Лисий вирус

 Какое-то шевеление в траве, но, кажется, просто показалось.  Усталость захватывала все пространство тела, наверно, поэтому рабочие процессы в голове давали сбой – вот и мерещилось всякое. Плюс дождь. И жутко холодно. Сырость – ощущение, будто кожу разъедает, и маленькие иголочки точат изнутри. Бесполезно застегивать куртку до самого горла. Она еще не промокла насквозь, но толку от нее уже никакого, лишь мерзко липнет к коже, хочется содрать, но так будет еще хуже.  Не стоило сюда сворачивать. Так и веет чем-то проклятым. Ошибочный путь, но будто бы это можно было изменить, а ведь покосившиеся тории, что рядами вели к священному месту, как бы намекали на то, что там после них – хорошего не жди.  Чуя подносит руки к лицу и пытается согреть дыханием ладони. Ему хочется закурить, он даже нащупывает до сих пор непотерянную зажигалку в заднем кармане джинсов, но сигареты совсем отсырели, толку никакого, их можно лишь нервно сжимать в кармане вместе с упаковкой, хочется вышвырнуть, но Чуя оглядывается: сидящие на постаментах друг против друга возле маленького храма бронзовые кицунэ, тела которых уже начали неизбежно страдать от воздействия окружающей среды и банальной заброшенности, смотрели на него грозно, и юноша неуверенно смял в кармане пачку. Он и так уже явно пал под их проклятие, теряет ли он что-нибудь в таком случае, если снова осквернит это место?  – Может, оттащишь уже, а?  Накахара бормочет едва слышно ругательства. В сторону сидящего возле сайсен бако Дазая старается не смотреть, но и взгляд особо некуда бросить больше, к тому же прямо на входе в храм лежит тело, под которым образовалась обильная лужа крови – если бы богиня Инари, на территорию чьего, судя по всему, храма они имели несчастье утянуть за собой вовремя неубитую жертву, страдала особой кровожадностью, то уже, наверно, была бы удовлетворена подношением, но скорее она сейчас только разгневана подобным обращением с местом, посвященным ей.  Да, крови слишком много. Но откуда-то было у Чуи ощущение, что пули, которые в тело всадил Дазай, стреляя чисто по инерции, да еще и частично мимо, что ему было не свойственно, едва ли стали тем, что именно послужило причиной смерти, скорее зафиксировали результат. Чуя сам постарался. Хорошо видно. Сама поза – изломанные конечности. Заслужил, сука. Там, по пути сюда, сквозь дикие заросли, лежат еще трупы. И нет гарантии, что за ними больше никто не ведет охоту. В этот раз босс, кажется, переоценил возможности двух юных мальчишек, отправив их разбираться с целой группировкой хорошо подготовленных убийц. Главаря, отмороженного психа, а ныне организатора очень мешающей Мори группировке, подобной якудза, известного как Цучия, ради которого все и затевалось, они так и не добили. Если честно, сейчас, когда они совершенно измотанные, замерзшие, вымокшие, сами все в ссадинах и ушибах, уже было похуй на то, что задание, по сути, провалено.  – Убери, я сказал.  – Иди нахер. Надо – сам его убирай, – Чуя не хочет приближаться к телу, что так картинно, словно на алтаре, разбросало свои переломанные конечности. С другой стороны, ему видится что-то дурное в том, как кисточка от истрепанной веревки, тянущейся от колокола судзу, свисая, касается тела, и кончики явно окрасились в багряный цвет, уже потухший, но прежде столь же яркий, словно листва деревьев в разгар сезона момидзи. Выглядело это жутко и не давало покоя.  Дазай едва ли видел во всем это мистические дурные знаки, его просто раздражало то, что рядом стынет труп, и он сам спешит приблизиться по уровню температуры тела к нему. Мерзкая сырая зима.  