courage, dear heart

рожь — твое золото. дальше — овраг ты оступаешься Никто не знает, правда ли, что Джейме Ланнистер перегрыз горло Безумному Королю, но все при встрече с ним непроизвольно косятся на губы, выискивая следы крови, хотя прошло столько лет. Никто не знает, правда ли, что дети королевы тоже способны становиться львами, не смотря на кровь Баратеонов в их венах. Коридоры Красного замка покрыты царапинами от острых когтей золотых теней. Это нелепо, но Джейме не хочет, чтобы его боялись, точнее, чтобы боялись только потому, что он может стать огромным кровожадным зверем, спрыгнувшим с собственных знамен. А желания золотого мальчика Ланнистеров имеют отвратительное свойство сбываться, потому что теперь, без одной руки, он не может становиться львом целиком. Отец поджимает губы, Серсея делает вид, что ничего не произошло, обнимает его, говорит, что скучала, а в глазах колышется удушливая жалость, будто неумеху-ребенка похлопывают по спине, когда он снова делает что-то не так. Джейме никогда раньше этого не чувствовал. Нед Старк наверняка посмеялся бы — Джейме Ланнистер лишился не только гордости своего дома, но и способности биться с помощью меча, теперь ни защитить короля, ни прикончить, вот умора, а бывают ли бывшие Цареубийцы? Нед Старк бы рассмеялся, не будь он мертвым. Ночью Серсея нежно гладит его напряженные плечи и шепчет, что это неважно. Джейме хочет заорать, что ему вообще-то важно, Серсея должна понять, они одно целое, делят пополам львиное нутро и золоченые волосы, будто бы из старой сказки. «Я научу тебя плести золото из соломы,» — говорит старый волшебник, конечно же не упоминая о цене. Эта история будто бы перекликается с фамильным проклятием «Ланнистеры всегда платят долги», и они отдают сполна за всё своё золото, за гривы и клыки. Джейме не хочет, чтобы Серсея заставляла его просто не думать о проблеме, ему необходимо, чтобы она поняла, но сестра вздыхает и поворачивается на другую сторону, туда, где серебряная, как волчья шерсть, луна рассыпает свои монеты на пол. Бронн фыркает, когда Джейме с трудом отбивает его удар: — Всегда мечтал повесить над камином львиную голову. — Если ты хочешь себе камин, то отрезание мне голова не должно входить в твои планы, — в тон ему отвечает Джейме и скалится, показывая заостряющиеся клыки, — я всё ещё могу убить тебя. — Попробуй, — только и говорит Бронн, обрушивая на него ещё один удар тренировочного меча. Когда умирает Джоффри Серсея не плачет. Она рычит, пытаясь уничтожить Тириона прямо там, на месте, кажется, нет больше звуков, только рёв, не услышать который может только глухой. Девиз дома Ланнистеров, конечно же, подразумевает под собой боевой клич, но что может быть страшнее матери мертвого ребёнка. Теперь Джейме гладит её спину, не пытаясь сказать, что он понимает её горе. Он знает, какого это — терять часть себя, но не знает, как это — умереть вместе с другим. — Мне нужен только ты, — как-то в детстве заявила ему Серсея, и это его испугало. «Только ты» звучало набатом, погребальными колоколами, потому что связывало по рукам и ногам, раз ей нужен я, то я отдам себя всего, и больше ничего в моей жизни не будет важнее сестры. Львятами, они переплетали хвосты, так часто, что это совсем перепутало и переплело их жизни. Джейме не знает, что с этим делать, не знает, а нужно ли? Сейчас у него вместо хвоста — плащ, метущий мостовую, вместо когтей — меч, вместо льва — калека, вместо сестры — озлобленная Серсея, голову у которой кружит власть. Джейме знает, что её нельзя недооценивать, она не глупая девочка Таргариенов с драконами и иллюзорными притязаниями на престол, она — Серсея Ланнистер, которая знает, что не солнце течёт в её жилах, не оно золотит волосы, как у их предка, а жесткое золото, перемешанное с кровью и сталью. Джейме боится (за) неё. А ещё он видит, что больше не является её центром мира. И никогда не являлся. Был важной частью, был привычкой, любимой и пугающей, но никогда — ядром планеты по имени Серсея. Он понимает, что она любит его мимолетно, как и всё, чего касается её настороженный взгляд, просто он сам так часто находится в её поле зрения, что она уже не представляет картины без него. Джейме кажется, что в случае его смерти Серсея подожмёт губы, положит камни ему на глаза и медленно уйдёт, держа спину так, чтобы все видели её гордость. И он, конечно, восхищается. Невозможно не. А потом умирает Мирцелла. И Джейме снова видит львиную ярость, смешно, девиз Роберта всегда подходил Серсее больше, чем мужу, просто никто не видел этого. Мирцелла умирает, и Джейме боится, что теперь Серсея совсем не отпустит Томмена от себя. Так и происходит, что бы не говорили, но не желание быть первой женщиной в королевстве и уничтожить врагов своих толкает её на взрыв септы. Она знает, как лучше, а Томмен ещё совсем ребёнок, хоть и король. Маму нужно слушать, даже если она возводит вокруг тебя башню из своей заботы, из которой не спуститься по длинным локонам. Только упасть. В конечном итоге Серсея выигрывает — её дети никуда больше не уйдут. Джейме любит сестру, его ломает от этой любви, от того, что он не может дать ей ничего, кроме меча, который неровно лежит в левой руке, да клыков, не таких острых как прежде. Но когда безумная королева Таргариен обрушивает на них огонь и камни, они умирают вместе, как и пришли в этот мир — сцепившись хвостами. И это последнее, что может дать он Серсее — верность.