The last dance is always free

Несколько пятицентовиков с лёгким звоном исчезают в недрах коробки из стекла, металла и дерева, и та оживает, начиная негромко гудеть и пощёлкивать. Аппарат определённо не новый – сейчас миру в принципе не до производства вещей для развлечения публики, с гремящей за океаном войной – но выглядит так, словно его приобрели только вчера, чуть поблёскивая полированными стенками и окошком, за которым сейчас передвигались пластинки, в тускловатом свете маленького кафе. Значит, за ним хорошо ухаживают – что и ожидалось, в принципе. Как минимум один из местных работников был тем ещё аккуратистом и всегда держал всё в идеальной чистоте – любимый многими постоянными клиентами джукбокс в том числе. Обычно, правда, в столь поздний час его уже не запускали – потому как и в кафе никого уже не было, кроме разве что того работника, чьей обязанностью было закрытие заведения после долгого рабочего дня. Но сегодняшний день был исключением, и притом не в одном этом смысле. Ещё пара щелчков – игла опускается на выбранную пластинку, и по помещению начинает разливаться мелодичная музыка, а следом, вплетаясь в неё, звучит приятный вокал Бинга Кросби. Самое то для безлюдного позднего вечера, когда за окном накрапывает осенний дождь, а здесь, внутри кафе, сухо и тепло. Это местечко было излюбленным у Джозефа Джостара с достаточно давних пор – он был постоянным клиентом здесь уже который год подряд. Всё из-за этой по-домашнему уютной атмосферы и приятности работающих здесь людей – мягкий рыжеватый свет манил с серых, унылых городских улиц, внутри тебя радушно приветствовали и могли в свободное время развлечь разговором за барной стойкой, и оттого в этом кафе хотелось сидеть от открытия до закрытия, слушая музыку и попивая чай, кофе или что покрепче ближе к вечеру. Этим в основном Джозеф и занимался – до и после учёбы и прочих хлопот. Даже перерыв в год из-за службы на фронте не изменил этой его привычки. Но кое-что всё же поменялось за это время. И дело было даже не в его теперь отсутствующей левой кисти, на месте которой с недавних пор красовался не самый лицеприятный протез (но без него совсем было и того хуже). В кафе появился новый работник. Как оказалось, весьма популярный у дам всех возрастов – впрочем, и у мужчин тоже, пусть и в несколько ином ключе. Его приветливость и учтивость так и сквозили для Джостара наигранностью и фальшивостью, поэтому поначалу общение у них… мягко говоря, не заладилось. Новичок тоже не проникся к Джозефу особой симпатией, и ему, судя по всему, было решительно плевать на то, что последний – постоянный клиент заведения, потому их разговоры сперва были больше похожи на перебранку, эдакий нескончаемый обмен колкостями. Но со временем всё изменилось – поскольку, несмотря на такое обращение, зеленоглазый блондин был Джостару в чём-то интересен. Можно было понять, что так цепляло в нём остальных – внешность того была весьма привлекательной, да и голос был приятен на слух. Но лично Джозефа больше привлекли эти занятные отметины на чужих скулах, равно как и необычный, по-своему мелодичный акцент в чужой речи. Хотелось как минимум разузнать, откуда этот новенький. С этим, по счастью, Джостар прекрасно знал, к кому обратиться – одна из официанток, Сьюзи Кью, что успела стать его доброй подругой, выложила ему всё начистоту. Блондина звали Цезарь Цеппели. Ему было около двадцати пяти, он был мигрантом из Италии. К последнему факту Джозеф сперва отнёсся с изрядной долей неудовольствия, но Сьюзи быстро осадила его, объяснив, что не все могут просто взять и отправиться на фронт воевать. На Цезаре была вся его семья – вернее, те, кто из неё остался. Его младшие братья и сёстры. «Сейчас в Италии многим местным приходится несладко. Если ты не согласен с режимом, то выхода у тебя два – либо умереть, либо собрать все средства, чтобы мигрировать куда подальше, – отметила тогда девушка. – Может, в чём-то это не самый смелый поступок, но сам пойми – семья Цезаря и так лишилась на войне отца. Матери у них нет, поэтому ему ничего больше не оставалось, кроме как постараться уберечь тех, кто остался». Что ж, это… Джозеф мог понять такой выбор. И оттого в чём-то лишь больше заинтересовался итальянцем. Цезаря было не так-то просто разговорить. Но стоило ему достаточно ясно дать понять, что Джостар больше не держал в его адрес никаких отрицательных чувств, как он понемногу начал «оттаивать». И там уже достаточно быстро их общение с натянуто-антагонистичного сменилось на игриво-дружелюбное. Джозеф смело мог считать Цеппели своим добрым знакомым: им почти всегда было о чём поболтать, если Цезарь был не занят другими посетителями, и на него не наседал начальник, а когда темы для разговора исчерпывались, то молчание было не в тягость – наоборот, вполне комфортным и приятным. Но потом в какой-то момент Джостар начал замечать, что игривые подколки Цеппели стали вызывать у него лёгкое внутреннее волнение, а редкие похвалы – чёрт, даже