Проклятый род

      Еще Основатели твердо знали: если в их тихой, совершенно безопасной и мирной школе случается что-то ненормальное, опасное, невозможное, то, неважно где и каким боком, но Поттер есть. Он, то есть Поттер, мог быть, конечно, и не в курсе, что он там есть, но он там определенно есть! И нет, не было у Основателей паранойи! Ну, разве что немного…       Началось все совершенно безобидно. Годрик, посмотрев на своих друзей, у которых уже чуть ли не по третьему личному ученику было, тоже решил, ха-ха, остепениться.       Кстати, об Основателях. Несмотря на все нынешние предрассудки, связанные с факультетами, все было далеко не так однозначно. Во-первых, сами маги были не просто друзьями — они были хорошо, даже отлично, сработанной боевой четверкой. Как вы думаете, кто кем был?       Салазар Слизерин был целителем и зельеваром, Ровена Рэйвенкло рунологом, ритуалистом и, собственно, мастером чар. Также Ровена была стратегом, просчитывая долгосрочные планы, а вот действовать на ходу она терпеть не могла, да и не умела. Хельга Хаффлпафф была боевым химерологом — в первую очередь, гербологом-энтузиастом — во вторую, и маcтером боевого топора — в третью. Или наоборот. Когда как. Собственно, сам Гриффиндор был боевым магом — и тактиком по совместительству. Если вдруг понадобился план «Сейчас, срочно, ГОДРИК!», то именно Гриффиндор координировал действия. Ну, а в качестве хобби наш суровый боевой маг увлекался артефакторикой, частенько приставая к Салли (Не смей меня так звать! Я младше тебя всего на три года!) с просьбой сварить ему какое-нибудь, абсолютно необходимое, зелье.       Кстати, на счет возраста. Так уж получилось, что Годрик был самым старшим, что не стеснялся использовать в своих подколах (Угадайте, кто был самым младшим? Именно, Салазар). У них там вообще очень смешно получилось — Годрик был старше Хельги на год, Ровены на два, а Салазара на три. Все четверо подозревали, что их родители тянули номерки; они, кстати, и сами дружили, так что подозрения не были беспочвенными.       Так вот, в возрасте тридцати четырех лет, единственному из Основателей, у кого до сих пор не было ни одного личного ученика, в голову пришла (Наконец-то!) мысль взять себе ученика. Кандидатов полно, целый факультет, и все до одного — боевые маги, других, собственно, не брали. Но простого боевого мага Рику не хотелось, ему, видишь ли, боевого мага-артефактора, как он сам, подавай. А эти два направления не то, чтобы противоположны, просто редко в связке встречаются. Так что претендентов на, несомненно почетное, место личного ученика, подсократилось.       Такой важный выбор маг делал не на авось, конечно. Он полагался на очень правдивый источник. Чуйку. Да-да, не смейтесь, чуйку. Чуйка боевого мага это зверь, закаленный неугомонностью своего носителя с малых лет! Поэтому, приглядываясь к пяти мажонкам, из всех Гриффиндор выбрал его. Четверокурсника четырнадцати лет, вполне взрослого по тем временам, с вечно растрепанными черными волосами и яркими зелёными глазами, Гарольда Поттера. Юноша бы талантлив и мил на вид…       Сколько раз Гриффиндор в запале проклинал свой выбор? О-о-о, даже не счесть. Поттер был везде. Кто-то устроил поход в Запретный лес? Поттеру понадобился редкий ингредиент, а однокурсники следом увязались. А после поимки: «Мастер, я их не звал, честно! Мастер, я не знал, что они захотят на акромантулов поохотиться, честно… Зато посмотрите, какую прелесть я нашел!..». Пороть — бесполезно, собственно, это и на самого Годрика не действовало никогда, а его ученика как будто с него и списали, один в один. Салазар и так был свято уверен, что Гарольд его бастард (Оказалось — нет, зелье родства сам Салли и варил… Точно не родственник).       