Земляничное вино

В тринадцать Элла часто воровала у тети Винды сигареты; те были отвратительными на вкус, но Элла почти не курила, а относила их Ориону и Сигнусу, с которыми проводила в саду дни напролёт. Они передавали по кругу бутылку дешёвого сладкого земляничного вина, кашляли от дыма и вдыхали его друг другу в рот. Иногда к ним присоединялся посмеивающийся Альфард; Элла его не любила, но он единственный из них всех умел целоваться. И ему было семнадцать, поэтому Сигнус просил купить им вина именно его. Альфард никогда не отказывался, но накидывал к стоимости бутылки ещё одну треть суммы за свою помощь. Сигнус шипел сквозь зубы. Орион нехотя доставал кошелёк — он был богаче их всех. Элла расплачивались другой валютой: от жадно снующих по ее телу рук Альфарда мутило, но зато он не брал с неё галлеонов. И она ерзала у него на коленях, позволяя задирать свою кофточку и щупать ей грудь. Губы болели, зато на них ощущался земляничный вкус. Элла самодовольно усмехалась Ориону и Сигнусу и бросала на землю перед ними пачку сигарет, отхлебывая вина из отданной Альфардом бутылки. — Вы должны мне десять кнатов, каждый, — тянула она, подливая в их пластиковые стаканчики. Сигнус помогал ей закурить. И она кашляла, задыхаясь дымом, который Орион пытался поймать из её рта. На его губах оставалась вишнёвая помада тёти Винды, без которой Элла никогда не выходила на улицу. Сигнус неровно дышал ей в ухо. И она смеялась, откинув голову ему на плечо и заставляя его пить вино из стаканчика в её руках. А потом они с Орионом хихикали, обсуждая, что он в неё влюблён. И курили, пока у Эллы не заканчивались сигареты. На следующее утро она приносила новую пачку — тётя Винда часто курила и сама уже не замечала, сколько уходило у неё за день, не то что за неделю. Элла никогда не видела её без сигареты, подрагивающей в уголках губ. Когда в обед она вытаскивала себя из постели, первым делом она отправляла в себя флакончик с зельем — Элла полагала, антипохмельным, — закуривала прямо в кровати, а уже потом вставала расчёсывать волосы и одеваться. Элла следила за ней сквозь приоткрытую дверь иногда, дожидаясь её ухода, и едва успевала отпрянуть от двери в другой конец коридора, когда тётя Винда выходила из комнаты на кухню — с новой, четвёртой сигаретой в зубах и с лёгкой усмешкой. Там она пила кофе, а затем исчезала в зелёных всполохах камина. И возвращалась домой не раньше трёх ночи. Даже вечером Элла могла утянуть из её спальни несколько пачек — Винда никогда не запирала дверь к себе заклятием. И это превращалось в своеобразный ритуал. Сначала Элла забирала из ящика у прикроватной полочки две или три упаковки, прятала их в карман, предварительно достав из одной сигарету и положив себе в рот. Потом она брала помаду со столика и, надвинув шляпку тёти Винды себе на один глаз, садилась на ковёр и затягивалась дымом, разглядывая себя в отражении зеркала. Она не была похожа на тётю Винду ни капли: яркие зелёные глаза, золотистые волосы, разлетающиеся в разные стороны, рисунки змей, которыми Элла каждый день просила Ориона расписать её руки, — но именно в её шляпке Элла чувствовала себя действительно красивой. Она пододвигалась поближе к зеркалу и, не вынимая сигарету изо рта, пыталась накрасить себе губы бордовой помадой тёти. Всегда выходило неровно и слишком неестественно, но Элле нравилось: она вскидывала подбородок и торжествующе улыбалась, пытаясь придать изгибу рта сходство с холодной усмешкой тёти Винды. — Ну надо же, ты перекрасила волосы, ma chérie Винда, — раздался голос откуда-то со стороны входа однажды, когда Элла сидела перед зеркалом. И она резко обернулась вправо — к мужчине, не отражавшемуся в серебристой глади из-за своего местоположения. Он стоял, засунув руки в карманы, и усмехался — его травянисто-зелёные глаза сверкали. Элле показалось, что она где-то его уже видела. Страх подкатил к горлу. — Тебе идёт. Выглядишь на двадцать пять, не больше, — он тихо хмыкнул своей же собственной шутке. А Элла постаралась незаметно убрать в карман брошенную на пол сигарету. Мужчина усмехнулся. И она