В воздухе кружились снежинки разных форм и размеров: все такие непохожие друг на друга, они одинаково ложились на землю, образуя белый покров, слегка хрустящий под зимними ботинками с меховой подкладкой. Покрепче перехватив сумку с продуктами и шмыгнув носом, Сон Вэнди натянула шарф до подбородка и уткнулась в него. Кругом пахло морозом и ожиданием праздника — сочельник всего через несколько дней, из придорожных кафе пахло имбирём и сливочным пивом, дети украшали придомные территории и, заливая улицу воистину звенящим смехом, включали гирлянды, которые переливались всеми цветами радуги. В их глазах стоял восторг; кажется, будто они впервые празднуют Рождество, впервые наряжают ёлку и ждут свои первые подарки, но нет. На вид им было лет восемь-девять, все одинаково закутанные в тёплые вещи, но разные, как снежинки, опадающие на длинные ребячьи ресницы.
Вэнди вновь шмыгнула носом. Ступив на тонкую полоску льда, она слегка скользнула по ней вперёд: с детства так делала, как только центральные улицы Уистлера, что располагался в лесу у подножья гор в Канаде, заметались снегом и леденели. По левую руку мимо прошла мама с дочкой, говорящей, что обязательно нужно написать письмо Санте, а то она из-за мальчика по соседству никак не может сконцентрироваться. Мама улыбнулась — у её малышки было хорошее настроение впервые за несколько дней, и даже подмигнула мимо проходящей Вэн, которая растерянно уставилась на пакет с карамельными тросточками в руках девочки. Надо бы тоже таких купить, племянников порадовать.
Сегодняшний день пах лёгким морозцем на волосах: едва уловимо, приятно. Он рисовал на щеках людей узоры цвета свежих ягод рябины, которыми будут питаться свиристели зимой. Суровые рабочие, глубоко уставшие за день, не обращали внимания на зимние красоты: для них солнце было серым, едва появившимся из-за облаков, а воздух, вылетающий из рта — белым и загораживающим от других людей, таких же раздражённых, как и они сами. Транспортом почему-то не пользовались, поэтому будто каждую минуту заходили в тёплое кафе, смеялись вместе с официантками, которые поправляли форменные передники, и просили стакан горячего молока, разливающегося в желудке теплом.
Засигналила машина — Вэнди чуть ли не упала, всё же поскользнувшись. Обернулась, заметив красный бампер, остановившийся в метре от неё, подняла взгляд на фары, капот, а потом и на лобовое стекло. Лица водителя не было видно в салоне — молодой парень высунулся до плеч в окно, выдыхая сгусток белого пара. Его лицо было маленьким, глаза хитрыми, будто кошачьи, но Сон прочитала по губам его призыв. Спустя пару секунд девушка вспомнила и водителя — да, именно фотографию этого парня она заприметила на доске почёта старшей школы города, где говорилось, что Джонни Со, или, на корейский манер, Со Ёнхо, является весьма амбициозным парнем, увлекающимся фигурным катанием. Ему порочили место в сборной страны, но парень то ли смущался, то ли не хотел покидать уютный городок у подножья гор. А как же любимые кафе, где делают самые вкусные рождественские пряники? А как же тот самый каток глубоко в лесу, построенный для туристов, к которому прирос не только коньками, но и душой? Джонни не был к этому готов.
Зато был готов к встрече с обворожительной девушкой, которая жила на соседнем участке.
— Вэнди, забирайся! — махнул левой рукой в белой варежке, и Сон улыбнулась, кивая. Схватившись за ручку дверцы озябшими пальцами, она рванула её на себя и быстрее залезла в пропахший одеколоном парня салон. Сам молодой человек закрыл окно, повернувшись к соседке, и улыбнулся. — Ну что, ждёшь Рождество?
— Конечно же, — голос у девушки был приятным, внушающим доверие, и её никто не боялся. Даже ученики, которым она преподавала рисование, лишь наслаждались слегка певучей манерой учительницы говорить. — С кем проведёшь праздник?
Они были не настолько близки, чтобы спрашивать друг друга о проблемах, но, в принципе, хорошо знали друг друга — корейцы в маленьком городке держались практически все вместе, порой выезжая в более большой город к коммуне. Они заговорили о празднике — будут поддерживать эту тему разговора. Вэнди знала, что Джонни задаст встречный вопрос с таким же содержанием — с кем она отметит праздник. А вот не знает. Сын Хе, старшая сестра, вместе с мужем и детьми уезжает на курорт, где они разопьют сок и откроют подарки, к родителям уже в двадцать пять лет не хочется идти праздновать, а с канадскими учителями-коллегами страшно: хоть толерантность процветала, Вэнди всё равно настороженно относилась к людям.
— На пока только знаю, что компанию мне будет составлять бутылка хорошего шотландского скотча и наряженная ёлка, — водитель был обворожительным и цену себе знал — среди вышеупомянутой коммуны корейцев он был самым широкоплечим и самым сговорчивым с канадцами. — А ты?
— С котом и бутылкой шампанского, — врала, ведь никакого кота не было. Да вроде и пить не планировала, художники — люди с летящей музой, и её можно очень легко потерять.
Джонни знал, что никакого кота у соседки не было, но из вежливости всё равно кивнул, улыбаясь. До дома оставалось ехать мало — вот, уже показался зелёный забор его участка, который скрывал за собой обычный маленький домик, в зимнее время напоминающий пряничный. Так и хотелось порой тронуть языком снежную глазурь, насладиться вкусом и улыбаться. По соседству же располагался немного другой дом — чуть больше, с балконом на втором этаже. Зачем такой большой дом для одной учительницы — никто не знал, но в по крайней мере двух помещениях на первом этаже были мастерские. Места требовалось много для мольбертов, макетов и прочего, что требовало пространства, даже были специальные тумбы и подставки для натуры.