Когда личный ученик Гриффиндора стал общим?.. Это произошло случайно. С Поттерами вообще иначе не бывает. Наткнулся на нунду в Запретном лесу, в походе за очередным жизненно необходимом волоском, чешуйкой или коготком, умудрился выжить и даже победить? Это случайно, мастер, я не виноват! Влез в кровную вражду между двумя родами, расторгнул помолвку наследника одного рода и свел его с наследником другого, посоветовав не еб… полоскать друг другу мозги и найти жену для триады? Я не хотел, мастер, я просто мимо проходил, а они там сами! Помог вылупиться василиску Салли, неправильно взмахнув палочкой при обогревающих чарах? У вашего друга просто очень холодно было, мастер, а там яйцо, вот я и решил, что… И все равно ему, что даже ноги его там быть не должно было, как вообще пролез, паршивец.       Несмотря на все это, Годрик все же… Все же ни за что не поменял бы своего ученика на кого-нибудь другого, чтобы он там не говорил. Ученик не давал скучать. А скука — это приговор для любого мага, а уж для настолько сильных, как они вчетвером? Гриффиндору было страшно подумать о том, что если… Он выбрал бы кого-то другого, не Гарольда. Перессорились бы они, со скуки-то, что им бы еще оставалось?       Учеба Гарри (Мастер! Какай я к Мордреду Гарри?! Это вообще другое имя!) в Хогвартсе подходила к концу, а вот от своего мастера и его друзей он не избавится еще долго; Поттер подозревал, что пока он не станет мастером по всему, в чем они сами мастера. Спасите его, кто-нибудь?..       В конце концов, он таки стал мастером. И не по разу, естественно. И вроде как учеба к концу подошла, да? Да только вот… Мастера навсегда останутся для него именно Мастерами. И никак иначе! Не будь он Поттером!        Когда Основатели отправляли своего ученика в свободное плаванье, они как-то не думали, что уже через год получат приглашение на свадьбу. Их реакция была… Ну, она была. Они уже привыкли, правда.       С кем, в конце концов, их ученик мог бы заключить полный магический брак? Только с мисс Певерелл, дочерью сильнейшего и темнейшего рода некромантов на туманном Альбионе. Они лишь надеялись, что учить их детей им не доведется. Зря.       Дети получились такими же неугомонными как папа, такими же сильными, как мама и папа вместе взятые и такими же упрямыми, как весь это проклятый род Поттеров!       Спустя десятилетия, Гарольд Поттер мог по праву гордиться своими потомками. Разное бывало, и взлеты, и падения, куда уж без них, но свои главные качества его Род не растерял. Поттеры были все также безбашенны, упрямы и настойчивы. И в жены выбирали себе, зачастую, отнюдь не светлых и кротких ведьмочек. О-о-о! Точно не кротких. У них в роду уже и малефики, и менталисты, и зельевары, и химерологи, и, конечно, некроманты побывали не раз и не два! И при этом при всем, его потомки клялись и божились всем вокруг что рода светлее Поттеров не найти. Ага, конечно. Оч-чень светлые у него потомки. То-то подвал родового дома периодически пополняется личами там, костяными драконами или очередным забавным «Я случайно, оно само так!» артефактом.       Джеймс Поттер своими предками гордился. И мечтал, как его отец, увидеть свою будущую жену, посмотреть ей в глаза и — р-раз! — влюбиться. Навсегда. Ну, а если он ей не сразу полюбится, то добиться! Уж это Поттеры умеют как никто другой. У, сколько в их летописи случаев, когда невесту приходилось чуть ли не из-под венца вытаскивать… И вытаскивали же!       Поэтому, встретившись глазами с зелеными глазами рыжей маглорождённой девчонкой и рассмотрев через свои очки ее магию… Он понял, что Лили он не отдаст. Никому. И плевать ему, что для этого надо будет сделать, но она влюбится в него, чего бы ему это не стоило!       Не знаю, о чем вы подумали, но никаких любовных зелий, конечно. Это же мерзко! Бррр. Нет, он пойдет другим путем. И никакому Снейпу ее не отдаст.        Джеймсу казалось, что он готов к планомерной осаде, но… Ни черта он не готов. Это было так сложно: смотреть, как она общается с этим слизнем! (И вороном, и барсуком, и львом, что ж ей в библиотеке не сидится? Одной, в уголке!)       Он нашел отдушину в друзьях, они вместе шалили и даже сделали собственный артефакт. «Карта мародёров» звучит, да? На самом деле, кличку им дали преподаватели, так как начинали ребята с вылазок на кухню. А там… Первый раз словили, второй, третий, кто-то, Поттер уже забыл, кто именно, в сердцах ляпнул: «ну, мародёры!» и кличка прижилась.       