Накахара все же подбирается к телу, то и дело прислушиваясь к тому, что происходит вблизи, а они окружены густым лесом. Удивительно, что здесь нашелся такой вот островок, где побывал когда-то человеческий дух. Только внешний вид и территория храма явно говорили о том, что здесь не было никого лет пятьдесят, а то и больше. Странно, что вообще все не развалилось, да остались следы троп. Может, все-таки кто-то посещал это место, дабы уединиться в молитве, но Чуя сейчас думать об этом не хотел. Они застряли тут, лишенные средств связи, сил уже нет ни на что, они не спят толком уже третьи сутки, чудо вообще, что удалось угробить преследователя, а сколько еще рыщет по округе? Они даже точно не знают, сколько именно человек отправили за ними, есть ли среди них еще эсперы. Дазай тоже выглядит далеко не шикарно. Бинты на голове он посеял еще до того, как они вползли на эту скрытую многолетними деревьями возвышенность, видно было его чуть слезящийся от непривычно-яркого света глаз, одежда его была запачкана кровью, и Чуя, если честно, не знал, кому она принадлежит. Вроде бы двигался, вроде даже не приходилось его тащить, но сейчас он сидел, так и вжимаясь спиной в ящик с пожертвованиями, пытаясь укутаться в свой плащ, и было видно, как его буквально вырубает. Чую бесил этот придурок все то время, что они пытались выполнить задание Мори, но вот он сейчас нисколько не будет рад, если Дазай отключится. Что тогда с ним делать? А если их найдут? Накахара тоже не железный, сам не пределе, на ногах стоит чисто из принципа, хотя и так понимает, что выебываться не имеет смысла, как и оттаскивать мешающее глазу тело в сторону, но он все же приближается к нему, выискивая в себе остатки гравитационной силы и переносит на несколько метров дальше. Хотел вообще убрать в заросший коридор тории, по которому они явились сюда, но собственные мышцы отказываются воспринимать какую-либо еще нагрузку, костям становится больно, и труп шмякается на разбитые каменные плиты.  Дазай следил за всем действием сквозь прикрытые веки, но ничего в итоге не сказал. На камнях сидеть было совсем неудобно, сыро, но тут хотя бы не капала за шиворот ледяная вода, и Чуя, несмотря на желание по многим причинам держаться от напарника подальше, все же остался под крышей, но опустился на землю чуть в отдалении. Они явно уже сыты по горло тем, что приходится сосуществовать и работать рядом все эти дни, и было даже как-то удивительно, что все еще пытались прикрыть друг другу спины. Может, поэтому пока что живы.  Если не застудятся окончательно, подхватив какое-нибудь воспаление легких, чтобы потом загнуться совсем. Дазай-то, наверно, только рад будет, а вот Накахара не желал кончить так позорно, и все еще пытался что-то придумать, как им выйти отсюда, как связаться с руководством, но усталость брала свое, и даже злиться нормально не получалось.  – Не верю, что у тебя нет никаких идей, – обхватывая себя руками, произносит Накахара вслух, с его волос стекает вода, шляпа, вся вымокшая, валяется где-то у входа: слетела в ходе потасовки, да и не до нее уже было.  – Идей? – Дазай словно выныривает из объятий сна, он так отчаянно пытается согреться, кутаясь в уже бесполезный в этом плане плащ, что весь сбивается в бесформенный комок, прижавшись головой к ящику. – Нет у меня идей. Вопрос в том, чего ты до сих пор тут сидишь. Я думал, ты свалишь при первой же возможности.  Чуя оглядывается на него. Показалось, или сейчас сквозь звук дождя прозвучала нотка сожаления о том, что этого несчастного придурка тут могли бросить одного? Нет, не показалось, Дазай вообще последнее время немного странно себя вел. Нет, оставался все тем же мудаком, от которого только и жди какой гадости, но порой тащил Чую куда-то за собой, хоть тот и брыкался, но объяснений не давал, почему вдруг захотел помучить себя его присутствием. И речь шла не о совместных заданиях. На днях, к примеру, еще когда даже не маячила перспектива так вот зачетно попасть в неприятности, Осаму ввалился к нему посреди ночи, содрал с кровати и потащил куда-то, толком даже ничего не объясняя. Ладно, хоть одеться дал, но это тоже была отдельная тема, и Чуя до сих пор не придумал месть за то, что эта тварь самым наглым образом влезла в его гардероб, перерыла там все, выкинув то, во что Чуя должен был нарядиться. Ничего особенного, но сам факт! Совсем охуел, что ли? И ведь было бы ради чего! Накахара даже не понял толком, кого они выслеживали в не самых приличных районах Йокогамы, какого-то мальчишку-эспера, к которому Дазай так и не приблизился, когда тот подрался с парнями вдвое больше его, и Чуе не позволил вмешаться. Они ушли, и даже не узнали, чем там все закончилось. Может, того уже нет в живых, но Чую больше заботило то, зачем его брали с собой. И вообще это проявляемое время от времени спонтанное внимание жутко напрягало. И стесняло. Чуя совсем не хочет водить дружбу с этим обмудком.  