— Мы приехали, — зелёные ворота показались перед глазами, и Вэнди с благодарностью улыбнулась своему водителю. Не каждый день они пересекаются, но если их пути совпадают — идут или едут вместе, разговаривают. Джонни даже пару раз звал девушку к себе на чай, но та отказывалась, говоря, что они не особо близки для такого. Правда, чувствовала, что ещё пара таких встреч — и точно если не сама к нему согласится прийти, то позовёт к себе.
— Спасибо, что подвёз, — тёплая улыбка озарила лицо, и Вэнди слегка поклонилась. Даже будучи этнической кореянкой, с таким же корейцем она будет соблюдать приличия. Пусть он даже чуть младше.
Тот день заканчивался относительно спокойно — поднимались конспекты уроков, которые были напечатаны на компьютер, подготавливались краски для урока у средней школы. Поправив очки в тонкой оправе и заплетя в высокий хвост высветленные волосы, Сынван принялась печатать на компьютере некоторые раздаточные материалы, которые можно было бы скачать из интернета, но она лёгких путей никогда не искала — всё делала сама. Отвлеклась она лишь один раз за вечер — конечно же, кто не среагирует, если в окно второго этажа, рядом с которым она сидела, попадёт чей-то меткий снежок. Девушка сразу же подскочила, уронив на пол органайзер с разными ручками, и выглянула в окно.
Хоть и было холодно, окно раскрылось нараспашку, и красное от злости лицо девушки уже собиралось отчитать детвору, как она увидела Джонни. Что он делал в её дворе, оставалось загадкой. На его руках были перчатки, с которых он стряхивал белый снег, нос скрывался за тёплым шарфом, которого в машине у него не было. На русых волосах осели снежинки, которые парень время от времени стряхивал, качая головой. Однако девушке в окне хотелось знать, что этот молодой человек делает на её участке в то время, в которое она собиралась поужинать лёгкими круассанами с джемом и арахисовой пастой.
Ну не гнать же соседа.
— Вэнди, выходи, — чуть сложив ладони рупором, произнёс Джонни. Ветер подул в окно, принеся с собой его слова, и Сон кивнула на крыльцо, мол, подойди, я сейчас ненадолго выйду.
Запахнувшись в тёплый платок, который мог служить пледом, Сынван всунула ноги в тапочки и устало пошаркала вниз, на первый этаж. Надо бы предложить гостю глинтвейна, а то явно давно на морозе стоял, щёки покраснели, а ногами он притопывал от холода. Входную дверь открыла быстро, впустив в свою обитель зимний ветер и Джонни, который принялся стряхивать с ботинок и волос снег. Надо же, опять придётся вытирать лужу.
— Прости, что так неожиданно, просто у меня отключили воду и я хотел спросить, не отключили ли у тебя тоже, — сбивчиво объяснил Со, на ходу стягивая с лица шарф. Его губы немного подрагивали, было видно, что он замёрз. Кажется, глинтвейн тут действительно бы не помешал. А ещё плотный ужин вместо круассанов.
Чёрт, лёгкий ужин отменяется, пора делать жаркое.
— Сейчас посмотрю, пойдём, — Вэнди невесомо махнула компаньону в сторону кухоньки рядом с мастерской и плывучей походкой последовала по коридору. Джонни пошёл вслед за ней.
Так непривычно было слышать за собой чьи-то шаги. Когда в последний раз какой-либо человек был дома у художницы? Давно не было гостей. Давно она никого не принимала у себя, хоть, в принципе, не была против — заварит вкусный фруктовый чай, согревающий нутро, если это лето, то можно выйти на заднюю террасу и смотреть на лес, такой большой, манящий, но одновременно и опасный, ведь он таил в себе множество диких зверей, которых так хотелось нарисовать, и секретов.
Из крана тонкой грязной струйкой лилась вода. Видимо, недавно включили. Джонни наклонился над раковиной, слегка касаясь рукой тела Вэнди. Хмыкнув, он слегка растрепал светлую чёлку, а девушка вздрогнула и хрипло выдохнула. Она не рисовала людей, нет, никогда, но эти руки с выпирающими венами, эти тонкие нежные пальцы хотелось зарисовать. А потом прорисовывать складки рукавов тёмной кофты, переходя к широким плечам и крепкой груди. Снова выдохнула, пытаясь спрятать волнение за маской спокойствия.
Её тянули к себе люди. Вэнди их боялась в какой-то мере — они принесли ей много боли в своё время, много разочарований, и доверие к ним всем восстанавливалось с трудом. В школе с учениками было легче: они слушают её, делают, как она скажет, исправляют, если что сделано неправильно. Но корейская коммуна не примет Вэнди к себе обратно, не исправит собственные ошибки. Поэтому она живёт буквально на окраине, около леса, в котором волки выли и олени рогами ветки задевали, а рядом Джонни.
Такой же изгнанник, не оправдавший надежд коммуны.
— Не хочешь глинтвейна? — голос чуть не сорвался, но девушка вовремя взяла себя в руки. Она готова была сгореть дотла и восстать из пепла, как феникс, когда Джонни посмотрел на неё. Да, блондинка испугалась. Нет, лица не потеряла. — Я как раз купила новую смесь, хотела попробовать сделать…
— А потом мы пойдём, — Со кинул взгляд на часы, висящие на кухонной стене, — семь вечера, за окном темень, лёгкие снежинки ложились покрывалом на землю. Приятное спокойствие окутало его, и когда включился свет, Джонни сощурил глаза, наблюдая за Вэнди, которая аккуратно придерживала чуть дрожащими пальчиками тёплый платок. Она выглядела донельзя хрупкой, донельзя милой. И не скажешь, что эта девушка старше, что она преподаёт в школе. — Ты ведь умеешь кататься на коньках?
— Не особо хорошо, — смущённо произнесла старшая, опуская глаза. Она достала из ящика смесь, из тёмного уголка красное вино и принялась готовить.
Спустя некоторое время в тишине, полностью обуявшей просторную кухню с тикающими часами, оба сидели рядом и попивали согревающий напиток. Они не стремились разрушать тишь — нет, совсем не то настроение. Запах корицы окутывал сознание, не хватало только карамельных тросточек и мандаринов. А ещё украшений в доме Вэнди. В нём было пусто: привычные для многих канадцев, да что уж греха таить, для многих людей по всему миру разноцветных огоньков гирлянд не было. Ёлка, такое ощущение, с отражающими свет стеклянными шариками и шуршащей мишурой будто вообще никогда не появлялась здесь. До сочельника и Рождества всего ничего, а Вэнди… не готова?