Шалости же… они старались быть оригинальными и никогда не переходить черту. И, знаете? Это было мордредовски сложно! О темпераменте Блэков не врали. И то, что конкретно Сириус попал на Гриффиндор поменяло ровным счетом… Ничего. Ноль. Пустота. Сириус заводился от косого взгляда и имел чертовски плохую память. Отомстит — забудет, еще раз отомстит. Нет, это Джеймс уважал, его предки придерживались того же. Но не в школе же! И не за чертов косой взгляд! И, что, скажи на милость, Блэк, тебе сделали слизеринцы?       Почему он продолжал с Сириусом дружить? Потому что, несмотря на это, Блэк был отличным другом. Он мог выслушивать его нытье о Лили часами. Блэк всегда был на его стороне, даже если считал, что сам Поттер не прав. Сириус был… Просто был, на самом деле. Рядом.       Джеймс, если говорить честно, начал потихоньку… Отчаиваться. А кто бы не начал, если бы раз за разом получал категоричный отказ? Правда, Поттер все же есть Поттер и по его поведению нельзя было сказать, что иногда мысли в стиле «Если она счастлива, то может и не…»       Мерлин, он бы смирился, наверное, если бы это был бы не Снейп!       Снейп, который испытывает свои грёбаные заклинания на маглорожденных младшекурсниках. Ладно, сам Джеймс видел и знал только об одном случае, но разве этого недостаточно? Он перевернул девчонку верх ногами вместе с Розье и Селвином в команде поддержки. Поттер ненавидел себя за то, что не смог предотвратить это.       Девочку, Мэри Эн, потом нашли рыдающей на Астрономической башне. Если бы не Ремус, то… Он не хотел думать об этом. И да, обожал фотографическую память того же Ремуса. У них ушло пару дней на заучивание заклинания, но они смогли.       И нет, Поттер не считал, что они переборщили. Снейп заслужил. Особенно после того, как назвал Лилс грязнокровкой.        Переломным моментом в счастливой и беззаботной жизни Джеймса Поттера стала смерть его родителей. От мордревой драконьей оспы.        Вызов в кабинет директора для него был рутиной, ничего необычного: они устраивали розыгрыши стабильно и часто, так что нет-нет, да попадались на чем-нибудь особо грандиозном. Но что было необычно, так это то, что вызвали его одного. Без Сириуса, без Питера, без Ремуса — такое бывало очень редко, если их ловили — то как минимум парой. Обменявшись озадаченными взглядами с друзьями, он встал из-за стола (записка застала его за ужином) и вышел из зала. Успев напоследок уловить краем уха, как Лили подчёркнуто небрежно спрашивает у Сириуса, что случилось.        Его губы тут же разъехались в улыбку от уха до уха. Спустя стольких лет влюблённости, у него наконец-то появились подвижки. Конечно, для этого ему пришлось многое понять, осознать и изменить — особенно в себе, но Джеймс ничуть об этом не жалел. Лили стоила того. Да и он сам, оглядываясь назад, видел, насколько незрелым и грубым он был в первые годы Хогвартса. Повзрослев, он сгладил острые углы своего характера, стал более спокойным, хотя многие бы с ним не согласились. Но Лили видела эти изменения, и даже согласилась сходить с ним в Хогсмид в эти выходные. Джеймс казалось, что мир идеален — несмотря на то, что за стенами Хогвартса было очень неспокойно.       Сказав горгулье очередной «сладкий» пароль и поднявшись по лестнице, Поттер сразу понял, что что-то не так. В кабинете, наполненном разнообразными жужжащими, гудящими, пыхтящими, крутящимися и в целом шумными и подвижными артефактами, была тишина. плохая, гнетущая тишина. Его декан стояла рядом со столом с подчеркнуто пустым лицом, очень отличающимся от ее обычного наиграно-серьезного (если шутка была удачной) или резко-осуждающего (если шутка была неудачной), а в глазах директора (которого Джеймс, по правде говоря, не очень любил; его отец всегда говорил, что если кто-то подчеркнуто добр и светел, то за спиной у него будет целое кладбище с разнообразными скелетами всех размеров и форм. Плюс, он действительно не ценил его вкус в одежде. Неа.) не было его обычных искорок.        