eva simons feat. sidney samson — bludfire
Окей, возможно, это не просто хорошо, а нереально охуенно, в том смысле, что этот горячий член входит в него, такого узкого сегодня, потому что даже не думал, что сегодняшний баттл выльется в такое, совершенно потрясное, растягивая ещё больше, глубоко и медленно, вынуждая прочувствовать каждое небольшое движение внутрь; типа, у него самого неебически колом стоит, смазкой сочится так, что уже довольно-таки мокро, и сил нет никаких, нахуй, физических, чтобы это всё терпеть прямо сейчас: хочется толкнуться назад, насадиться грубо и рвано, чтобы по простате ударило и искрами в радужку, несмотря на то, что темно. Этот чувак не пыхтит, как олень, и явно знает, что делает, а ещё, чёрт, реально круто, что нет этого уебанского «вау, мы действительно трахаемся», какое он часто слышит в то время, пока его (не всегда хорошо) кто-нибудь трахает, отнюдь: парнишка действительно выглядит сосредоточенным не на том, чтобы кончить быстрее, но словно все силы прикладывает для того, чтобы Юнги запомнил их трах на долгое-долгое время. — Блять… — шёпотом сквозь зубы: очень хочется прикоснуться к себе, но этот парень ему не разрешил, представляете? в смысле, он так и сказал ему: «Юнги-щи, ты не будешь дрочить себе, пока я не скажу, что ты можешь сделать это», и, чёрт, это настолько охуенно, на самом деле, что у него крышу рвёт от таких поворотов — да и, в довесок, паренёк не особо спешит очевидно, потому что его охуительный член вошёл в Юнги только наполовину и замер. — Нет, ты можешь, пожалуйста?.. — нет, он не хотел, чтобы это прозвучало скулежом и отвратительным детским хныканьем, это должно было быть чем-то вроде делового предложения в формате «давай мы выпьем чашечку кофе?», только «давай ты уже выебешь меня до искр из глаз, потому что я очень хочу», но, увы, вырвалось дурацким плаксивым подвыванием, которое можно было бы интерпретировать, как «пожалуйста, папочка, пожалуйста, мне нужно это, так нужно». Парень, расположившийся сзади, блять, смеётся негромко, привыкая к его, Юнги, узости, а затем очерчивает ногтями узор на его бледных поджавшихся ягодицах, чтобы наклониться, толкнуться, скользнуть, выбивая из того стон, наклониться к самому уху и прошептать: — Попроси меня. — Что, блять? — Юнги не привык к такому, нет, серьёзно, он из тех, кого гомосексуальный народец величает power bottom*, он, блять, привык к тому, что это он доминирует, властвует и унижает, пусть и с хуём в жопе, но этот парень, он его в ад толкает своим блядским шёпотом, без шуток. Под ним хочется слегка поскулить, самую малость — сдохнуть, но отдаться, сука, окончательно: так, чтобы серьёзно до искр из глаз, и, чёрт, это так странно — они трахаются друг с другом впервые в жизни, они, сука, видят друг друга впервые в жизни (окей, ладно, именно Юнги здесь тот, кто в душе не ебёт, как его любовника зовут, сколько ему лет и чем он занимается: этот парень же, в свою очередь, является его фанатом, и наверняка знает многое, если не всё), но это так хорошо, что аж плохо. Они вообще встретились в тёмном, душном клубе Хондэ после очередного рэп-баттла, в котором Мин победил (разумеется, блять, на Хондэ нет ещё тех рэперов, которые бы смогли затолкать в жопу его беглый язык) и праздновал триумф победным стаканчиком виски. Этот пацан подошёл, улыбнулся, слово за слово, они немного выпили, проявили интерес друг к другу (хотя Юнги, наверное, в большей степени проявил интерес к его охуенно тонкому, гибкому и поджарому телу и широкой хитрой улыбке), а после поехали в мотель — классика. Но, ебать, то, что происходит сейчас — это пиздец, потому что этот парень двигается в нём глубоко, аритмично, и, что главное, резко и без предупреждения, хотя его ещё никто ни о чём не просил, и попадает по простате так чётко, что Юнги уже перестаёт выстанывать что-то членораздельное: чувствует только, как шлёпает влажно по поджавшимся мышцам на