***
Себастьян впивается пальцами в штурвал, глядя на линию горизонта. Он старается сосредоточиться на ощущениях. Ветер яростно треплет волосы, руки коченеют от холодного воздуха, солнце слепит, яркими бликами отражаясь в синей воде. Команда занимается своими делами, команда суетится за его спиной, бросая в нее настороженные взгляды. Никто не дергает его по пустякам, никто не смотрит ему в глаза, и только снисходительный шепоток передается из уст в уста: «Как хорошо, что у капитана нет сердца, иначе он бы просто не выдержал». Никто не говорит о девушке с рыжими волосами, в честь которой назван их корабль. Никто не вспоминает, как она истекала кровью на руках Себастьяна от обычного, чертовски обычного в их ненормальных буднях, ножевого ранения. Кто-то из команды Моржа подобрался к ней слишком близко и выгадал момент.Никто из этой команды не выжил. Как и Аделаида. Но Рыжая бестия продолжает свой путь, чтобы выполнить миссию. Капитан ведёт корабль сквозь все передряги и бури, словно ничего не случилось. Только каждой ночью, когда палуба пустеет, разделяя дыхание ночи с капитаном галеона, команда слышит душераздирающий вой и тревожно переглядывается. А затем пожимая плечами, расходится по каютам: наверняка это ветер снаружи. Капитану не может быть больно. У капитана нет сердца, а значит нечему и болеть.***
Виктор Ван Арт — сильный вампир, талантливый музыкант, полная тайн и загадок личность. Виктор — воплощение сдержанности. И никто ничего не знает о его чувствах. Его стараются не трогать, стараются держаться подальше, потому что трудно предугадать, чем обернется знакомство с ним. Но есть и те, кто об этом не думает. Когда Макс набирает номер вампира и надтреснутым голосом сообщает, что Мии больше нет в живых, он готов ко всему, ощущая выжженную дыру в своей душе. Не готов только к тишине, — напряжённой, зловещей и почти осязаемой, которая воцаряется в динамике телефона. Макс не готов к невероятной собранности и сдержанности, которую проявляет вампир. Он выглядит, как всегда, безупречно, — в черном пальто поверх выглаженного костюма. Очень бережно берет Мию на руки, прижимает к себе и увозит, никому не сказав ни слова. Именно Виктор сообщает обо всем ее родственникам, именно он организует пышные похороны с музыкой и цветами, собрав всех, кто по-настоящему ее любит. Виктор полностью сосредоточен на любимой женщине, которой больше нет. На ее друзьях и родных. Он — олицетворение поддержки и выдержки: ни гнева, ни слезинки. Непоколебимая скала. Оборотню хочется врезать ему, схватить за грудки и вытряхнуть хоть одно настоящее чувство, потому что сам он горит от гнева. Но когда со всеми делами покончено, вампир сам находит его. А потом и каждого причастного к смерти Мии. Сохраняя каменное лицо, он с равнодушием палача жестокими пытками терзает очередную жертву, вытягивая информацию по крупицам, и аккуратно закатывая испачканные кровью рукава белоснежной рубашки. Оборотень наблюдает в сторонке, ожидая, когда вампир наиграется и позволит ему, не сдерживая эмоций, выбить последние искры жизни из очередного ублюдка. Они продвигаются к главной цели очень медленно. Но они продвигаются. И чувствуют ее страх, ощущая охотничий азарт и сладостный привкус мести. Макс не знает, что происходит с Виктором, пока они не останавливаются в заброшенном отеле, где нет никого кроме них, разве что хозяин и старое фортепиано, что принадлежало его жене. Этой ночью Макс просыпается от музыки. Мощной, глубокой и жуткой. Музыки, от которой волосы становятся дыбом, а кожа покрывается мурашками. Музыки, которая проникает в самое нутро, выворачивая наизнанку, и заставляя кровоточить даже давно зажившие раны. Макс идёт по коридорам, которые эхом вторят мрачной мелодии и останавливается, увидев Виктора, склонившегося над фортепиано. Его пальцы напряжены и словно когти хищника яростно терзают черно-белые клавиши. Голова опущена, плечи тоже. Виктор — живое воплощение всепоглощающей боли. Макс прислоняется к стене и сползает вниз, растворяясь в болезненных звуках, и наконец понимая вампира. Мало кто знает, что сдержанный и благородный Виктор Ван Арт чувствует так сильно и глубоко. Если бы они знали, если бы хоть однажды услышали эту пробирающую до озноба мелодию, никто и никогда не посягнул бы на то, что дорого вампиру. Никто и никогда не коснулся бы Мии.***
