Дневник Аники.

Родители были хорошими, правда со своими странными замашками, но никто не абсолютно хороший. Папа и мама приняли меня в семью как родную, их примеру последовали братья и сестры, — земля им пухом, — а потом, все родственники. Казалось, ничто не могло уничтожить нашу идиллию. Так я думала, пока мне не стукнуло десять. Отец много пил и как я уже писала в дневнике, моя жизнь дополнилась некоторыми клише. Двое старших братья умерли первыми. Как? Ох, даже трудно было это представить. Они так хорошо ладили, а тут такое. Самый старший — Агустин, был против всех попоек отца, ибо это сильно било по кошельку каждому члену семьи. Он был прав, но так же был и прав брат, младший его на год — Амбросио. «Семья — самое главное и ничто не может разрезать её крепкие путы», он часто повторял эти слова. Агустин хотел выгнать отца из дома, когда Амбросио хотел дать шанс отцу. Все дошло до драки и оба… убили друг друга. Долбанное братоубийство. Казалось бы, такое только в фильмах и с чего бы появится в жизни самой обычной девушки? Но мир весьма жесток ко мне. Дальше пошла старшая сестра — Агата. Она, казалось, само воплощение спокойствия и хладнокровности. И знаете что произошло? На следующий день по новостям показывают то, чего я меньше всего ожидала увидеть. Молодая девушка из-за алкогольного опьянения попала в автокатастрофу и разбилась насмерть. Только по номеру машины узнали её… Следующая была сестренка Адора. Я была старше её всего лишь на год, но мне казалось, что это чудный комок радости — спасение нашей семьи. Та, кто считалась спасительницей нашей семьи, бесследно исчезла, убежав из дома после очередной «белой горячки» папы. Кто знает, может, её на органы пустили или держат как секс рабыню и письмо о выкупе так и не дошло, но я после её смерти уехала к Антонио. И казалось бы! Я должна была вспоминать это с грустью или вообще, расплакаться прямо в этом грязном коридоре на втором этаже дома! Но нет! Мне пофиг! Да, я, наверное, просто эгоистичная сучка, которой плевать на смерть близких! Стоило мне все-таки придушить себя пуповиной в утробе матери… — ЭЙ! — Крикнул из первого этажа брат, убираясь там, а я тут. — У тебя есть идей, как избавиться от запаха? — Не знаю, — Буркнула я себе под нос, закидывая пыль под ковер. — Ясно… Зачем вообще стараться из-за двух людей, которые в разводе и до сих пор не могут поделить детей? Сколько же лицемерия в этих традициях. В каждых этносах смысл один и тот же — «Мы встречаем всех как Королей» — но истолковали их так, что кажется, только они стелют красные ковры перед гостями, а остальные не отёсанные варвары. Ну, так не говорят, а намекают, но смысл остаётся тот же. Убрав каждую пылинку в коридоре, я приступила уже к своей комнате — мало ли что? А вот брат сам уберёт. Чуть ли не споткнувшись об что-то, ожившее в куче мусора, я уткнулась лицом в пол. Тяжко выдохнул и погладив ушибленный нос, я привстала. Успокойся Аника, ты все равно ничего не исправишь. По крайней мере, уже сейчас слишком поздно все менять. Я глянула на упавший дневник. У него была красивая чёрная обложка с замком. Все обложки я намочила простой водой, случайно вышло. Теперь они все рыхлые и неприятные на ощупь. Но мне даже так нравится. Это символика на мою жалкую жизнь. Я его купила на гаражной распродаже соседей. Там та Антонио и нашел свой треклятый тромбон. — Побудь тут, пока. Тебя не должны видеть. — Книгу я положила под матрас, дабы родители его не видели. Вся моя комната преисполненная уютом и лаской. Вечно закрытые черные шторы. Около окна компьютерный стол, обосран так, что компьютер искать теперь затруднительно. На когда-то застеленном пушистом ковре, лежит братской могилой множество пустых пакетов чипсов и бутылки колы. Кровать моя, родненькая, стояла около входа, прибитая к стене. Она была двухъярусной, но на втором этаже моей кровати скучают мой детские орудие пыт… игрушки. Ну, там всякие лего, динозавры, барби без груди… и я не смотрю на их изуродованные лица по ночам, наслаждаясь как какой-нибудь тонкий ценитель-маньяк! Ну, совсем капельку… Мой шкаф был довольно обширен, целая маленькая комнатка. Зачем она мне? Я сама не знаю. Тут, кажется, девушки хранят кучу своих нарядов и платьев. Однако, мой шкаф хранит лишь три вешалки и четыре коробки с обуви. Четыре с половины, ибо в одной из них, куда-то подевалась вторая туфелька. Агата часто меня и Адору наряжала в свои старые платья, умиляясь, какие