животе его собственный мокрый от смазки член, к которому он всё ещё не прикасается, и старается тупо держаться на коленях в этой позе, которая далека от извращённой, конечно, просто факт того, что его классно трахают, а чужие короткие ногти царапают откляченную задницу, немного… будоражит. Самую малость: настолько, что он спускает без рук на безликую простынь, не коснувшись к себе, и всё, что слышит — это тихий, блять, смех, потому что охуенная, горячая, скользящая смазкой на презервативе херня всё ещё таранит его задницу и не планирует заканчивать своего грязного дела. В комнате пахнет сексом и потом. Юнги чувствует себя порочным и грязным: это всегда ощущается именно так, проблема только лишь в том, что сегодня он не хочет чувствовать себя доминирующим — этот парень, который выходит из него также резко, как и начал движение, ухмыляется на возмущённые выдохи (нет, он поорал бы, конечно, да вот только первым оргазмом ёбнуло почему-то нехило, и хоть бы колени не разъехались, как у крутой лихой гимнастки, сажая его на шпагат, ну) и переворачивает на спину. Юнги видит его лицо: хитрое, с аккуратным носом, улыбкой, видит его часто и мелко нижнюю губу прикусывающим, и понимает — сейчас спизданёт. И не ошибается. — Тебе же двадцать четыре уже, а? Наверное, лучше отдохнуть, полежать на спине? — Пошёл ты нахуй, — задыхаясь, немного устало. Парень же, резко перевернув его на спину, своевольно раздвигая его ноги, наклоняется близко-близко, так, что почти поцелуем: стоит только Юнги вскинуть подбородок, и это произойдёт обязательно, но всему мешают весёлые искры в глазах и едкое: — Странно слышать это от парня, который присел на мой, — и без всяких дальнейших рассуждений цепляется за тонкие чужие запястья сразу после того, как рукой направляет головку ко входу, чтобы толкнуться уже туда, где изучено, немного прогнуться, чтобы углубить проникновение и сменить угол, и вырвать из Юнги новый крик. Окей, он не девственник: труды потужного неловкого первого раза остались далеко позади, и Юнги не хочет их вспоминать; ему совершенно до пизды по поводу того, что о нём кто-то может подумать — на многих баттлах его ориентацию уже пытались высмеять всякие придурки, впрочем, всё равно исправно в итоге проёбывая; у него много фанатов, которые подписываются, ставят лайки и ждут много новых микстейпов, и да, многих из них Юнги трахал, потому что ему хотелось и им хотелось тоже — всех всё устраивало, он в свои двадцать четыре не видел в этом проблемы. Проблема лишь в том, что только один фанат пока что заставил его хныкать так громко, прогибаться в пояснице, толкаться навстречу, пытаясь насадиться на член ещё чуточку глубже, и только с одним фанатом он буквально кричал, когда тот шепнул своё «ладно, ты можешь себе подрочить», и это было так хорошо, особенно, когда глубокие толчки в нём резко стали грубее, ускорились, но задевали простату, приближая к оргазму, и, блять, это было неописуемо, это было не просто хорошо, это было хорошобожеблятьохуительно, особенно, когда этот парень резко вышел из него, сорвал презерватив, а Юнги буквально считал просьбу в его глазах, поэтому сел быстро и накрыл чужой член своим ртом, не беря глубоко, скорее, просто выжимая из пульсирующего горячего пиздеца, который только что его насквозь прошивал, сильную белёсую струйку удовольствия, которая ударила по нёбу солоностью, а в уши — тихим стоном. Окей, его давно так не трахали. Окей, может быть, его никогда так не трахали ранее.***
