Когда из яви сочатся сны, Когда меняется фаза луны, Я выхожу из тени стены Веселый и злой. Когда зеленым глаза горят, А зеркала источают яд, Я десять улиц составлю в ряд, Идя за тобой!
Роше не мог спокойно спать — закрывая глаза, темерец видел безумный блеск изумрудного глаза и ехидный, ядовитый оскал, так странно выглядящий на точеном эльфском лице, пусть правая его сторона и была изуродована. Закрывая глаза, Роше видел Иорвета, что скалился в молчаливом обещании долгой муки.Ты спишь и видишь меня во сне, Я для тебя — лишь тень на стене, Сколь неразумно тебе и мне Не верить в силу дорог! Когда я умер, ты был так рад, Ты думал, я не вернусь назад — Но я пробрался однажды в щель между строк, И я взломал этот мир как ржавый замок: Я никогда не любил ворожить — Но иначе не мог!
Роше чувствует, как постепенно, одна за одной ускользают нити его рассудка, некогда чистого и прочного, словно крепость. Ему, словно безумному, испуганному старцу, в каждом тёмном углу, в каждой тени мерещится такой знакомый силуэт. В каждом постороннем звуке — шёпот, тихий смех, хрипловатый голос. Голос мёртвого эльфа. А если закрыть глаза — вспыхивает образ шеи, обвитой крепкой верёвкой поверх выбитой на коже лозы. И снова — взгляд, снова оскал, раз за разом все тяжелее вновь поднимать веки. Иорвет мёртв — Вернон ведь сам его вешал. Иорвет преследует его даже из-за гробовой доски — хотя какой там гроб, тело ведь наверняка просто оставили на съедение трупоедам да хищникам.Тебя оставив вспоминать, Как ты меня сжигал и вешал, Дитя Анэма умирало, смеясь… А я вернусь к тебе сказать: «Ты предо мной изрядно грешен — Так искупи хотя бы малую часть!»
Чертов остроухий ублюдок всегда возвращается. Сколько ни убивай — всегда приходит снова, ухмыляется с издевкой, с насмешкой, говорит что-то, что Роше давно привык не слушать. А стоило бы. Незнающие считают, что Иорвет просто до жопы живучий эльф. Раз за разом сбегает, никак не желая подохнуть с концами. Только немногие знают — это не так. Скоя’таэль умирает — и возвращается, снова и снова, с одним и тем же обликом. Он умирал в Дракенборге, путёвку в который организовал ему сам Вернон. Он умирал в лесах от голода и холода, воином погибал в боях, болтался висельником на ветру. Испускал последний вздох на пыточном столе, на дыбе, был посажен на кол, сожжен не раз и не два. Смеялся над смертью, и хриплый смех скорее напоминал тяжелое карканье ворона. И только сейчас не вернулся. А если и сумел, то не так, как раньше — человек кожей чувствует холодный взгляд из темного угла, и волосы от этого встают дыбом.Ты спишь и видишь меня во сне, Я для тебя — лишь тень на стене, Я прячусь в воздухе и в луне, Лечу как тонкий листок! И мне нисколько тебя не жаль — В моей крови закипает сталь, В моей душе скалят зубы страсть и порок, И боль танцует стаей пестрых сорок, Я никогда не любил воскресать — Но иначе не мог!
Конечно, в тёмных углах никого нет — лишь об черепную коробку изнутри бьётся, отражаясь эхом, словно от сводов эльфских развалин, чужой тихий смешок. Некогда надёжный, крепкий воин медленно сходит с ума, утопая в агонии собственного разума. У Роше паранойя, у Роше — тёмные круги под глазами, маска усталости и испуганные карие глаза, каких не видел прежде никто. Роше научился спать, не задувая свеч, или же не спать вовсе. Свет даёт хрупкое ощущение безопасности, но даже сама свеча отбрасывает тень, а в ней, в темноте закрытых век видятся стертые в кровь верёвками тонкие эльфские запястья, кровь на лице и теле, отвратительные рваные раны, сочащиеся все той же вездесущей кровью, сукровицей и гноем. И пустая глазница Иорветова шрама смеётся сросшимися веками, заставляя покрываться липким холодным потом. Иорвет не вернулся как обычно, но остался живым в чужом усталом сознании. Что не забыто — то живо, и это всегда было надёжной лазейкой. Невозможно забыть то, что заставляют помнить.Когда останемся мы вдвоем, В меня не верить — спасенье твое, Но на два голоса мы пропоем Отходную тебе. Узнай меня по сиянью глаз — Ведь ты меня убивал не раз, Но только время вновь сводит нас В моей ворожбе! Опавших листьев карнавал — Улыба шпаги так небрежна — Дитя Анэма не прощает обид! Ты в западню мою попал — Твоя расплата неизбежна: Ты знаешь это — значит, будешь убит!
Иорвет — личное проклятие Вернона Роше. И слабое человеческое сознание легко разбивается на тысячу зеркальных осколков под его давлением, а эльф, словно злой ребенок, играется с кусочками, вертит их в руках, скалится собственному отражению, поглаживая подушечками жёстких, но изящных пальцев сколы. Жаль, такой осколок нельзя вонзить чертовому dh'oine в шею, чтобы понаблюдать, как тот задыхается, захлебывается собственной кровью. Ведь их тела — такие слабые и недолговечные.Ты спишь и видишь меня во сне, Я для тебя — лишь тень на стене, Настало время выйти вовне — Так выходи за порог! Убив меня много сотен раз, От смерти ты не уйдешь сейчас, Ведь ты от злобы устал и от страха продрог, И я тебе преподам твой последний урок: Я никогда не любил убивать — Но иначе не мог!
Иорвет больше не может коснуться реальности — но ему и не нужно. Он смотрит из темной поверхности старого зеркала на изломанного человека без жалости, смеётся, наблюдая, как бедный Роше сам покрывает руки сочащимися алым порезами и как окончательно затухает живой огонь в тёмных глазах. Человек хотел уйти от своего проклятия, но, умерев, лишь обрек себя на вечность в его власти. В конце концов, это случилось бы в любом случае — ведь никто не в силах уйти от наказания за убийство собственного Предназначения.Особенно тогда, когда твое Предназначение не умеет прощать.