Никакого настроения ему отвечать. Прижатые к горлу пальцы ледяные, а дождь даже не думает заканчиваться. Это уже не ливень, но ощущения от него куда более неприятные. Холодная сырость окутывает все вокруг, и Чуе даже стремно просто думать о том, чтобы оказаться сейчас под теплыми струями водички в уютной ванной, что толку, если он сейчас только растравит душу? Теплая вода, пар – эй, чувак, который покупает души, одаривая в ответ бесполезной по итогу херней, где ты там? Клиент почти созрел, блядь.  – Здесь есть, что поджечь, – голос Дазая звучит немного хрипло. Накахара реагирует на этот непривычный звук, подняв голову. Не сразу дошло, что вообще было сказано. – Конечно, не факт, что это все загорится, отсырело, – Дазай жадно смотрит на симэнава над входом. Вид у веревки жалкий, да и в самом деле: шансы, что она будет гореть малы, но в отчаянии цепляешься за любую возможность, особенно, когда ощущаешь себя выкинутым на улицу в ледяной дождь котенком. – Чуя, отдери, сожжем.  – Тебе надо, ты и лезь.  – Тебе разве не холодно? Тебя трясет.  Чуя отворачивается, не желая слышать какие-либо еще комментарии относительно своего состояния, а Дазай все не унимается.  – Отъебись от меня. Не собираюсь я разорять это место.  – Да? – голос Осаму, продрогший, звучит удивленно. – Боишься, что древние божества тебя проклянут? Если честно, эти кицунэ на входе в самом деле выглядят грозно, – Дазай вздыхает, как-то даже слишком расслабленно. Кажется, у него началось состояние апатии, когда внешний дискомфорт уже перестает его беспокоить, и он просто сдается судьбе в объятия, ожидая возможной смерти. В такие моменты хочется от него держаться на самом дальнем расстоянии. – Я как-то лазал в кабинете Мори-сана, – вдруг выдает он. Причем таким тоном, словно это в порядке вещей – копаться в кабинете главы Портовой мафии. – Нашел там среди груды журналов один совершенно странный. Нетрадиционная медицина. Там рассказывалось также про всякие заболевания.  – К чему ты сейчас это все несешь? – Чуе немного тяжело сосредотачиваться на звуках чужого голоса, он клюет носом, но то и дело вздрагивает от посторонних шорохов, все еще не теряя бдительности чисто на автомате.  – Да так. Кицунэцуки. Как ты думаешь, на нас озлобятся местные духи? – Дазай вздыхает, когда понимает, что ему ничего не ответят, даже не пошлют куда подальше с его пустой болтовней. – Забавно. В той статье было написано, что это не просто одержимость, а заболевание, которое вызывается… А-а-а, сложное слово… Вульпес-вирусом! Через него дух устанавливает контроль над человеческими эмоциями и желаниями. В древние времена об этом не знали, впрочем, и сейчас легче не стало. И ошибочно то, что по незнанию его квалифицирует как более известные психические заболевания, что мешает выявить болезнь на ранних стадиях, а потом уже практически нет шансов. Это как мания, помешательство – похоже, но вызвано заболевание на самом деле не магической силой, а вирусом-мутантом! – Дазай ненормально хихикает и не замечает даже, что его вовсе не хотят слушать. Странно вообще, что его увлекла подобная тема. – Вот так вот фольклор внезапно перерастает в биологию. Занятно, не правда ли? Причем там говорится, что вирус можно подхватить и случайно, без злого умысла его непосредственного источника. Кицунэ, они же такие. Притягивают к себе, природа их коварна и хитра, и самое жуткое – они это осознают. Идеальный охотник! Не находишь? Жертва сама тянется, а потом – полная зависимость и подчинение. Там было написано, что случались даже целые эпидемии, вызванные кицунэцуки, только документальных подтверждений этому нет. Откуда тогда об этом узнали, хотел бы я знать? Глупая статья. Всё какие-то теории, но занятно было представлять, что Мори-сан такое читает. Вот если вдруг из нас кто заразится, а мы находимся явно в зоне поражения, то ведь и не поймем! Пострадает определенно нервная система – какая очевидность! И мозг выносит явно сразу! А также вирус серьезно поражает сердечно-сосудистую систему. Инкубационный срок неизвестен, кого-то сразу прошибает, а кто-то и не понял, пропустив первые симптомы, а потом поздно! И твоим разумом управляет лиса. Я все думал: это похоже на чью-то ненормальную способность. Но мне подобное не грозило бы тогда. Симптомы, если честно, едва ли помогут что-то выявить. Люди вечно подвержены волнению, страху, особенно это проявляется вблизи источника вируса. А вот последствия…  – Дазай, к чему ты сейчас несешь эту хуйню, а? – Чуя не срывается, не кричит. Спрашивает устало, даже раздражения не слышно толком в голосе.  – Ты всегда ворчишь, когда я пытаюсь с тобой о чем-то поговорить.  – У меня не возникает лишний раз желания с тобой общаться.  – У меня, в общем-то, тоже, наверное, но молчать – когда есть возможность побесить тебя своей болтовней, потому что на более нет сил? Ты лишишь меня такой радости, Чуя-кун?  Голос Дазая явно был пропитан ехидством, но сейчас оное плохо различалось под налетом усталости, возможно, поэтому Чуя не швырнул в него мелкий камешек, что до этого без цели сжимал в руке.  – Иди просто к черту. Меня не волнуют бредни, которые ты там вычитал, – хотя, если честно, Чуя в самом деле не разделял предложение поджигать имущество пусть и заброшенного храма из-за неких мистических соображений.  Древние божества для него не миф, а связываться – до сих пор скребущая нутро загадка, как он же успел вляпаться в одно подобное и весьма агрессивное, – не хотелось бы нарваться еще на что-то такое.  – В тишине скучно, – ноет Дазай. – Но все это хрень, потому что меня уже мутит от этого холода, твоя зажигалка еще жива?  – Отъебись.  – Не дашь? Я знаю, что она у тебя при себе всегда. Вообще, что ты за дрянь вечно куришь? – Дазай задирает голову, выискивая взглядом, что можно спалить. – Ну, чего сидишь? Мерзнуть дальше хочешь?  – Я не собираюсь тут ничего жечь, я уже сказал тебе! Если посмеешь что-то подобное устроить, то не здесь!  – Ты боишься гнева богов, что ли? – Дазай ухмыляется, он подбирает какой-то мелкий камешек, но из-за усталости швыряет его не четко в цель, хотя это надо постараться, чтобы промазать, и Чуя лишь краем глаза видит, как снаряд падает где-то рядом с ним, сводит недовольно брови и материт про себя тупого придурка. – Да брось, мы уже прокляты. Отказываешься?  Лучше просто не вступать с ним в диалог. Чего он вечно лезет?  – Испугался. Дитя малое, – ворчит Дазай, при этом сам прекращает свои попытки развести бурную деятельность. – Боги – херня. Вопрос в том, что с нами сделает Мори за то, что мы все просрали.  Вообще-то они сделали все, что могли. Но Чуя тоже был настроен в этом плане крайне пессимистично. И бояться на самом деле стоило вещей куда более материальных.  – Знаешь, что самое обидное? – вздыхает снова голос за спиной – когда ты уже наговоришься?! Ведь слышно, что готов вот-вот отключиться! Нет, все равно пытается болтать! – Я бы мог сейчас уже удачно испытать один способ убиться, а так приходится гадать и делать расчеты, которые указывают на то, что я могу выжить, что удручает.  – Так вздернись где-нибудь тут уже, а не еби мне мозг своей болтовней! – Чую особо раздражают разговоры этого придурка о суициде, и он даже толком не может вычислить, в чем же причина. – Без тебя хоть тихо тут станет! Боже, как уже хочу домой!  – Хочешь домой? А что там делать? Тут веселее. Или тебя там кто-то ждет? Девушка?  – Блядь, тебе какое дело? – Чуя вообще не понял, к чему сейчас был этот вопрос.  – Да просто. Когда у тебя – мало ли, вдруг и такое может случиться – появится подружка, предупреди ее, что ей придется свыкнуться с мыслью, что ты моя личная псинка, и все время будешь тратить на мои прихоти, а ей – ну, как повезет. Впрочем, глядя на тебя…  Дазай не договаривает. Наверно, это злость помогла собрать остатки сил, и все мелкие камешки, которые успел сгрести Чуя, летят в цель. Не сказать, что могут причинить существенный вред, мишень даже не ойкнула, просто недовольно засопела, да и то от того, что попыталась сменить позу, но зато все же наступило временное затишье. Чуя спустя пару минут уже жалеет о своем маленьком срыве, потому