Последний барьер

      Жаркое калифорнийское лето сменилось теплой осенью. Дни стали короче, ночи — темнее и свежее. Городской парк медленно одевался в золотой наряд, и спешащие по его дорожкам люди все чаще смотрели на плывущие по небу густые облака, опасаясь, что вот именно сейчас, когда они забыли дома зонтик, пойдет дождь, и им придется нестись сломя голову по лужам к козырьку ближайшей автобусной остановки. Но для обитателей высокого дерева на одной из аллей парка все эти перемены происходили словно за кадром. Где-то там же, за кадром, осталась и вся история с Клордейном и его зловещими планами. В ней было слишком много деликатных моментов, касавшихся положения дел в Вооруженных Силах и высших эшелонах власти, чтобы придать ее гласности. Все необходимые кадровые и не очень вопросы были улажены тихо и без огласки, а взрыв объявили мелким происшествием в ходе обычных учений, к счастью, обошедшимся без человеческих жертв. Поскольку все так и было, это объяснение устроило всех, и город снова зажил своей жизнью. А Спасатели — своей. Тем, что от нее осталось.       Нескончаемым потоком шли письма. Едва заслышав о постигшей команду трагедии, каждый, кому они помогли за все эти годы, считал своим долгом выразить сочувствие, и если не прибыть и не сказать теплые слова лично, то хотя бы в письменной форме как-то поддержать своих благодетелей. Из этих писем можно было составить подробную многотомную летопись их героических свершений, поэтому Рокки не позволял пропасть ни одному из них, тщательно складируя и каталогизируя, чтобы потом, на досуге, заняться этим монументальным трудом. С течением времени многие дела забылись, и чтение некоторых писем сопровождалось удивленными возгласами «мы даже это сделали?!». А некоторые письма Рокфор складывал в отдельный металлический ящичек и иногда по вечерам доставал одно из них и зачитывал вслух Дейлу и Вжику. Эти когда скупые, а когда цветастые строки заставляли их плакать или смеяться, задумчиво кивать или многозначительно хмыкать — каждое письмо по-своему. Но все они заставляли вспоминать того, благодаря которому они встретились и все эти годы были вместе. Благодаря которому и они, и многие другие люди и звери ходили сейчас по земле и имели возможность продолжать жить и творить дальше. И три Спасателя вспоминали, вновь и вновь пересказывая друг другу свои воспоминания. Но, едва заслышав на лестнице тихие неуверенные шаги, умолкали и обращали взоры на двери, из которых вскоре появлялась Гаечка, заходя в комнату, словно видение из другого мира. Она похудела и осунулась, ее голубые глаза, всегда искрившиеся радостью, потухли, золотые волосы висели слипшимися прядями. Она мало ела и еще меньше спала, проваливаясь в забытье лишь на короткие промежутки времени, после которых чувствовала себя еще хуже, чем до них.       Поначалу она тоже приходила в гостиную на совместные чтения, но после первого же упоминания Чипа у нее слезы наворачивались на глаза и она, закрыв лицо руками, убегала обратно в свою комнату или мастерскую. Вскоре она перестала приходить на чтения, но стоило ей спуститься в гостиную по дороге на кухню и услышать или просто увидеть в руке Рокфора очередное письмо, ее тут же начинало трясти, и австралиец бросался к ней, чтобы успокоить и отвести, а то и отнести, в комнату и уложить в кровать. Дейл оставался сидеть на диване, теребя в руках листки и вспоминая старого друга и боевого товарища. И снова и снова будто наяву слыша его слова: «У вас все получится, я знаю…»       — Что получится?! — кричал он по ночам в потолок теперь уже только своей комнаты. — Что у нас может получиться?! Она не любит меня, слышишь?! Зачем ты это сделал?! Ей нужен был ты! Только ты! Зачем ты не дал мне сделать это?!       После, накричавшись до хрипоты, бурундук засыпал и всю ночь до утра метался во сне, раз за разом переживая ту сцену в ракетной шахте. Как он не догадался?! Он же смотрел «Армагеддон»! Он должен был догадаться! Обязан был нанести удар первым! Да, Чип был сильнее его, но если бы он застал его врасплох, тот ничего не сумел бы поделать. И был бы сейчас с Гаечкой. И они были бы самой красивой и счастливой парой на всем белом свете…       Сон успокоения не приносил. Не приносило его и бодрствование. После гибели Чипа Спасатели лишь три раза вылетали на операцию. Первый раз — буквально на второй день после взрыва, искренне полагая, что работа поможет им отвлечься и хоть как-то прийти в норму. Да и Чип, вне всякого сомнения, хотел бы, чтобы они продолжали их общее дело, ведь кроме них, этим некому было заниматься… Их ждал провал. Что-то в них сломалось, и они уже не могли работать, как прежде. В первый раз они выжили лишь чудом. В следующие два раза они действовали гораздо осторожнее. Чересчур осторожно, на грани и даже за гранью образа действий сторонних наблюдателей. Тогда они осознали, что это конец. И преступный мир тоже это понял. Злоумышленники всех мастей и калибров воспряли духом и повылезали из своих нор, куда их столько лет и с таким трудом загоняла отважная пятерка.       Злодеи настолько распоясались, что Рокфор понял, что надо срочно что-то делать. Отбросив всяческие предрассудки, он связался с Матиасом Шельмом и уговорил его взять на себя командование отрядом, призванным заменить собой Спасателей. Старый лемминг поначалу отказывался, но потом уступил нажиму и, для профилактики инсценировав собственную смерть, сменил снега Норвегии на пляжи тихоокеанского побережья. Прибыв на место и воочию убедившись в крайней запущенности ситуации, Шельм взялся за дело со свойственной ему энергией. Теперь уже он связался с тремя хорошо знакомыми агентами, даже слишком хорошо знакомыми, поскольку двое из них в свое время пытались его убить, а третий воспользовался им в качестве приманки для выполнения своей миссии. Одним словом, на них можно было положиться, и все вчетвером, вооружившись как своими собственными, так и существенно доработанными изобретениями Гайки и выбрав себе имя «Мстители», быстро взяли ситуацию под контроль. Хотя их методы Рокфору были не по душе, он не мог не признать их крайнюю эффективность, ибо спустя всего месяц добропорядочные грызуны снова могли безбоязненно ходить по улицам в любое время суток. Так что на фронте был полный порядок. А вот в тылу…       — Тебе действительно надо ехать? — спросил Дейл затягивающего последние ремни на дорожных сундуках Рокфора. Поскольку вся их техника была отдана в распоряжение Мстителей, для поездки в аэропорт они одолжили в Малой Городской больнице один из построенных Гайкой электрокаров, который хоть и обладал высокой по мышиным меркам грузоподъемностью, сейчас жалобно поскрипывал под весом багажа австралийца.       — Секунду… Помоги-ка мне, Вжик. Петлю сюда… Тяни!.. Уфф, все… Да, Дейл, надо. Мои родители очень редко собираются в одном месте, и эту возможность никак нельзя упустить. К тому же, я целую вечность не был на родине. Работы у нас теперь нет, а там, на природе, у меня, дай Бог, появится вдохновение обработать все это… — австралиец похлопал по бокам двух сундуков, доверху наполненных первой порцией писем, касающихся их самых ранних дел.       — Но может, ты все-таки подождешь? Пока Гаечка…       Рокфор взглянул наверх, на окно ее комнаты и, помолчав немного, ответил.       — Нет, Дейл. Вам с ней нужно время.       — Для чего? — грустно усмехнулся бурундук. — Я ей не нужен. Ей нужен Чип, а не я.       — Не говори глупостей, мой мальчик. Поверь мне, только ты ей сейчас и нужен. Именно поэтому мне лучше на время уехать.       — Раз ты так говоришь… — Дейл развел руками. — Когда ты вернешься?       — Как только вы напишете мне, что все в порядке, — ответил Рокфор, сделав многозначительное ударение на последнем слове. — Не раньше! Поехали, Вжик!       С этими словами Рокфор забрался в кабину электрокара и тронулся в путь. Уже поворачивая на парковую дорожку, он обернулся и прокричал:       — Счастливо оставаться, Дейл! Не подведи меня!       Дейл только махнул рукой и по лестнице в пустующем ныне гараже поднялся наверх. В штабе было необыкновенно тихо. Бурундук успел привыкнуть, что в их доме царит шум и гам. По крайней мере, в той его части, где находился он. Ему не хватало громких обсуждений плана предстоящей операции, шипения и бульканья еды на кухне, стука и грохота из мастерской Гаечки. Сейчас ничего этого не было. Ни разговоров, ни шума, ни звонков в двери, возвещающих, словно сирена сигнализации, о том, что кому-то срочно требуется их помощь. Их и не могло быть, этих звонков. Весь город знал, что Спасатели отошли от дел, и что их место заняли Мстители, которых невозможно было найти самостоятельно, так как Шельм с товарищами даже подумать не могли о том, что у специального подразделения по борьбе с преступностью может быть какой-либо постоянный, всем известный адрес. Поэтому они сами находили тех, кто нуждался в их помощи, появляясь в самый неожиданный момент, словно из-под земли. И штаб Спасателей потерял свое былое значение, став просто уютным многоэтажным дуплом в большом дереве в городском парке. Самое оно для отдыха после напряженной, полной опасностей жизни. Но царившие здесь тишина и спокойствие не были теми, что царят в доме творца после завершения им или ею своего очередного грандиозного проекта. Нет, это были вязкая тишина и затхлое спокойствие закрытого на замок до следующих похорон склепа.       Поднявшись на верхний этаж, Дейл осторожно заглянул в мастерскую. Мышка сидела за чертежным столом и смотрела на две висящие на стене фотографии. Ее улыбающийся отец в летной куртке и шлеме. И Чип в сдвинутой чуть набок шляпе, кулаки лежат на меховом воротнике расстегнутой куртки, на губах широкая улыбка, глаза веселые и в то же время настороженные. Он всегда был начеку, всегда готов к бою…       — Гаечка, хочешь чего-нибудь? Может, сходим, прогуляемся? Или поедим, а? — спросил Дейл.       Изобретательница даже не повернулась, лишь покачала головой в знак отрицания и снова устремила взор на стену. «Они так похожи, ее отец и Чип…» ― подумал Дейл. Пожалуй, вот и ответ на вопрос, который не давал ему покоя столь долгое время: «что она в нем нашла?» Почему Чип, почему не он, Дейл…       — Почему ты, Чип?! Почему не я?! — кричал бурундук, закрывшись в своей комнате, чтобы Гаечка его ненароком не услышала. — Зачем ты погиб?! Для чего?!       