Отставив кружку с весёлым пожеланием удачи, которую Вэнди как-то раз выиграла на своеобразной ярмарке в школе, Джонни поднялся со стула, вглядываясь в наполненные ленным спокойствием глаза учительницы. Она выглядела так по-домашнему, так уютно, что Со восхитился ею. Не каждой девушке это удавалось.
— А теперь пойдём, хочу показать тебе своё тайное место.
Сынван пришлось подняться к себе наверх и сменить домашнюю одежду, которая была не приспособлена к вечерним прогулкам на морозе. Вместо леггинсов и удлинённого свитера вместе с тёплыми носками на девушке вскоре были надеты утеплённые джинсы и кофта, в которой бы она не пропотела. Джонни верно ожидал её внизу, накинув на себя куртку. Ждал Вэнди, пока она завяжет шнурки на ботинках и будет готова проследовать за ним.
— Не боишься? — Джонни слегка пихнул девушку локтем, улыбаясь, — та смутилась, немного улыбнулась. Не боялась, даже немного доверяла. Без доверия бы точно не пошла следом. — Слышала же, что, если пройти чуть дальше в лес, можно найти хороший каток? Я там время от времени катаюсь, только уже не профессионально, как в школьные годы, а так, порой для себя, порой подрабатывая инструктором.
— А какая у тебя основная работа? — любопытство было не сдержать, и Сон, уже поскальзываясь, пыталась сохранить и свой интерес в тайне, и равновесие. Джонни, увидев попытки девушки удержаться на ногах, подал ей локоть. Пальцы в кожаной перчатке аккуратно легли на сгиб локтя, и Вэнди успокоилась.
— В магазине работаю кассиром, хотя по неоконченнному образованию я фармацевт, — произнёс Со. — Жалею, что бросил университет, коммуна разозлилась сильно. Сказали, что я не добьюсь в жизни ничего, если буду бросать всё на полпути. Но, в любом случае, сейчас я рад. Действительно рад, что работаю на стабильном месте, со стабильным заработком.
Лес, со всех сторон окружающий парочку, сохранял тишину. Он был прекрасен — величественный, хранящий в себе тайны, и даже снег, покрывающий деревья и землю и хрустящий под ногами, способствовал этой атмосфере. Красные ягоды рябины алели на ветках, парочка свиристелей, немного вспуганных, клевали их. Вэнди засмотрелась на красочных зимних птиц: она их видела и раньше, когда выходила на задний двор, но они разлетались сразу же. Здесь же птицы не упорхнули, завидев человека, они будто знали, что люди здесь — гости, а звери, птицы — хозяева.
Совсем скоро они вышли к горке, с которой требовалось спуститься, — каток находился немного в низине, был опрятным и чистым. В столь позднее время никто не катался на коньках, зато всё пространство было залито мягким жёлтым светом фонарей. Из людей был только человек за кассой, выдающий арендованные коньки, — к этому человеку пара и направилась, чтобы заплатить за час посещения. Джонни считал, что часа будет достаточно. Вэнди же хотела всунуть деньги за второй час в кассу, но не получилось — Со не позволил.
Они медленно завязывали шнуровку на коньках, ведь Сынван до этого ни разу не каталась на льду, боясь упасть. Всем нам знакомы страхи, и у девушки был страх упасть, и тогда её руки попадут под лезвие. Конечно же, в каком-то смысле глупый страх, но именно из-за него Сон не выходила, когда её звали кататься на коньках. Джонни первый, кто вытянул её на лёд, крепко держа за озябшие в вязаных варежках ладони, первый, кто поддержал, когда Вэнди могла упасть. Первый, кто прижал её к бортику, смеясь и выдыхая белый пар из рта. Снежинки оседали на его волосах и ресницах, и девушка пару раз сглотнула, чтобы не поднять руку и, сняв перчатку, не стряхнуть их с волос. Хотя, вряд ли она дотянется до его головы — слишком уж высокий.
Целый час, когда девушка, падая и поднимаясь вновь, каталась на коньках буквально с мастером своего дела, пролетел незаметно. Джонни устал точно так же, как и она. Оба не могли нормально развязать шнурки, немного задыхались, шутили, а потом быстро надели ботинки и отнесли коньки мужчине за кассой. Канадец, приняв обувь, долго наблюдал за парочкой, у которой раскраснелись щёки от долгого пребывания на морозе. Как только они скрылись из виду, мужчина вздохнул — не первый раз видел парочки, приходящие под покровом ночи на каток. Эти азиаты даже уходили так же — парень осторожно подал девушке локоть, она за него схватилась, потупив глазки.
Кажется, эта девушка — Вэнди Сон, учительница, у которой учится его дочка. Но ладно, пора закрывать каток.
Лес был прекрасен. Освещённая маленькими фонариками дорога будто вела к чему-то волшебному, деревья качались по велению ветра, который игрался в кронах, создавая прекрасную музыку, которой хотелось ещё долго-долго упиваться, будто прекрасным горячим напитком в холодное, как зима, время года. Вэнди улыбалась — настолько счастливой себя чувствовала, настолько уставшей, что эта усталость приятно покалывала тело. Она знала, Джонни не утомился, ему привычны такие нагрузки, но ей, новичку, целый час на катке показался тяжёлой вечностью, которую она выдержала.
— Я надеюсь, ты не простынешь, — раздался спокойный голос Джонни. — Ты дышишь неправильно, у тебя одышка.
— Ну… я впервые была на коньках, — смущённо потупила взор учительница. Некоторое время они шли молча — кругом пахло соснами и приближающимся Рождеством. Завтра надо рано встать, чтобы прийти в школу, но кажется, сегодняшней ночью она не поспит нормально — с такими приключениями только улыбаться до ушей и застенчиво прикрываться одеялом до носа. — Джонни, — язык немного прищёлкнул, потому что замёрз, и Вэнди прикрыла рот перчаткой, — скажи, а почему ты не воспользовался шансом уехать отсюда и стать частью сборной?
