Печатная машинка

16 ноября 1987 года, едва солнце успело скрыться за горизонтом, на подъездную дорогу отеля «Хизер стик» заехала машина. Из потертого серебристого Форда вышла молодая женщина в аккуратной гранатовой шляпке и, закутавшись в сияющее новизной кроваво-красное пальто, направилась к свежевыкрашенному зданию отеля. Дом изнутри представлял собой полную противоположность того, что было снаружи: кое-как покрытый лаком паркет, судя по внешнему виду встретивший на своем веку не одного постояльца, облезлые обои и лампа без абажура, которая служила единственным источником света. Помявшись у входа, женщина неуверенно ступила на деревянный настил и тут же негромко вскрикнула от страха и неожиданности, когда где-то справа от нее кто-то кашлянул. В глубине комнаты, за рыхлым столом, щепки от которого отваливались буквально на глазах, сидела женщина средних лет. Внешность ее, казалось, старалась соответствовать атмосфере места, в котором даме приходилось коротать дни: от лба до самого кончика подбородка, по ее лицу проходил неровный шрам, светло-жемчужный в центре и коричневый по краям, очевидно пигментировавшийся под голодным луизианским солнцем. Ее дымчатые волосы были бережно уложены назад на манер всех южанок того времени. — Долго стоять-то собрались? — низкий басистый голос эхом прокатился по комнате. Место совсем не вызывало доверия, а изуродованное лицо женщины было тем дополнением, которое хотелось видеть меньше всего. — Извините, мне…мне нужен номер, — с трудом удерживая двумя руками саквояж, гостья маленькими шажками приблизилась к столу хозяйки. Тонкие каблуки ее туфель так и намеревались застрять между половиц, мягких, как масло. — Всего на одну ночь. Прищурившись, женщина окинула взглядом нового постояльца и потянулась за потрепанным журналом для гостей. — По вам видно, что не местная. Помедлив, гостья, наклонив голову на бок, решилась спросить: — А если не секрет, можете сказать почему? — Южанка ни за что бы не напялила такую безвкусную шляпу, — хмыкнула женщина и закончив искать нужную страницу, протянула ручку и гостевую книгу постоялице. — Имя напишите, и дам вам ключ. Пропустив колкое замечание мимо ушей, женщина аккуратно поставила саквояж на пол, и размяв раскрасневшиеся от тяжелой сумки руки, наклонилась над столом, взяла ручку, и каллиграфическим почерком внесла имя «Фелиция Штейн». Хозяйка, чье необъяснимое недовольство росло с каждой минутой как мыльный пузырь, продолжала пристально всматриваться в обрамленное темными локонами фарфоровое лицо новоприбывшей. — Так какого же черта вас в такую глухомань занесло? Остановились бы в Орлеане. Снова не подав виду, гостья закончила подпись, затем выпрямилась, бесшумно поправив на себе пальто, и вновь заговорила еще более спокойным и уверенным голосом, чем прежде: — Мне как раз туда и нужно, навестить семью, — секундное молчание, как будто специально созданное, чтобы подчеркнуть манерность своей речи. — А точнее, брата. На улице слишком темно, чтобы прямо сейчас ехать туда. Так что, если позволите, я остановлюсь у вас. Хозяйка буркнула себе под нос «угу» как знак того, что ответ ее устроил, медленно встала из-за стола и поплелась в противоположную от него сторону, к низкому бурому шкафу с ключами. Клетчатая светло-серая юбка ее подола покорной змеей поволоклась за ней, подметая с пола всю возможную и невозможную пыль. Использовав момент, гостья пробежалась взглядом по наряду угловатой и рельефной хозяйки, посмеявшись про себя нелепости одеяния еще более безвкусного, чем ее собственная шляпка. Схватив первый попавшийся ключ, хозяйка повернулась к Фелиции так неспешно, что можно было вообразить, что вся усталость мира обрушилась на ее плечи, и теперь она, луизианский атлант, вынуждена тащить всю эту бренную ношу на себе. Тем временем, в предчувствии опускающейся на окрестности ночной мглы, вокруг заляпанной лампы закружилась стройная стайка