что гравитация вычерпала из него оставшиеся силы, и начало еще сильнее ломить кости. Так и хочется склониться к земле. Он давно не проводил без сна столько времени. Раньше удавалось подремать хотя бы час, к примеру, а тут – и думать даже не приходилось. Ему уже плевать, что со стороны он выглядит довольно жалко, и эта борьба с собственным усталым организмом видится какой-то уж совсем обреченной. Страшно и поддаться усталости, дав себе заснуть, страшно и потерять бдительность. С другой стороны, в таком состоянии он едва ли сможет полноценно постоять за себя. Как мерзко сознавать, что они так лопухнулись, позволив загнать себя в этот лес, но уже поздно сокрушаться.  – Чуя, ты совсем закоченел, – блядь, снова слышится этот доставший уже дико голос! Хочется уже пожелать, чтобы Дазай уснул и не проснулся, вот честно!  – Можешь даже не намекать!  – На что? – это что, правда искреннее удивление? Да Чуя в жизни не купится! Проходили уже такое!  – Я не буду тут ничего поджигать!  – Уже и так понял, что ты упертый баран, хотя это были очевидно с первого дня нашего знакомства, но я вообще-то иное хотел предложить. Взаимная выгода, так сказать.  Накахара трет ладони друг о друга, с тоской размышляя о том, что не так стыдно было бы замерзнуть и заболеть где-нибудь на Хоккайдо, где сейчас все укрыто снегом, нежели в лесу, где пусть и всего ноль градусов, но по ощущениям холодно так, что только смерть. Снег, смешанный с дождем, еще больше усугубляет ситуацию, и Чуя, глядя на эту картину покрасневшими от смертельной усталости глазами, готов узнать, что там хочет предложить источник большинства его проблем.  – Взаимная выгода? Первое слово тут явно лишнее. Твоя наглая харя видит выгоду только для себя. Что еще ты от меня хочешь?  – Иди сюда.  – Да с хуя ли? – Чуя, однако оборачивается, пряча ледяные пальцы под рукавами куртки, от которой толку никакого, Дазай, сука, ведь прав в том, что он задубел, телу даже больно. Было бы не так плохо, если бы не дикая усталость и напряженность, что не отпускает сознание, а тут все ресурсы уже исчерпаны.  – Подойди, не ной.  Хочется сказать, чтобы сам полз к нему, но вообще-то место, где устроился этот неполноценный идиот, выглядит по каким-то уже непонятным критериям лучше того, где расположился Чуя. Он зачем-то неуверенно смотрит на статуи кицунэ, словно спрашивая разрешения пробраться глубже, будто его уже что-то спасет, и тяжело поднимается, опираясь ладонью в пол – ощущать себя столь слабым довольно мерзопакостно, но как-то уже похер, если честно, и он почти бухается на колени рядом с Дазаем, отпихнув в сторону полностью разряженный пистолет, и без особого желания ждет, когда тот объяснит, что задумал.  – Если опять какую хуйню начнешь нести…  Чуя замолкает внезапно, ощутив резкий порыв податься назад, когда масса из бинтов и сырого черного плаща без предупреждения движется на него. Юноша шарахается и сносит старый ящик для пожертвований, что съезжает с камней и падает с грохотом. Звук столь громкий пугает, и Накахара почти в панике собирается вернуть все на место, снова видя во всем этом дурное предзнаменование, но его хватают за руку и тянут на себя, и он слегка дезориентирован от такого количества лишних движений, которые мозг уже не способен анализировать.  Так и замирает в полном недоумении, пока все же не находит в себе силы выдать хоть какой-то хрип из горла, в котором застрял ком, а заодно и внезапно гулко забившееся сердце.  – Совсем одурел?!  – Так теплее.  – Да нихуя!  – Не дергайся.  Чуя и не дергается. Но не потому, что послушался приказа Дазая, от которых каждый раз хочется покрыть его матом. Он просто немного не догоняет ситуацию, а пока пытается ее проанализировать хоть как-то, почти согнав с себя сонливость, его еще больше вводят в состояние ступора, и голос звучит до тошноты испуганно, когда он повторно задает вопрос, какого хера эта идиотина сейчас творит?!  