Written and Directed by Tweek

FADE IN:

ЭКСТ. ОСОБЕННО ТИХАЯ ГОРА - НОЧЬ В этой сцене подросток стоит на краю обрыва. Его спина повернута к уступу. Он не собирается прыгать. Это безопасное место — место, где он может кричать в небо. Его слова всегда будут пойманы облаками, и, возможно, поэтому он находит эту гору такой успокаивающей. Его рот пробегает миллион миль в минуту. Он задыхается, пытаясь объяснить будоражащее ощущение ветра в своих волосах. Тем не менее, он не может оценить это по достоинству: ощущение пустоты и одиночества за его спиной — одна из самых освобождающих вещей в мире. В какой-то момент он начинает говорить руками, жестикулируя с каждым предложением, слетающим с губ. В его голове столько мыслей, что ему трудно управлять ими. Они плутают, как и его пальцы, ненамеренного трогающие и дергающие пуговицы и ткань его рубашки. Он так сильно хочет передать то, как ощущается горная вершина. Он хочет, чтобы его парень знал и понимал его хотя бы так, если не по-другому. Эта гора чувствуется им больше, чем его собственное тело, и он вдруг понимает, что если кто-то захочет по-настоящему узнать его и то, что он чувствует, они должны будут представить эту гору. Они должны будут представить бьющиеся волны, резкие скалы и скатывающуюся вниз по склону траву, смешивающую грязь с тенями того же цвета. Щелк-щелк-щелк. Сцена рушится, и остаются только мальчик, собака и его лучший друг. Уже не на горе, Твик практически дрожит от внезапного контраста. Вокруг него разворачивается спальня Крейга, и затем он хмурится. Теперь он вернулся в реальный мир, где не может представлять себе такие же успокаивающие и идеальные вещи, как та горная вершина, о которой он так мечтал. Твик пинает ковер, прекращая жестикулировать и замолкая. Он наблюдает за Крейгом, с рассеянным безразличием уставившимся на свой телефон. Крей , сидя на полу, потягивается, и его позвоночник упирается в край кровати. Его ноги широко расставлены, и на них лежит тихо пыхтящий золотистый ретривер. Она виляет хвостом так, будто переживает лучший опыт в своей жизни. Хотя, в конце концов, она всегда такая. Счастливейшее существо из всех, кого Твик когда-либо знал, а знал он многих. Его родители практически хронически счастливы, но они не сверхвозбуждены или типа того. По крайней мере, не всегда. Господи. Это было бы странно. — Крейг, — говорит Твик прищурившись, вглядываясь в полумрак комнаты. Крейг хмыкает в ответ, и Твик знает, что это все, что он сейчас получит. Он видит, как Крейг нежно поглаживает шерсть Пандоры. В конечном счете, он получает то, чего хотел, но это не значит, что он не расстроен тем, что его игнорируют. — Ты вообще меня слушал? — Да, милый, — отвечает Крейг. Его телефон вибрирует. Твик это слышит. Предположение легко подтвердить, особенно когда Крейг жмет на какое бы там уведомление ему не пришло. — Ты не слушал, да? — Слушал, — говорит Крейг, но Твик не совсем убежден. Он скрещивает на груди руки, вяло барабаня пальцами по локтям. Крейг хмурится чему-то на экране. — Тогда о чем же я говорил? — подталкивает Твик, привставая на цыпочки, едва не срываясь на обвинения. — Горы, — отвечает Крейг. — Это был твой лучший друг или вроде того, не знаю. Твик хмыкает. Внезапно он раскрывает руки, широко и раздраженно ими взмахивая. — Ты говорил, что поможешь мне с моими монологами! Крейг наконец отрывается от телефона, поднимая взгляд. — Детка, я не знаю, сколько помощи от меня требуется, я не особо хорош во всех этих «словах и эмоциях». — Я не понимаю, что в этом такого трудного, — возражает Твик. — Это просто слова! В общении и заключается смысл языка… Господи, чувак, чувства — это в основном и есть то, ради чего нужно человеческое взаимодействие. Твик может видеть, как слова формируются у Крейга на губах, но прежде чем они будут сказаны, Крейг гасит их. Он опускает взгляд. Волосы падают ему на глаза, ограничивая возможность видеть лицо. И вскоре Крейг уже растворяется в ритме поглаживания Пандоры. И Твик, все еще расстроеный, решает озвучить то, что еще не было сказано. — Я тебя не понимаю, чувак, — он разглаживает складки на рубашке, проводя по ним ладонями. — Я вообще тебя не понимаю.