мотыльков. — Правило первое, — женщина вытянула зажатый в руке ключ перед собой, — хранить как зеницу ока. Второе: в номере не мусорить. Еще что-то нужно? Очаровательно улыбнувшись, Фелиция заправила за ухо несколько прядей и вкрадчиво поинтересовалась: — А печатной машинки у вас случайно не найдется? — Вам зачем? — опешившая хозяйка замерла посреди комнаты. — Я — поэт. У вас тут весьма… атмосферно. Хочу написать пару строк. — Развелось писателей! — женщина опять повернулась к шкафу и достала из нижних ящиков не что иное, как печатную машинку, стопку бумаги, а затем, скорчив недовольную мину, дотащила богатство до стола и со звоном бросила прямо на гостевую книгу. — Это тоже беречь. Мой муж лишился руки, когда доставал ее из Манчакских болот. Фелиция, не в силах оторвать взгляд от безобразного, вздувшегося множеством выпуклостей шрама, который в тусклом свете лампы являл собой еще более ужасающее зрелище, почувствовала пробирающий могильный холод. В ветхой комнате повисла гробовая тишина. Гостья безмолвно взяла в одну руку машинку и бумагу, в другую — увесистый саквояж, ключ, и направилась в свой номер. Комната, в которой дальнейшее пребывание казалось Фелиции безнадёжным, угнетала всем своим внешним видом: маленькое заляпанное окно, чуть правее от него, прямо напротив входа, была узкая кровать на тонких деревянных ножках, на полу рядом — радио, пара стульев вдоль стены и почерневший от влажности письменный стол с позеленевшей настольной лампой. Пустота и холод. А еще жуткая и выворачивающая наизнанку тишина. Еще на подходе к номеру взгляд женщины зацепился за пару соседних пошарпанных дверей, ведущих в номера других постояльцев. Во всяком случае, они должны быть там, ведь перед отелем на стоянке были припаркованы несколько машин. Но, когда Фелиция прильнула по очереди к нескольким дверям, в попытке прислушаться и уловить признаки жизни, по ту сторону не было слышно ни звука. Казалось, в отеле никто, кроме нее, не живет. Расположившись в конце концов в номере, женщина первым делом уселась на кровать и принялась с энтузиазмом рассматривать печатную машинку. Мысль об истории, которая предшествовала попаданию предмета в руки Фелиции, бросала в дрожь и одновременно вызывала бурный оживленный интерес. Бурого цвета машинка была немного побитой, на каркасе виднелась пара серьезных глубоких царапин, но буквы вроде были на месте. Повертев машинку еще, на боковой стороне женщина обнаружила выбитую надпись: «Произведено на Инсмаутском техническом заводе, г. Инсмаут». Ин… что? Неизвестный город, загадочные обстоятельства, при которых машинку извлекли из болота, откушенная рука. Нахмурившись, Фелиция решила сосредоточиться и попытаться собрать все мучающие ее мысли в связный поток сознания. Настало время для творчества. Женщина перетащила машинку на стол и вставила первый попавшийся из кучки лист. Внезапно на оборотной стороне бумаги показались какие-то надписи. Разве они были там раньше? Выхватив исписанный лист, женщина обнаружила, что зрение ее не обмануло: весь оборот был испещрен отдельными буквами английского алфавита, несколькими бессвязными словами, следующими друг за другом через пробел и перетекающими затем в фразы, целые предложения. Абзацы были хаотично раскиданы по отдельным листам, пробелы занимали половину страницы, знаки препинания, цифры рассыпались по листам так, что никогда нельзя было угадать, будет ли на следующем листе только точка в центре или набор цифр, перемешанный со словами на три страницы. Фелиция кинулась к кипе бумаг, но не прошло и пары секунд, как она нашла следующий пронумерованный лист, а затем и десяток остальных. Скрытые от посторонних глаз записки сумасшедшего, иначе это не назовешь, были раскиданы по всей стопке, хотя с виду листы казались чистыми. Фелиция тут же принялась жадно вчитываться во фразы, не понимая, есть ли у них конец или более-менее связное начало. Каждое новое слово