Джонни не торопился отвечать на вопрос. Видимо, обдумывал. Остановившись на дорожке, парень слегка нагнулся к девушке, всматриваясь в её карие глаза, наполненные теплом, и улыбнулся. Смело, не робко. Он же мужчина, а они должны искоренить в себе такую черту, как робость.
— Я потом покажу, хорошо? — даже не «расскажу», а именно «покажу», будто из-за чего-то материального, не из-за простого желания не покидать город никогда. Признать честно — Джонни нравился Уистлер с его немного сонной деревенской жизнью, с запахом сосен в лесу, расположенном за домом. Нравилось Рождество с его праздничной суматохой, карамельными тросточками и поцелуями под омелой. Нравилась Пасха, когда он ходил в церковь и наслаждался простым общением с Богом. Нравилось лето, нравились все времена года.
А также ему нравилась девушка по соседству, которая ему нуна. Девушка, что сейчас стояла напротив и хлопала ресницами. Он помнил тот миг, когда влюбился — из его окна на втором этаже можно, если постараться, увидеть окно в одну из её мастерских. Именно там он увидел девушку с заколотыми наверх волосами, в растянутой майке и домашних шортиках, которая рисовала тушью, повторяя какие-то японские ущелья, что были выведены небольшим проектором на стену комнаты. Он помнил, с какой любовью она чуть дула на холст (или как называется то, на чём художники рисуют?), дожидаясь, пока подсохнет тушь. Она потом оставила своё дело, конечно же, ушла, выключив свет, но Со помнил те моменты: её подрагивающие руки, тонкую кисть, которая уверенно рисовала стволы деревьев. Запомнил навсегда и не смог забыть.
— А ты рисуешь людей? — вопрос соткался из слов сам собой, и Со увидел, что девушка вздрогнула. Явно не такого вопроса ожидала, если ожидала вопросов вообще.
— Нет, — Вэнди отвела взгляд, а потом потянула парня по дорожке, стараясь не смотреть на своего спутника. — Потом расскажу.
Потом — так потом.
А вот этой ночью Вэнди действительно не могла заснуть.
* * *
— Спасибо за покупку, приходите ещё, — Джонни с утра всегда был бодр, даже странно, поэтому практически единственный приходил на утреннюю смену. Покупатели сонные, мало чего соображающие, словно мухи, которые ползали по стёклам. Очередь шла медленно, и вот перед глазами парня показалось сонное знакомое лицо, обрамлённое светлыми короткими волосами, и Со не смог сдержать улыбки. — Вэнди-нуна, проснись и пой, тебе ещё детей учить!
— Угу, — её глаза были красными, а щека испачкана в жёлтой краске. Джонни знал, видел, что был включён свет в мастерской, но не ведал, чем там занималась старшая. Видимо, рисовала, но что именно — секрет, тайна за семью замками. — И тебе доброе утро.
Пробив самые обычные шоколадные конфеты, Со взял деньги, вручил сдачу и чек. Ему хотелось подольше побыть с Вэнди, вот так, когда она такая милая, сонная, с краской на щеке. Он бы и дальше улыбался вслед ей, девушке, что разворачивала конфеты, совала в рот, а обёртки от них складывала в прозрачный пакет, но следующий покупатель тактично напомнил «этому азиату», что очередь ещё не кончилась. Джонни вздохнул. Надо бы наведаться в ту самую школу, посетить старых учителей, встретить Вэнди…
Впрочем, он так и сделал. Прикупив и спрятав под курткой коробку имбирного печенья, парень после работы направился прямиком к школе. Ученики, быстро переговариваясь, натягивали шапки, выбегая из заведения, кто-то ронял сумки, разбрасывая тетради по снегу, а потом, смеясь, собирал все вещи. Класс искусства, насколько парень помнил, находился в отдельном одноэтажном здании, и там заведовали сразу несколько преподавателей: два учителя рисования и учитель по музыке. Главное было не перепутать кабинеты.
В преддверии праздника младшеклассники украсили коридоры немного аляповатыми рисунками, где изображена зима, Рождество и их атрибуты, но самым прекрасным, наверно, было другое. Внимание Джонни привлёк карандашный набросок, слегка заполненный жёлтой краской. На нём был изображён молодой человек на коньках, в котором Со без особого труда узнал себя. Да и что уж говорить, если в самом углу стояла подпись хангылью: «Сон Сынван». С ней он вчера как раз и катался на коньках. Из-за этого рисунка как раз Вэнди и не спала.
— Джонни? — девушка вышла из двери, расположенной рядом, и слегка покраснела, заметив внимание парня к её рисунку. — Прости, что прикрепила его на выставку без твоего разрешения, просто ученики… они захотели, чтобы твой портрет был здесь…
Сон отчаянно краснела и запиналась, будто действительно в чём-то провинилась. Нет, она не провинилась. Просто было немного стыдно, что Со всё же увидел этот рисунок, вымученный вчера ночью, когда она с особым старанием прорисовывала тёмные волосы, рукава на крепких руках. Помнила, как костерила себя, когда бёдра получились чересчур округлыми, прямо как у женщины, но потом подправила их. Сейчас она смущённо прикрывала ладонями щёки, а Джонни расслабленно улыбался, расстёгивая куртку, потому что стало жарко. Коробка с печеньем упала на пол, и оба молодых человека вздрогнули: Со за пять секунд мысленно отхлестал себя по щекам, потому что забыл о ней напрочь.
— А, ну… — он резко присел на корточки, вызывая неприятный хруст в суставах, и поднял коробку, — это тебе, но я думаю…
— Я сейчас оденусь, и мы пойдём, — Вэнди с раскрасневшимися щеками прошмыгнула мимо, в раздевалку для учителей. Она одевалась недолго — через пару минут девушка стояла перед парнем. — А мы… мы пойдём сегодня на каток?