Это происходит… часто. В том смысле, что Юнги не может назвать себя шлюхой, просто ему двадцать четыре ёбаных года, он человек творческий и ему не нужны отношения, но нужен секс, который вокруг водится в абсолютном избытке: бери — не хочу. Здесь парни и девушки, молодые, горячие, ярко накрашенные, страстные и все безумно красивые: на таких встаёт член, в объятиях с такими ему и хочется трахаться, проблема лишь заключается в факте того, что, возможно, это несколько ветрено и порицается многими. Юнги участвует в рэп-баттлах, его смотрят в сети, его любят и знают, с ним хотят переспать, потому что все в курсе, что его язык доведёт до Гонконга. Юнги на хайпе, он амбициозен и молод, он читает и пишет, много тусуется, пьёт не дерьмовое дешёвое пойло, а что-то куда интереснее, он ершист, но контактен, подписывает контракты с лейблами и даже пишет музыку парочке айдолов из YG. Стоит ли говорить о том, что ему совсем до пизды, кто о нём что подумает? — Блять, блять, блять… — он толкается бёдрами навстречу большой нахер кувалде, которая сейчас орудует у него в заднице с некоторой ноткой ванили и нежности, и заливает спермой нахер живот, потому что тягуче-охуенно до невыносимого: этот парень двигается в нём неспешно, но при этом настолько остро, что каждой клеточкой чувствуется. Он отличен от того, который был острым на язык и колким — тем самым, которому Юнги отсосал на прошлой неделе — и показывает себя хорошим и трепетным любовником. Это круто, правда, очень круто: не пошло, не дерзко, не грязно, а до романтичного нежно — со стороны может даже казаться, что они только-только выехали за пределы конфетно-букетного периода и перешли к чему-то большему. Юнги и такой секс любит: когда стоны громкие, но губами губы ловятся, когда не жарко, а плавяще, когда белое бьёт на живот от мягких сильных массирований головки, чёрт. — Чёрт, ты хорош, — это красивый секс, но он ничем не хуже животного. — Чёрт, ты очень хорош, — задыхаясь и чувствуя, как глубоко внутри него замирают, чтобы выдохнуть резко, расслабившись. — Спасибо, Юнги-щи. — Что? Ты серьёзно благодаришь меня за секс? — Нет, за возможность общения. Пусть даже оно и такое.***
Это не становится для него удивлением, но одновременно всё же является им: после очередной фееричной тусы, где он снова разъебал всех противников, он, устало откинув со лба выбеленные волосы, спускается к барной стойке и слегка, впрочем, охуевает, видя, что его предпоследний и последний любовник стоят, привалившись к ней боком, и увлечены разговором. Не так, как могли бы говорить люди, которые познакомились только что, нет, отнюдь — они болтают так легко и самозабвенно, словно знают друг друга тысячу лет, но Юнги остаётся пока вне поля их зрения, впрочем, до его ушей долетает обрывок их диалога: —…потрясающе, конечно, Хосок-а. Что и следовало ожидать от такого охуенного рэпера, как Юнги-щи! — Уверен, Намджун-а, следующий баттл-сет выйдет куда круче, чем этот. Что мне нравится в Юнги-щи, так это то, что он динамичен. — Постоянное развитие, да. Многие рэперы топчутся на месте и постоянно говорят об одних и тех же вещах, это глупо: многое перестаёт быть актуальным так быстро. — Вот и я о чем говорю: то, что делает Юнги-щи — это искусство. Я уверен, что он пойдёт выше. — Благодарю за такие лестные отзывы, — не удерживается, наконец, он, выходя из-за небольшой колонны и подходя непосредственно к стойке. — Виски-кола, пожалуйста, — и наслаждается реакцией, которую произвёл на двух онемевших парней. Да, точно, он спал с ними обоими (и ничуть не жалеет): первым является аккурат тот грязный пацанчик, который заставил его подчиниться (и это было круто), второй же оказался мистером Красивый Нежный Секс (и это было круто тоже), и теперь они стоят, смотрят на него, слегка приоткрыв рты, явно смущённые из-за таких вот его слов, но Юнги не был бы Юнги, если бы не посмотрел первому, рыжему, к слову, прямо в глаза, обронив: — А в постели ты был посмелее, — и, посмотрев на второго, выкрашенного в тёмно-русый: — А ты — понастойчивее. Где ваша уверенность, мальчики, неужели вы растеряли всю её вместе с оргазмом? — и, да, возможно, это очень грязный ход (такой же очень, как и его желание напиться здесь и сейчас, а потом переспать с ними двумя: идея эта пришла к нему в голову совершенно внезапно и смело, кажется, даже для него, далеко