уносило, затягивало женщину в долину неопределенности и безумия: « и в Н к. У Б ЯЯ, . ъ э 3 1Т д о л Ш 1 рп 678 Я В ЯБЛОКО над дерево говорить что Наверное закат. Где ходить хождение взять ручку. Сделать шаг. Я делаю шаг. На маяке стоит человек. Море разговаривает с мертвецами. Я. Я пишу. Если кто-то читает, читайте. Я пишу это сейчас и вижу. Мои пальцы двигаются и не перестают набирать текст. Вокруг тихо, настолько тихо, что страх охватывает меня с ног до головы. Перед глазами плавает туманная комната, я в ней сижу. Передо мной печатная машинка, она появилась тут совсем недавно, и я не уверена на сто процентов, что она всегда была передо мной. Какой вывод? Ты спрашиваешь меня какой вывод? Не знаю, обнаруживал ли себя кто-то еще перед печатной машинкой. Темно и пусто. Вскрикнув, ответа получить не удается. Меня не слышно. Меня слышат? . . . Аать б м дд ы л в ль л в ь у 3 8 47 р 9 84 3 7 5и м Темно за окном. Сейчас ночь, но темнота где-то дальше, темно вокруг. У тишины есть лицо, тишина приобретает лицо прямо вокруг меня. Голос мужской откуда-то снизу, играет пианино. Музыка течет рядом, звучит как голоса. Теперь их стало больше. Я слышу вокруг себя светлые голоса, разных цветов: синий, малиновый, темно-красный, иссиня-черный, цвета океанской бездны. Это то, что я хотела написать? Хотела, хочу, нужна подпись. Кто я? — 9 99 0, т ао а Пю ю б бд ж вг б м. ц у п Лу 9 8 4.Бб … б б \\ \, , 57 Комната вокруг говорит. Скрипит пол, а я пишу и не могу остановиться. Я кто и зачем. Волна двигает мебель и изгибает стену передо мной: она ползет от угла комнаты и конвульсивно дергается, загибаясь волной через стул, через трещину в стене. Это было вчера. Нет, это было всегда. Это вне, это за, это по ту сторону». С отвращением отбросив листы в сторону, Фелиция почувствовала, как в голове начинает нарастать боль, мир вокруг загудел, туманным пламенем охватив окружающий мир. Языки пожирали все, кровать медленно затягивало в искривленную дымчатую щель под полом. Нет, нет это все не реально. Женщина в панике начала шарить по стопке бумаг, трясущимися руками отыскивая новые листы. «я ПИШУ снова, листы еще есть. Сколько прошло стуков, сколько ударов слышно за стеклом… Они хотят войти. Так долго бьются, так много часов. На стенах появились черные пятна, они разрослись, хотя я пыталась их убрать. На кровати лежит сумка, вещи ломятся оттуда, но я ничем не могу помочь. Все смоют, скоро все смоют тонкие волны и вкус соли, я чувствую его на языке, вкус соли скоро ощутит каждый здесь. Дом большой, много людей, все говорят и шумят. Я не могу их больше слышать. Мне не больно, я очищена, я освобождена от банальностей. ОПУСТОШЕНИЕ И ЕСТЬ ОСВОБОЖДЕНИЕ ХОчЕШЬ ЗНАТЬ, как ТВОИ жилы покроет МРАК? А Я Знаю, Какие КИШКИ НА вкУС, а ТЫ знАешь? Он трогает мою спину. Поглаживания такие ритмичные, черная нежность расплывается перед глазами, я слышу, я понимаю тебя. Ожидание скрасит вечность под бездной. Не задыхайся, выдохни смрад и открой дверь. Да, вижу. За дверью светится он. ОН пришел. Весь черно-зеленый и во плоти. А ТЫ ЕГО ВИДИШЬ, ФЕЛИЦИЯ?» Женщина со страшным воем выпустила листы из рук. Покрасневшее лицо, омытое слезами, исказилось в потусторонней гримасе боли, все, что вырвалось из ее губ — крик. Так не кричат люди, гортанные звуки, подобные этим, издают умирающие существа, полуживые и прогнивающие, извивающиеся в агонии в месте, которое их размазало, обнажив внутренности темному свету. В коридоре послышались тяжелые нечеловеческие шаги. Задыхаясь от ужаса и страха, Фелиция кинулась к двери, пытаясь как можно быстрее закрыть ее. Повернув ключ в замке, она без сил рухнула на пол, выронив из рук ключ. Женщина устало закрыла глаза. Подрагивая всем телом, она мысленно призывала на помощь всех возможных богов. Кого угодно, лишь бы это безумие прекратилось. Дверь открылась. Блестящая поверхность серебристого ключа засверкала темно-зеленым светом.