Джонни улыбнулся. Неужели его страсть, увлечение с детства передалось и ей? Это приятно, очень приятно. Он готов хоть самостоятельно для Вэнди сделать коньки, наточить лезвие, подобрать самые удобные шнурки и отделать их изнутри мехом, чтобы ноги не мёрзли. А ещё ему до боли в руках хотелось обнять свою нуну, прижать к себе, а потом, завернув в тёплое одеяло, вынести на крытую террасу, чтобы она смотрела на лес вместе с ним.
Она вызывала в нём тепло, когда на улице бушевал мороз.
— Только для начала я бы хотела забежать домой и перекусить, — произнесла Вэнди, явно дожидаясь каких-то действий от парня, и тот не заставил себя долго ждать — застегнув куртку, пошёл вместе с ней к выходу, открыл дверь и выпустил на свежий воздух. Некоторые ученики, у которых уже не было уроков, резвились в снегу, теряли вязаные шапочки и перекидывались снежками. Они не видели ни учительницу, ни её спутника, а поэтому, приняв их за старшеклассников, принялись обстреливать снежками со всех сторон.
Но даже когда дети увидели, что это не старшеклассники, а взрослые, они не перестали играть, а белозубо улыбались, просили прощения и разрешения поиграть вместе с ними. Как можно отказать детям, тем более тем, которые не сделали ничего плохого? Поэтому Вэнди и Джонни были двое против пятерых — отчаянно отстреливались снежками, а потом немного трусливо сбежали со школьной территории, держась за руки. Их ничто ещё так не смешило, как обычная и невинная игра в снежки с детьми.
— Ты кушал? — в голосе была тщательно прикрытая забота, приправленная лёгким ароматом тёплой корицы. Джонни улыбнулся, прикрывая глаза, а потом покачал головой — решил соврать, так как буквально час назад ел вместе с коллегами что-то, приготовленное менеджером. Она — улыбчивая девушка, у которой не особо получаются лимонные пироги, но она с такой любовью их делает и всем суёт, что грех будет отказываться. — Хорошо, покушаем вместе.
Школа находилась в получасе ходьбы от дома учительницы — они преодолели это расстояние за пятнадцать минут, болтая о том, как прошёл рабочий день. До сочельника оставалось всего три дня, а это значило, что с сегодняшнего дня начинались каникулы, согласно внутренним положениям школы. Вэнди любила школьные каникулы, даже несмотря на то, что летом в языковые школы приезжали иностранцы. Корейцы, видя своих соотечественников в Канаде, принимались говорить по-корейски, но Сон не позволяла им этого — притворялась, что не знала этого языка, и заставляла детей говорить по-английски. Потом, правда, под конец курса, рассекречивала, что всё она понимала, но ученики редко обижались — понимали милую учительницу, кивали, а потом с тёплыми воспоминаниями в сердце расставались с ней.
Вэнди готовила недолго — да, ей вроде действительно дьявольски хотелось есть, но также ей хотелось и на каток, расположенный в лесу неподалёку. Перед парой стояли тарелки с лёгким обедом — обжаренные овощи под яичницей с беконом. Просто и сытно. Джонни ел с аппетитом — так же ела и Вэнди. Палочек, которые привычны в Южной Корее, не было в Канаде — ели вилками, разрезая белок ножом.
— Какао или чай?
Вэнди любила какао с белым ванильным зефиром, который таял во рту и оставлял сладкое послевкусие. Этот напиток, как и глинтвейн, был для неё атрибутом зимы и Рождества: тёплый, согревающий, а если в него можно было добавить немного коричного порошка или ванильного топинга, получалось нечто. Джонни, на самом деле, предпочитал кофе, но после работы его никогда не пил, а поэтому согласился на чай с долькой лимона и розмарином. Вэнди недолго его заваривала: ветка розмарина быстро дала запах, и по всей кухне расползся аромат уюта. Даже учительница была будто в каком-то уюте: после работы, в белой футболке, сером кардигане и чёрных скини она была по-своему красива. Волосы не заплетены, хоть на тонком запястье висела резинка, и они свободно струились по плечам, слегка прикрывая лицо.
Выпив чай с двумя ложками сахара, Джонни и Вэнди вновь пошли в прихожую. Смущение между ними, как было до этого, отсутствовало. Они весело смеялись над какими-то шутками, делились планами на ближайшие дни и шли рука об руку. Лес у подножья, как и вчера вечером, был прекрасен — ночью немного подморозило, поэтому ветки охватил лёд, а ягоды алели ещё пуще, будто ориентиры, куда идти. Хотелось повалиться в снег, который в данный момент был не особо мягким, как вчера, за пределами дорожки, сделать ангела, загребая снег руками и ногами, а потом отряхивать друг друга от снежинок, от воды.
Вэнди во второй раз держалась на коньках уверенней. Конечно же, она не могла повторять за Джонни финты, которые он выделывал: попросив её чуть-чуть прижаться к борту, он использовал всю поверхность катка, чтобы сделать один-единственный элемент — прыжок, технику которого Сон не успела уловить, с одним оборотом, заставивший девушку выдохнуть, а почти спящего мужчину за кассой взбодриться. Это был риттбергер, которому парня учили с детства. Конечно же, не обошлось без неприятности — колено ноги, послужившее опорной, в которой когда-то давно выскочила чашечка, мало слушалось, а поэтому отчаянно заныло, предупреждая хозяина, что с трюками, чтобы понравиться девушке, пора заканчивать. Максимум ещё один прыжок — и всё, а то ногу потом не сможет нормально поставить.
Конечно же, перемена в лице Джонни заставила слегка заволноваться Вэнди. Она, оторвавшись от бортика, неуклюже проскользнула к нему, в последний момент теряя равновесие и падая прямиком в объятия фигуриста. Сон была прижата к его тёплой груди, которая размеренно поднималась от дыхания, которое тот успел восстановить, и выдыхала вместе с ним белёсый пар.
— С тобой всё хорошо? — задала вопрос девушка шёпотом, поднимая глаза и вглядываясь в его светло-карие глаза, тёмный зрачок которых пульсировал, расширяясь. Она заметила его дискомфорт и хотела понять, что всё же произошло.