Джеймс подавил желание нахмуриться и настороженно сел в кресло, когда Дамблдор («директор Дамблдор, Джей!» — голос Рема зазвучал в его голове. Ну, кто действительно имел что-то вроде фанатизма по директору, так это Лунатик. Джеймс думал, что это вполне понятно, учитывая всю его лохматую проблему) махнул на него рукой.       Некоторое время никто не говорил. Что еще больше встревожило и насторожило гриффиндорца. Мордред и Моргана, его отчисляют? За что? (нет, ну правда, за что? Даже становление незаконным анимагом не могло бы быть предлогом — да и тогда он не был бы тут один)       Оторвав Джеймса от тревожных мыслей, директор наконец-то заговорил.       Лучше бы он молчал.       Это неправда.        Это не… Это не может быть правдой!       Его родители не могут быть мертвы. Его родители не могут быть мертвы, потому что они болели драконьей оспой. Не могут. Они не были больны. Джеймс бы знал. Они бы ему сказали.       Его родители не могут быть мертвы от драконьей оспы, потому что ни отец, ни мать никогда не увлекались драконами. Они не выезжали из страны в течение трёх лет. Им было просто негде заразиться.       Дамблдор лгал.       Он должен был лгать.       Потому что… потому это было невозможно.       Правда ведь?       …Оказалось, неправда.       Когда он вернулся в гостиную, спешащий ему на встречу Сириус замер и побледнел. — Джей, ты… Ты в порядке? В порядке?       Нет, он не был. Он не был в порядке.       Его родители были мертвы. И ему нужно сказать об этом Сириусу, потому что для Сириуса они тоже были родителями. Потому что родители Сириуса были откровенным дерьмом. Потому что Сириус жил с ними с четвертого курса. Потому что Сириус был его братом во всем, кроме крови.       Стоя на похоронах, с Сириусом справа, сжимая руку Лили (« — Я буду с тобой, и мы пройдем через это вместе, я обещаю, Джеймс»), чувствуя присутствие Ремуса и Питера за спиной, только тогда… Джеймс Поттер действительно понял, что это правда. Его родители мертвы.       Его родители мертвы, и он больше не наследник Поттер.        Он лорд Поттер.       На седьмой курс Хогвартса Джеймс вернулся совершенно иным человеком. Если раньше он думал, что повзрослел, то теперь он действительно вырос. Его волосы все еще были в беспорядке, галстук никогда не был завязан как надо, но в глазах было… Нечто другое. Не плохое, не хорошее.       Джеймс Поттер теперь знает о своем Роде гораздо больше, чем раньше.       И все еще делает Лили предложение абсолютно, абсолютно уверенным в том, что готов прожить с ней всю жизнь… И остаться вместе в смерти. (Брачные клятвы Поттеров никогда не включали в себя «пока смерть не разлучит нас», потому что Смерть никогда не разлучала своих потомков с их супругами. Наследие некромантов очень хорошо прижилось.)       Пускай все эти очень чистокровные и древние (есть определенная ирония в том, что многие из тех, кто осуждал, на самом деле происходили из родов намного моложе, чем Поттеры) кривят губы и закатывают глаза, отпуская язвительные комментарии по поводу женитьбы на грязнокровке («-А что еще взять с Поттеров? Гриффиндорцы во всей красе, оплот Света!»), в конце концов, ни одного Поттера не волновало чье-либо мнение об их избраннике или избраннице. Да и к тому же… На самом деле, Джеймс выбрал очень хорошо. Последние поколения Поттеров женились все как-то на чистокровных, хоть и не преследуя этого специально. Кровь было пора обновить, дать дарам больше… Места, если это так можно выразиться. Некромантия, артефакторика и боевая магия — основные, хотя бы один из них гарантировано будет у каждого ребенка с кровью Поттеров. Остальные, вроде зельеварения, малефицизма или химерологии были привнесены через супругов и со временем исчезали, иногда проявляясь через пару поколений или окончательно уходя из рода.       Новая, чистая от даров кровь является чуть ли не стопроцентным гарантом, что дети будут сильными. И здоровыми, в отличие от вырожденцев вроде Гонтов. Хотя для Джеймса это было второстепенным. Он женился, потому что любил Лили Эванс.       Лили Эванс, с волосами, похожими на жидкое пламя, которые буквально вспыхивают, если она зла.       