Чёрная пешка

      Вотерфол, или Водопадье, — успокаивающее место, где часто встречаются болота с мутной водой и, разумеется, сами водопады, поражающие своим величием. На стенах и потолке можно увидеть далёкие сверкающие камни, создающие иллюзию звёздного неба. Трава колышется, растет и рада служить мировым ковром.       Художник сидел на берегу реки с не такой уже мутной водой, она даже светилась завораживающим голубым цветом, подсвечивая кончики травы, из-за чего земля казалась бирюзовой. Но самим источником этого слабого, но волшебного света были голубые грибы не малого размера. — Мир — это шахматное поле, не правда ли? — послышался знакомый голос за спиной. Такой прохладный и отстранённый, даже немного разрушающий столь прекрасный момент созерцания этого места. — А ты — пешка в этой забавной игре, — его чёрный балахон колыхался и развевался, в то время как он завис на небольшом расстоянии от земли. — Но пешка — единственная фигура в шахматах, которая имеет большую цель. И только она может стать тем, кем захочет.       — Они… мертвы, — выдавил из себя художник, смотря на эхо-цветок, росший на противоположной стороне реки. Свет Водопадья отражался на его лице, из-за чего оно приняло голубоватый оттенок, а зрачки сменились на соответствующий цвет с его «эмоциями». — Я остался совершенно один, понимаешь?.. — тихо прошептал он, кутаясь в свой шарф так, что были видны только его голубые глаза. В какой-то степени это была вина художника. И он понимал это очень даже хорошо.             Это произошло в мире, где все олицетворяли шахматные фигуры. Так почему обе стороны, «светлая» и «темная», сражались именно там? Похоже, это останется в тайне для всех. Но были моменты, приходящие в голову как черные воро́ны, призрачные плакальщицы, пророчащие смерть, которые Инк помнил чересчур отчётливо. Когда эти вспышки воспоминаний посещали хранителя, становилось дурно, будто они выедали его изнутри как паразиты, но он не мог отбросить их, даже игнорировать, уж слишком были яркими. Не то чтобы хранитель был впечатлительным, скорее наоборот, но каждый раз, когда обрывки вновь появлялись перед глазами, ему хотелось сделать всё, чтобы забыть, как убивали одного за другим его близких друзей и врагов. Одинаково заканчивались их жизни. Одинаково жутко.       До Инка снова донёсся шум, тот самый шум, что убил многих хранителей: клацанье — будто бились друг о друга тонкие металлические пластинки. Это звук крыльев ворона. Художник видел, как защищаясь от невидимого, стремительно атаковавшего противника, Дрим вытянул руки и принялся отбиваться. Он кричал и визжал, пытаясь вырваться и убежать, но страшный клюв и когти безжалостной птицы рвали его плоть. Он упал на колени и застонал от боли. Кровь застилала ему глаза; единственным, кого он видел перед собой, был Инк — напуганный до смерти котенок: замеревший на месте, холодный и дрожащий.       Клюв птицы разбил череп Дрима. И без того белое лицо парня побелело, глаза закатились. Он упал лицом в снег. Его убили так же, как убили всех остальных, сражавшихся за миры. Последняя надежда покинула Инка так же, как жизнь несчастного друга. — Шах и мат, как говорится, — заметил Рипер. Ему не впервой видеть итоги жестокого геноцида, и поэтому он был достаточно спокоен, но, не удовлетворившись своим остроумием, решил добавить ещё одну умную мысль. — Игра закончена. Пора начинать следующую партию. — Жнец на секунду замешкался, после чего присел рядом с художником и шутливо продолжил: — Инк, так будет всегда. Ни к чему нельзя привыкать. Всё временно. Абсолютно.       Несмотря на насмешливый тон и самолюбие, можно было сказать, что Рипер говорил правильные вещи. Он прекрасно понимал это чувство, тяготящее защитника. Совесть не отпускает, в лучшем случае, просто забывается. Однако чаще всего ты продолжаешь мучаться в негативных воспоминаниях, всеми силами пытаясь сбежать от них. Жнец до сих пор помнил свою первую страшную ошибку. Помнил, как рыдал, срывал голос от криков отчаяния, хотя осознал весь ужас не сразу. То было в далеком прошлом, и об этом событии никто не знал кроме него самого. Но оно не давало ему покоя долгие года́…       Некоторое время они просто сидели, погрузившись каждый в свои тёмные мысли. Где-то с потолка, капля за каплей, стекала вода, благодаря чему по Водопадью эхом разносились звуки, похожие на бриллиантовые искры, рассыпающиеся по воде. Голубенький цветок грустно смотрел на бога и хранителя своим глазом-серединой, покачиваясь из стороны в сторону, будто сочувствуя их травмам. — Знаешь… — вдруг заметил художник, вытаскивая жнеца из своих воспоминаний. — Если тебе кажется, что нужно что-то менять, то тебе не кажется!             Бог с неким интересом взглянул на Инка, после тихо ухмыльнулся. Рядом с ним сидел прежний хранитель, дарующий всем свет и надежду. Один глаз, правда, ещё выглядел как черно-голубой круг, но это не сильно скрывало его поднявшегося настроения. Наверное, художник просто забыл большинство кровавых моментов недавнего прошлого. Но всё равно, ему больше шла его светлая и будто невинная улыбка, чем подавленный взгляд.       Сколько времени они сидели, наслаждаясь отголосками горьких воспоминаний? Никто из них не мог сказать точно, ведь это были слишком ценные минуты их жалкой вечной жизни. Краска Инка давно уже выветрилась из него, совершенно пуст. Да, художник окончательно убедился, что если из проблемы убрать эмоции — останется только ситуация.             Временное затишье уходило всё дальше от Вотерфола. Казалось, локация потихоньку просыпалась. Скелеты уже заметили небольшого Молдсмэла, — существо, похожее на кусочек желе — спокойно проползающего мимо. Хранители понимали — больше находиться в этом мире было невозможно. Но что-то всё же удерживало их, заставляя продолжать сидеть в этом прекрасном месте, сохраняя безмятежное молчание.             Всё когда-нибудь заканчивается. Инк встал с сырой земли и, будто в последний раз, оглянулся. Взгляды Рипера и художника встретились, и Хранитель Вселенных понял, что уже не сможет смотреть на мир прежним взглядом. Похоже, Инк уже не сможет принимать смерть так близко к сердцу. Теперь, по-сути, он остался один и ничего не может ему помешать в дальнейшем развитии событий. У него есть выбор для правил своей игры, он может стать новым, для себя, хранителем. Это ощущение перерождения, чего-то нового и неизведанного, но до жути знакомого, открыло для Инка новый мир. Бог смерти посмотрел на художника и невольно улыбнулся, глядя на горящие энтузиазмом глаза, полных предвкушения.