Адам пьет. Пьет безбожно каждый чертов день, но алкоголь не спасает. Алкоголь вытворяет с ним вещи похуже, чем сновидения, в которые он погружается будучи трезвым. Сны повторяют один и тот же проклятый день, в котором он опаздывает всего на мгновение. Снова и снова. Взрыв раздается в ушах, Джессика погибает до того, как он добегает до кафе, в котором впервые предложил ей свою помощь. Не сберёг, не спас. Не успел, не успел, не успел. Адам просыпается в поту и идёт за своим утешением, — виски, вино, водка, что угодно, лишь бы мозг опустел, лишь бы боль ослабила хватку, лишь бы можно было сделать вдох, не чувствуя раздирающий горло ком. И первые несколько стаканов помогают. Пока она не появляется перед ним. Джессика смеётся, треплет его волосы, целует в губы, мечтает о будущем, которого у них не будет. Адам отчаянно смотрит на нее, горестно слушает, но крепко держит в своих руках, не отпуская. Пока жжение в груди не становится невыносимым, пока Джессика не расплывается сквозь мутную пелену слез, пока она не смотрит на него своими прекрасными карими глазами и не говорит тихо и серьезно: — Ничего этого не будет, верно? Ведь ты не успел… А затем растворяется, как мираж, которого никогда не было. Адам закрывает лицо руками и опускается на колени с глухим рычанием. Адам пьян — вдребезги. Адам хватает пустую бутылку и разбивает ее. Вдребезги. Адам сам — вдребезги, растерзанный по частям — не собрать и не склеить. Кажется, уже никогда.***
Дэвид никогда не отличался особой любовью к миру. Но сейчас он ненавидит его. Ненавидит кино, ненавидит коллег, ненавидит своего лучшего друга. И больше всего ненавидит себя. Когда он вернулся из больницы, куда доставили Эмму с многочисленными ожогами, он думал, что убьет Вуда. И он бы убил, если бы застал его на месте. Никогда в жизни Дэвид не чувствовал подобной ярости. Даже капитан в полицейском участке, куда его доставили за дебош в доме Энтони, не вызывает в нем столько гнева. Его ядовитые замечания жалят, он во всем обвиняет Дэвида, словно ему есть какое-то дело до Эммы. И если бы внутри режиссера не было этой жгучей боли и ненависти к себе, он бы сказал ему все, что о нем думает. Но вместо этого Дэвид молчит, погруженный в собственную агонию. Слова какого-то копа всего лишь жалкий укольчик по сравнению с ножом, что он ощущает у себя в груди от мысли, что ее не спасут. И ее не спасли. Дэвид спокойно смотрит, как Джефф в соседней камере избивает его бывшего лучшего друга. Он спокойно слушает крики Энтони и видит, как на нем не остаётся ни одного живого места. Вот только это ничем уже не поможет. Ему плевать, если Джефф нагрянет к нему в камеру и сдерет с него кожу живьём. Ему плевать, если даже придется провести за решеткой всю оставшуюся жизнь. Если бы только он мог повернуть время вспять. Но он не может. Джефф выпускает его. Сжимая челюсть, он снимает наручники. — Ты свободен, — говорит коп, но хватая за пиджак, сильно встряхивает режиссера и цедит сквозь сжатые зубы: — Живи теперь с этим. Дэвид опускает руки. Смотрит на полицейского с безразличием покойника и задаёт единственный вопрос, который бьётся у него в голове: — Как? Джефф резко отпускает его и не проронив ни слова, удаляется в свой кабинет. Если бы только он знал ответ на этот вопрос… Если бы.***