Лили Эванс, любимица Слизнорта, которая может сварить любой яд и придумать парочку своих, из-за чего даже слизеринцы старались не нарываться на конфликт.       Лили Эванс, которая была такой же светлой ведьмой, как светлой могла бы быть самая безлунная ночь в году. И пускай этого никто не видел, но Джеймс чувствовал это каждой клеточкой своего тела.       В конце концов, сколько бы Поттеры не старались выглядеть как можно светлее и безобидней, подобное тянется к подобному.       Джеймс довольно рано понял, почему его отец не любил Альбуса Персиваля Вульфрика Брайна Дамблдора. Не только за длинное имя, но и за то, кем был этот человек.       Победитель Гриндевальда. Директор Хогвартса. Президент Международной конфедерации магов.       Человек, которому практически невозможно отказать. Слишком много власти, особенно сейчас, когда в Волшебной Британии есть Темный лорд, которого нужно победить.       Человек, которому нельзя отказать без последствий, особенно если ты молодой лорд, на которого у него есть компромат. В конце концов, за неразумные действия в детстве нужно платить. (Ты же понимаешь, мальчик мой?)       Джеймс не хотел воевать. У него была жена, у него был род, у него будет ребенок. А воевать было опасно.       Джеймс не хотел воевать, но у него не было выбора, потому что Альбус Дамблдор сделал все, чтобы Волдеморт поверил, что Поттеры — его верные сторонники. (Я не прошу ничего, просто позволь мне сделать несколько заявлений, это очень поднимет боевой дух…)       Отчасти он мог понять. Альбус был лидером Света, ему было за что бороться, и он, очевидно, готов был бороться любыми способами.       Но это была его семья, его друзья, на спинах которых нарисовали мишень.       Когда война закончится, Альбус Дамблдор пожалеет.       А пока война продолжается, и Джеймс будет сражаться, потому что ему есть за что сражаться.       У него будет сын.       Он был так счастлив только когда Лили стала его женой. У него будет сын, маленькая штучка, похожая на него и Лили. Он не может дождаться, чтобы увидеть его. Джеймсу так много нужно ему рассказать.       О их роде, о предках. О правилах и традициях, о дарах и магии. О древнем роде некромантов, про который никому другому не нужно знать. О том, как он встретил Лили, о его бабушке и дедушке, которые никогда его не увидят, но обязательно любили бы его. Он хочет посадить его на метлу, покатать на бродяге. Уговорить Лунатика взять его на руки, потому что, конечно же, Рем будет этого бояться. Он хочет рассказать ему о мародерах, он хочет, чтобы его сын был не таким, как он в школьные годы. И он знает, что его сын будет лучше. Он расскажет ему о Хогвартсе. О традиции Поттеров никогда не слушать Распределяющую Шляпу, которая со временем перестала делить детей по дарам, перейдя на черты характера, как от нее требовали. Он расскажет сыну о обязанностях наследника, о том, как быть Лордом, о том, как тяжело ему было стать им так внезапно. Они с Лили проводят его в Хогвартс. Когда-нибудь он сядет и серьезно поговорит с ним о девочках — или мальчиках, или о обоих полах. Он расскажет ему о похождениях Сири, и Бродяга будет очень смущен.       Так много вещей, чтобы рассказать.       Так много вещей… Которые он не сможет ему рассказать.       Джеймс Карлус Поттер официально ненавидел пророчества. Он официально ненавидел пророчества, старых дураков, безумных психов, которые верят в эти самые пророчества и гения, решившего проводить собеседования на должность преподавателя в пабе.       Он очень сильно ненавидел Альбуса Дамболдора, но не мог этого показать. Поэтому он улыбнется, позволит наложить на коттедж в Годроковой Впадине Фиделиус, и конечно же, не собирается там жить.       Они и не жили. Иногда приходили, чтобы поддерживать видимость для Альбуса — но на этом все.        Просто в этот день им пришлось быть там.       