Ответа не было. Ни в тот день, ни на следующий, ни через неделю. С каждым днем Дейл все реже подходил к мастерской и задавал одни и те же вопросы. Какая разница, если он увидит то же самое и получит тот же самый ответ, что и вчера? Целыми днями он сидел в гостиной перед выключенным телевизором, смотря идущее на пустом экране немое кино своей жизни. Сначала как простого бесшабашного бурундука, потом — как Спасателя. Вот он до встречи с Чипом. Вот они вместе. Вот они встречают Рокфора и Вжика. Потом Гаечку… Как же она была красива там, в старом бомбардировщике. Как грациозна… Она и сейчас была очень красивой, хотя скорбь, вне всякого сомнения, наложила свой отпечаток на ее лицо и фигурку. Но страшнее всего было отсутствие в ее голубых глазах того огонька, от которого всем вокруг сразу становилось светлее. Раньше, стоило ей вбежать в комнату, его грусть и все до единой проблемы куда-то исчезали. Да что там, даже мысли о ней наполняли его существо неземной радостью, предчувствием счастья, ощущением причастности к чуду. Теперь же она была воплощением печали, и ни смотреть на нее, ни слышать ее голос, ни даже думать о ней без слез было невозможно…       Незаметно для себя, просто, чтобы хоть как-то убить застывшее время, Дейл начал убираться на своей половине комнаты. На бывшей половине Чипа убираться никакой нужды не было, там и так всегда царил порядок, и отныне будет царить всегда. А вот на его территории… Чего там только не скопилось за все эти годы… Настоящий музей. Нет, в буквальном смысле слова старое дерево, срез за срезом продвигаясь внутрь которого, попадаешь в прошлое, в другую эпоху. Эпоху, которая уже никогда не вернется во всем своем былом великолепии…       Закончив с комнатой, Дейл взялся за кухню. Ему понадобился целый день, чтобы привести кухню в просто идеальный порядок. И чтобы понять, что что-то не так…       ГАЙКА!       Она так и не пришла ни позавтракать, ни пообедать. А солнце уже клонилось к закату…       Дейл опрометью, на четвереньках бросился на верхний этаж. Забыв о том, что правила приличия предписывают стучаться в комнату девушки, он рывком открыл дверь, однако комната была пуста. От страха бурундук едва не лишился остатков рассудка, но тут вдруг услышал приглушенный звук, донесшийся из-за полуприкрытых дверей в комнату Рокфора. Он заглянул туда и увидел Гаечку, сидящую на кровати с большим пыльным альбомом для фотографий в руках и еще целой стопкой таких же подле ее ног. Рокки собрал все альбомы у себя в комнате, где они лежали вместе с письмами, относящимся к соответствующим периодам их деятельности. Сейчас мышка листала альбом за прошлый год. Англия, Норвегия и бесчисленное множество других дел. И редкие, а потому тем более ценные дни отдыха между ними, когда и были сделаны эти снимки. Гайка подолгу разглядывала каждую фотографию, на которой был изображен Чип, даже если он случайно оказался в кадре, и, размазывая капавшие из глаз слезинки, старательно водила по глянцевой поверхности кончиками пальцев, будто пытаясь на ощупь запечатлеть каждый бугорок и каждый контур.       — Гаечка… — первое слово прозвучало глухо, и Дейл откашлялся, чтобы вновь обрести нормальный голос. — Гаечка, может, приготовить тебе что-нибудь?       Два коротких поворота головы.       — Тебе нужно поесть. Ты же ничего сегодня не ела…       Один поворот головы.       — Пожалуйста… — это слово Дейл выговорил уже со слезами на глазах. Но в ответ — ничего. Лишь перевернутая страница альбома, означающая одновременно «нет» и «разговор окончен». Дейл повернулся и пошел вниз. Это было безнадежно. Он ничего не мог сделать. Он был просто не нужен… Бурундук спустился в свою комнату и, закрыв за собой дверь, прислонился к ней спиной.       — Чип, зачем ты это сделал… За что ты так… — бормотал он, вытирая глаза рукавом гавайки. Потом поднял лицо и, увидев торчащий из приоткрытого шкафа рукав черного фрака, подошел и стал запихивать его внутрь. Тот не поддавался, и Дейлу пришлось открыть шкаф. Он запихивал непокорную одежду Чипа внутрь, но что-то словно выпихивало ее назад.       — Да что же это такое… — приговаривал Дейл, с остервенением борясь с неподатливой тканью. — Все против меня… Даже твой шкаф… Даже твоя одежда… Даже… — он злился все больше, говорил все громче и в конце концов перешел на крик. — Ну что ты за бурундук такой, а?! Ты не знаешь?! А я знаю! Ты чудовище, Чип! Ты монстр! Ладно, я. Ладно, тебе было, за что мне мстить. Драки, ссоры, соперничество, шутки, недисциплинированность… Неряшливость, в конце концов! Да, признаю, я не люблю прибираться!.. НО ЕЙ ТЫ ЗА ЧТО ОТОМСТИЛ?! ЕЕ ТЫ ЗАЧЕМ БРОСИЛ?! Зачем?! За что?!       Вдоволь наоравшись, Дейл, наконец, сумел захлопнуть сжалившийся над ним шкаф и перевел дух. И тут его взор упал на его вещи, заботливо рассортированные и разложенные на аккуратные кучки. Как раз по размерам брошенного тут же рядом дорожного чемодана.       — Надо же, как все сходится… — пробормотал Дейл. Он даже не думал, когда убирал комнату, раскладывать вещи именно так. Он сделал это подсознательно. Потому что уже тогда внутренне готовился к отъезду, не в силах больше оставаться в этой обители печали.       «А может, так и правда будет лучше? ― подумал бывший Спасатель. ― Пошлю Рокфору телеграмму, чтобы приехал, пока Гаечка себя совсем не уморила, а сам поеду…»       «Куда?»       «Может, в ту же Австралию? Я давно не видел Чарли и Кэтти, они будут рады… Наверное… Во всяком случае, проявят больше эмоций при моем появлении, чем Гаечка…»       «Боже, Боже…»       — Не знаю, Чип, на что ты рассчитывал, — сказал Дейл куда-то в дальний верхний угол комнаты. — Прости, ничего у нас с Гаечкой не получилось. Да и не могло получиться, если вдуматься…       Он подошел к чемодану и открыл замки. И вдруг услышал, как наверху что-то разбилось. Из-за закрытых дверей звук был слабым, но он точно был. Другой вопрос, что могло там упасть…       «ГАЙКА!»       Дейл помчался наверх и вбежал в гостиную как раз тогда, когда туда же по горке съехала Гайка.       — Гаечка! — крикнул Дейл.       — Дейл! — крикнула мышка.       Они стояли в разных концах гостиной и смотрели друг на друга с таким же изумлением, как если бы совершенно случайно встретились где-то на краю света после многолетней разлуки, а не были все это время в родном штабе, пусть и на разных его этажах.       — С тобой все в порядке? — спросил бурундук. — Ты не ушиблась?       — Нет, Дейл. Я думала, это ты упал…       «Она испугалась за меня! ― пронеслось в голове у Дейла. ― Неужели все-таки…»       — Да, но что же тогда упало? — удивленно произнесла Гайка, оглядываясь вокруг. Дейл, как бы странно это ни звучало, был слишком увлечен обдумыванием первой реплики изобретательницы, поэтому на эти ее слова внимания не обратил. Но ее крик разбудил бы даже мертвого, а не то, что задумавшегося, бурундука. Он встрепенулся и посмотрел туда, куда, прижав к раскрытому рту ладонь, смотрела Гаечка. Туда, где на полу лежали осколки стоявшей на кофейном столике вазы и раскрытая на середине книга про Шуэлака Джонса, так и не дочитанная Чипом и с тех пор с молчаливого согласия обитателей штаба лежавшая там, где он ее оставил. Но среди рассыпавшихся веером страниц находилось что-то, что при всем желании не могло быть листом книги. Тоненький белый прямоугольный конверт.       Мышка и бурундук одновременно бросились к нему, едва не столкнувшись лбами. Дейл схватил его за один конец, а Гайка — за другой, и они чуть не разорвали его, когда потянули каждый в свою сторону. Но Дейл уступил, и Гайка, моментально позабыв обо всем на свете, начала лихорадочно осматривать конверт. Обнаружив, что он вскрыт, она застыла, после чего медленно подняла голову и посмотрела на Дейла таким ненавидящим взглядом, что того чуть удар не хватил.       — Как ты мог, Дейл? — отчеканивая каждое слово и каждую букву, спросила Гайка. Даже сейчас, с искаженным гневом и заплаканным лицом, она была исполнена суровой красоты девушки-амазонки, которую лучше не иметь среди своих врагов. Себе дороже…       — Ч-что м-мог?       — Вскрыть мое письмо, а потом его спрятать?       — Боже, Гаечка, о чем ты? Я первый раз его вижу! Честно!       — Но почему тогда… — Гайка еще раз посмотрела на письмо и только сейчас обратила внимание на написанную в углу дату и время получения. Она нахмурила лоб, припоминая и прикидывая, после чего пошатнулась и чуть не упала. Дейл бросился к ней и усадил на сделанный из кофейной чашечки стул.       — Что случилось, Гаечка? Что это за письмо? От кого оно?       — Это из больницы… Ты… Ты точно не вскрывал его?       — Клянусь, Гаечка! Я его в глаза не видел!       — Господи… Господи… — лицо мышки исказилось в преддверии рыданий. — Это… Это Чип его вскрыл! Это он… Это его почерк на дате…       — Да, но что это значит? — спросил Дейл, однако Гайка его не слышала. Она медленно перебирала пальцами края сделанного когтем Чипа разреза, словно собирая с пролежавшего почти два месяца в книге конверта последние, чудом уцелевшие следы его касаний. Дейл посмотрел на конверт, потом на рыдающую Гаечку, и понял, что это все. Надежда, возникшая было у него, разбилась вдребезги, точь-в-точь как несчастная ваза. Он был здесь лишним. Ее интересовало только письмо. Только оставшееся после Чипа письмо.       Еле сдерживая рыдания, Дейл развернулся и быстрым шагом пошел вниз в свою комнату собирать вещи. Откинув пинком крышку чемодана, он сгреб в охапку и запихнул в него заранее сложенную одежду, после чего сунул в карман бумажку с австралийским адресом Рокфора. Он пошлет телеграмму по дороге. А текст придумает прямо там, в почтовом отделении. Но он ни одной лишней секунды не останется здесь, в доме, по праву принадлежащем только двоим — Гайке и Чипу. И больше никому…       Тем временем Гайка, наконец, решилась вынуть из конверта сложенный втрое листок. Пробежав глазами скупые строки сгенерированного автоматом текста, она поняла, что это отчет о результатах заказанного ей анализа.              «…ГРУППА КРОВИ… РЕЗУС…»              Откуда он здесь взялся?              «…ХРОМОСОМНЫЕ НАБОРЫ…»              Она же четко указывала, чтобы по почте это не доставляли!.. Наверняка произошла какая-то ошибка…              «…МЕЖВИДОВОЕ СКРЕЩИВАНИЕ — ПОЛОЖИТЕЛЬНО…»              Гайке пришлось три раза перечитать эту строчку, прежде чем смысл написанного дошел до нее в полной мере. Один шанс из миллиона, и он сработал. Предчувствие не подвело ее. Гипотеза подтвердилась. Но никакого ликования или хотя бы облегчения это не принесло. Наоборот, лишний раз напомнило ей о том, какой она на самом деле монстр. Тот же Чип, прочитав это, осознал всю глубину преступности ее поступка и предпочел скорее погибнуть, чем и дальше оставаться рядом с ней. Это она убила его. Зачем, зачем она все это затеяла?! Она ведь понимала, чем это все может закончиться! Но ее тяга к знаниям перевесила. Снова эта ее проклятая тяга к знаниям, к проверке всего и вся…       «Подождите-ка…»       Гайка посмотрела на стол, в центре которого темным пятном выделялись две геометрические фигуры: круг и прямоугольник. Свободные от накопившейся с момента последней уборки пыли островки, ранее закрытые вазой и книгой.       «Как это все упало на пол?!»       