мы милые в них. Эх, были времена. Эта милая чёрная юбка уже еле сдерживала мои бёдра, уж не сильно я растолстела за этот год? Хотя то, что моя чёрная блузка не смогла застегнуться на уровне груди, отдавала приятным чувством гордости. Бабушка гордилась бы мной. Уже вижу её полупрозрачную тень в зеркале, которая кладет свою старческую руку на мое плечо от распирающей её гордости. Ох, я сейчас расплачусь… Все же, как-то застегнув эту чёртову блузку, я спустилась вниз и увидела брата в смокинге, хмуро пытавшийся завязать галстук перед зеркалом. — Диос мио, тебе уже двадцать, а ты не знаешь как завязывать простые узлы? — Прыснула я ироничным смехом. — Ты знаешь, что я бросил попытки завязывать, когда мне пытались это навязать. — Да, брат был таким человеком. Ему не нравилось, что ему что-то навязывали. Иногда это казалось баранством, ибо мы пытались его научить действительно полезным вещам. Но лучше ему дать всё сделать самому. — И мы так и не решили проблему с запахом моего чудного вейпа. — Да брось, братец. Батька и мамка не будут реагировать на это, чисто из вежливости, которую им навязали их родители. — С таким отношением, мы бы вообще могли ничего тут не убирать, так что… — Из под стола он достал опрыскиватель. — Прости. О, нет! Я ненавижу запах этого дерьма! Мой нюх превосходит их, это иногда полезно, а иногда — пытки! Спасите! Прозвучал стук в дверь. «Алехандро Фернандес — твой приемный отец. Он тот, кто разрешал тебе творить разную ахинею, но иногда эта ахинея выходила из-под контроля и все кончалось наказанием от мамы. Смотря на него со стороны, можно подумать, что это очень молчаливый и меланхоличный мужик. Его постоянная кирпичная рожа тому подтверждение. Ты очень любишь его, но в то же время, ненавидишь всей душой. А точнее того, кем он становится, когда пьяный. Сколько же ты намучилась и опозорилась с его выходками? Нет такой цифры. После смерти дяди Альфонсо, он начал ещё сильнее пить. Но когда-то, он был примером для многих отцов. Тот, кто готов сделать всё, ради семьи. Как никак, глава семьи! Настоящий мужчина… ты скучаешь по тем временам, когда вы все были вместе и ваши посиделки до ночи казались бесконечны. Хорошая семья — это дар? Вопрос, мучающий тебя всю жизнь.» Первый зашел он. Сорокалетний мужик с щетиной. Немного пухленький и облысевший, даже седина начала появляться. Одетый в рубашку и джинсы, которые достались ему от дедушки. Как любые мексиканцы, мы встретили его с объятиями и поцелуями в щеки. От его чмоканья в щеку щекотно покалывало от щетины. «Мария Маргаретти — твоя приемная мама. Она та, кто запрещала тебе творить разную ахинею, что возможно, было разумным. Как любая дочь, ты видишь в ней самую прекрасную женщину в мире. Она научила тебе справляться с такими опасными чудищами, как: плитка, стиральная машинка и пьяный папа. Как любая разумная женщина, она подала на развод, не терпя пьяное чудище. С тех пор, оба пытаются поделить тебя и Антонио, разве не чудо? Не успела ты ничего узнать, как тебя уже делят родители. Сейчас ты хихикнула себе под нос и матернулась, ибо не хочешь, чтобы маты в книге увидела мама и ты сейчас зачеркнешь этот текст. Твоя мама очень добрая и терпеливая, это определенно даёт ей плюс. Казалось, что она и Агата были двумя каплями воды. Видимо, сестра с неё и брала пример. Но дни, когда ты училась у неё мастерству плести свои длинные непослушные волосы, прошли и теперь ты состригла свой Рапунские волосы, ибо принц так и не явился.» Женщина, лет тридцати, зашла после папы, наряженная в прекрасное тёмно-изумрудное платье. Тоже пухлая, после множество родов, но все же, самая красивая в моих глазах. А доброта тоже большая. Ибо она только что завязала брату галстук сама, считая это милым проявлением ребячества брата. Мне же подарила коробку конфет, от которых, я конечно же, пыталась вежливо отказаться, но все же забирая с её рук, чуть ли не отрывая пальцы — обожаю шоколад. — Эээээ! Хорошо у вас дома! — Улыбнулась мама, посмотрев на всю обстановку. — Да, мы стараемся всё здесь держать в чистоте. Давайте пройдём на кухню? — Родители согласились и поспешили к кухне. — Я хочу вновь навести тут беспорядок, так что завтра устрою тут вечеринку и ты переночуешь у своей подруги. — Шепнул мне на ухо брат. Я с этим легко согласилась — не люблю шум и большие толпы. Была ночь на дворе, поэтому мы прекрасно проводили время, рассказывая о новостях, которые произошли