Ритуал Абсолютной Защиты — штука очень мощная, очень темная и очень, очень капризная. Мало того, что ингредиенты были очень редкими, были очень строгие правила, что именно должны были делать проводящие его. А именно, проводить ритуал надлежало после поста, во время которого было запрещено есть любое мясо и рыбу, в определенный день — Самайн хорошо подходил, в определенное время, с определенными намерениями. Но мало того, после проведения ритуала также были правила. Не ночевать там, где проводился ритуал, не использовать магию, даже не касаться палочек в течение суток после ритуала.       Лили и Джеймс знали, что это было рискованно. Остаться во время войны без магии — не шутка. Но для безопасности своего ребенка они оба сделали бы все на свете.       Поэтому, когда их посиделки у камина прервала тревога защитного контура, они оба знали, что должны сделать. (Лили, хватай Гарри и беги)        Джеймс чувствовал, что вернулся в прошлое. Он не верил, что его друг — его друг, Питер, его друг — мог предать. Он не верил, но это было неважно. Потому что за Лили и Гарри, за его семью, за его прекраснейшую жену, за его драгоценного наследника — он умрет без лишних раздумий.       Он просто надеялся, что его будет достаточно.       Джеймс не мог использовать ни капли магии, но стул в лицо, кажется, не ожидал даже Темный Лорд.       Это было немного, но это были драгоценные секунды лишнего время для его жены и ребенка.       Питер получил сковородку по лицу. Джеймс с удовольствием услышал хруст сломанного носа.       Зеленый свет Авады Кедавры был последним, что Джеймс Поттер мог видеть в своей жизни.       Но последним, о чем он думал, была его семья. (Пожалуйста. Пожалуйста, пусть меня будет достаточно)       Лили Поттер никто никогда не назвал бы кроткой, пугливой или смиренной женщиной. Она была пламенем, таким же, каким были ее волосы. Она всегда твердо стояла рядом со своим мужем.       И убегая со своим ребенком, ее Гарри, на руках, она тоже не была смиренной. Она была в ярости.       Сморгнув слёзы, Лили схватила портключ. А потом еще один. И еще один.        Они не работали.       Аппарация тоже.       Это была ловушка.        Это было запланировано.       Их предал не только Питер.       Лили Поттер никогда не была смиренной женщиной, и никакой Темный Лорд не смог это изменить. Трижды отказаться от шанса выжить — глупость или храбрость?        Но она знала, что это только усилит ритуал защиты, наложенный на Гарри, так что не колебалась ни мгновения. (Я хочу жить. Я хочу увидеть, как мой сын растет. Я хочу узнать, будет ли он любить зелья, как я, или трансфигурацию, как его отец. Я хочу проводить его в Хогвартс. Я хочу узнать, кто ему нравится. Я хочу увидеть его счастливым. Я хочу побывать на его свадьбе. Я хочу увидеть внуков. Я хочу, что бы он жил)       Темный Лорд был очень, очень глупым человеком, если думал, что она добровольно даст ему убить ее сына.       Зеленый свет — последнее, что видела Лили Поттер в своей жизни. Ее сын был последним, о чем она думала. (Пожалуйста. Пожалуйста, пусть он будет жить)       Гарри Поттер не гордился своими предками.       Гарри Поттер о них даже не знал. Все, что он знал — это то, что он ненормальный, его родители были пьяницами и погибли в автокатастрофе и никакой магии не существует.       По крайней мере две вещи из трех были абсолютной неправдой — об этом Гарри узнал в одиннадцать. (Ты волшебник, Гарри!)       Лили и Джеймс Поттеры. Гарри беззвучно шевелил губами, повторяя из раза в раз. Его семья.       Сейф, несмотря на горы золота, изрядно разочаровал. Непохоже, что кроме денег там что-то было. Ну, это логично, конечно же, это ведь банковское хранилище, но… Гарри хотел бы узнать о своей семье побольше. видимо, придется искать в другом месте. (Как странно, что со временем эти мысли ушли на второй план, ведь Гарри никогда не удовлетворялся стандартной фразой всех волшебников «Так похож на Джеймса, а глаза Лили!», но в конце концов, он ребенок, а дети непостоянны… Верно?)       Гарри получил палочку, сундук и даже сову. Он побывал в аптеке и книжном.       Магический мир был странным. Все пялились на него и ему это не нравилось.       