Дазай тощий, Чуя и так это знает. Но теперь еще и может прекрасно это ощущать, потому что его буквально вдавливают в хрупкую грудную клетку, а он даже не сопротивляется толком, потому что охренеметр зашкалило и надо поднять рубильник, чтобы включить аварийное питание, но мозг без понятия, где тот находится, так как ему куда интереснее включить на полную мощь осязание и тщательно записывать каждую точку касания пальцев где-то в районе поясницы, прямо под расстегнутой сырой курткой. Заторможенно Чуя чуть поворачивает голову, задней мыслью почему-то думая о том, что его поза дурацкая и неудобная, ему некуда деть руки, под которыми сомкнулись в кольцо чужие, но, вашу мать, какого хрена он размышляет о подобном, а не пытается выбраться и не возмутился до сих пор, какого хера вообще к нему вдруг полезли обниматься?!  – Чего творишь?! – хотел крикнуть ему это прямо в ухо, со всей силой возмущения, но получилось сипло и почти что жалко. Он даже не дергается, так и замер, словно кости вдруг потеряли способность совершать движения. – Дазай?!  – Так теплее, – неовзмутимо повторяет тот, тем временем пытаясь устроиться поудобнее, из-за чего тянет Чую на себя, и тот с жаром, прокатившимся по внутренним органам, вдруг осознает, что еще чуть-чуть, и он рискует оказаться на его коленях, и вот после этого точно не избавится от клейма послушного ручного песика. Да чё за хуйня вообще?!  – Бля, пусти, я не…  – Хочешь совсем замерзнуть? – Дазай спрашивает это, слегка уже злясь.  – Да нахуй лучше замерзнуть, чем… Такое, – Чуя все же наконец-то находит применение рукам: он упирается ими в плечи Дазая, толкает его спиной в каменную стенку, но тот цепляется только крепче. – Да пусти ты!  – Потом смущаться будешь, – Осаму с силой дергает его, призывая угомониться. – Перспектива заболеть – в лучшем случае, нам и так обеспечена, не доводи!  – Да ты-то чего переживаешь? Ты же только рад будешь заболеть чем-то смертельным!  – Мучиться от болезни? Нахуй надо. Угомонись. Можешь поспать даже, только прекрати орать мне в ухо. И сядь уже нормально, ничего я тебе не сделаю, принцесса! Ай, бля!  Чуя воспользовался моментом, довольно больно ущипнув гада за бок, но тут же подумал, что зря сделал нечто подобное, но тот просто заслужил! Вся херня коварно крылась в том, что любитель суицидов в версии «уйти легко, весело и без мучений» был прав, и сейчас это было единственный шанс согреться хоть как-то, пусть они оба и замерзли, но Чуя просто еще не настолько в отчаянии, чтобы смириться со своими положением оказаться в капкане из чужих рук. Или все же…  Дазай не собирается допекать его более. Он спокойно, но немного тяжело дышит, хватка его чуть ослабла, потому что нет сил держать его вечно, да Чуя уже не рыпается. Ему неудобно все еще так сидеть, но он почти сдался, приняв тот факт, что так будет лучше, и спустя еще пару минут наступает нечто похожее на смирение с ситуацией: он чуть изворачивается для удобства, позволив просунуть себе одну руку за спину Дазая, где под пиджаком было не так зябко руке, и сжимает пальцы на ткани рубашки. Осаму что-то там хмыкает, но молчит, а Чуя уверен, что нашел бы в себе силы дать ему по зубам, скажи он сейчас лишнее слово.  На камнях восседать неудобно, но это уже почти незаметно. Шум дождя стихает, и сначала кажется это хорошим знаком, но Чуя, который так и не может отдаться во власть сна, зная, что опасность все еще не миновала, и рефлекторно прислушивается к любому шороху, приоткрывает глаза, видя, как с неба падают теперь лишь хлопья снега, что явно тут же тают, оседая на землю, но уже само это зрелище могло бы привести в отчаяние, если бы были силы в него впасть. Он просто наблюдает, не совсем понимая, сон это или нет, но на самом деле отчасти еще не может заснуть из-за того, что к его лицу, несмотря на холод, то и дело пытается приливать все еще горячая кровь.  Дазай, кажется, все же отрубился, его тело расслаблено – тут волей-неволей ощутишь изменения, и чувство – будто не просто вторгся, а врос в чужое личное пространство. Блядь, Чуя, может, и не в том состоянии, чтобы пытаться осознавать ситуацию, но и не совсем потерялся в отупляющей дреме, чтобы не почувствовать, как все же его смущает то, во что вляпался.  