не ханжи, но кажется очень и очень заманчивой — возможно, он подрочит в ванной сегодня на эту потрясающую фантазию, чёрт его знает), но сейчас, здесь он чувствует себя чертовски желанным, несмотря на чужое смущение, видит в глазах напротив его — тлеющие искорки похоти, и не может этим не пользоваться. Впрочем, дальше выходит довольно комично: оба друга в шоке поворачивают головы, сталкиваясь взглядами, глядя друг на друга в тотальнейшем ахуе, а Юнги наслаждается фактом чужого замешательства — да, блять, он всё же является тем ещё говнюком, иначе бы его так не любили и не хотели с ним переспать. Но пауза затягивается, оба парня напротив пунцовеют от смущения, и он не может, кажется, всё же не вмешаться: в конце концов, именно он виноват появлению неловкости между этими двумя, и, наверное, что-то всё-таки необходимо сделать с этим? — Как вас зовут хоть? — Чон Хосок, — отвечает «настойчивый» в совершенной потерянности. — Ким Намджун, — почти неслышно шелестит Красивый Нежный Секс. Юнги делает глоток виски-колы. Ебанутая идея кажется всё более ебанутой, но ему двадцать четыре — в этом и прелесть, и времени обдумывать её у него нет совершенно: буквально, ещё четыре стакана, неожиданно живой диалог с двумя, как оказалось, одногруппниками, и мозг говорит ему «до скорых встреч, детка, повеселись без меня, как ты умеешь».***
А Юнги умеет. В том смысле, что он умеет делать хорошо очень много вещей: читать рэп, находиться с чёткой, остроумной и агрессивной рифмовкой во время импровизаций, творить хуйню, делать минет — с последним он справляется вообще на высший балл, потому что у Чон Хосока член того самого охуительного размера, который и не маленький, но им тяжело подавиться; он не очень большой в диаметре (будто богом создан для его мелкой задницы, которую огромной булавой пополам можно порвать, честное слово), длинный, испещрённый венами и налитый кровью, а ещё — охуительно смазкой сочится, капли которой он слизывает большим широким движением. Чон Хосок лежит под ним: ноги широко расставлены, спиной облокотился на стену, пальцы жалко цепляются за простынь кровати в мотеле, а губы закушены — у Юнги, кажется, кинк на то, каким неожиданно смущённым может быть этот плохой парень, который недавно повелел ему просить, чёрт, это так смешно, потому что сейчас у парнишки глаза закрыты и губы закушены совершенно стыдливо и очаровательно, и ведь всего-то нужно было привести в кровать третьего. Того самого, который сейчас выбивает из Юнги непонятные звуки, раздвинув его ягодицы ладонями и потираясь головкой и стволом о сжатый в предвкушении сфинктер, чёрт, он так любит такое, ему настолько сильно нравится, когда его дразнят таким вот образом, блять, и он почти готов спустить, не касаясь себя, с чужим членом во рту, потому что это реально какой-то грёбанный фетиш, серьёзно. Он чувствует себя уязвимым, открытым в эту секунду, широко расставив колени таким образом, чтобы бёдра Хосока помещались между ними, нависая над его возбуждением, без труда разрешая толкнуться в свою глотку, сопровождая этот пиздец частыми-частыми сглатываниями — тот хнычет, бёдра вскидывая, и, кажется, ему ни разу в жизни никто не делал нормальный минет, именно тот, который доводит до пика истерики, потому что нельзя так скулить, когда тебе просто сосут. Да, окей, возможно так, как Юнги это делает, больше никто не умеет — он действительно хорош в этом, потому что знает, как охуенно бывает, когда он слегка выпускает зубы для большей остроты ощущений. Они пьяны. Они безбожно пьяны. Юнги не уверен, как эти двое будут общаться и дальше друг с другом, потому что ему, в принципе, глубоко до пизды, кто о нём и что подумает, в то время, как они, кажется, хорошие друзья, но все эти мысли выбиваются из его головы ровно в тот момент, когда Намджун-таки толкается внутрь него: у него действительно большой член, и сначала это больно немного, несмотря на то, что Мин