Он ведь… Просто Гарри. (Гарри Поттер еще не раз скажет и подумает именно это)       Магический мир был странным, но неплохим. Ну… По крайней мере не хуже обычного. Они отличались, но не то чтобы сильно. Гарри встретил ребенка, неприятно напоминающего ему Дадли — тем, как все в нем говорило, что его-то точно любят. Узнал о том, кто и как убил его родителей. (Лили и Джеймс Поттеры. Мама и папа.)       Получил странный билет — разве есть платформа девять и три четверти? — прошел через стену, и сел на красный поезд. Познакомился с еще одним мальчиком, поругался с прошлым. (У Гарри никогда не было друзей, но он был хорошо знаком с иерархией — то, что предлагал ему Драко Малфой не было дружбой, если бы он принял, он не был бы ему другом — он не был бы равным, а друзья могут быть только равные — если верить книгам и фильмам, к тому же, с Гарри действительно достаточно тех, кто говорит ему, с кем общаться — он никогда не забудет, почему именно у него никогда не получалось завести друзей в обычном мире)       А потом ему на голову надели говорящую шляпу. И это было чертовски, чертовски странно.       Он боялся не подойти ни одному дому — но он действительно не хотел провести семь лет в одной спальне с магической версией Дадли, тем более он недавно с ним поругался — так что несмотря на страх вновь оказаться ненужным (бесполезный, невостребованный, непринадлежащий, ненормальный), он очень твердо думал лишь об одном. Только не Слизерин. (Распределяющая Шляпа чуть с досады не съела свои поля — это был очередной Поттер, который, хоть и не был воспитан как один, все равно являлся Поттером, очередным проклятым Поттером, который поступил на Гриффиндор, несмотря на все, что она ему сказала! Кто-нибудь расскажет этому Роду, что система распределения давно изменилась? Шляпе это тоже не нравилось, но она была артефактом, пусть и умным, и у нее были задачи! А эти проклятые Поттеры отказывались позволить ей выполнить их, чем Шляпа была очень, очень недовольна)       После распределения все изменилось. И ничего не изменилось.        Гарри все еще был просто Гарри, но еще он был Мальчиком-Который-Выжил, гриффиндорцем, Спасителем, шрамоголовым (Гарри был прав насчет Малфоя!), «заносчивым щенком, таким же, как и его отец"(Он не знал своего отца), самым молодым ловцом и некоторыми другими вещами в первый год обучения. В конце года он убил своего учителя — не специально! Плюс, он был одержим Волдемортом, и он на самом деле не хотел его убивать! Подержал в руке философский камень, встретился с кентаврами, увидел цербера, дрался с троллем, и, черт возьми, выжил. (В зеркале Еиналеж он увидел свою семью. Маму, папу. А еще множетсво людей, которые были на него похожи — непослушными волосами, например, чаще всего. Их было очень много, но ему особо запомнился человек, стоящий очень далеко — он был очень похож на Гарри. Он ему помахал и улыбнулся. У них были одинаковые глаза. Что странно, потому что все говорили, что у него глаза матери, но на самом деле, глаза у мамы были зеленые, да, но другие. Зеленые как трава, а не как… у Гарри не было идей, как именно описать этот оттенок зеленого, по крайней мере, до третьего курса)       Летом он все еще был ненормальным, уродом, обузой, мальчишкой, неблагодарным и прочее, прочее, прочее. Но это нормально, Гарри привык.       На втором курсе он летал на летающей машине, заново вырастил все кости руки, был изгоем школы и наследником Слизерина (кто мог знать, что говорить со змеями не круто?), завел друга в дневнике, встретился с огромным пауком, пережил окаменение подруги, встретил огромного, огромного василиска, которого натравил его друг из дневника (это было неприятно), чуть не умер, но зато спас Джинни! Ах да, и сварил оборотное вместе с Гермионой и Роном. (Гостиная Слизерина на самом деле классная. Гарри был неохотно впечатлен. Зеленый ему на самом деле нравился больше красного)       Третий курс был полным отстоем из-за дементоров. (Только не Гарри-) А еще у него есть крестный отец.       На самом деле, Гарри не совсем знал, что именно он об этом думает. Это было хорошо — крестный отец, не так ли? Просто странно. Но Сириус был хорошим. Гарри мог бы его любить. (Он также встретил Ремуса и выучил Патронуса — это было круто!)       