— Молодые люди, ваш час закончился! — закричал канадец, который не дал двум корейцам даже выдохнуть. Джонни принял решение закончить, потому что колено начало беспокоить с удвоенной силой. Возможно, он просто сам себя все эти года накручивал, но после этого небольшого происшествия он решил больше не увлекаться слишком серьёзно фигурным катанием. Поэтому и не уехал в своё время из Уистлера, расстроив коммуну.
Эту же историю он поведал Вэнди, когда они пришли к ней домой. Парень в это время растирал ногу, дожидаясь тёплого чая. Дождался — мало того, что кружка оказалась на столешнице перед ним, так ещё Сон опустилась рядом на колени, распаковывая белую аптечку с красным ярким крестом. Мазь, которую она использовала при растяжениях, показалась в руках, вот уже открутила крышку, как Со остановил девушку, мол, не стоит.
— Не бойся, всё скоро пройдёт, — Джонни лишь на секунду прикрыл глаза, как яркая вспышка пронзила сознание: вот он в шестнадцать лет сделал четверной прыжок и неудачно приземлился. Вот боль пронзила его колено, а потом его отвозили в больницу, делали рентген и чуть ли не в шутку говорили, что со спортом пора завязывать. А Со Ёнхо воспринял это так: на себе стоит поставить крест, не быть ему как Чха Чжун Хван. Не сможет войти в сборную после окончания школы, как он хотел.
Закатав штанину, Джонни показал большой хирургический шрам на колене, который за столько лет будто и не хотел исчезать. Делали операцию, слава богу, что парень ничего не помнил из этого. Помнил только долгий путь реабилитации и боязнь катков первое время, но как только несколько раз пришёл к психологу, всё будто ушло само собой.
— Нуна, расскажи, почему ты мне соврала, что не рисуешь людей? — вопрос был задан не случайно, ведь девушка хотела поведать эту историю. Но Вэнди стушевалась: она достаточно осторожно убрала тюбик в аптечку, а её положила на стол. Чай остался нетронутым — осторожно переплетя пальцы с пальцами Джонни, девушка заставила его встать с табуретки и повела в одну из своих мастерских.
В помещении пахло красками, которые въедались будто в каждую клеточку тела. Из окна, которое давало максимальное освещение, можно было увидеть дом Джонни, и парень покраснел, поняв, что девушка вполне могла заметить его, когда он следил за её кропотливой работой. Множество приспособлений для рисования были уложены аккуратно, последовательно, и это выдавало перфекционизм художницы. Она, подойдя к небольшому шкафу, открыла створки и принялась в нём рыться. Спустя некоторое время Сон нашла папку с файлами, отряхнула её от пыли и протянула парню.
Джонни чувствовал — её руки дрожали, будто от тремора, и поэтому заранее попросил у неё прощения — будто зарывался в какие-то тайны, которые не должен знать. Но всё же открыл альбом на середине, видя превосходно нарисованную женскую фигуру в обтягивающем белом платье. Правда, платье было бы полностью белым, если бы не красные крапинки чего-то, порой перекрывающие чёрные несмелые линии. Со не мог идентифицировать, что это — гранатовый сок или просто всплеск красок.
— Что это? — как только послышалось «Моя кровь», парень поднял полный ужаса взгляд на учительницу, которая сжала руки в кулаки. — Что, прости?..
— Моя учительница била меня по рукам, — Вэнди рвано выдохнула, а потом отобрала альбом, не давая смотреть остальные наброски, остальные картины, которые она бы показала, если бы не кровавые отпечатки от её пальцев. — Говорила, что я бездарность, а поэтому, если видела у меня в руках карандаш, пастель или уголёк, всегда принималась бить меня указкой. Шрамов не осталось, миссис Хаксли умела бить так, что была кровь, будто царапины от когтей кошки, но не оставалось ни малейшего намёка на шрамы. Я не могу преодолеть этот страх уже десять лет.
— Но ты его преодолеваешь, я же видел сегодня твой… — Вэнди обернулась. В её глазах парень заметил что-то, что просило его не вспоминать об этом рисунке, но Джонни всё равно гнул свою линию: — Я могу стать твоим натурщиком, буду гладить твои руки, когда их хватит тремор, буду делать всё, чтобы ты преодолевала этот страх. Ты — талантливая художница, Вэнди. И я не хочу, чтобы ты…
Мягкие руки обхватили, дотянувшись, лицо парня, приближая к себе, вниз. Парень затаил дыхание, будто думал, что девушка сейчас заткнёт его поцелуем, но она прислонила губы к его лбу. От его волос пахло киви, и Сон прикрыла глаза. Как только она отпустила парня, он не сделал шаг назад, нет, весьма наоборот — подошёл ближе, притянул к себе, взял за руки и прислонил тыльные стороны ладоней к губам, будто согревая их в столь холодный зимний день и даря уверенность, что больше таких ран на кистях не будет никогда.
Поцелуй за поцелуй. Хотя Джонни действительно готов был целовать именно эту девушку столько, сколько она позволит.
— Я хоть сейчас твоим натурщиком стану, — руки потянулись к свитеру, снимая его, а потом пальцы начали судорожно расстёгивать пуговицы на рубашке. Парень остановился в тот момент, когда раскрасневшаяся от смеха и смущения девушка прикрыла глаза ладонями, отворачиваясь. Её позабавил этот молодой человек, что недавно целовал её руки, а теперь буквально раздевался перед ней. — Что?
— Какой же ты глупый, — всё же не смогла преодолеть соблазна, повернулась к парню, что снял рубашку полностью. — Джонни, да что же ты творишь, холодно в мастерской, оденься!
— Нарисуй меня, тогда оденусь, — неприкрытый шантаж. — Или… ты можешь нарисовать на мне что-нибудь. Я твоё полотно, твой пластилин, делай со мной всё, что посчитаешь нужным.