Если бы ваза и книга находились на самом краю, это еще можно было бы как-то объяснить, например, вибрацией от проехавшего поблизости грузовика или слабым землетрясением. Но если ваза могла скатиться со стола и от сравнительно слабого толчка, то книга — нет. Только от гораздо более сильного, а толчок такой силы она бы почувствовала. Да и не ограничилось бы в таком случае все одной лишь этой книгой…       Из этого сочетания полной опустошенности и поиска рационального объяснения произошедшего ее вывел донесшийся с нижнего этажа громкий стук захлопнувшейся металлической двери, ведущей из кухни в ангар. Кто-то пришел.       Или ушел.       «ГОСПОДИ, НЕТ!..»       — ДЕЙЛ! — закричала изобретательница. Впопыхах сунув письмо в карман комбинезона, она побежала вниз, перепрыгивая через несколько ступенек за раз и чуть не врезаясь в стены. Внизу она первым делом бросилась в комнату Дейла. Разобранная одежда и отсутствие его чемодана были красноречивей тысячи слов. Трясясь как осиновый лист, Гайка побежала через кухню и стала толкать массивную дверь в ангар, но та будто приварилась к стене, и мышка уже совсем выбилась из сил, когда вдруг вспомнила, что эта дверь открывается вовнутрь.       — ДЕЙЛ!!! ДЕЙЛ!!! — кричала она, пересекая ангар и выбегая на посадочную площадку. — ДЕЙЛ!!! ВЕРНИСЬ!!!       Чемодан Дейла был слишком громоздким, чтобы спуститься с ним по винтовой лестнице в гараж, и бурундук направился к расположенному в дальнем конце полосы подъемнику, на котором собирался отправить вниз свою поклажу. Он шел быстрым шагом, утирая слезы свободной рукой, почти ничего не видя и еще меньше слыша. Поэтому остановился только тогда, когда Гайка догнала его и схватила за рукав.       — ДЕЙЛ! Подожди…       Бурундук остановился и посмотрел на нее. Изобретательница похолодела. Сейчас у него было точно такое же заплаканное и обвисшее лицо, как тогда, в подземном гараже больницы. То есть, согласно всем законам темпоральной логики, как никогда прежде.       — Дейл… — только и смогла вымолвить Гайка.       — Гаечка… — наконец отозвался Дейл. — Я понимаю… Он всегда был лучше меня…       — Дейл, не уходи, прошу тебя!       — Зачем, Гаечка? Я ведь не он…       — Я… Выслушай меня… Пожалуйста, Дейл, давай вернемся в штаб!       — Мне там… не место…       — Пожалуйста… — мышка закрыла лицо свободной рукой, другой все так же продолжая удерживать рукав его гавайки. — Пожалуйста… Я…       Дейл и зажмурился и отвернулся, чтобы не видеть ее слез и скрыть свои. Гайка еще с минуту держала его, раз за разом повторяя сквозь слезы «пожалуйста…», но потом, увидев, что он даже не смотрит в ее сторону, отпустила его и пошла назад. Она опять все испортила. Опять опоздала. Опять разрушила все своими руками. Потеряла все по собственной глупости…       — ПОЖАЛУЙСТА, ДЕЙЛ! — закричала она, развернувшись на полпути к ангару. — ВЫСЛУШАЙ МЕНЯ! ВЕРНИСЬ! ПРОШУ ТЕБЯ! УМОЛЯЮ!!!       Дейл продолжал стоять неподвижно, и только шевеление на ветру его шерстки и ткани гавайки давало понять, что перед ней не статуя, а живой бурундук. Внешне живой. А вот внутренне…       Гайка снова повернулась к ангару и вдруг услышала за спиной грохот. Она в ужасе обернулась, решив, что Дейл упал. Но это упал не Дейл, а его чемодан, лежащий на боку у самого края площадки, в то время как его хозяин развернулся и сейчас смотрел на нее.       — Дейл, пожалуйста… — Гайка протянула к нему руку. — Пожалуйста…       «Зачем все это?.. ― размышлял Дейл, глядя на тонкую фигурку в синем комбинезоне на фоне черного зева служившего ангаром почтового ящика. ― Зачем она зовет меня? Зачем мне возвращаться в это средоточие скорби, где даже двери сами за мной захлопываются? Что я там найду, кроме страданий? Что?»       И сам себе ответил.       Ее.       «В конце концов, я даже не попрощался с ней толком…» ― думал Дейл, понимая, что сейчас он просто самого себя уговаривает. Находит или выдумывает на ходу причину и повод, чтобы вернуться. Чтобы вновь быть рядом с ней, слышать ее голос, смотреть в ее глаза…       Он увидел, как Гайка, совершенно отчаявшись вернуть его, разворачивается и продолжает свой путь к ангару. Назад в свою ледяную крепость, в царство скорби и одиночества…       «Дейл, ты не можешь допустить, чтобы это произошло!»       «Но что я могу сделать? Я ведь не Чип…»       «По крайней мере, выслушай, что она хочет тебе сказать!»       «Что нового я услышу? Только рану бередить. И себе, и ей…»       «Тогда просто попрощаешься и уйдешь. Что изменят пять-десять минут? Австралия никуда не денется…»       Шаг вперед. Для кого-то — маленький. Но для него…       «Почта может закрыться, и я не успею послать телеграмму…»       «Из аэропорта пошлешь!»       Еще шаг…       «Опять чемодан туда-сюда таскать…»       Ну, раз в ход пошли чемоданы, значит, все — капитуляция…       «Никуда он отсюда не денется! А если и денется — не беда. Там нет ничего незаменимого. Ты все-таки не в пустыню собираешься!»       «А в царство вечной мерзлоты…»       Третий шаг, четвертый…       Войдя на кухню, Дейл застал Гайку за кухонным столиком. Она сидела абсолютно неподвижно, спрятав лицо за ладонями упирающихся локтями в столешницу рук и не издавая ни единого звука. Дейл молча сел напротив нее и, положив согнутые руки на столик, опустил голову и стал внимательно изучать свои пальцы в томительном ожидании, когда же она заговорит. Он не хотел торопить ее. Если она действительно собиралась сказать ему то, что, как он считал, она собирается ему сказать, а именно слова прощания, то пусть тишина продлится подольше. Тогда он сможет дольше просидеть рядом с ней…       — Прости меня, Дейл, — наконец заговорила Гайка, отнимая от лица руки и обращая к нему взор потускневших от слез глаз. Бурундук не ответил, но внутренне весь сжался. Так обычно начинали свою речь героини боевиков, когда сообщали главному герою, что они работают на другую «контору»…       — Я хочу, чтобы ты меня понял, Дейл. И простил. Впрочем, я пойму, если ты не простишь меня, поскольку понимаю, что такое очень сложно простить. И еще труднее понять. Но ты хотя бы пойми. Если не прости, то хотя бы пойми… Господи, что я говорю…       Гайка вновь замолчала. Первая попытка сформулировать внятное вступление не удалась. Она хотела, как лучше. Хотела объяснить все. Но только все запутала. Наверное, лучше вообще без вступления. Да, надо попробовать. Должно быть легче…       — Я никогда не рассказывала вам, как погиб мой отец, — начала она, и Дейл вздрогнул еще сильнее, чем прежде. Итак, она заговорила о своем отце. Значит, следующий на очереди Чип, а после…       — Я всегда ездила с ним на все соревнования, все показательные выступления и все регулярные слеты авиаторов. Он брал меня с собой и говорил, что я его талисман, что в моем присутствии с ним ничего не может случиться плохого. Я верила ему и ездила с ним. На все без исключения мероприятия. На все. Всегда. Кроме того, последнего…       Где-то за два с небольшим месяца до этого я влюбилась. Он был самым сильным и самым завидным парнем в округе, все девчонки по нему сохли. Я — нет. У меня даже подруги не было, не говоря уже о приятеле. Я была слишком увлечена техникой и ни на кого не обращала внимания. И на меня никто не обращал — знали, что я немного не от мира сего. И что с моим отцом шутки плохи… Поэтому, когда Пол — так его звали — начал ухаживать за мной, говорить всевозможные комплименты, дарить цветы, провожать домой, я сначала очень удивилась и, честно сказать, была немного напугана. Но потом, когда поняла, что все другие девушки мне завидуют, почувствовала себя, если выражаться по-научному, социально значимой особью. Полноценной, что ли… И… и я действительно полюбила его. Я скучала без него, до дыр зачитывала его записки, ходила с ним всюду, куда он приглашал меня, сама искала встречи с ним…       Мой отец был не в восторге, говорил, что этот парень ему не нравится. Что он водится с плохой компанией, и что его богатый опыт подсказывает ему, что в Поле — кстати, его звали Пол… ой, я уже, кажется, говорила… — есть какая-то гнильца. Просил послушать его и не делать глупостей. Но я не слушала его. Я была совсем юной потерявшей голову мышкой, которая не хотела слышать ничего, что противоречило бы ее собственным представлениям об окружающем мире. Я не верила ему, не верила самому родному человеку в мире. И поплатилась за это…       Ровно через два месяца после того, как Пол начал ухаживать за мной, он не пришел на очередное свидание. Я прождала его три часа, но он так и не появился, и я испугалась, что с ним что-то случилось. Я побежала в клуб, где мы обычно встречались, и там нашла его с другой девушкой. Я спросила, что это значит, почему он не пришел. А он сказал мне: «Видишь ли, я теперь со Стеллой. Извини, что отнял кучу твоего драгоценного времени, но ты не для меня. Ты мне не подходишь». «Но ведь я люблю тебя!» — сказала я. Но он лишь ухмыльнулся и, поцеловав свою подружку, сказал: «Что ж, а я люблю Стеллу…» Я расплакалась, подняла крик на весь клуб, и тогда он чуть ли не насильно вывел меня оттуда. Я… я не помню, сколько времени простояла там, убитая, почти ничего не соображая… Постоянно оглядывалась, когда открывались двери, в надежде увидеть его… Что он выйдет, улыбнется своей чарующей улыбкой и скажет, что это была какая-то шутка… Но его не было, и я пошла домой… А там, у ограды, стояли две подружки и, когда я проходила мимо, одна из них сказала другой: «смотри, вот эта проспоренная Хэкренч…» Я остановилась, переспросила, что она имеет в виду. И та, злорадно ухмыляясь, четко и с расстановкой все мне объяснила. Что Пол просто поспорил с ребятами, что сумеет «раскрутить» эту Гайку, заставить ее бегать за собой, как привязанную…       Я не поверила. Я вернулась в клуб и спросила у него самого, правда ли это. И по гоготу его дружков поняла, что все так и было. И я… я набросилась на него и даже успела пару раз поцарапать, прежде чем они оттащили меня, вывели оттуда и… и буквально толкнули в направлении дома, как… как какую-то ненужную вещь…       «Боже, Боже, Боже…» ― только и мог думать Дейл. Его трясло, он был готов хоть сейчас бежать искать этого Пола, чтобы довершить начатое Гайкой. И одновременно хотел попросить Гайку перестать рассказывать о том, что, это чувствовалось, причиняло ей в буквальном смысле физическую боль. Но он лишь сильнее сжимал кулаки и продолжал слушать, понимая, что она не зря спустя столько лет заговорила об этом. На то была причина. Она должна была все это сказать. Прервать ее сейчас было равносильно выстрелу по взлетающей птице…       — Я не помню, как добралась домой. Я просто бежала вперед, ничего не видя. И так же влетела в наш бомбардировщик и заперлась в своей комнате. Отец все понял. Я слышала, как он тут же куда-то ушел и вернулся лишь под вечер… Я… я не спрашивала, где он был и что делал…       «Ну, если он сделал хотя бы часть из того, что сделал бы на его месте Рокфор, о Поле можно не беспокоиться… То есть, уже поздно беспокоиться…» ― подумал Дейл и при мысли о том, что этот злодей получил по заслугам, несколько приободрился.       — Я решилась выйти из комнаты лишь в середине следующего дня, и все остававшееся до поездки на показательные выступления время прошло для меня, как в тумане. Отец постоянно рассказывал мне о новом, разработанном им самим самолете, который его команда как раз обкатывала в преддверии будущей Всемирной Воздушной Гонки, и что его полет будет гвоздем программы. Говорил, что я буду в восторге от этого самолета, что он гораздо лучше «Вопящего Орла», которого он хотел отдать своему старому другу Рокки на память об их совместных приключениях. Папа подробно расписывал все технические характеристики, все инженерные находки, все устройства нового самолета, зная, что это всегда интересовало меня больше всего на свете. Но я слушала его вполуха, лишь иногда для виду поддакивая. В конце концов он понял, что ни о чем, кроме истории с Полом я думать не могу, и решил поговорить со мной об этом… Это было вечером, перед самым отлетом… Господи… Он… Он говорил очень правильные слова. Он говорил чистую правду. Да он и не умел иначе… Он говорил, что я должна извлечь из всего этого урок. Что мир полон проходимцев. Что надо знать жизнь, и порой для этого приходится проходить через такое, если не хуже… А потом… потом он сказал: «Я ведь предупреждал тебя, принцесса…»       Гайка всхлипнула и надолго замолчала. Дейл понял, что сейчас последует самое главное. И самое страшное. «Не говори… не говори… забудь… не будем об этом…» умолял он про себя Гаечку, но сил озвучить свои мысли у него попросту не было.       — И я… и я просто… просто взорвалась… Я не знаю, что на меня нашло. Какое-то затмение. Умопомрачение. Все сразу. Я… я начала говорить ему… я сказала ему… страшные вещи… Просто страшные вещи. Ты же знаешь, когда я начинаю говорить о технике, меня трудно понять и еще труднее остановить. Оно и раньше так было, и до того. Но тогда я впервые заговорила так на тему чувств и эмоций, которые просто переполняли меня, перемешиваясь друг с другом и образовывая причудливые комбинации. Абсолютно нелогичные, бессистемные… Бессердечные… Я… я навесила на него все ярлыки, всех кошек одновременно… Я говорила, что он должен был вмешаться раньше, и при этом утверждала, что это все из-за него, что своим вмешательством он сглазил мою любовь… Корила его за то, что он ничего не рассказывал мне о жизни раньше, и тут же обвиняла в том, что он не позволил мне остаться в блаженном неведении в моем мире чертежей и деталей… Сказала, что он плохой отец, и что я больше не хочу его видеть… Много чего сказала, всего не упомнишь, да я и сама плохо понимала, что говорю… Потом я убежала в свою комнату, забаррикадировалась там и проплакала всю ночь. А когда утром отец постучался в двери, чтобы сказать, что нам пора, я крикнула, чтобы он убирался… Господи, что я наделала…       Сейчас ее левая рука уже не подпирала голову, а лежала на столе, и Дейл поймал себя на мысли, что его руки медленно двигаются в направлении ее ладони. А ее ладонь — им навстречу…       — Он постучал еще три раза, но я ничего ему не ответила. И он отправился туда один. Я слышала звук двигателей взлетающего «Вопящего Орла», постепенно стихающий вдали. Этот звук я никогда не забуду…       Их руки соприкоснулись. Дейл непроизвольно вздрогнул от того, какими холодными были ее пальцы и осторожно обхватил ее ладонь своими, сжав мягко, но в тоже время плотно, стараясь обогреть каждую клеточку ее нежной кожи. Бурундук несколько раз поднимал голову, но мышка смотрела вниз, на свою руку, и он перемещал взгляд туда же, каждый раз буквально на секунду разминаясь с ее глазами, когда она бросала взор на него. Их взглядам так и не удалось встретиться непосредственно, но они все-таки пересекались, когда они оба смотрели на свои слившиеся в одно целое ладони.       — К обеду я вышла из своей комнаты. Бесцельно бродила по самолету, то и дело подходя к своему верстаку, но каждый раз бросая заготовку для детали обратно в ящик. Мне ничего не хотелось делать. Я была совершенно опустошена, можно сказать, вывернута наизнанку. Я все еще сердилась на своего отца, который, как мне теперь казалось, совсем меня не любил, раз предпочел моему обществу общество других летчиков. Теперь я понимаю, что он поступил правильно. Он понял, что мне надо побыть одной, и его присутствие ничего не изменит, если не сделает еще хуже. Он знал это, как никто другой, так как сам находился в таком состоянии после смерти моей мамы. Мне Рокки рассказывал…       «Так вот почему Рокфор уехал…» ― понял Дейл. Наверняка в тот раз он поступил так же… Или не поступил, и теперь решил не повторять своей ошибки…       — Помню, я очень удивилась, услышав звук мотора «Орла», ведь слет должен был длиться три дня. Потом я подумала, что папа просто решил вернуться пораньше, поскольку волновался за меня, и тогда я по-настоящему поняла, как сильно он меня любит. И как я его люблю. Радостная, я выбежала на полосу и очень удивилась, увидев, что прилетели два самолета, «Вопящий Орел» и «Громовержец», принадлежавший самым близким друзьям моего отца, братьям Уилберу и Орвиллу Флайтам. А когда увидела, что из «Орла» выходит Уилбур, то поняла, что что-то случилось…       Именно Уилбур, как старший из братьев, рассказал мне все. Мой отец испытывал тот самый новый самолет. Все шло прекрасно, он мастерски закладывал виражи и выполнял все фигуры высшего пилотажа. Самолет летал превосходно, не зря он гордился им… А потом… потом, уже заходя на посадку, папа что-то не рассчитал… То ли скорость была слишком высокой, то ли снижался он слишком круто… В общем, он врезался в землю… на полной скорости… У него не было шансов…       «Боже, боже …»       — Конечно, после такой аварии утверждать что-либо наверняка было сложно, но, учитывая, что до этого самолет был абсолютно исправен и в полете вел себя безукоризненно… В общем, это не была техническая неполадка. Это была ошибка пилота. Мой отец был великим летчиком и мог выйти из самой трудной ситуации. Он всегда был предельно сосредоточен на управлении самолетом, не позволял ничему отвлечь себя… Но в тот раз в самый ответственный момент потерял концентрацию, не уследил за чем-то… Я… я уверена, я просто знаю, что он все время думал обо мне, волновался, переживал. Уилбур сказал, что он действительно собирался сразу после полета возвращаться домой. Что на земле он все время говорил обо мне. И там, в воздухе, я уверена, он продолжал думать обо мне и моих словах… О моих убивших его словах…       По телу Гаечки пробежал озноб, губы задрожали. Мышка пару раз громко всхлипнула, и Дейл почувствовал, что если она заплачет, он не выдержит тоже. Но Гайке удалось справиться с собой, и на этот раз все ограничилось лишь несколькими пробежавшими по ее щекам слезинками. Сейчас она сдержалась. Она крепилась изо всех сил, осознавая, что должна сказать все здесь и сейчас. Она, правда, не знала, станет ли у нее выдержки…       — После этого случая я закрылась. Во всех смыслах этого слова. Я никого не хотела видеть, поэтому днями и ночами возводила одну линию обороны за другой. Потом дополняла уже созданное. Потом еще раз и еще раз, пытаясь заделать каждую щелочку. Все эти ловушки должны были в итоге отпугнуть любого, кто бы попробовал приблизиться к моему дому, моей крепости. И моей добровольной тюрьме. Ведь если ты строишь систему, которая не позволяет никому войти, ты одновременно создаешь систему, не позволяющую никому выйти… Незаметно для самой себя я и впрямь хотела остаться там навсегда. Но я поняла это потом, изначально я не ставила перед собой такой задачи. Все получилось как-то само собой…       «Прямо как у меня с моими вещами…»       — Я бы наверняка заметила и поняла бы все это лишь тогда, когда оказалась бы полностью запертой в своей мастерской. Или даже в той самой микроволновой печи, не знаю… Но потом появились вы. Вы прошли через мою систему без единой царапины. Преодолели все барьеры. Почти… — она приложила правую руку туда, где воротник ее комбинезона расходился. — Кроме тех, что были здесь… Я ведь возводила не только физические, но и эмоциональные ловушки. Ведь если бы не моя глупость, не мое увлечение, из-за которого я потеряла всякую рассудительность, я бы послушала своего отца гораздо раньше. И он был бы жив. Поэтому я ограничила свое мировоззрение деталями и чертежами. Даже в ваших с Чи… с Чипом… подарках я видела лишь детали своих новых изобретений… Я не понимала, что вы неравнодушны ко мне… Отказывалась понимать это… Не обращала внимания, не задумывалась над этим… Это было слишком иррационально для меня. И потом, мой опыт общения с миром чувств был слишком горьким, и я стремилась избегать его… Пока снова не стало слишком поздно… Ну, то есть, почти… Ты помнишь ту историю с самолетом? С моим «вещим сном»?       Дейл уже успел привыкнуть, что Гайка произносит монолог, поэтому не сразу понял, что мышка молчит потому, что ждет его ответа.       — Да-да, помню, — кивнул он. — Такое трудно забыть. Я раньше тоже не особенно верил в вещие сны. То есть, в кино они часто фигурируют, но…       — Это не был вещий сон, Дейл.       — …но так чтобы в реальной жиз… Как это, подожди?.. А что…       — Я ведь так и не сказала, куда должен был упасть тот «Боинг», помнишь?       — Ну, ты сказала «на город». И потом, он такой большой, куда бы он ни упал…       — Он должен был упасть на «Айс-Доум». Прямо во время того самого матча. На шестой сектор.       — На шестой… На… Подожди… Это не там где…       — Да, Дейл. Там, где были наши места. То есть, в тот раз ваши места. И где вы погибли…       Если бы Дейла сейчас огрели по голове мешком с цементом, он бы и то лучше себя чувствовал.       — Се… сек… секундочку… К-кто «вы»?       — Вы все. Ты, Чип, Рокки и Вжик. А я осталась дома, так как мне надо было заниматься своими проектами… А потом вечером из новостей узнала о катастрофе.       — Но ведь… Но ведь мы все живы!.. И потом, когда это могло случиться? Я помню ту субботу. Мы починили самолет, и он никуда не упал, а благополучно долетел до Си-Сити…       — Ты помнишь лишь последнюю субботу. Точнее сказать, для тебя и всех вас, и вообще всех в этом мире существует только такая суббота. Но только не для меня. Для меня их существует гораздо больше. Я даже сбилась со счета…       — Постой-постой, — Дейл приложил руку ко лбу и помотал головой. — Я ничего не понимаю. Это… Так не бывает…       — Я знаю, Дейл. Тогда я подумала, что просто сошла с ума от горя. В ту самую первую субботу, когда окончательно убедилась, что в момент крушения вы были в «Айс-Доуме» на своих местах и погибли, я поняла, как много потеряла. Я бродила по пустому штабу, чувствуя себя одинокой, как никогда. Я… я перебирала ваши вещи, вновь и вновь вспоминая наши приключения и редкие минуты совместного досуга… Потом я нашла твои диски с песнями группы «A-Kha»… Потом, правда, оказалось, что ты их не слушал…       — Но я слушал их потом… После концерта… Много-много раз… Я видел, что их песни тебе очень понравились, и…       — Да, очень… А тогда, в ту ночь, они открыли мне глаза. Я будто заново пережила все то время, что прошло с момента нашей встречи. Я поняла, что была слепа, как крот, нет, как сто кротов вместе взятых… Что я не могу жить без вас, что вы для меня все… То есть, были всем, ну, я ведь думала, что вы погибли… То есть, не просто думала, вы ведь действительно погибли. Но потом вернулись… Точнее, день опять повторился. И повторялся, пока я… пока мы не спасли самолет и «Айс-Доум».       — Боже, Гаечка… Это… Боже мой… Как же это?.. — лепетал бурундук, совершенно оглушенный и подавленный. Все-таки не каждый день узнаешь, что уже умирал.       — Это было испытание, Дейл. Наказание за то, что я совершенно забыла про вас, увлекшись техникой. Однако вместе с тем это был шанс все исправить. Подарок от моего отца, который не мог допустить, чтобы я снова все потеряла. Я точно знаю это, потому что на следующий день, в воскресенье, перед походом на концерт, я услышала звук двигателей взлетающего «Вопящего Орла». Тот самый, как в то утро. Но все вернулось. Вы вернулись. И я поклялась самой себе, что больше ни на секунду не забуду, что именно вы — самое дорогое, что у меня есть. Что вы… что вы — мое единственное счастье…       — П-правда? — Дейл шмыгнул носом и протер пальцем снова ставшие влажными глаза.       — Да, Дейл… Это Рокки мне сказал в одну из тех суббот… то есть, он мне этого не говорил… Вообще это так странно, понимать, что ты слышала то, что тебе не говорили… Прости, я снова заговорилась. Ты прерывай меня, если я снова…       — Нет-нет, Гаечка, продолжай! Ты… Когда ты так рассуждаешь, так быстро говоришь, ты такая становишься… не знаю, светлее, что ли…       Впервые за время их беседы, да что там, впервые за два месяца на губах Гаечки заиграло некое подобие улыбки. Пусть слабой, неуверенной, но это уже говорило о том, что лед треснул…       — Так вот, Рокки сказал, что вы любите меня. Что вы без меня не можете. Что вы счастливы, когда я рядом, и тоскуете, когда я далеко в буквальном или переносном смысле слова… То же самое я могла сказать про себя, я почувствовала это. Именно тогда рухнул тот барьер, который я возвела вокруг своего сердца. И хотя… хотя я понимала, что мы с вами слишком разные, чтобы создать семью, но я также понимала, что никто, кроме вас, мне не нужен. Да и потом, я не могла выбрать кого-то одного из вас, ведь это означало бы отвергнуть другого, а я… я слишком дорожила вами обоими… Я знаю, это эгоистично с моей стороны…       — Боже, Гаечка… Боже мой… Ты… Ты действительно пошла на это? Ради нас? Я и подумать не мог… — Дейл покачал головой. — Это… Как же тебе было тяжело…       — Нет, Дейл, я была счастлива, правда. Когда вы были рядом, когда мы ходили с вами на пикники, в кино, на концерты, куда угодно… Когда мы просто находились в одной комнате… Когда вы делали мне подарки, и когда я дарила вам что-то… И хотя я видела, понимала, что вы ревнуете меня друг к другу, но… но я старалась сделать так, чтобы никто из вас не почувствовал себя брошенным, ненужным… Это очень страшно, чувствовать себя ненужным… Я знаю это… Знаю, к чему это может привести… И я хотела… хотела, чтобы вы были счастливы… Не знаю, получилось ли у меня это…       — Да, Гаечка, у тебя получилось… — всхлипнул Дейл. Он смотрел на сидящую перед ним прекрасную мышку и не мог поверить, что такое возможно. Она действительно была чудом. В ней было столько добра, самоотверженности и бескорыстия, что хватило бы на целый мир. Вполне возможно, что так оно и было, ведь ничто не может безвозвратно исчезнуть, и если где-то добра и света становится меньше, значит, где-то они прибывают, накапливаются…       — У тебя получилось… — повторил бурундук. — Я… я действительно был счастлив. И Чип тоже, это было видно… Да, мы с ним спорили, ссорились, соревновались, но… Но когда ты была рядом, нам обоим становилось теплее, радостнее… Сп… Спасибо тебе за все… Мы… Нам было, ради чего жить, правда…       — Спасибо, Дейл… — пробормотала мышка. — Теперь, надеюсь, ты понимаешь… Понимаешь, почему я… так вот… вела себя… Ведь Чип, он был не просто боевым товарищем, не просто близким и дорогим другом… Он был гораздо большим. Он был… был половинкой моего счастья…       — Это я должен был остаться там, — шмыгнул носом Дейл. — Это была моя миссия, но он… Я должен был там погибнуть, а не он…       — НЕТ! — казалось, все дерево содрогнулось от крика Гайки. Дейл отшатнулся и на мгновенье ослабил руки, державшие ее ладонь. Впрочем, ему бы и так не удалось бы удержать ее взметнувшуюся вверх руку.       — НЕ ГОВОРИ ТАК! НЕ НАДО! — орала изобретательница, вновь закрыв лицо ладонями и сотрясаясь от плача. — НЕ ГОВОРИ ТАК, ДЕЙЛ, ПОЖАЛУЙСТА! ПРОСТИ МЕНЯ!..       — Гаечка! Извини меня! Прости! Я не хотел! Я… Ну, не плачь! — бурундук перегнулся через стол и попытался вновь взять ее за руки, но она слишком крепко прижимала их к лицу, и тогда Дейл принялся бить себя кулаком по лбу. — Я дурак! Я дурак! Прости меня! Это я виноват! Ну, извини меня, пожалуйста!       — Нет, Дейл… Это ты меня извини… — Гаечка отняла руки от лица и вновь посмотрела на Дейла, который тут же поспешил снова заключить ее ладошку в свои. — Это… Это как раз то, что… что преследует меня всю жизнь… Какое-то проклятие, иначе не скажешь… Дело в том что я… я умею ценить только тех, кто… кого уже нет… кого не вернешь…— она уронила голову на грудь, и упавшие на лицо волосы заглушили ее и без того слабый голосок. — Но я… но при этом я… я никогда не ценила… забывала о тех, кто… кто еще жив… кто рядом со мной… Я не имела права забывать о тебе, Дейл… Я… я знаю, ты почувствовал себя ненужным, лишним, брошенным… Прости меня, я… я не хотела… Пожалуйста, Дейл… Не оставляй меня!.. Не покидай меня!.. Останься! Не… не бросай меня, Дейл…       «Боже, боже, боже…» мысленно повторял про себя бурундук, чувствуя, как сам начинает трястись в преддверии гремучей смеси подступающих к груди рыданий и приступа ярости на самого себя, всерьез вознамерившегося уйти и оставить ее в, как он же сам мысленно выразился, «царстве вечной мерзлоты»… Он подскочил и, обогнув стол, упал перед рыдающей и все так же повторяющей свою просьбу мышкой на колени и обнял ее, уткнувшись носом в грубую ткань мокрого от слез комбинезона.       — Гаечка… Гаечка… Извини… Я… я смалодушничал… не поверил… решил, что… Я знаю, мне нет прощения, но… Я не оставлю тебя! Никогда! Слышишь? Никогда! Я… я не брошу тебя… Любимая моя… Я не брошу тебя… Никогда, никогда, никогда…       — Господи, Дейл… — прошептала Гаечка, уткнувшись носиком в его хохолок. — Ты… ты сказал это… Господи…       — Да… — Дейл еще сильнее прижался к ней. — Да, я сказал это… Я… я люблю тебя. Я всегда тебя любил… С той самой первой встречи… Гаечка… Прости, что… что не говорил раньше, просто я… Я не знал, как ты… как ты воспримешь… Как отнесешься…       — Я тоже не знаю… Я ведь уже говорила тебе… До истории с самолетом я вообще, я… я бы, наверное… После Пола я…       — Не надо, не вспоминай этого гада! Он не достоин того, чтобы ты произносила его имя вслух! Чтобы ты вообще о нем думала!..       — Да, пожалуй… А после… Я… Вы ведь тоже могли понять меня неправильно, если бы я сказала, что люблю вас обоих одинаково…       — Не знаю, как Чип, но…я был бы счастлив. Честно… — прошептал Дейл.       — Тогда… тогда прости меня, что я этого не сказала…       — Не надо, Гаечка, не извиняйся. Ты и так… ты и так столько всего для нас сделала… Стольким пожертвовала… Ты ведь… ты ведь могла давно стать доктором наук, как тогда по телевизору сказали… Как Спарки стал… Могла стать известным ученым… Профессором… Заниматься любимым делом, а не носиться с нами по грязным подвалам и чердакам…       — Господи, Дейл… Мне не нужно было ничего этого, ведь тогда вас бы не было рядом. И потом, вы ведь тоже многим пожертвовали. И Чип, и ты…       Дейл вздрогнул, словно через него пропустили электрический ток, и Гайка непроизвольно отшатнулась. Какое-то время после этого бурундук оставался неподвижным, после чего запрокинул голову и посмотрел мышке в глаза.       — Ты… ты имеешь в виду Фоксглав, да?       — Дейл, Господи… Прости, если тебе… Я не хотела, я случайно! Если тебе тяжело, забудь, не вспоминай, пожалуйста, я…       — Нет, Гаечка. После того, что ты мне рассказала про По… в общем, про этого, ну ты понимаешь, я… Я должен рассказать. Ты имеешь право знать. Должна знать. Пожалуйста, позволь мне рассказать…       Несмотря на обилие слез, черные глаза бурундука излучали непоколебимую решимость. Он чувствовал, что должен сказать то, что носил в себе все это время, освободиться от тяжкого бремени. Сейчас или никогда. Гаечка поняла это и, мягко коснувшись ладошкой щеки Дейла, чтобы показать, что она все понимает, и тем самым придать ему дополнительную уверенность, кивнула.       — Конечно, Дейл. Раз ты так говоришь, я слушаю.       — Спасибо. Гаечка. Ты… ты же помнишь, как мы с ней познакомились. И как она относилась ко мне. Она как-то сразу ко мне привязалась. Прилетала по утрам, мы мило болтали. Я… Мне было как-то неловко, но… приятно, да, но одновременно неловко, я ведь не привык, что мне вешаются на шею. Потом я решил, что это… ну, временное помрачение, что ли… Как у Тамми с Чипом. Все-таки мы действительно спасли ее из лап той жуткой ведьмы, поэтому неудивительно, что она прониклась к нам вообще и ко мне в частности уважением. Это было естественно. Но я был уверен, что, как и в случае с Тамми, это пройдет. Нет, мне нравилось, что мы дружим, что она искренне радуется моему появлению, непринужденно смеется над моими шутками, летает со мной… то есть, я с ней… Ну, в общем… Но я никогда не думал, что это может быть серьезно. Настолько серьезно…       Дейл сглотнул подступивший к горлу комок. Вступление закончилось. Пришло время для кульминации.       — Знаешь, где-то через три… да, через три месяца она… Я хорошо это помню, была уже осень, листья все пожелтели, и мы с ней часто носились по парку, собирая желто-красные букеты, а потом взлетали — она на своих крыльях, я — на планере — и разбрасывали их с высоты. Наш личный маленький листопад…       Он специально вдавался в мельчайшие, подчас избыточные подробности, оттягивая разговор о самом неприятном, и в то же время как бы подхлестывая самого себя и заставляя вспоминать все, чтобы ничего не пропустить. И чтобы заранее отбить у себя охоту о чем-то умолчать.       — В один из таких дней… точнее, был уже поздний вечер… Мы сидели на ветке, над ангаром, и она рассказывала мне, что происходит внизу в темноте. Ты же знаешь, летучие мыши умеют, у них есть… этот, как его…       — Эхолокатор.       — Да-да, именно, эхолокатор! И вот она рассказывает мне, что внизу в траве пробежала белка, устроился на ветке воробей, пронесся подхваченный ветром лист… Так интересно… А потом… Потом она говорит: «Вон на той скамейке, как раз под тем перегоревшим фонарем, сидят двое людей. Парень и девушка. Как мы с тобой…» «Да? Как мы?» спросил я. «Они тоже слушают темноту? Но ведь у них нет…» Она рассмеялась и говорит «Нет, дурашка, они слушают не темноту, а друг друга». «А ты их слышишь?» «Конечно, как тебя». «И что они говорят?» «О, много всего. Точнее, наоборот, говорят они мало. По два, по три слова за раз». «За какой раз?» «За раз между…» И вдруг она… Она все время пододвигалась ко мне поближе, я и не замечал, как она оказалась совсем близко, и внезапно обхватила меня крыльями и поцеловала. Как ты тогда, когда мы… то есть, вы, играли в шпионов. Я… я опешил, спросил, для чего это все, что это значит, а она говорит: «Глупый, я люблю тебя! Ты так и не понял за все это время?» Я… я не знал, что сказать, как-то нервно хихикнул, а потом сказал, что я… я… я не могу, я не знаю… и вообще у меня что-то в горле пересохло и мне надо попить… Я слез вниз, побежал на кухню, еле налил себе воды из чайника… вылил половину на пол, в итоге, чуть на луже не поскользнулся…чуть не подавился… Хорошо, вы уже спали… или что-то смотрели… не помню… А, нет, помню, Рокфор как раз заходил на кухню за сырными шариками, он застал нас там с ней… Она к тому времени уже прилетела за мной на кухню. И когда Рокфор удалился, она спросила, почему я ушел, а я сказал, что я… я люблю… другую… Тебя. По-моему, я тогда впервые вслух произнес это. Даже сам немного опешил… Она… а она сказала, что я, должно быть, шучу. Ведь если бы я любил тебя, то не проводил бы столько времени с ней, и вообще… И вообще, она сказала, что она… ой, то есть, ты, что ты… ты меня не любишь так как люблю тебя… ой, меня, я… ой, она…       Дейл разволновался настолько, что начал путать слова. Он постоянно поправлял самого себя и от этого волновался еще больше, так как каждое такое самоодергивание было еще одним возникающим из ниоткуда препятствием. В результате бурундук чувствовал себя бегуном, который уже видит прямо перед собой финишную ленту, но при этом натыкается на невесть откуда берущиеся новые и новые барьеры…       — Я не знал, что на это ответить, кроме того, что сказать еще раз: «Извини, Фоксглав, ты симпатичная девушка, добрая, мне с тобой хорошо, но… но я люблю Гаечку». И тут вдруг она… Она…       На этот раз пауза была гораздо длиннее обычного, и Гайка уже хотела что-то сказать, чтобы как-то подбодрить его и помочь преодолеть этот барьер, но поняла, что только навредит. Как Чип тогда, сразу после выписки из больницы, должен был сам забраться на крыло их самолета, так и Дейл должен был взять этот барьер самостоятельно, безо всякой помощи со стороны…       — И тут она начала говорить такое… Пожалуй, как ты тогда… Ой, Гаечка, извини! Я не…       — Ничего, Дейл, — теперь мышка обхватила ладонями руку Дейла, переплетя свои и его пальцы. — Все в порядке. Продолжай.       — Спасибо. Так вот, как я уже говорил, она начала говорить… страшные вещи. Что я буду с тобой несчастен. Что ты меня не любишь и вообще никого не любишь, потому что твоя настоящая любовь — механизмы и инструменты. Что ты считаешь меня недалеким и смешным простачком, не более того. Что ты не замечаешь даже гораздо более настойчивых и явных ухаживаний Чипа, что уж говорить о моих полунамеках. Что ты не способна на настоящее чувство. Что ты не ценишь нас. Что мы тебе не нужны. Что тебе вообще никто не нужен. Что ты… что ты сама бездушный и бессердечный механизм…       Все это время зажатая руками Гаечки ладонь Дейла ощутимо подрагивала, но когда он произнес последнюю фразу, она буквально окаменела, а скрюченные, сведенные судорогой пальцы вонзились в кожу на тыльной стороне ее кисти. Гайка чуть не вскрикнула, но, собрав всю волю в кулак, сдержала крик и поплотнее сжала губы, чтобы ни одним звуком не выдать своей боли, которая была сущим пустяком по сравнению с тем, что испытывал в эти мгновенья Дейл.       — И тогда… И после этих ее слов я… я просто… Ты знаешь, я сразу вспомнил эпизод из одного из фильмов про Дирка Суава, где он разговаривает с девушкой, оказавшейся двойным агентом. Весь фильм они действовали сообща, раскрывая очередную схему доктора Соу-Соу, но потом оказалось, что все это было одной большой мистификацией, отвлекающим маневром, прикрытием для гораздо более страшного злодеяния. Суав, конечно, все понял и все предотвратил, но… Но та сцена, тот разговор с двойной агентшей… Он так мне нравился в этой сцене. Такой невозмутимый, холодный, взвешенный. Неприступный, как скала, и непробиваемый, как танк. Гиротанк. Да, как гиротанк. И я… я стал таким, как он. После этих ее слов я… я не воспринимал, просто не мог воспринимать ее иначе, чем… чем двойного агента… Я… я подобрался, стиснул зубы, сложил руки на груди, посмотрел на нее самым холодным взглядом в своей жизни и… и… и ответил ей.       Теперь Дейла просто лихорадило. Его голос оставался все таким же решительным, разве что иногда он запинался или повторял какое-то слово один или два раза. Но его тело под гавайкой просто ходило ходуном, и, несмотря на то, что его пальцы буквально впивались в ее руку, Гайке все равно приходилось прилагать усилия, чтобы удержать его ладонь в своих.       — Я сказал… сказал ей, что она ничего не понимает. Что она не знает, о чем говорит. Что сама не знает, что такое настоящее чувство, настоящая любовь. Что она не имеет права говорить такие вещи о самой красивой девушке на свете. Что она… Тут уже я окончательно вошел в роль Дирка Суава… Что она втерлась к нам в доверие, чтобы разрушить нашу команду изнутри… Посеять вражду… Заставить ненавидеть друг друга… Она расплакалась… Она что-то пыталась говорить, но я ее не слышал и не слушал. Я просто продолжал говорить, отвечая на каждую ее реплику, на каждое ее обвинение своим. А потом… потом сказал, что… что больше не хочу… не хочу ее видеть… Развернулся и пошел в свою… то есть, тогда еще нашу с Чипом… комнату… А наутро… наутро мы нашли на столе ее записку… И… и все… Все закончилось.       — Господи, Дейл, — Гаечка прижалась лицом к его зажатым в ее руках пальцам, — прости меня, что я… я тогда даже не поняла… Ничего не поняла… Я просто ничего не заметила…       — Не надо, Гаечка, ты не виновата. Никто ничего не заметил и не понял. Я… я ведь сам ничего не понял… Точнее, все неправильно понял… Фоксглав ведь… она ведь не хотела ни унизить, ни оскорбить тебя… Она ведь не со зла… тем более, что многое из того, что она сказала — правда… Ну, то есть, тогда было правдой… Она не хотела ни поссорить нас, ни разложить изнутри, ни еще чего-то более страшного… Она… Она хотела, чтобы я был счастлив. Она ведь видела, что я чувствую, как мучаюсь… Видела, как соревнуюсь с Чипом, и подумала, что я в конце концов проиграю и буду еще сильнее мучиться… И решила, что сможет дать мне то, чего я не получу от тебя… Дать здесь и сейчас, без необходимости чего-то ждать или с кем-то бороться. Дать мне любовь и заботу. Дать осознание того, что в мире есть живая душа, которая тебя понимает… И что она здесь, рядом… А я… Если бы я понял это, я… я никогда бы не сказал ей того, что сказал тогда. Я… я продолжал бы любить тебя, но… то есть, я уверен, что она бы в конце концов поняла бы все… Но при этом осталась бы с нами. Стала бы Спасателем… Ей было бы хорошо с нами… Если бы я мог… если бы я только мог увидеть ее, попросить прощения, понимания… Но… но я не знаю, что с ней, где она… Надеюсь, что с ней все в порядке, что она нашла себе хорошего парня, что они счастливы вместе… Как я надеюсь на это… Это… это моя единственная надежда… на то, что она меня простила…       Бурундук не сразу понял, откуда на его руке от запястья до локтя взялась влага. Он посмотрел на свою руку и понял, что это не просто вода. Это Гайка тихо плакала, и ее слезы стекали по щекам на их слившиеся воедино ладони.       — Дейл… миленький… — прошептала мышка, раздавленная осознанием бремени, которое все это время нес в своей душе бурундук. — Как же ты… Такие страдания… Почему… Почему ты не рассказал… никому? Никому из нас?       — Я… я не мог… Поначалу я… я не хотел, чтобы вы узнали о Фоксглав правду… ну, в смысле, не правду, а то, что я считал правдой… А потом, когда я все понял и осознал, я… я не хотел, чтобы вы думали плохо обо мне… Это была моя вина… Только моя … Я должен был расплачиваться за это один… Только я один…       — Нет, Дейл, — Гайка посмотрела прямо ему в лицо, и в ее глазах Дейл увидел одновременно нежность, горечь и холодную решимость. — Это не так. Больше не так. Теперь это и моя боль тоже, и всегда ею будет. Пока мы не найдем ее, Дейл. Обещаю тебе, мы найдем ее. Все будет хорошо.       «Ты просто чудо, Гаечка… Ангел… Идеал…» ― думал Дейл, глядя на склонившуюся над ним мышку. Она была воплощением настоящей дружбы, любви и подлинного стремления переживать вместе с тем, кто ей дорог, все без исключения невзгоды и лишения. Его боль была ее болью, его радость — ее радостью. Она была готова на все, только бы облегчить его муки. Готова была выслушать, предложить свою помощь и вместе с ним идти до конца…       Стоило Дейлу осознать это, как его словно подхватил и закружил тропический ураган. А когда бурундук вновь ощутил у себя под ногами землю, его сознание было подчинено только одному — желанию раз и навсегда остановить ее слезы и вернуть на ее прекрасное лицо настоящую, невымученную улыбку, которую он привык видеть все эти годы и без которой уже не мог жить. И он знал, что должен для этого сделать, что должен сказать. За долгие годы Дейл столько раз мысленно проговаривал эти слова, что выучил их наизусть…       — Гаечка, послушай… Я… я знаю, что это необычно. Что это неестественно. Что так не принято. Что мы действительно слишком уж разные, но… но знаешь, мне… мне все равно, что обо мне скажут или подумают, сочтут сумасшедшим или кем похуже… Я… я люблю тебя и знаю, что мне никто больше не нужен… Что я никогда не смогу полюбить никого так, как полюбил тебя… Поэтому… поэтому я хочу, чтобы ты стала моей женой.       Гайка замерла, перестав на время не то, что всхлипывать, а даже дышать.       — Ты… ты действительно хочешь этого, Дейл?       — Нет, не действительно, а очень и очень сильно. Больше всего на свете. Честно.       — Господи, Дейл… Это… Ты… Господи… Ты… Ты же не читал этого письма, из больницы? Ты… Ну да, ты не мог его читать… Чип вскрыл его и засунул в книгу, которую мы так и не трогали, а потом, когда это все упало, ты был внизу…       Мышка все продолжала рассуждать вслух, всецело поглощенная выстраиванием логической картины, в то время как Дейл превратился в соляной, нет, в ледяной столб, в монолитную глыбу арктического льда. В ушах звенело, перед глазами плясали черно-белые пятна, периодически то разлетавшиеся в разные стороны, то складывающиеся в единое целое, образовывая белый прямоугольный конверт с написанным черными чернилами адресом и датой.       «Что это за письмо? Что в нем? Что такого мог прочесть Чип? Что побудило его остаться там, в ракетной шахте? Что?» ― задавал самому себе вопросы бурундук и пытался найти на них ответ. Какой-нибудь другой ответ, кроме того, который был на поверхности, и который из маленького атома одного из тысяч возможных вариантов постепенно разросся до размеров поистине исполинских, поглотив все остальные.       У ГАЕЧКИ ЕСТЬ КТО-ТО ДРУГОЙ…       Ну, конечно же! Скорее всего, работая там, в больнице, она приглянулась какому-нибудь молодому перспективному врачу, у которого впереди блестящая карьера и сотни спасенных жизней… Нет, наверняка это от какого-нибудь талантливого молодого ученого, который, услышав о ее работе, приехал из далекой научной лаборатории, чтобы познакомиться с ней… Нет, он был пациентом в этой больнице, попав туда после мелкого инцидента во время одного из своих фундаментальных экспериментов. Да, точно! Он и сейчас лежит там, и написал ей письмо с предложением руки и сердца. А Чип… Чип ведь не знал всего того, что Гайка только что рассказала ему, Дейлу, и подумал, что это конец. И решил навеки покинуть этот мир, существование в котором потеряло для него всякий смысл…       Для него, Дейла, в общем-то, тоже…       Нет! Есть еще один выход!       — Гаечка… — тихо сказал бурундук, но изобретательница продолжала рассуждать вслух, возводя одну логическую конструкцию за другой, и Дейлу пришлось произнести ее имя чуть громче, чтобы привлечь ее внимание. — Гаечка, послушай меня…       — Нет, Дейл, погоди…       — Нет-нет, пожалуйста, дай я скажу! Я… ты знаешь, ты столько всего пережила, стольким пожертвовала за все эти годы, что… я… в общем, я прошу тебя, забудь о моих словах. Ты… Я… То есть, я не вправе требовать от тебя такой жертвы… Ты ничего никому не должна, слышишь? Ничего мне не должна, это я тебе по гроб жизни обязан… И я… я прошу тебя… соглашайся. Принимай это предложение, выходи за него замуж. Я уверен, он хороший и умный парень, какие редко попадаются, и вы с ним будете счастливы. Ведь ты… ты как никто другой в этом мире заслуживаешь счастья. Настоящего семейного счастья с любящим мужем и детьми… Не отказывайся от этого ради меня, я этого не достоин…       — По… постой, Дейл, ты о чем? Господи, да погоди ты…       — Нет-нет, не надо, честно! Все хорошо. Я справлюсь! Я переживу… То есть… Да, да, но… но у меня будет к тебе одна просьба… Когда… когда вы поженитесь, я… позволь мне поселиться где-то рядом с вами и хоть иногда приходить в гости… Я не буду навязываться, честно! Так, изредка, по выходным… Хоть время от времени видеть тебя, чтобы знать, что у вас все хорошо… Только… Просто иногда видеть тебя… Ничего больше… Только… только видеть… Не прогоняй меня… Только изредка… Просто быть рядом… Пожалуйста…       — НУ ЧТО ТЫ ТАКОЕ ГОВОРИШЬ, ДЕЙЛ! — закричала Гайка на ухо зарывшемуся лицом в ее комбинезон рыдающему бурундуку. — Ну, посмотри на меня! Да посмотри же на меня! ДЕЙЛ! — она попыталась отодвинуться, чтобы заглянуть ему в лицо, но Дейл, испугавшись, что она собирается оттолкнуть его, лишь крепче прижался к ней.       — Не прогоняй меня… — шептал он, — Хоть изредка… только бы видеть тебя…       — ГОСПОДИ!!! Ну, послушай же меня! Ты не понял, Дейл. Ты меня не понял! Ну, посмотри на меня, пожалуйста!       — Прости, Гаечка… — Дейл высвободил лицо из промокших насквозь складок ее комбинезона. — Я… Я понимаю, я не должен… Не надо, не жертвуй ради меня своим будущим…       — Дейл, — мышка взяла его лицо в свои руки и заглянула в его глаза. Бурундук все время отводил взгляд, и ей пришлось еще пару раз попросить его посмотреть на нее. Лишь после того, как он внял ее просьбе, она погладила его по щекам и тихо сказала:       — Дейл, ты не понял. Все в порядке. Все хорошо. Нам больше не надо ничем жертвовать. У нас могут быть дети, Дейл. У нас с тобой.       — Се… сек… секундочку… — Дейл замотал головой, отчего во все стороны полетели соленые брызги. — То есть… то есть, как это? Это же… Это ведь…       — Это здесь, — Гайка достала из кармана смятое письмо и, развернув его, протянула Дейлу. — Это было в том письме. Вот, посмотри.       — Сейчас, дай-ка… Ой, у меня что-то с глазами… Ничего не вижу… Много букв…       — Вот, вот здесь, — мышка показала на предпоследнюю строчку сводной таблицы результатов анализа. — Видишь?       — Межвидовое скрещивание… положительно… «Положительно» — это в смысле «да»? То есть, мы можем…       — Да, Дейл.       — Но… но как? Почему? Ты же… ты же все-таки мышь… Это… Погоди, а ты давно это знала?       — Я узнала об этом только сегодня из этого письма.       — Хорошо, допустим… — Дейл наморщил лоб, лихорадочно соображая, что к чему. — А… Но… Этот анализ… Его что, всем делают? Просто так?       Гайка ответила не сразу. Это был один из вопросов, которых она боялась больше всего. Разумеется, она могла бы ответить, что это простой профилактический анализ, который делают всем и каждому, или что-то в этом роде. Она могла бы придумать что угодно, в конце концов, и Дейл, плохо разбирающийся в медицине и порядках Малой Центральной больницы, поверил бы ей. Он всегда ей верил. Но именно поэтому она не могла соврать ему сейчас. Просто не имела права. Ведь ложь — это не простой единичный поступок. Это маленький камешек, с которого начинается смертоносная всепоглощающая лавина…       — Нет, Дейл. Этот анализ не делают просто так. Я специально заказала его. За три дня до того, как мы отправились на ту ракетную базу.       — То есть, ты… Ты знала, что это возможно?       — Помнишь, мы смотрели фильм «Муха»?       — Конечно, помню, я еще тогда подумал… ПОГОДИ! — Дейл оцепенел, лишь его зрачки описывали самые невероятные траектории, сигнализируя об идущей полным ходом напряженной работе мысли. — То есть… тот фомо… фено…       — Фономелковатор Нимнула. Да, Дейл. Я как увидела тот эпизод, сразу вспомнила о том деле и… и меня как обухом по голове хватили. Я не могла думать ни о чем другом, все время прокручивала в памяти те события, анализировала вероятность такого скрещивания… Я, конечно, понимала, что фильм это одно, а реальный мир — совсем другое. Что вероятность ничтожно, исчезающе мала… Но при этом чувствовала, что не успокоюсь, пока все не проверю. Пока не выясню до конца. И я решилась сделать этот анализ. Результат тебе известен.       — Боже, Боже, Боже. Гаечка, Гаечка! — Дейл резко воодушевился и схватил ее за локоть. — Это же… Это же чудо! Это просто… Просто невероятно! Фантастика! Господи, как я рад! Если бы Чип только зна… — он замер, не договорив фразу, и широкая улыбка на его лице постепенно сменилась выражением глубокой задумчивости, а потом — неприкрытой тревоги. Он снова посмотрел на Гаечку и осторожно, с заметной дрожью в голосе произнес:       — Скажи… А если бы… Как тогда… Что тогда…       Второй вопрос, которого Гайка предпочла бы никогда не слышать. То есть, она его так и не услышала. Из уст Дейла. Но это не имело никакого значения. Она сама столько раз задавала его себе, что огненные буквы полного его текста вспыхнули перед ее взором сами, не дожидаясь, когда Дейл закончит его формулировать…       — Послушай меня, Дейл… — она снова прижала ладони к его щекам, бурундук тут же взял ее за плечи, и они с полминуты молча смотрели друг на друга, боясь нарушить эту тишину. Они оба понимали, что это не может длиться вечно, но оба боялись. Дейл боялся, что Гайка скажет, что предпочла бы Чипа. А Гайка боялась, что Дейл ей не поверит и отвернется навсегда, решив, что она просто обманывает его из благих побуждений, чтобы не травмировать лишний раз. Все-таки в то, что кто-то может сознательно избрать такой вариант, действительно было очень трудно поверить…       — Знаешь, Дейл, это именно тот вопрос, который мучил меня очень долгое время. Я понимала, что обратной дороги нет. Конечно, я твердила себе, что ничего такого не произошло, что это все глупые, навеянные фильмом беспочвенные фантазии. Игра воображения… Но знала, что если вдруг окажется, что это правда, то… то все уже никогда не будет так, как прежде. Внешне — может быть. Но на самом деле — нет. И даже внешнее спокойствие не продержится долго. Это… это знание было слишком опасным. Если бы оно было, конечно же, но… Именно поэтому я, когда заказывала этот анализ, указала, чтобы его результаты не присылали по почте, как это чаще всего делается, а оставили в больнице до востребования. Я бы прочла его в свой следующий визит в больницу, прямо там, не отходя от окошка выдачи. И, если бы результат был положительным, я бы сожгла этот листик и ничего бы вам с Чипом не сказала. Никогда.       — Но… Но почему, Гаечка?! Это же… Это же был твой шанс выйти замуж за одного из нас! Создать полноценную семью! Я… Я не могу поверить… Я не верю…       Вот они. Эти три самых страшных слова, которые можно услышать от самого близкого существа на свете…       — Пожалуйста, Дейл, поверь мне… Я… Я умоляю тебя… Поверь мне. Пожалуйста… Пожалуйста…       — Гаечка! Постой-постой, не плачь! Не надо! — Дейл обнял склонившуюся над ним мышку и, когда перерывы между ее всхлипываниями стали достаточно продолжительными, чтобы можно было вставить слово, зашептал ей прямо в ухо:       — Я… Прости меня. Ты права. Я… я не имею права тебе не верить. После всего того, что ты сказала мне… Прости меня. Но… но пойми, это… я не понимаю… Я просто не понимаю…       — Да, знаю. Это… в это трудно поверить. Я… поверь, я долго над этим думала. Все взвешивала, перебирала все варианты… И этот… И пришла к выводу, что этот — единственно верный. Ведь… Ведь если бы вы узнали, вы бы… вы бы начали бороться за меня… по-другому. Совсем по-другому. Вы бы соревновались между собой не просто за мое внимание, за мой взгляд или мою благодарность. Вы бы… вы бы боролись за меня… по-настоящему. И это… это было бы просто… страшно…       — Боже… Боже мой… — только и мог вымолвить Дейл. Он сразу представил себе раскаленную добела пустынную улицу мелкого городка на Диком Западе и две идущие навстречу фигуры ковбоев, только один из которых уйдет с этой улицы живым. И пусть на дворе был новый просвещенный век, все в итоге оставалось прежним…       — Боже мой, и ты… Ты пошла бы на это ради… ради меня?       — Не только ради тебя, Дейл. Ради всех нас.       — Нет, именно ради меня. Ведь… ведь Чип был сильнее и умнее меня. Он бы непременно победил, и вы были бы вместе…       Гайка помотала головой.       — Нет, Дейл. Понимаешь, такая борьба, она необратимо меняет все. И Чип… Чип бы тоже изменился. При чем далеко не в лучшую сторону. Я знаю это, я… я уже проходила через нечто подобное… Он… в общем, это был бы уже не тот Чип, которого я знала. И в итоге… в итоге я бы потеряла вас обоих. Опять. И… в этот раз я бы… я бы этого не пережила…       — Боже… Гаечка… — бурундук еще крепче обнял ее. Она положила голову на его плечо, и лицо Дейла практически утонуло в ее волосах. Дейл нежно гладил ее по голове и спине, до сих пор не веря, что всерьез намеревался уйти от нее, оставить одну после всего того, что она ради них с Чипом вообще и ради него в частности сделала. И ведь он наверняка так бы и ушел, оставив ее в комнате Рокфора в окружении старых фотоальбомов. И так бы ничего и не узнал, если бы та книга с письмом не упала со…       — Гаечка!       — Да, Дейл?       — Ты сказала, что результаты анализа должны были оставаться в больнице. Но как же тогда они оказались здесь?       — Я не знаю, Дейл. Это какая-то ужасная ошибка. Я же точно помню, как заполняла бланк. Я… я не могла так ошибиться. Это… Я не знаю, поверь мне. Я просто не знаю… Господи… Наверняка… Наверняка его доставили как раз тогда, когда Чип вернулся в штаб… И он… он прочел его и… Я не знаю, что он подумал… Как это воспринял… И… и уже никогда не узнаю…       И тут Дейл исчез из кухни. Точнее, кухня для него исчезла. Разумеется, он все так же стоял на коленях посреди кухни штаба Спасателей, прижавшись всем телом к сидящей за столом Гаечке. Но вокруг него были уже не деревянные стены и висящая на крючках кухонная утварь, а отвесные желтые стены затерянной в пустыне ракетной шахты…       — Боже мой… — пробормотал он. — Так вот… вот что он имел в виду…       — Дейл, ты о чем? О ком?       — Ты знаешь… Тогда, в шахте, Чип… он сказал мне: «У вас все получится, я знаю». Я… я не понял тогда, но… но теперь… теперь получается, что он говорил об… об этом письме… И о нас с тобой… О наших с тобой детях… Боже… Надо же… А я… ГАЕЧКА! — испуганно закричал Дейл, посмотрев на мышку и увидев, что она сидит, закрыв рот ладонью, и широко раскрытыми глазами смотрит куда-то сквозь него.       — Гаечка! Что случилось?! Что с тобой?! Боже… прости, я не… Прости, что снова напомнил о его смерти… Я не должен был…       — Нет, Дейл, все правильно… — пробормотала Гайка, снова фокусируя взгляд на нем. — Господи… Та книга и ваза… Вот оно что, Господи…       — А при чем тут книга и ваза, Гаечка? Что с ними не так?       — Они не могли упасть сами по себе… Я еще там, в гостиной заметила, что они лежали слишком далеко от края стола, чтобы случайно упасть… Я, правда, так тогда и не успела ничего толком придумать, никакого внятного объяснения, потому что услышала, как ты хлопнул дверью, уходя, и бросилась за то… Что с тобой, Дейл? ДЕЙЛ?! — теперь была ее очередь приводить в чувство оцепеневшего бурундука.       — Г-га-гаечка, я н-не х-хлопал две-дверью. Она с-сама з-захлопнулась. Я… я еле отскочить успел, а то бы непременно получил по голове… Сквозняк, наверное…       — Нет, Дейл. Это не сквозняк. Это он сделал.       — Кто «он»?       — Чип. Он… он здесь…       Шерсть Дейла встала дыбом, лоб покрылся крупной испариной. Охваченный паническим страхом бурундук завертел головой, оглядывая кухню, а потом, пронзенный страшной догадкой, резко развернулся к дверям в ангар, всерьез ожидая увидеть там обожженного Чипа в обуглившейся от испепеляющего жара одежде с полным комплектом столовых приборов вместо пальцев рук…       Разумеется, ничего такого он не увидел. Но спокойнее от этого не стало ни на йоту.       — Г-г-г-гаечка, т-т-ты т-т-так не п-п-пугай, это… я чуть б-было н-не…       — Не бойся, Дейл. Ничего страшного в этом нет. Наоборот. Я, например… Время от времени бывают моменты, когда я точно знаю, что мой папа рядом, что он присматривает за мной и помогает мне… Такие моменты были и до встречи с вами. Например, один раз, когда я строила очередную ловушку, то сорвалась вниз и упала как раз на кнопку, запускающую одну из установленных ранее, которая непременно убила бы меня, если бы сработала так, как нужно. Но она не сработала, там один контакт отошел, и одно из колесиков на блоке заело… неважно. Факт в том, что, когда я ранее в этот день испытывала ее, все работало без проблем, а буквально через десять минут испортилось. Тогда, правда, я об этом не думала, списала все на свою невнимательность, но теперь… А уж во время той истории с самолетом он столько раз спасал мне жизнь, что не счесть… То есть, можно, конечно, если принять во внимание все дни, все записать… Господи, опять я увлеклась. В общем… в общем, ничего плохого в этом нет. Напротив, это… это правильно. Ведь… Ведь пока мы помним о Чипе, пока он здесь… — мышка приложила кулачок к своей груди, а потом — к груди Дейла, — и здесь, он… он жив. Жив и… и всегда будет с нами.       Пораженному Дейлу понадобилось немало времени, чтобы в полной мере оценить услышанное, и в кухне снова повисла тишина. Двое бывших Спасателей так и сидели, не меняя поз и держа друг друга за руки, и думали каждый о своем. То есть, на самом деле, об одном и том же.       — Он был… — наконец вымолвил Дейл, потянув носом, — он был мне… он был такой… Он был для меня больше, чем друг. Больше чем… чем брат. Он был… я даже не знаю, как это сказать… Я никогда его не забуду…       — Я тоже, — тихо ответила Гайка. Они снова замолчали, и на этот раз Дейл нарушил тишину первым. Он еще два раза шмыгнул носом, после чего посмотрел в глаза своей возлюбленной и тихо произнес:       — Знаешь, Гаечка, если… если Чип действительно сделал все это, если он действительно хотел, чтобы мы об этом узнали, чтобы я никуда не ушел, чтобы мы сказали друг другу все это… чтобы мы были счастливы… Если он и вправду сейчас где-то рядом, и видит нас, то, может, не будем… не будем его разочаровывать?       Гайка посмотрела ему в глаза и после небольшой паузы коротко кивнула.       — Ты прав, Дейл. Давай… давай не будем.       Тогда Дейл, с трудом распрямив затекшие от долгого стояния на коленях ноги, встал и помог подняться Гаечке. Снова заключив ее ладони в свои, он осторожно погладил ее пальцы, уделив чуть большее внимание безымянному.       — Знаешь, Гаечка, ты… ты так и не ответила… Ты… выйдешь за меня замуж?       — Да, Дейл, — кивнула Гайка, — выйду. Я выйду за тебя.       Они придвинулись ближе друг другу. Дейл, отпустив ее руки, осторожно положил ладони на Гаечкины плечи и остановился в некотором замешательстве, но Гайка помогла ему, сняв свои очки и бросив их на кухонный столик.       — Надо же, — сказал Дейл, проводя рукой по ее волосам и разглаживая отдельные непослушные пряди, — я именно это и хотел сделать.       — Я знаю, — ответила изобретательница, обнимая своего суженого за шею. Он последовал ее примеру. Их лица оказались совсем близко, и они слегка наклонили головы, чтобы не стукнуться носами.       — Я люблю тебя, — прошептал Дейл.       — Я тоже тебя люблю, — последовал ответ.       Они сближались медленно, так и не веря до конца, что все происходит на самом деле, и внутренне приготовившись к тому, что вот сейчас, в эту самую секунду, между ними снова возникнет еще одна, последняя, на сей раз действительно непреодолимая стена. И потому немного удивились, когда их губы соприкоснулись. Приоткрыв глаза, они еще раз посмотрели друг на друга, как бы убеждаясь, что все в порядке, после чего, одновременно набрав полную грудь воздуха, слились в том самом первом и самом главном в жизни каждой влюбленной пары поцелуе, который навсегда делит жизнь обоих на «до» и «после». Который для всех влюбленных одинаковый и вместе с тем — совершенно разный. Ибо каждая пара вкладывает в него свое содержание, свою дорогу, которую они прошли на пути к этому мгновенью. А уж этому бурундуку и этой полевой мышке, как никому другому в этом мире, было, что вложить в этот поцелуй. Они прошли через все. Через смертельные ловушки и козни врагов. Через разлуку, которая страшнее самых коварных замыслов. И через непонимание, которое в разы опасней всего вышеперечисленного вместе взятого. Но их ничто не остановило, они преодолели все мыслимые и немыслимые поставленные судьбой барьеры, и теперь, находясь в объятиях друг друга, понимали, что все это было не зря. Дейл нежно поглаживал мышку по голове и за ушами, а она обвила его хвостом для пущей уверенности, что он никуда не денется. Но этого не требовалось. Он никуда не мог деться, поскольку в мире не было силы, способной сейчас оторвать его от самого дорогого создания, от любви всей его жизни.       Ненадолго прервавшись, чтобы набрать новую порцию воздуха, они снова поцеловались, закрепляя пройденное. Потом еще раз и еще, останавливаясь лишь на короткие промежутки времени, достаточные для вдоха и двух или трех слов.       — Я люблю тебя, Гаечка…       — Я тебя тоже, Дейл…       — Дорогая моя…       — Любимый…       Они целовались и обнимались, стараясь губами и руками убрать друг с друга все до единого следы пролитых за сегодня и за всю предыдущую жизнь слез, чтобы потом, уже без них, освободившись от груза прошлых бед и невзгод, выйти рука об руку на долгую и счастливую дорогу семейной жизни. Чтобы так и идти по ней в абсолютной уверенности, что никакие мелкие проблемы, никакие неосторожные слова и поступки не разрушат их союз и не помешают быть всегда вместе. И они сделают все от них зависящее, все возможное и невозможное, чтобы сохранить свою любовь и свое счастье, поскольку оба прекрасно знали, какую цену они заплатили, чтобы дойти до этого дня, чтобы быть сейчас здесь, рядом. И не только они одни…       — Послушай, Гаечка, — сказал Дейл в очередном перерыве между поцелуями, — я тут придумал прекрасное имя для нашего сына…       — И я, кажется, даже знаю, какое…              

***

      

      «— Они красивая пара, Чип».       «— Да, очень. На удивление просто…»       «— Жалеешь, что не остался?»       «— Если скажу, что не жалею, это будет ложь. Если скажу, что жалею — преувеличение. Поэтому скажу просто — я не знаю…»       «— Чтобы ты и чего-то не знал…»       «— Я вообще слишком многого не знал. И слишком долго. А если ты об этом, то… Я просто понял, что должен это сделать. Должен в первую очередь Дейлу. Я не мог принять его жертву после всего… всего этого…»       «— Ты вспомнил обо мне? Поэтому ты?..»       «— Честно? Нет. Я об этом и не думал. Но чувствовал — наверняка. Что-то такое было… Кстати, раз уж мы об этом заговорили…»       «— Не стоит, Чип».       «— Нет-нет, стоит. Я ведь никогда никому из них не говорил об этом, вообще старался не думать… Прости меня. И за это, и вообще за то, что…»       «— Не извиняйся. Ты не мог знать».       «— Но я должен был. Я подвел тебя. Прости».       «— Уже простила. Уже давно».       «— Правда?»       «— Правда… Ты будешь с ними?»       «— А куда я денусь? За ними же глаз да глаз нужен, уж я-то знаю…»       «— Да уж, тебе виднее. Но, думаю, сегодня твоя помощь им не понадобится, и ты… ты мог бы проводить меня, как когда-то. К моему дереву. Если хочешь…»       «— Да, Мэри, ты права. Идем».              

===