обожглась, потому что смотрела ему в глаза, пытаясь не дать его взгляду скользнуть на догорающий окурок. — Не видела Мерлина «Темные чары и их последствия»? Винда должна была вернуть её мне ещё десять дней назад, — мужчина огляделся по сторонам, чуть щуря глаза. И Элла перевела дух, зрительный контакт с ним давался ей с трудом: его смеющиеся глаза так и пытались ужалить её. На мгновение ей даже почудилось чужое прикосновение к картинкам своего сознания, но то был лишь шелест среди мыслей. А потому Элла не сразу вспомнила, что видела книгу за авторством Мерлина среди сигарет в тумбочке тёти Винды; мужчина стоял напротив её письменного стола и перебирал сложенные в стопочки фолианты. — Верхний ящик тумбочки, — сказала Элла, удивившись хриплому звучанию собственного голоса и тому, что она позволила незнакомому человеку рыться в вещах тёти. Стоило позвать родителей, но она продолжала сидеть на полу, поджав под себя ноги и вертя в пальцах так и не спрятанный окурок. Вместо этого она припала к фильтру губами и втянула слабые остатки дыма в лёгкие. Ей действительно было до странного всё равно. Мужчина с победным кличем извлёк из-под россыпи сигарет нужную ему книгу и повернулся к Элле: в его глазах плясали блики, и она зависла, вглядываясь в их искры. — Благодарю за помощь, — послышалось в ответ. Элла сморгнула наваждение, отрываясь от чужих глаз, и скользнула взглядом по нависшим ресницам к веку, а затем к переносице. И лишь только тогда увидела всё обрадованное лицо целиком: глаза были на нём самым красивым. Мужчина сделал шаг, попав под полосу солнечного света, лившегося из окна; и золотистые всполохи загорелись внутри зелени радужки. Элла сглотнула. Он подошёл ближе. И неожиданно опустился на пол рядом, протягивая ей пачку сигарет. — Будешь? Ей следовало отказаться: Элла взяла одну. И он поджег ей щелчком пальцев. — Как? — спросила она, даже не сделав затяжку. Мужчина рассмеялся. — Магия, — она видела, что он даже не прикоснулся к палочке и сам тоже закурил, повторив всё тот же трюк. Огонёк брезжил на кончиках его пальцев. Несколько секунд Элла оторопело смотрела на него: она ещё никогда не видела, чтобы кто-то мог так легко творить магию, хотя тётя Винда произносила заклинания отнюдь не всегда. Потом она всё-таки затянулась. И тут же закашлялась: сигареты оказались слишком тяжёлыми, и от их вкусы к горлу подкатила тошнота. Элла зажала рот свободной рукой и, только придя в себя, посмотрела на сидящего рядом мужчину. Он продолжал улыбаться, но не насмешливо — её неудаче, а безмятежно, и курить, стряхивая пепел на фолиант Мерлина. Элла тихо хихикнула — судя по всему, книга была очень ценная. — Винда говорит, что мои сигареты — редкостная дрянь. — Она права, — согласилась Элла, когда он поймал её взгляд. Он дёрнул краешком губ и сбросил окурок на всё того же несчастного Мерлина, а потом всё исчезло, не оставив даже прожженных пятен на обложке. Элла узнала как минимум Эванеско. — Ты ведь Друэлла, да? — спросил мужчина, с явным трудом вспоминая её имя. — Элла, — исправила она его, дёрнув подбородком. И он не стал спрашивать, ошибся ли он или это было сокращение, а просто кивнул. — Геллерт, — вместо пожатия ладони, он обхватил её руку за запястье, пододвинул поближе и припал губами к её сигарете. Выражение его лица напомнило ей об Альфарде — тот смотрел точно так же прежде, чем её поцеловать. И Элла отпрянула, дёрнув рукой, и резко вскочила на ноги. Мужчина рассмеялся почти в тот же миг, что она достигла двери. Ему ничего бы не стоило её остановить, но она оказалась в коридоре, тяжёло переводя дыхание, и опрометью бросилась в гостиную. Мама пила вино. — Что-то случилось, милая? — спросила мама, оглядывая её. Элла покачала головой. — Поправь мантию. Ты выглядишь неопрятно. И Мерлин, что это за ужасная помада на твоём лице? Элла посмотрела на неё, тряхнула волосами и вернулась назад в комнату тёти Винды. Но там никого не было. Следующие несколько ночей Элла провела в его объятиях: засыпая, она представляла, как он её целовал, а она растворялась в его глазах, и во сне он снова обнимал