за все время. На минуту мне показалось, что хорошие времена вернулись. Неполным составом, но мы казались самой счастливой семьей в мире. Уверенна, братья и сестра улыбаются на небесах… но время - шлюха, которая оставляет прощальную записку на двери холодильника. Проклятье имеет свойство проявляться в самый неудобный моменты. — Давайте же выпьем! — Отец, достав из украшенного бантиком пакета, ставит на стол бутылку пиву. — Вы оба уже взрослые, да и меня учили пить в пять лет. Моя задница была прицеплена к стулу и потихоньку, спина начала сгибаться, позволяя лицо уткнуться в свои ладони. Как же я презираю это… — Так, — Антонио начала все мирно, вставая со стола и хлопнув по столу. — Давайте признаем, что дом мой. И значит, я тут главный. Это условность наших традиции. И раз вы мои гости, то должны уважать желания хозяина дома. Поэтому пожалуйста, папочка, убери это видоизмененный крысиный яд и проведем эту ночь, как семья, а не как кучка долбоёбов. — Антонио! Как ты разговариваешь с отцом?! — Возмутилась мать. — Я удивлён, что ты его защищаешь! — После этого, я мало чего слушала. Сейчас мне хотелось вырвать себе барабанные перепонки. Опять ссора. Даже до экскурсии по дому не дошли. С каждым годом, все становится только хуже и хуже… Я выглянула через расщелины своих пальцев и глянула на тех, кого называю «семьёй». — Из-за тебя у меня нет братьев и сестер! — Уже переходил на крик брат. — Я твой отец, как ты смеешь?! — Отец, уже не терпя этого, встал со стула. — А я твой сын, представляешь?! Но мне кажется, что ты этого не помнишь! Пиво память отшибло! — Я буду пить столько, сколько мне влезет, и ты должен принимать меня таким, какой я есть! — О, уже тарелки полетели. Уверена, брат их готовил с ядом, дабы отравить его, вот только папа не успел испробовать блюдо. — Это мой дом, вбей это в свою пустую башку и выброси пиво! Я встала со стула и поползла к выходу. Но меня остановила крепкая хватка матери. — Стой! Ты куда? Помоги их разнять! — Я закатила глаза и вырвала руку с хватки мамы. Взяв с вешалки джинсовую куртку брата, открываю дверь, дабы свалить с этого дурдома. — ПИЗДУЙ НАХУЙ С МОЕГО ДОМА, ЧМО ЛЫСОЕ! — Символично, но под этим криком я хлопнула дверью и вышла на улицу. Брат имел машину и иногда давал её поводить, правда, без подколов. Но сейчас, он был бы не против уехать со мной. Накинув джинсовку брата, я достала оттуда же ключи и завела машину. Уезжая, я уже еле сдерживала слезы. Водить меня научил папа, лет в двенадцать. Он даже хотел подарить мне свою старую машину, но она сломалась и её продали на запчасти. Но сейчас настоящее… «Время — штука странная. Её можно было бы приписать к тем шлюхам, которые уходит из семьи, оставив прощальную записку на двери холодильника. Она дает каждому, да так дает, что в неё потом влюбляешься, и та, намеренно уходит. И так всегда. Время идет вперед, наплевав на всех нас. За ней неотрывно идет вторая шлюха — Перемены. Время не любит пачкать руки, поэтому, за неё это делают Перемены. Перемены бьет сильно и несчадно. От её правого хука невозможно выжить, а если выживешь, то навсегда останешься инвалидом с черепной травмой. Может, это Злость, в которой тебе некого винить за все муки и боль, или жалкая Слабость, которая оправдывается от своих проигрышах. Правда в том, что оба одинаковы. Лишь одно в твоей голове — тупая дурочка, у которой нет друзей, которые она может высказаться по поводу своих проблем, вот и пишет в свой не менее тупой дневник…» — Тупое клише, — Пнув маленький камушек на моем пути, я продолжала бормотать себе под нос. — Со своей тупой жизнью. — Ехать, куда глаза глядят, было плохой идеей. Теперь я похожа на глупого подростка с переходным периодом. Машина заглохла, как оказалось, в ней не было достаточно бензина, чтобы с разгона скинуть с обрыва. Но возвращаться обратно домой не вариант, уж точно. Поэтому, я гуляю по чаще леса. Моя дорога остановилась у обрыва. Это был крутой спуск с куча скалами, и возможно, со змеями и прочими ядовитыми тварями, которые не против мной полакомиться. Краткий миг боли и все наконец пройдет, разве не круто? — Хочешь умереть после того, как флиртовала со мной? — Послышалось сзади знакомый голос. Кинув взгляд через плечо, я увидела Анну, сидящую на ветке дуба, запрокинув ногу на ногу. — Как насчет прекрасной прогулки под лунным светом? — Её клыкастая ухмылка ни на шутку меня испугало. Какие у этой бестии тараканы в голове?