Прощай, и если навсегда, то навсегда прощай

Прощай, и если навсегда, то навсегда прощай. Когда б за край – иди, прощай и помни обо мне! Как близко край, а там туман, Январь хохочет, вечно пьян, Я заключен, как истукан, в кольце его огней. Итачи прощался так, будто каждый раз – последний. Не потому, что кто-то из них хотел все закончить, но кто их спрашивал, чего они хотели… Один – отступник, выбравший эту судьбу и давно определивший свой путь, второй – птица в клетке, которой выбор и не положен. Они старались удержать себя в этом круговороте, найти собственные причины поступать так, как велит долг, потому что только так можно было не сойти с ума, не возненавидеть все это или не начать ненавидеть снова. Они старались сохранить себя самих так, но не питали иллюзий насчет своей свободы. Их кланы уже сделали выбор, и весь их путь – лишь последствия этого выбора, даже если клан Учиха уже мертв, и даже несмотря на крик души Наруто: «Судьба ничего не решает, Неджи!». Забудь о том, о чем не знал, забудь мои слова, Не мной не сказаны слова, и ты о них забудь. А там за краем рыщет тьма, Как никогда, близка зима, И тень твоя, мою обняв, уходит снова в путь. Это было удивительно, но они очень много разговаривали. Не с самого первого дня, но именно поведение Неджи в тот, первый день послужило этому самым главным толчком. «Тогда Итачи в очередной раз наведался в деревню, чтобы посмотреть, как дела у Саске. Каково же было удивление гения гендзюцу и бывшего члена анбу, когда в рощице за Конохой его окликнул какой-то тринадцатилетка из клана Хьюга. Итачи думал, нападет тот или испугается и отступит, чтобы позвать других шиноби, но мальчишка, к удивлению Учихи, не двигался, только опасливо и очень внимательно смотрел на него своими белыми глазами. - И что ты собираешься делать? – с некоторым любопытством хмыкнул Итачи. - Ничего, - ответил Хьюга, вызвав у гения гендзюцу чувство, которого тот давно не испытывал – растерянность. - Ты не нападешь на меня и не доложишь о моем присутствии? – уточнил Учиха, чуть приподняв брови. - Нет, - подтвердил обладатель бьякугана. – Ты только смотришь. И всегда только на него. Каждый раз. Ты не причиняешь вреда. Итачи снова хмыкнул. Похоже, зоркие белые глаза засекли его отнюдь не впервые. - А как же то, что я преступник, вырезавший свой клан? – напомнил Учиха. - Это не мое дело, - кратко откликнулся Хьюга. И он действительно ничем не препятствовал, когда Итачи уходил. *** Неджи провожал Итачи с тех пор практически после каждого проникновения в Коноху. Что подтверждало – видят эти глаза уж очень много, да и их обладатель неплох в своих навыках. Вот только чего он хотел добиться, Учиха не понимал. - Что ты от меня хочешь? – наконец прямо спросил Итачи. Мальчишка будто ждал этого вопроса, в его взгляде кроме холодной, внимательной настороженности проявилось что-то вроде любопытства, только более серьезное: - Почему ты приходишь к нему? – произнес Неджи. Гений гендзюцу лишь хмыкнул. Неужели этот парень всерьез рассчитывал на ответ? Итачи направился прочь привычной дорогой. - Я думал, я доказал, что никто не узнает об этом от меня, - нахмурился Хьюга, скрестив на груди руки, упрямо глядя на уходящего Учиху. Итачи развернулся, встретившись с этим упрямым взглядом своими темными глазами. «Так вот что он делал все это время – показывал свои намерения. Неплохо. Даже умно» - оценил бывший анбу. - Ты так уж хочешь знать? - Иначе я бы не спрашивал, - уверенно отозвался Неджи. *** - Зачем ты меня слушаешь? – однажды все же спросил Итачи. После того, первого раза он на самом деле очень многое рассказывал. Осторожничал, как мог, и все же… эта отдушина была ему нужна. Учиха уже и забыл, каково это – говорить с кем-то вот так, почти свободно, так долго слышать собственный голос… Так долго быть с кем-то, не теряя себя. Неджи и правда будто было все равно – он внимательно слушал и никогда не перебивал, только изредка поддерживая беседу, не осуждая и ничего не требуя взамен. Итачи не помнил, чтоб кто-то так его слушал. Даже с Шисуи было немного иначе. Хьюга поколебался недолго, даже отвел глаза. Будто это было что-то неприглядное. - Сперва я хотел узнать, что чувствует человек, освободившийся от своего клана, - тихо произнес он наконец, глядя в пространство перед собой. – Узнать то, чего я, возможно, никогда не почувствую. Но ты свободен не больше, чем я. Не больше, чем птица в клетке, просто мыслишь шире. И поэтому я слушаю тебя до сих пор. Учиха был почти поражен этим мальчишкой. Неджи ведь лишь чуть старше Саске, но его проницательность и умение анализировать оставляли любимого младшего брата Итачи далеко позади, по крайней мере, на взгляд самого гения гендзюцу. И ко всему прочему – умение сопереживать, как-то сохранившееся в такой прагматичной, невозмутимой голове. Конечно, Неджи еще было учиться и учиться, но он уже мог удивить. - Может