её, пока она сидела у него на коленях и курила из его рук, выдыхая в его рот дым. Его губы обжигали её кожу, пальцы гладили живот, язык скользил между ног. Элла тихо стонала и просыпалась от собственных криков, запутавшаяся в простынях. Поэтому в один из следующих дней она сама пришла к Альфарду, не говоря, что вино у них было, и позволила задрать ей юбку и залезть пальцами в трусики. Дальше не зашло — Элле было этого мало. И хотя между ног было влажно, она смотрела в серые — скучные — глаза Альфарда и понимала, что хотела видеть рядом с собой не его. А он повалил её на траву, пытаясь раздеть её до конца. Элла сбежала от него, даже не попросив вина. Ветер качал деревья. И в спину ей летел смех, в котором Элла слышала переливы другого — более свободного и менее раздражённого. Спустя неделю её тело почти успокоилось, ей удалось залить всё вином, дымом и робкими прикосновениями губ Сигнуса к её губам. У них намечался банкет в честь дня рождения Ориона, и Сигнус надеялся, что она добудет вино. Элла молчала о том, что произошло между ней и Альфардом, но идти к нему не могла: она слишком хорошо понимала, чем точно закончится следующая просьба. И она не хотела, чтобы так случилось, по крайней мере — сейчас. Поэтому она решила попытаться незаметно умыкнуть бутылку из магазина; продавец был молоденьким, и она щебетала, протягивая ему упаковку сока и стараясь незаметно спрятать вино. И когда бутылка была уже почти у неё в сумочке, кто-то сзади перехватил её руку. И бросил на прилавок горсть золотых монет. Элла напрасно пыталась вывернуть голову назад, чтобы увидеть сжавшего её ладонь человека. — Сдачи не нужно, — раздался приглушённый голос. И её, вырывающуюся, поволокли из магазина, и продавец никак не попытался ей помочь. Не то, чтобы Элла хотела его помощи или того, чтобы быть отпущенной; она пыталась заставить Геллерта коснуться её ещё сильнее, вынуждая его прижать её к себе двумя руками, и только тогда успокоилась. В каком-то тупике они остановились, и Элла ощутила спиной кладку кирпичной стены, а потом вскинула взгляд и встретилась с яркими глазами Геллерта. — Вы следите за мной? — её язык заплетался, но она попыталась придать голосу недовольство. Он положил ладонь во впадинку между её плечом и шеей. — Именно так. Элла снова кашляла, зато его руки коснулись её губ, когда он попытался вложить в её рот сигарету. И она мазнула по его пальцу языком, а потом вгляделась в его глаза. Геллерт лишь улыбался. Он целовал её медленно и так чувственно, что у неё действительно кружилась голова; она прижималась к нему плотнее, направляла его руки вниз по своему животу. А Геллерт лишь смеялся и продолжал целовать, сводя томностью поцелуев с ума, и этим удивительно отличался от Альфарда. Элла даже думала, что этим всё и закончится, но ему просто было некуда торопиться. Он трансгрессировал в какую-то незнакомую комнату и потянул Эллу за собой на кровать, его пальцы осторожно приспускали бретельки с её плеч, а губы целовали кожу. Элла кусала губы, сжимая ноги, чтобы унять зуд внутри, и шептала что-то, о чём сама уже не помнила. — Пожалуйстапожалуйстапожалуйста. Геллерт улыбался, и она старалась поймать его взгляд, когда он вновь касался её губ. Она вся горела под его прикосновениями и сама подставлялась под них. Когда он вошёл в неё, только всхлипнула ему в плечо и двинула бёдрами навстречу сквозь приглушённую изнуряющим желанием боль. Геллерт покупал ей вино и нормальные сигареты, пока Элла смеялась в его плечо и не старалась изображать его дочь, как они договорились. А потом она целовала его — у всех на виду, бессовестно глубоко, и её ноги дрожали, потому что приходилось вставать на цыпочки. Геллерт хмурился, улыбаясь, и не злился. В его постели она бывала чаще, чем в своей. Сигнус страшно ревновал, Орион пока молчал и не спрашивал, где она пропадает и почему даже не пришла на его День рождения. Зато она приносила дорогое вино — по крайней мере, то, что оставалось от него, и сигареты, уже не ворованные у тёти Винды. На воровство больше не было времени. Элла была очень занята. Она много пила и