывает, чтобы потом отпустить и поймать пухлые губы в мягкий поцелуй. Он пытается защитить старшего от себя и него самого одновременно. По-хорошему, им нельзя даже приближаться друг к другу too close, но они нарушают все запреты, хотя сами их и придумали. В каждом из них живет настоящее чудовище, мешающее дышать полной грудью и отпускать себя на волю, и страдания этого существа внутри отражается в их eyes. Когда Хичоль отрывается от губ младшего, на часах уже десять минут первого. Программа телевизионного канала сбивается, пропадает звук и появляется шумящая серая заставка. Они выключают технику, в доме становится совсем темно и, наконец, слышно, как гудит ветер за окном. Карниз уже занесло снегом, как и тропинку к дому, и зеленую ель на той стороне улицы, и машину соседа, не загнанную в гараж. Хичоль обхватывает лицо Кюхена ладонями и, поглаживая щеки большими пальцами, заглядывает в глаза. Сердце щемит и, кажется, словно на ресницах собирается роса. Каждый думает о своем. Кюхен prays to God, в которого все же верит, чтобы он сохранил старшего. Ведь он смеется громче всех, а это только значит, что его боль больше, чем страдания половины человечества. - Казалось бы, вот оно, наше место, но я все равно чувствую, что люди правы, говоря, что мы не от мира сего, - внезапно говорит младший, накрывая руку Хичоля своей, поднося ее к губам и коротко целуя в середину ладони. - Нам здесь никогда не будут рады, потому что мы не принимаем участия в их маскараде, - бездумно отвечает тот. Вероятно, им было бы много легче, будь они такими, как все, не отличаясь ничем от остальных. Но они родились другими, по-другому живут и умрут совсем иными. Кюхен садится, опуская ноги на пол, и Хичоль перебирается к нему на колени, чтобы обнять за шею и почувствовать, как бьется его heart. - Давай заведем кошку? - Давай, - наверное, он согласится на все, о чем бы ни попросил старший. Но и сам Хичоль поступит точно так же. Они снова, не сговариваясь, поднимают лица и целуются, ударившись зубами, как если бы хотели съесть друг друга, чтобы заключить в себе свою вторую половину. А потом Кюхен поднимает Хичоля на руки и, не разделяя губ, они идут в спальню. Метель за окном усиливается в разы; наверное, будь они обыкновенными людьми, то заметили бы это и успели бы испугаться. Но взамен, они опускаются на кровать, и Кюхен нависает над старшим, с каким-то маниакальным удовольствием, что граничит с pain, ловит его взгляд. - I'm scared, что это все же реальность и ты со мной, но еще страшнее, если это окажется плодом моего больного воображения, - одна единственная капля падает с длинных темных ресниц, и сердце Кюхена разбивается на сотни маленьких кусочков, стирается в пыль и мелкие кристаллы, без надежды собраться вновь. В комнате темно, но в их сердцах настоящая тьма. И единственный маяк, на который они могут плыть по этому океану страха – их чувства. - Я люблю тебя, Ким Хичоль. И beast во мне никогда не сможет быть выдумкой, - и они снова касаются друг друга, надеясь выпить до дна, высушить и сохранить в себе. Кюхен зарывается руками в мягкие волосы Хичоля, губами касается шеи, выцеловывая на светлой коже свое имя. Он снимает с него одежду, ощущая, словно обнажает для себя его soul. Каждый раз, когда мысли в голове гудят, словно системный блок, мешая дышать и спать, они занимаются любовью, давая своим монстрам волю, давая возможность им встретиться и умереть, чтобы потом воскреснуть вновь. Хичоль хватается за его плечи, словно утопающий за спасательный круг. Стоны вырываются из его груди, он чувствует, как они становятся одним целым, пуская друг в друга корни, как trees впиваются в почву на заднем дворе. И на самой грани, когда гаснут бенгальские огни, а на том конце Галактики взрывается одна маленькая планета, Хичоль чувствует, что в его груди бьется сердце Кюхена. Обнажив свою любовь до самых костей, они склеились намертво, навсегда, насовсем, без надежды выжить друг без друга. Кюхен ловит губами последний судорожный вздох старшего и пускает своего зверя на волю, чтобы на утро снова запереть его в клетке из ребер. А потом они откидываются на разные половины кровати; Хичоль закрывает глаза, а Кюхен смотрит в потолок. Их губы красные и опухшие, и жажда мучает горло. - Я хочу оставить тебя, потому что вместе нам быть нельзя. Мы чудовища, и можем наломать немало дров. Но я не знаю, как сделать это, и не смогу, пока ты не покажешь мне how, - голос старшего немного хриплый и это придает его словам какой-то таинственности. Царапины от ногтей на плечах Кюхена горят, а на бедрах Хичоля виднеются синяки. Им хорошо и плохо одновременно, они оба теряются в чувствах, пока адские псы внутри беснуются и рвут в клочья плоть. Кюхен переворачивается на бок, притягивая Хичоля к своей груди и зарываясь носом в его волосы. Он знает, о чем он говорит, но так хотелось бы ничего не понимать. Их сердца бьются тихо и спокойно, как если бы они обсуждали погоду за окном. - Но ты ведь знаешь, что я не хочу to let you go, - шепот кажется самым верным. Все вдруг становится на свои места, но каждый из них понимает, что совсем скоро наступит «следующий раз» и все снова смешается. Such is the fate, и их глаза в темноте спальни shine так ярко, что им обоим очень хочется сохранить эту жизнь друг для друга и ради себя самих. И это их demons.