просто улыбки заставляли что-то внутри тоскливо сжиматься. И это было… не самое нужное ему откровение. Да, Джозефу было слишком хорошо известно из столь любимых его бабушкой и мамой фильмов, что означают все эти ощущения, и нет – это было неправильно, совсем неправильно, Цезарь ведь не был девушкой, так просто не должно было быть. Поэтому Джостар принял самое, как ему казалось, логичное решение в данной ситуации – просто перестал ходить в излюбленное кафе. Лишь бы не видеть человека, который против его воли завладел его сердцем и разумом. Кто же знал, что его отсутствие не пройдёт незамеченным, и Цеппели каким-то образом разузнает номер телефона его дома. Впрочем, Джозеф прекрасно знал, кто мог ему помочь в этом. Ну Сьюзи, болтливый твой язык… Ему еле удалось отвертеться от необходимости раскрывать свои чувства. Правда, пришлось для этого соврать, но Цезарь вполне поверил в то, что Джостар просто слёг с болезнью на три недели. Пусть и смотрел потом на него очень уж внимательно пару мгновений, так что Джозефу стало крайне неловко. Но ладно – в конце концов, их привычное общение возобновилось, а Джостар для себя решил: его чувства не должны мешать их дружбе. Тем более если он постарается их игнорировать и никак не озвучивать, то со временем наверняка те пройдут, так?.. Одна пластинка сменяет другую. Бинг Кросби продолжает петь, и его голос вместе с музыкой и дождливым вечером за окном создают приятную, по-своему романтичную обстановку. Джозеф наблюдает за тем, как Цезарь протирает барную стойку после долгого рабочего дня, и невольно отмечает, что даже с очевидной усталостью его лицо в приглушённом свете ламп кафе выглядит не менее привлекательно. И как же хочется просто… - Хей, не хочешь станцевать со мной? – вопрос срывается с губ сам по себе, и Джостар быстро отводит взгляд в сторону, надеясь, что его лицо сейчас не такое красное, каким ощущается. И что Цеппели не воспримет его слова как-либо негативно. Да, конечно, «эти чувства пройдут сами собой». Ха-ха. Шаг первый: вести себя как обычно. Статус – миссия провалена. Напряжённая пауза, в течение которой Джозеф старательно смотрит куда угодно, кроме объекта своей влюблённости, длится где-то пару секунд – хотя Джостару кажется, что дольше. Но затем раздаётся негромкий смешок, и Цезарь отвечает – в своей излюбленной слегка игривой манере: - Что, стараешься как угодно задержать меня на работе, лишь бы побыть со мной подольше? Я польщён, ДжоДжо. Сердце пропускает один такт. Чёрт, и ведь он даже не подозревает, как он прав… - Ну да, ну да, конечно, – с напускным сарказмом отвечает Джозеф, переводя взгляд на Цеппели – тот ухмыляется в ответ. Что ж, хороший момент, чтобы сделать шаг назад и… – Если не умеешь танцевать, то так и скажи. Да в конце концов! Ладно, может, ему всё-таки откажут, и можно будет просто забыть об этом моменте стыда… Но нет. Цезарь – всегда готовый принять вызов, если ему бросят таковой – выходит из-за барной стойки и протягивает ему руку. - Я могу повести, если тебе так хочется проверить мои навыки, – всё с той же ухмылкой отвечает он. Вот, значит, как. Ну уж нет. - Поведу я. А ты постарайся не запутаться в своих ногах, Цезарино, – хмыкает Джостар в ответ и, поднимаясь со стула, берётся за чужую руку. Стараясь игнорировать притом лёгкую дрожь, прошедшуюся по всему его нутру от этого. Следующая песня – достаточно медленная, и это хорошо и плохо одновременно. Хорошо – потому что Джозеф прекрасно знает, как танцевать медленный танец с партнёром (хоть здесь пригодились уроки, которые бабуля Эрина заставляла его посещать). Плохо – пожалуй, всё остальное. То, что Цезарь оказывается вполне хорошим танцором даже в качестве ведомого. То, что они достаточно быстро находят общий темп и в итоге плавно кружат по небольшому помещению, ловко огибая столы и стулья. То, что Джостар не может отвести взгляда от чужих глаз и не хочет, чтобы этот момент заканчивался. То, что песня всё же подходит к концу, и они останавливаются. Джозеф должен отпустить, но не хочет. Продолжает стоять и смотреть, не выпуская чужой руки из своей и не убирая ладони с чужой талии. Проходит долгая минута, а затем… Цезарь поднимает ладонь с его плеча, прижимает ту к его щеке и, подтянувшись ближе, целует его в губы. Они стоят так какое-то время, но потом всё же разрывают поцелуй. Но не отстраняются друг от друга далеко – Джозеф прижимается своим лбом ко лбу Цезаря и негромко вздыхает. И, помявшись, произносит: - Ты знал, да? Цеппели негромко смеётся в ответ, после чего легко проводит большим пальцем по его скуле. - Ещё тогда, когда ты соврал мне о болезни. Ты слишком очевиден, ДжоДжо. М-да, и стоило так стараться всё скрыть. Снова тишина. - И что ты… думаешь об этом? – спрашивает Джостар – нетипично неловко для себя. Потому что боится услышать ответ, предполагая, что он может быть только один. Но Цезарь лишь качает головой с усмешкой, после чего вновь целует его. И затем негромко говорит: - Давай потанцуем ещё немного.