Если бы ее никогда не было, он бы смог это пережить. Дерек прекрасно жил без Сары О’Нил. Его жизнь подчинялась законам логики, он верил только тому, что видел, и не был падок на красивые глазки. Сара изменила все это. Потому что глаза у нее, как лазурные небеса, глубокие и зовущие, в таких хочется утонуть. Потому что он влюбился в нее сразу, как только увидел, и сколько ни пытался задавить это чувство, ничего не вышло. Потому что сердце стало отчаянно спорить с каждым разумным аргументом, если Сара утверждала обратное. Потому что просто быть рядом, просто быть ее другом — было потрясающе. И все равно недостаточно. Дерек держался рядом, был крепким плечом, жилеткой и тем, кто любит беззаветно и безответно. Пока она не уехала. Проще было возненавидеть, вспоминая каждую приятную секунду, которая больше не повторится. Прикосновение ее пальцев к его руке, способное успокоить гнев. Горячие губы на его губах, когда нелепый спор вдруг обернулся страстью. Каждый едкий момент ревности, каждое теплое слово дружеского разговора. Дерек любит Сару неудержимо, и знает, что ничего не изменилось, когда видит ее спустя столько лет. А потому он медленно и мучительно умирает, глядя как жизнь покидает ее голубые глаза. Он рвётся к ней, поскальзываясь на влажной траве, но руки скованы стайкой уродов за его спиной. Они смеются, потешаясь над жалкими попытками Дерека что-то сделать. Когда последний вздох срывается с ее губ, мужчина замолкает, чувствуя, как внутри гаснет свет, как сила покидает его. Он обмякает, падая на землю. Человек в маске медленно подходит к нему, продолжает что-то говорить, но Дереку все равно. Все, что он видит — безжизненное тело, которое несколько часов назад отзывалось на его ласки. И закрытые глаза, в которых он видел небо. Он тоже закрывает свои. Больше ничего не имеет смысла. Без неё.***
Джейк не знает, как это случилось. Пляж был полон серфингистов, он — спасатель, Ким была подготовлена. Да, буря приближалась, да, волны были сильными, но они все предусмотрели, рисков не было или совсем небольшие. Несмотря на это, он напрягался каждый раз, когда девушка пропадала из виду за очередной волной, но она появлялась вновь, и он выдыхал, продолжая напряжённо наблюдать за маленькой, хрупкой фигурой на доске. Пока она не исчезла. Ветер сильно хлестал по лицу, в небе сверкнула молния, а затем раздался оглушительный гром. Гроза была близко. Джейк вглядывался в потемневший океан, но Ким не появлялась. Он рванул в воду почти сразу. Джейк — хороший пловец, но в считанные минуты, достигнув места, где видел ее в последний раз, он обнаружил только обломки ее доски. Спасатель крутился на месте, выискивая Ким, нырял, пытаясь хоть что-то разглядеть под водой. Сильные волны накрывали его, мешая сделать вдох, пока очередная не погрузила в кромешную тьму. Джейка спас Алек. Ким так и не нашли. И с этого момента его жизнь превратилась в грозовой океан. Вот он выныривает и обнаруживает себя на спасательной вышке. Он старательно выполняет свою работу, не думая ни о чем, пока его не настигает видение — именно здесь, в этом месте, она впервые обняла его, давая понять, что он больше не один. Волна боли захлестывает его. Джейк выныривает в клубе. Работа есть работа, его сестра нуждается в нем. Джейк знает, что такое — отрешиться от собственных чувств. И все бы ничего, но покидая заведение, он почти физически чувствует нежное прикосновение Ким к своему плечу и вспоминает, как она попросила о сотрудничестве, впервые обратилась к нему за поддержкой. Чернота, не дающая сделать вдох. Джейк обнаруживает себя в кафе. Одна чашка кофе. Толпа. Лишь бы не остаться одному. Коллеги, встречаясь непринужденно болтают о работе, ободряюще хлопают по плечу. Кофе горчит на губах. А ее поцелуй, здесь, под эту самую песню был мучительно сладким… Тьма. Боль. Вдох. Джейк на берегу. Джейк смотрит в темную бездну воды. Джейк ждёт, что Ким вынырнет и придет, подобно русалке, видению, призраку. Он не может без нее. Ещё одна потеря, болезненная и горькая, и он ломается, как доска в бушующем океане. Джейк смотрит в черноту усыпанную звёздами, и сдавленно шепчет: — Не слишком ли много боли для одного? Но небо молчит. Мужчина засыпает на песке в надежде, что Ким вернётся. Хотя бы во сне. Но вместо этого — только болезненная, холодная темнота, как набегающие на берег волны: Снова. И снова. И снова.