курила травку, которую закручивал в бумагу Геллерт. И касалась пальцами его губ, уже привычно передавая ему в рот дым, пока его руки лежали у неё на бёдрах. Каждый день для неё начинался в кровати тёти Винды: она всё так же уходила куда-то ближе к обеду, и приходил Геллерт. Он проскальзывал сквозь камин, Элла ждала его, всунув сигарету в зубы и раздвинув ноги. Заглушающие чары они не накладывали: Элла никак не могла научиться, а Геллерт не хотел. Он смеялся ей в шею и качал головой, Элле в общем-то было всё равно, но она продолжала сдерживать стоны, чтобы родители не услышали. Удавалось ей не всегда, ноги подрагивали под чужими пальцами, а кожа пылала жаром. И Элла старалась не проглотить жвачку, которую закидывала в рот после пяти-шести сигарет, чтобы приглушить горький привкус. — Ты же сотрёшь моим родителям память? — спросила Элла однажды, опускаясь на его бёдра. Геллерт улыбнулся, притягивая её ближе к себе; его пальцы прошлись по тыльной стороне рук, кожа покрылась мурашками. И Элла могла поклясться, что внутри помимо него самого чувствовала болезненное трепыхание крыльев бабочек. — Нет, — ответил он, и она сжала его скользнувший ей в рот палец меж зубов. — Нет, не сотру. Элла знала, что он лгал: ему хотелось, чтобы она ощущала чувство тревоги за то, что их могут поймать. Но рядом с ним она ничего не боялась, хотя и поглядывала на дверь в зеркале. Но больше её манило их с Геллертом отражение: она была такой хорошенькой на его бёдрах со спутанными волосами и лихорадочно, болезненно-мерцавшими глазами. И они были ужасно похожи. Не отрывая взгляда от зеркала, Элла наклонялась ближе к Геллерту; волосы скользили по её груди, Геллерт ловил ртом кулон, когда она приближалась, и впивался в него зубами. Потом они вновь курили; она смеялась, словно дурная, ему в плечо, и он вновь стягивая резинку юбки с её бёдер. От прикосновений к внутренней стороне бедра голова кружилась. Элла откидывалась спиной о кровать, затягивалась косяком и хихикала, когда он касался её ног языком. Ей было легко и хотелось смеяться в голос. К вечеру Геллерт покупал ей вино, и она шла к Сигнусу. — Если ты будешь снабжать меня алкоголем, мы будем вместе вечно, — говорила она, ведя его ладонь по своей груди. Геллерт подносил к её губам сигарету, и она курила из его руки, проводя по пальцам языком. — Я сделаю тебе поддельное удостоверение личности, через год сможешь им воспользоваться, пока на совершеннолетнюю ты не тянешь, — обещал он, она качала головой и говорила, что это не нужно. Она привыкла наслаждаться тем, что есть сейчас, но осознание того, что это может закончится, неприятно царапало изнутри. Элла смеялась ему назло, хотя ей не хотелось, чтобы у неё заканчивался алкоголь. И сигареты. Удостоверение Геллерт всё же принёс. — Меня когда-нибудь посадят за педофилию, — рассмеялся он. — Или за то, что я покупаю тебе алкоголь. В августе его посадили совсем не за это. Из газет и шепотков родителей Элла узнала, что профессор Дамблдор победил его в решающем поединке. Элла вытряхнула все сигареты из ящика тёти Винды себе и сразу выкурила половину пачки, а потом, сунув жвачку в рот, пошла к Сигнусу. Они с Орионом сидели под сиренью, Элла плюхнулась рядом и потянулась за бокалом, полным красной жидкости, в руках Ориона, но то оказался лишь вишнёвый сок. Она выплюнула его, ругаясь. — Тётю Винду посадили, — сказала она, откидывая на колени Ориона голову. Сигнус тихо хмыкнул, салютуя ей бокалом сока. — И ведь выпить за неё нечего. Не у кого теперь брать вино, Элли? — его улыбка ей не понравилась, но Элла хмыкнула и закурила — уже зная, что эти вечером уж она-то точно напьётся до беспамятства. У неё был старый-добрый способ, от которого к горлу подкатывала тошнота. — Давненько тебя не было, — усмехнулся Альфард, отвлекаясь от книги. Элла без слов надавила на его грудь и повалила его на кровать, взгромоздясь на его бёдра. Его руки тут же потянулись к её мантии. И теперь уже усмехнулась она. В этот раз земляничное вино она пила в одиночестве, едва не давясь и отплёвываясь; горький привкус сигарет во рту не проходил.