быть, и мне выслушать тебя? – осторожно предложил Итачи. Хьюга с сомнением поднял глаза на своего собеседника. «Вряд ли он привык к взаимности» - сделал неожиданный вывод Учиха, рассматривая недоверчивое выражение белых глаз. - Что ты теряешь? – попробовал мягко настоять Итачи. – Мы все равно будем считать, что этого разговора никогда не было. Гений гендзюцу не был таким уж альтруистом. Но если тринадцатилетний мальчишка смог ему помочь, то не отблагодарить его было бы полным свинством.» Они каждый раз говорили, что этого разговора никогда не было, но оба старались как можно дольше хранить в себе странное чувство, возникающее в миг откровенности, покалывающее болью и теплом изнутри. Будто тень другого все еще была рядом. За краем вечности, беспечности, конечности пурги, Когда не с нами были сны, когда мы не смыкали глаз, Мы не проснемся, не вернемся, ни друг к другу, ни к другим С обратной стороны зеркального стекла. Неджи хорошо помнил день, когда Итачи впервые его поцеловал. Тогда Хьюгу только выписали из больницы после того, как Саске покинул Коноху. Он возвращался домой, когда заметил знакомый силуэт. Но ведь этого не могло быть? Ему наверняка кажется, он просто принял желаемое за действительное. И все же Неджи, еще не такой ловкий, как всегда, после больницы, бросился за ним. Это и впрямь оказался Учиха. - Я думал, ты больше не придешь, раз нет Саске… - проговорил Хьюга, все еще толком не веря. Неужели Итачи пришел… к нему? Вместо ответа гений гендзюцу осторожно обнял Неджи, заставляя его замереть, и невесомо коснулся его губ своими. Хьюга притих, не смея двинуться. Он не знал, что это было: благодарность за попытку спасти Саске, переживание из-за того, что сам Неджи чуть не умер, или искреннее признание. Не знал и не спрашивал. Не думал, что хочет знать ответ. Когда средь угольев утра ты станешь мне чужой, Когда я стану и тебе чужим, моя душа, Держись за воздух ледяной, За воздух острый и стальной, Он между нами стал стеной, осталось лишь дышать. Они никогда не обсуждали, что станут делать, если встретятся в бою. Это всегда казалось очевидным – им придется сражаться. Но Неджи в глубине души не представлял, как смог бы ранить Итачи. И не только потому, что никогда ему не догнать Учиху, но и потому, что при всем своем прагматизме Неджи не знал, как поднять руку на того, кто умеет слушать твои душу и тело. Да, он понимал, что должен. Он принял такие правила. Но, когда Акацуки похитили казекаге, и команда Неджи отправилась на помощь, Хьюга мог думать лишь об одном: «Только бы это был не ты, Итачи». Его мысли были недостойны шиноби, недостойны члена его клана и его собственной гордости. Неджи думал, что Итачи наверняка отчитал бы его за это. Что у Итачи рука бы против него не дрогнула. Но знал, что менее больно Учихе бы от этого не стало. За краем вечности, беспечности, конечности пурги, Когда не с нами были сны, когда мы не смыкали глаз, Мы не проснемся, не вернемся, ни друг к другу, ни к другим С обратной стороны зеркального стекла. За краем ясных, и ненастных, и напрасных зимних дней, Когда без звука рвется синь, когда и ночь без сна бела, Мы не вернемся ни друг к другу, ни к себе С обратной стороны зеркального стекла. «Саске убил Итачи». Глаза Неджи на миг широко раскрылись, дыхание замерло. Непозволительно долгие несколько секунд ему понадобились, чтобы совладать с собой, чтобы никак не отреагировать на эту новость. Все примут его реакцию за удивление. Потому что никто не умеет читать выражение больших, белых, полубезжизненных глаз его клана. А тот, кто умел, больше к нему не придет. Неджи знал, что так будет. Итачи не скрывал этого, и Хьюге пришлось это принять. Ведь Учиха был такой же птицей в клетке, как и он сам. Неджи не пролил по нему ни слезинки, даже когда никто не видел. Хотя несколько дней Хьюге хотелось кричать. За краем вечности, беспечности, конечности пурги, Когда не с нами были сны, когда мы не смыкали глаз, Мы не проснемся, не вернемся, ни друг к другу, ни к другим С обратной стороны зеркального стекла. За краем ясных, и ненастных, и напрасных зимних дней, Когда без звука рвется синь, когда и ночь без сна бела, Мы не вернемся ни друг к другу, ни к себе С обратной стороны зеркального стекла. Вот и для него все закончилось. Он умирал. Он целый миг был свободен, он сделал все, что должен был сделать, и на краткий миг мог разрушить свою клетку. И это… это было прекрасно. Больше ничто его не держало, тоска не сжимала тисками сердце, одиночество скоро перестанет существовать, все-таки раньше, чем он сойдет с ума. «Итачи… чувствовал ли ты то же самое?» Можно было, конечно, верить, что они с Итачи встретятся после смерти, но Неджи не был так наивен. Он понимал, что пути назад не будет. Прирученные птицы не выживают на свободе без ненавистной клетки. И все же… он не стал бы ничего менять. И Итачи, где бы он ни был, наверняка тоже.