Во-первых, он полностью и без всяких крупиц сомнения – да же? – уверен, что у него совершенно нет тяги к тому, чтобы обниматься с парнями. Во-вторых, Дазай Осаму вообще не та личность, которая годится для того, чтобы с ним застрять просто в одной комнате. А тут… В-третьих, Чуя все еще ищет подвох: доверие между ними проскальзывает порой, когда они заняты работой, но в остальном Накахара старается быть постоянно начеку, что все равно не помогает избежать участи становиться то и дело жертвой его подколов, поэтому и сейчас мальчишка все еще пытается разгадать, какую гадость задумал на этот раз этот источник бед, но Осаму, кажется, в самом деле мирно дрыхнет, пристроившись подбородком на плече Чуи, из-за чего тому не особо удобно, да едва ли в этом всем кроется недобрый умысел. Тогда какой?  Не сказать, что прям стало теплее, но уже не так колотило. Чуя подумал, что вполне мог бы уже отодвинуться – ему совсем не хотелось, чтобы Дазай вдруг пришел в себя и начал бы, например, его подкалывать по поводу того, что они все еще сидят сцепившись, но Чуя не шевелится, и напряжение не спадает, и в таком состоянии он все же отключается на какой-то период времени, отчасти пользуясь тем, что во сне ему не придется думать о всяких смущающих вещах, о чужих костях, что давят на собственные, не говоря уже о мотивах, в позитивную сторону которых Чуя ни за что не поверит, а уж о своем согласии поддаться на это он вообще не хочет ничего знать.  Ощущение кого-то постороннего немедленно вырывает из беспокойного сна, и юноша дергается, ощущая дезориентацию несколько секунд, а затем до жути пугается, когда его сжимают крепче. Это всего лишь потревоженный Дазай, который при этом не просыпается, хотя хочется отползти от него подальше, но не он на самом деле сейчас становится причиной беспокойства. Накахара отчетливо слышит, как позади них кто-то бродит, и ему это точно не снится. Перед глазами у него лишь стена, на которую откинулся Дазай, а обернуться – так можно себя и выдать, но Чуя все же рискует чуть повернуть голову, прижимаясь при этом щекой к чужому плечу, но тогда видно лишь покосившийся заборчик, ничего более, и он понимает, как у него начинает колоть затылок от страха.  Простая логика подсказывает, что будь это кто-то из их преследователей, то их бы уже немедленно атаковали, но они оба все еще дышат, и что-то сомнительно, что похожи на два трупа, которые более не вызывали бы интереса. Развернуться?  Тело леденеет уже не от холода, который не отпускает, но пока не готов добить, когда Чуя внезапно слышит голос:  – Кон-кон, раз-два-раз! Не вижу синих огоньков! Сбежали лисята! Никто не видел потерявшихся во время мацури детей? Злые духи забрали?  Голос такой странный. То ли от страха, то ли от все еще курсирующей по телу усталости, Чуя не может определить, кто это говорит, разве что улавливает нотки, присущие женщинам, да и то не уверен. И еще этот звон. Ритмичный, словно у незнакомца в руках кагура судзу, что еще может так звенеть? В панике, которая частично обездвиживает, Чуя все же пытается расшевелить Дазая, сжимая на его спине скрытую от глаз руку, но тот лишь что-то едва слышно ворчит, тянет Чую ближе к себе, пытаясь словно укрыться им от холода, но, сволочь такая, даже не думает просыпаться.  – Потерялись, потерялись! Лисята с собой увели. Сколько их было? Все тории в царапинах, это мертвые их оставили.  Одно можно определить точно – это явно не кто-то из посланных за ними убийц, но Чуе не легче – потому что эти странные бормотания до сворачивания и без того пустого желудка пугают его, однако все же именно это заставляет слегка извернуться и взглянуть на то, что происходит у него за спиной.  Снег почти перестал идти. Тончайшим слоем он лежит на земле и, возможно, растает еще до наступления темноты, и видно, как редкие хлопья падают в лужу подстывшей на пороге храма крови. А там едва-едва Чуя различает какое-то движение. Кто-то медленно, опираясь на палку, так и позвякивая судзу, бредет, волоча за собой полы грязного кимоно, и замирает возле одного из постаментов, где сидит застывший кицунэ. Не получается разобрать слов, лишь какие-то странные звуки, кон-кон, словно лисий лай, а потом снова шарканье по мелкому камню, что рассыпан здесь.  