Что оставалось делать Вэнди? Правильно, застегнуть на парне рубашку, впихнуть ему в руки свитер и сказать, чтобы он пришёл к ней завтра. Стыдно? Да. Не каждый раз попадаются такие вот смелые молодые люди. Ночью девушка снова не спала — на этот раз не могла выпустить из мыслей тёплые нежные губы парня, целующие её руки, а Джонни спал крепким сном, так как знал, что следующие дни всегда прекраснее предыдущих.
* * *
Вэнди, склонившись над полуобнажённым парнем, водила по его торсу тонкой кисточкой. Шея давно была красной, как спелая клубника, но руки не брал тремор. Она уже долгое время старательно вырисовывала глаз на месте под грудью, между рёбер. Джонни дышал, и тушь, коей рисовала девушка, могла растечься. Закончив прорисовывать все детали, Сон отложила кисточку.
В мастерской было непередаваемо жарко, именно поэтому светлые волосы художницы были забраны наверх в подобии пучка, а вместо тёплого свитера тело прикрывал короткий топ. По спине струился пот — не только из-за накалённого воздуха, но и от близости с полуобнажённым мужчиной, что смотрел в небольшое карманное зеркальце, изучая рисунок, который смоется, когда парень пойдёт в ванную. Но это было слишком прекрасно. Как за такое его нуну могли бить по рукам?
— Я могу ещё что-нибудь нарисовать, — выдохнула рядом девушка, поднимаясь с табурета и разминая ноги. Джонни приподнялся с небольшой кушетки, мышцы на его животе напряглись, и художница смущённо отвернулась. Кажется, она к этому ещё долго не привыкнет. Подойдя к окну, она посмотрела на снежинки, падающие с небес, — кажется, сегодня вечером обещали вьюгу, а поэтому нужно отпустить Джонни пораньше.
С момента того самого разговора, где души раскрылись друг другу, прошло два дня. Сегодня был сочельник, а завтра — прекрасное Рождество, которое Вэн и Джонни уже договорились встретить вместе. Конечно же, они завтра тоже хотели сходить на каток, так как слышали прогноз погоды, но Со сегодня будто не спешил домой, разваливаясь на кушетке вновь и шумно выдыхая. Тонкая талия девушки манила его. Открытая шея — тоже. Кажется, он захлебнулся любовью к ней так же, как в детстве полюбил фигурное катание. Она такая нежная, такая милая. Краснеющая, когда он пытался коснуться её светлых-светлых волос, поиграть с ними. Вчера Джон вообще отличился: целовал её руки будто до онемения губ, до её распухших пальцев. Вэнди позволяла себя целовать, не отворачивалась, но когда он потянулся к её губам, осторожно высвободила руку и поднесла к его рту указательный палец. Руки пусть целует, а губы…
Страшновато.
— Нарисуешь мне снежинки на животе? — в голове Джонни созрел план, оставалось только дождаться ответа Сон, которая, приподняв ногу, поправляла тёплый носок, вечно соскальзывающий с икры. Стоило уточнить, что она была в шортах. И этот вид очень уж сильно нравился парню. Такое ощущение, что Вэнди готова была к ухаживаниям, возможно, к чему-то большему, и просто отчаянно стеснялась принять все знаки внимания прямо, без краснеющих щёк и вечных запинок. Она же учитель, она не может быть такой стеснительной!
— Снежинки? — Сон резко обернулась, вскидывая взор на парня. Хотя, ей до сих пор было неловко смотреть на него, в особенности, когда в помещении жарко. А на улице, скорее всего, холодно, ветер завывает, за щёки кусает. — Ты хочешь, чтобы я тушью…
— Именно этого я и хочу.
Снова пачкала руки в туши, снова наклонялась, заправляя светлый локон за ухо. Джонни вдохнул аромат тела Вэнди, еле дождался, пока она нарисует две снежинки и отвернётся от него всем корпусом, макая тонкую кисть в тушь, и поднялся, прижимаясь животом к оголённой части женской спины. Девушка замерла, перестала на миг дышать, будто воздух вышибли, а потом, дрожа, повернула голову к парню, который с совсем недавнего времени начал её волновать. Со провёл губами по линии челюсти Вэнди, слегка прихватывая кожу на ней. Потом поцеловал в шею, спускаясь ниже — чуть к ключице, а потом за секунду отринул от неё, оставляя на открытом участке спины отпечаток нечёткой снежинки и еле чувствуемый поцелуй на коже. Вэнди обернулась. Расширила глаза, видя кошачий прищуренный взгляд и чуть смазанную на животе тушь. Покраснела, прикрывая лицо руками и смеясь с нелепости ситуации. Один из духов Рождества, снежинки, были и на ней. Но есть ли рождественское настроение?..
Вместе с парнем напротив у неё есть всё.
— Я захотел, чтобы что-то у нас было… одинаковое. И красивое, — выдохнул парень, а потом встал на ноги, накидывая на тело тёплую рубашку, но не застёгивая её. Долго думал, сказать ли следующие слова или нет. Очень долго. А потом всё же сказал: — Хотя… ты и так прекрасна, Вэнди.
Слушать его было невозможно — страшно, потому что чувствовала, что это не вся тирада. Неловко почесала запястье, до сих пор чувствуя горячий след поцелуя на шее. Хотелось прижаться к этим манящим губам, запустить руки в волосы и оплести талию ногами, соприкасаясь спиной с мягким матрацем. Вэнди боялась своих желаний — в душе завывала, как за окном, буря, которую хотелось унять. Но она, наоборот, взметала всё внутри больше, и поэтому дрожащие руки потянулись к пуговицам рубашки Джонни, застёгивая хотя бы на груди.
— Можно я останусь? — шепнул Со, чуть наклоняясь к девушке. Он нервничал. Он желал остаться рядом, а не идти в соседний двор, к себе, в пустой дом. Здесь было тепло — пахло цитрусовыми и корицей, из леса, расположенного слишком близко, пахло хвойными деревьями. Слушать слов боле не хотелось — до одури страшно, а поэтому заранее заготовленная наклейка «Don't open till Christmas» оказалась на губах Джонни, когда Вэнди нервничала, краснела, а потом всё же кивнула на просьбу остаться.