Гарри думал, что третий курс был плохим? Зачеркните это. Четвертый курс был полным дерьмом.       Гарри это ненавидел. Ненавидел опять быть не просто Гарри, а чертовым Четвертым Чемпионом. Он бы с радостью отдал эту роль Рону, если бы мог. Может, тогда бы Рон понял. (Рон был его другом, да. Но в это время Рон был скорее мудаком, чем другом, так что Гарри считал нормальным злиться на него)       Гарри встретил дракона. Дракон был классный. Правда, хотел его убить, но его многие хотят убить, так что… Дракон был классный. (Рон официально потерял положение его любимого Уизли на довольно долгое время — Чарли был очень крутым. Правда, немного позже Гарри встретил Билла и тогда уже Чарли в его уме пришлось потесниться…)       Седрик умер.       Волдеморт воскрес.       Гарри подозревал, что его жизнь очень похожа на одну из тех игр, где чем больше уровней проходишь, тем сложнее становится игра.       Только у него каждый курс Хогвартса был хуже предыдущего.       Гарри ненавидел Амбридж.       Но ему действительно понравилось тусоваться с ОД (Если Гарри станет учителем, захлебнется ли Снейп своим ядом?)       Сириус умер.       Шестой курс был странным. Сириус был мертв, и Гарри скорбил. Он любил его. Действительно любил. Пускай и не знал его. (Он мог это признать, потому что на самом деле они чертовски мало времени провели вместе — но от этого было только больнее, а не наоборот. Гарри хотел бы его узнать.)       На шестом курсе Гарри чувствовал зуд в руках. ему все время хотелось что-то сделать. Он просто не мог понять, что именно. (А потом Луна предложила ему набор из бусин, бисера, камушков, проволоки, лески и даже пивных пробок. Гарри попробовал. Ему понравилось делать всякие штучки, и зуд тоже прошел)       Гарри в свои семнадцать мог сказать, что видел очень многое. Больше, чем множество взрослых.       Но он также так много еще не видел. Так много еще не знал.        Он все еще не знал своих предков. Он был просто Гарри, как говорил годами, а не Гарри Поттером, каким он вдруг отчаянно хотел побыть хотя бы немножко.        Он не хотел умирать.       Но черт возьми, для чего тогда все это было? Все эти годы. У Гарри, на самом деле, не было выбора. (Он был рад, что Дамблдор мертв)       Когда Гарри умер, он открыл глаза.       Ага. Да. Знаете, что? Он уже не удивляется. Это его жизнь.       Так вот, когда он открыл глаза, он был не один. (К счастью, там также не было и Дамблдора)       Перед ним стоял тот самый человек, запомнившийся ему с первого курса, когда он увидел его в дальнем ряду в зеркале Еиналеж. Это был высокий мужчина с длинными волосами — что, кстати, было хорошей идеей, кажется, так с ними легче справиться — и с такими же глазами цвета Авады Кедавры, как и у него.       Что было очень странно. Но да ладно.       Гарольд Поттер — так представился мужчина, действительно оказавшийся его предком, сказал ему, что он не мертв.       Он не мертв. — Я могу вернуться? — недоверчиво спросил Гарри. В последнее время он вообще был довольно недоверчивым. Никто не может винить его за это. — Можешь. — Легко ответил Гарольд, не обращая внимания на тон. — Но прежде мне нужно тебя кое-чему научить. — Чему? — Что значит быть Поттером, конечно. Хотя, должен сказать, что ты и так отлично справился. — Искренне сказал подростку мужчина, имея в виду каждое слово. В конце концов, жить с печально известной удачей Поттеров без надлежащего воспитания было непросто, а учитывая, что мальчик был под прицелом пророчества и одного старого шахматиста, то он действительно отлично справился. Это не отменяло того факта, что если бы он знал, то все было бы лучше. — Но когда ты вернешься ты будешь не просто Поттером. Ты будешь Лордом Поттером, и тебе нужно многое узнать перед этим.       Гарри умер.        Глаза открыл Гарри Поттер, и Магической Британии предстояло это узнать.       Том Риддл был первым.       Стоя с бузинной палочкой в руке, Гарри Поттер улыбался.       Почему-то от его улыбки у людей шли мурашки по коже, но, конечно же, это проблема людей, а не его.       У Гарри Поттера было очень много дел.