часто балуется с фаллоимитатором, желая получить в заднице что-то большое, хорошо смазанное и рассыпающееся искрами в крови, несмотря на то, что они оба (блять), его хорошо растянули, а Хосок, не стесняясь, даже сделал ему чёртов римминг, вылизав, блять, кажется, до стерильного состояния (в тот самый момент, окей, возможно, Юнги скулил, как сука, насаживаясь ртом на намджунов огромный член и утыкаясь ему в пах носом, впрочем, без возможности сделать ещё что-то, потому что этот парень оказался куда более смелым, когда дело дошло до минета: он действовал до умопомрачения грубо, вцепившись Юнги в волосы и толкаясь ему в глотку быстро и резко — пиздец охуительно). Но язык Хосока, раздвигающий мышцы, был таким горячим и мокрым, он был там, внутри, и Мин чувствовал его дыхание на особо нежных участках кожи, ему было восхитительно мокро, потому что слюны было много, и ведь он даже не мог сказать «пожалуйста, ещё», потому что его рот был занят куда более интересным делом, чем произношением слов, а Намджун давал ему слишком короткие и резкие передышки, то отстраняя его голову, то снова толкаясь между губ, и, чёрт, он действительно не был против. Это больно — но только сначала. Юнги скулит, у него трясутся колени, сама мысль о том, что он, напившись, занимается сексом с этими двумя парнями, его чертовски штормит, и он, не сдержав стона, посылает по члену в своём рту вибрацию, которая выбивает у Хосока резкий выдох: глядя на того снизу вверх, чувствуя, как его распирает грёбанным кайфом от факта того, что Намджун не терпит ни блядской минуты, толкаясь в него чертовски глубоко и напористо, будто действительно хочет вытрахать всю его извращённую душу, Юнги видит, что глаза у несчастного парнишки широко распахиваются в момент его скулежа по нежной коже эрекции, и выпускает член изо рта с пошлым чавкающим звуком — оглушительно громким и вперемешку с тихим собственным «а-а-а», потому что Ким находит нужный, блять, угол, вцепившись в его бёдра, кажется, до синяков, и толкается особенно резко. Юнги, он очень чувствительный: его напряжённый член, он чувствует, дёргается, с каждым толчком влажно шлёпает о голый живот, хочет разрядки, прикосновений, чего-нибудь, но он, простите, находится не в том положении, чтобы попытаться подрочить себе в этот момент: Намджун втрахивает его не в кровать, а в Хосока, чёрт, и это так хорошо, что колени всё же подводят, разъезжаются, и он утыкается носом в сильное поджарое бедро, только и может, что проскулить тихое: — Сильнее. Блять, пожалуйста... Пальцы Хосока — в его волосах, снова насаживают его губами на тёмную крупную головку, и Юнги берёт в рот опять едва ли, что не с благоговением, не переставая сукой скулить. Член Намджуна — в его заднице, долбит по простате так, что искры из глаз, которые удваиваются в количестве от звонкого шлепка, который тот отвешивает по бледной ягодице. Сам Юнги, пиздец, в блядском раю. И, если честно, хочет, чтобы это никогда не кончалось, но одновременно хочет кончить так, что пиздец. Это было бы круто, если бы они игнорировали факт его оргазма и продолжали делать то, что делают с его несчастной порочной тушкой, невзирая на сперму, пот и слюну, которой много, чёрт, её так много, она по подбородку течёт, капает Хосоку на бёдра, но всем наплевать, потому что Хосок снова скользит в его гортань, игнорируя, что у Юнги слезятся глаза, пусть вокруг и темно, потому что за окном уже ночь, и всё, что Мин может — это пытаться ласкать языком чужую твёрдую плоть, прогнувшись в спине и пытаясь собрать себя в кучу. — Дай... мне, — шепчет Хосок. Намджун слышит это, и, чёрт, всё исчезает, мгновенно и сразу. У Юнги напрочь отшибает мозги, он хнычет, как маленький, чувствуя пустоту внутри и нуждаясь в члене во рту, лежит, жалко потираясь пахом о простыни, пока эти двое меняются местами бесконечно долгие несколько секунд, пачкая ткань собственной смазкой, чувствует себя неожиданно