Не прогонять же молодого человека в сочельник.
Именно поэтому девушка постелила ему в одной из комнат, со смехом замечая, что наклейку он до сих пор не снял, а потому подошла, ласково обнимая, и слегка прикоснулась к ней губами. Со не предпринимал никаких действий, кроме ответных объятий, хотя внутри вулканы исходили лавой, а сердце делало несколько флипов за один раз, не давая дышать. Вэнди через секунду исчезла, растаяла из его рук, как снег на тёплом солнце, пожелав хороших снов. Ну, а Джонни снова потерялся в лабиринте собственных чувств, снова они резанули по его сердцу, как лезвие конька по льду.
И как, простите, заснуть после такого?..
* * *
— С Рождеством, — Вэнди была слишком уютной, слишком нежной, находясь в его объятиях. Она осторожно распаковывала шоколадные кексы к столу, улыбалась мило, пыталась вылезти из крепкого обхвата рук, но не получалось.
Половина блюд расставлены, остальные будут положены чуть позже. Сердца Джонни и Вэнди тянулись друг к другу. Их лица краснели при виде друг друга. Для Вэнди это было ново, не каждый день её сердце ёкало при виде парней. Джонни уже привык к этому ощущению влюблённости.
Они буквально пару минут назад вернулись с катка, разгорячённые, пропахшие льдом и лесом. Девушка уже увереннее держалась на коньках, любила наблюдать за профессионализмом
своего парня Джонни, когда он красиво скользил по льду, делая какие-то простые элементы. Он обещал кое-чему научить и Вэнди, но главное, чтобы это было безопасно — не хотелось ранить ни себя, ни девушку, которая уже перестала держаться за бортик.
Позвонили в дверь, и зашевелились оба — Джонни рванул в прихожую, дабы Сон не увидела сюрприз, который он всё же заказал ночью, лёжа в гостевой комнате, которая была напротив её комнаты. Вэнди же метнулась в мастерскую, судорожно вставая на колени и доставая из-под кушетки холст, запрятанный там совершенно недавно. Девушка сглотнула слюну, судорожно проверяя, на месте ли все ленты, не повредилась ли упаковочная бумага, и только потом пустилась на кухню, обратно, где Со уже стоял с коробкой и искал глазами девушку.
— Я бы хотел тебе кое-что подарить, нуна, — Джонни кивнул на то, что находилось в его руках, и улыбнулся. — Но сначала я бы хотелось тебе кое-что сказать, — он долго собирался. Действительно долго. Сотни раз обдумывал это по ночам, даже сегодня ночью, отклеив от губ наклейку с забавной надписью. Вроде как сказали не открывать рот до Рождества, а он открывает. — Я… влюблён в тебя. Заинтересовался, как только впервые тебя увидел, а как только заметил, что ты рисуешь, пропал. Мне всё равно на то, что ты старше меня, мне всё равно, что ты так же, как и я, отринута коммуной, потому что не пошла у них на поводу и не стала экономистом, а выучилась на учителя, как хотела. Я не знаю, можешь ли ты ответить на мои чувства, но я бы хотел, чтобы мы были неразлучны как лёд и коньки, как краски и кисточка, как ёлка и Рождество…
Молодой человек замер, глядя на Вэнди, щёки которой загорелись красным сигналом светофора. От смущения, от странного чувства волнения, появившегося в груди, хотелось закрыться, потом засмеяться, а потом толкнуть Джонни в снег. Но сказать надо было что-то — видно, парень нервничал, немного потерялся от её реакции. Держа в руках маленький стебелёк омелы с нежными листьями и одной-единственной белой ягодкой, он явно надеялся на лучшее. Вэнди никак не хотела отказывать этому милому молодому человеку, что будоражил всё её тело уже некоторое время, а поэтому слова сорвались с губ неожиданно пылко, горячо и сладостно для парня:
— Я могу ответить на твои чувства, Джонни, потому что… думаю, ты сам поймёшь, когда откроешь мой подарок.
Они недолго держали коробку и холст в руках — обменялись, не отворачиваясь друг от друга, принялись открывать подарки. С замиранием сердца Вэнди смотрела на новенькие белые коньки, из-за которых в груди стало горячо, потому что слова парня по отношению к её учёбе на коньках не были пустыми, а Джонни молчал, всматриваясь в собственный портрет, написанный акварелью. Лицо парня было расслабленным, улыбающимся, таким, каким его видела художница, с трепетом прикасающаяся к шнуровке. Со не смог удержаться. Впервые в жизни, не подумав, схватил девушку за руку, разворачивая к себе, и поцеловал, прислоняя её поясницу к столешнице. В этом самом поцелуе сплелось всё: его любовь, его восторг, всё, что он так сильно хотел отправить Вэнди.
Она ответила на поцелуй: весьма неловко приоткрыла губы, запустила руку в его волосы, притянула к себе чуть ближе. Позволила ему быть ближе, чем многим остальным людям, позволила себя поцеловать, провести с ней Рождество. А скоро, совсем скоро, позволит обучить себя кататься на коньках.
— Каждый раз я влюбляюсь в тебя всё больше, Сон Вэнди, — прошептал Джонни.
А Вэнди и не знала, что сказать, подняла только над их головами омелу и сладко поцеловала парня. Знала она только, что на следующий день они проснутся в одной постели, сцепленные в объятиях, будут вместе готовить завтрак, а потом их отношения будут развиваться пылко, романтично, прекрасно. А пока они, поедая рождественскую еду и смущённо благодаря друг друга за подарки, лежали на диване в гостиной и смотрели «Один дома». В будущем Сон Вэнди научится кататься на коньках и будет с нетерпением ждать зимы, когда они вместе с Джонни накатаются всласть. В будущем её парень научит её не бояться рисовать людей, будет натурщиком для художницы, а треморные руки будут покрыты только акварельными или масляными красками или поцелуями.
Из гостиной был виден лес, и только он стал свидетелем той тёплой атмосферы, что поселилась в большом доме художницы.