Совсем не видать с его места да в такой позе ничего! Чуя все еще пытается незаметно расшевелить Дазая, но того крепко вырубило, он уже даже не дергается от грубых касаний. Чуя пытается применить гравитацию, но его тело холодное, в нем едва хватает энергии качать кровь, он уже не может контролировать погружение в сон, поэтому бесполезно было себя изводить. Лишь замереть и ждать, когда этот странный посетитель пройдет мимо.  По шагам слышно, что он неспешно обходит храм, то и дело замирая и чем-то шурша. Колокольчики позвякивают. Иногда от случайного колебания, иногда ими специально трясут, да так звонко, что Накахара стискивает зубы, боясь, что сейчас на звон кто-то примчится, и тогда он точно не избежит посмертного позора, если их все-таки найдут: двух, мертвых, в объятиях друг друга. Даже теряешься: какие из мрачных мыслей сейчас гнетут сильнее. Но страх неизвестности все же преобладает, и Чуя все еще пытается извернуться незаметно, но толком ничего не видит, лишь слышит, что шорохи стали совсем близко, и этот голос…  – Ах, кого в этот раз похитят с мацури? Тени мои придут и заберут сознание. Это так смешно!  Чую всего пробирает, и ему уже плевать, когда прямо за спиной раздается какой-то лающий смех! Он отстраняется от Дазая и изворачивается, едва ли не вскрикивая, когда прямо перед собой обнаруживает нечто, замотанное в слои пестрого сине-фиолетового кимоно, потрепанного в некоторых местах; то ли белоснежные, то ли все же седые волосы собраны сзади в жирный пучок, из которого выбились пряди и теперь паутинками колышутся, а лицо сначала кажется маской, но нет – оно просто все такое неестественно гладкое и будто выбелено, словно неживое, словно это покойник перед ним. Или кто-то еще. Чуе кажется, что он смотрит четко в непроницаемые черные глаза, но взгляд в ответ какой-то расфокусированный, и при этом он не сомневается в том, что его пристально сейчас изучают. Колокольчики снова звенят – от красной истертой рукояти судзу тянутся цветные потрепанные ленты разной длины, и Чуя шарахается назад, когда звенеть начинает прямо у самого уха, цепляя за волосы. Не спи Дазай так крепко, он бы уже давно двинул Чуе под зад за то, что тот мнет ему кости и измученные мышцы, но воспитанник самого босса не подает признаков возмущения, когда замученный и испуганный напарник вдавливается в него всем телом, не зная, куда деться от этого странного существа, которое бормочет что-то на манер заклинаний и будто бы ругает его.  – Непослушные лисята снова удрали в лес вслед за огоньками. Бойся огоньков, они не приведут тебя домой, заведут туда, откуда не выйдешь! Плохие дети теряются в лесу, и их съедают злые лисы! Нельзя, нельзя!  Когда над ним снова яростно звенят колокольчики, Чуя крепко жмурится, он цепляется в сырой плащ Дазая, снова весь изворачивается, пряча лицо и вжимаясь лбом в шею, где мерно бьется пульс.  – Нельзя, плохие лисята! Гнев богини доберется до вас, и косточки в глотке застрянут, не вдохнете! Всех потерявшихся заколдуют, забудутся они, и лисы их сожрут, заведут к себе, обманут! Кон-кон!  Чуя весь сжимается, ощущая, как пальцы с длинными ногтями касаются его волос, ощупывают голову, он тяжело сглатывает, когда ногти или же даже когти скользят по шее, и уже не разбирает ни слова в бормотаниях. Колокольчики под самым ухом, и он догадывается, что та же самая мерзкая рука теперь ощупывает Дазая. Приоткрывает чуть слезящиеся глаза – рука скользит по его одежде, а в нем от пережитого еще накануне стресса совершенно не осталось сил, и он, замерев, смотрит и ждет, что будет дальше, пока не замечает еще одно движение за старым забором.  Сначала думал, что совсем уже спятил, что показалось, но на фоне не опавшей и слегка посеребренной снегом бледной листвы все же хорошо видны два рыжих небольших мохнатых существа. Лисята недовольно тявкают, мечутся, пугаются звона колокольчиков, но не убегают. Засмотревшись, Чуя ойкает, когда его дергают за волосы. Ему плохо, если честно. В груди появляется какая-то нехорошая тяжесть, что воздух становится неприятно втягивать в себя, и от звона с ума уже хочется сойти. Разум, в общем-то, тут внезапно соглашается с хозяином, ему тоже хуево, и все же нажимает где-то эту чертову кнопку «отключить подачу энергии».