брошенным. Юнги хочет так сильно, чтобы его трахнули. Трахнули так, чтобы он забыл своё имя, чтобы не мог думать вообще ни о чём, кроме чистого кайфа, в общем, мечтает, чтобы они просто продолжали делать то, что делали до этого, чёрт, и когда Намджун неожиданно оказывается под ним, садясь в ту же позу, что и Хосок до этой минуты, он тянется губами к чужому естеству, он хочет попробовать на вкус и его, и себя изнутри сейчас так сильно, так сильно, что глаза распахивает с разочарованным выдохом, когда Ким тянет его за волосы на затылке назад и, глядя в глаза, говорит с хитрой улыбкой: — Хочешь мне отсосать? Попроси. И Юнги открывает рот, чтобы сказать тихое "пожалуйста", но замирает, чувствуя, как Хосок сзади проталкивается внутрь, но только головкой, чтобы застыть тоже. Они издеваются? Они издеваются, сука! — Обоих, малыш, — наклонившись к его уху, шепчет Чон. — Пожалуйста... — фальцетом. — Пожалуйста что? Что ты хочешь, чтобы мы с тобой сделали? — всё так же широко улыбаясь, уточняет Намджун, нежно гладя его пальцами по задней стороне шеи. — Папочка, пожалуйста, я хочу попробовать твой член, пожалуйста, можно, пожалуйста... — речитативом, будто на сцене стоит и читает один из своих грёбанных треков, но вот только никогда, слышите, никогда раньше Мин Юнги не читал с такой мольбой и надеждой в собственном голосе, а потом, губу закусив, оглядывается на Хосока, чувствуя, как дрожат от перенапряжения бёдра, ощущая, как ему мало одной только головки внутри. — Пожалуйста, молю, господи, трахни меня, я так хочу этого, мне так нужно это, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. И достигает успеха — с резким выдохом Хосок толкается до конца внутрь, вызывая у Юнги новый скулёж, но вот только он давится собственным стоном, как давится членом Намджуна, который тот проталкивает ему между губ, но, чёрт, получить его в свой рот кажется высшим достижением в эту минуту, серьёзно. Юнги закрывает глаза, он не может дышать, у него мокрый подбородок ужасно, и немного тянет кожу от чужого размазанного по лицу предэякулята, но ему плевать, и будет плевать до тех пор, пока Хосок берёт его охуительно сзади, а Намджун срывается на жёсткие глубокие толчки, вызывающие невозможное количество ужасно смущающих звуков. Юнги хорошо. Но становится лучше, когда Чон, слегка наклонившись, помогает ему, наконец, перехватив его член своими невозможными пальцами, и начиная ритмично дрочить в ритм собственным фрикциям. Становится потрясающе, когда Намджун тоже подстраивается под заданный темп. Становится невероятным, когда Ким с тихим стоном толкнувшись особенно глубоко, спускает ему прямо в рот без предупреждения, а Юнги, хныча, проглатывает всё до последней капли, а напоследок, когда тот хочет вытащить, слегка губы сжав, ведёт языком по уретре в знак благодарности. Его эйфорией насквозь бьёт, когда возбуждение сжимается внизу живота особенно сильно, концентрируясь в одной только точке: рука Хосока, надрачивающая ему широко-грубовато, ощущается ещё острее в эту минуту, ту самую, что, чёрт, до — и Юнги кричит, толкаясь бёдрами резко и чувствуя, что Чон внутри него ускоряется тоже. Это пиздец. Пиздец, сука, просто пиздец, пролетает у него в голове, когда он, вскрикнув особенно громко, кончает обильно и бурно, пачкая руку Хосоку, себе — живот, Намджуну — бедро. Но от чего становится лучше, так это от факта того, как заполняет его своей спермой Хосок через два-три толчка. Горячо, липко. То, что нужно в двадцать четыре.***
— ...я долбаный лунатик на своей волне, рэпую так, что ты кончишь от моего языка! — агрессией, рыком, прямо со сцены, под рёв толпы в душном клубе и глядя в глаза очередному сопернику. Мин Юнги всегда такой: острый, резкий, ему палец в рот не клади — это все знают. Но можете попробовать положить туда член. Ким Намджун и Чон Хосок, которые стоят в первом ряду, ухмыляясь на этих словах, как говорят, остались довольны.