Палка о двух концах

— Дазай-кун, это палка о двух концах. — рассмеялся Федор, прикрыв глаза. — Только суть ее не в том, что есть и положительный и отрицательный эффекты, а в том, что она так и остается мертвым куском некогда прекрасного дерева.  — Ты демон, Достоевский. — коротко сказал Осаму, смотря вниз. — С самого начала… Внизу была земля. Земля, кажущаяся сейчас невероятно гнилой, порочной, бесконечно жестокой. Хорошо, что неполноценного человека и землю разделяли добрые семь десятков этажей.  — Герой спектакля посреди сцены. Его имя никогда не упоминалось в либретто, актер никогда не видел сценарий, никогда не хотел играть главную роль… — проговорил глава Крыс, будто очень переживает за этого человека. — Знакомо?  — С самого начала… — повторил Дазай. — Ты знал, что твой единственный шанс получить книгу — это я. Ты использовал нашу вражду. Осаму говорил об этом спокойно, но… Внутри его грызла обида. Он когда-то спокойно бросил Мафию, буквально собственную семью, а тут… Больно, что твой заклятый враг просто играл с тобой. Достоевский хмыкнул.  — Дазай-кун, единственное, что я знал с самого начала — ты несчастен. Детектив поднял глаза на Федора и наигранно улыбнулся в своей излюбленной манере.  — Да ну?  — Твоя жизнь — бесконечная череда отчаяния. Ты хотел бы разорвать свой порочный круг, но вместо этого на твои плечи ложится все больше и больше грехов. — сказал мужчина, делая шаг к собеседнику. — А все из-за способности, не так ли? Сила, которая приносит больше вреда, чем пользы… Я понимаю это, Осаму. Дазай передернул плечами, услышав свое имя из уст Достоевского.  — Но мы можем переписать это с чистого листа. — продолжил глава Крыс. — Вдвоем.  — Уничтожив мир. — негромко сказал детектив, чуть отвернувшись.  — Спасши его. Ты всегда считал забвение своим спасением, так неужели мир не заслуживает его?  — Мир в полном порядке, Федор. Его незачем спасать. Его нужно лишь сохранить.  — Или ты считаешь себя недостойным спасения? Хватит прикрываться чужим мнением. Я все прекрасно знаю… Ода Сакуноске, да? Из-за него ты стал притворяться «добрым»? Почему?  — Он мой друг. Ни больше, ни меньше. Друг… Каких никогда больше не будет.  — Осаму… Дружба — это прекрасно. Одна из тех вещей, что делает из людей святых. Но… Никогда ты не найдешь ничего честнее вражды. Она — обоюдоострый клинок, что показывает истинную суть вещей. Так сейчас я разрезал твою грудь, вытащил сердце, держу его и слышу, как оно бьется. Федор выставил руку, будто действительно держит что-то.  — Вижу тебя насквозь. Как и ты меня. Осаму нахмурился. Да. Он видит. И ему не нравится, что он видит. Федор ведь действительно хочет спасти его, Дазая. Парень отступил на шаг, вставая на самый край крыши. С неба стали падать маленькие и редкие капли. Достоевский сделал еще один шаг к детективу.  — Только я почувствовал, что мир людей меня принял… Ты разрушил эту иллюзию. Ненавижу это. — пробормотал Осаму, прикрыв глаза. — Я не могу бросить все это.  — Не бросишь. Наоборот… Ты разве не хочешь помочь тем, кого зовешь друзьями? Своим ученикам и наставникам? Глава Крыс резко прошел к Дазаю и крепко обнял его, закрыв глаза.  — Скажи… Разве Бог не должен любить всех одинаково? — тихо сказал Достоевский, погладив Осаму по спине. Дазай не ответил. Не знал уже, что сказать. Одна ошибка в поединке умов стоила полного раскрытия души, раскалывания всех масок…  — Тогда почему ты страдаешь один? — ласково, но еще тише сказал Федор. Пара простояла в такой позе около минуты. Оба молчали. Не сказать, что Дазай обдумывал что-то, гениальный разум уже все решил, а сам кареглазый просто тянул время. И снова я кого-то предал. — подумалось детективу.  — Я помогу тебе, Федор. В конце концов, независимо от стороны, ты остаешься безжизненным и бездушным куском некогда прекрасного дерева.