All In White

Каждый раз, смотря на Чихуна, Муёль думает, что хочет убить его. Или себя из-за него; в принципе, особой разницы нет. Хотя, конечно, после возвращения в школу эта мысль воспринимается иначе, и Муёль старается загнать её поглубже внутрь (как и все мысли про Чихуна; есть ли разница?), как и мысль о том, что вообще-то он всё равно не смог бы это сделать. Последняя мысль раздражает своей конечностью и доказуемостью. Каждый раз за собой она поднимает цепочку воспоминаний, которые было бы лучше не иметь; это относится ко всем рождественским каникулам, но эти картинки, всплывающие в голове, занимают в личной галерее прошлого Муёля особое место. Они были бы даже красивыми: лес и горы, пустые пространства на горизонте, тишина на километры вокруг, мороз, играющее на нетронутом снегу бриллиантами солнце - почти открытка; но, удивительно, красоты природы вокруг тогда не очень отвлекали Муёля от боли в руках, цепляющихся за верёвку. Незадолго до этого он сказал - вышептал, - что понимает Чокнутого Миры, когда смотрит на Чихуна. Но он не уверен, что Миры способен испытывать настолько противоречивые и невыносимые чувства с полной невозможностью сделать хоть что-то. От любви до ненависти один шаг - да, наверное; Муёлю всегда становилось тошно от банальности и глупости этого утверждения, но, кажется, недоверие к таким прописным истинам наказуемо. Ему по-прежнему тошно, но уже от себя и своих метаний; и нелогичности своих метаний. Не все живут головой, некоторые живут сердцем, сказал он тогда Чихуну, чтобы подтвердить свои слова минутой позже в бессильно-яростном броске. Ну, кто же знал, что Чихун своей следующей репликой попадёт именно туда, куда целиться не следовало. "Когда дело касается Ынсон, голова тебе явно отказывает" - Муёль честно старается придумать фразу, которая в исполнении Чихуна могла бы выбесить его сильнее, чем эта, но пока попытки не венчаются успехом. Он стерпел бы это от многих, он стерпел бы многое от Чхве, но эти две переменные, умноженные друг на друга, своей массой превышают критическую. Потому что это показывает, насколько Чихун не понимает - ничего; главным образом - отношений Муёля с Ынсон - давних, давно не романтических, (почти) дружеских, немного токсичных, в которых Муёль переживает за Ынсон, а Ынсон боится нового сближения и может лишь принимать часть заботы; но не понимает и другого и, как думает Муёль, никогда не поймёт, потому что неспособен, потому что такая функция - понимать чувства - отсутствует в его организме; не понимает ни ненависти Муёля, ни того, для чего сам Муёль пока не нашёл слова и едва ли когда-то найдёт, если уж быть таким реалистом, как Чихун. Иногда Муёлю кажется, что при другом раскладе он мог бы стать одним из сталкеров, которые так отравляют жизнь Ынсон. Он и есть сталкер, только хранит не фотографии - списки лучших учеников, списки победителей конкурсов, статьи из школьных журналов, публикации, научные проекты, таблицы заработанных баллов. Если бы у него в школе было место, которое бы не рисковало быть обшаренным чужими глазами, наверное, он завёл бы себе пробковую доску и прикреплял на неё каждый новый список, каждый новый диплом, каждую вырезку, чтобы сверлить взглядом в долгие ночи. Время от времени ему хочется сгрести всю эту бумагу и разорвать каждый лист на мелкие кусочки, сжевать их или сжечь, потом развеять пепел на школьном дворе, чтобы вместе с ним рассеялось и всё это. Всё это - привычка впитывать, как губка, все новости о достижениях Чихуна; ненависть к его гениальности; стремление догнать, стремление быть наравне, стремление превзойти; мысли о том, что это всё невозможно; восхищение, огромное восхищение, восторженность пополам с болью - непонятно, что перевесит; желание быть как он, желание быть им, желание быть с ним. Муёль давно не понимает, ненавидит он или любит, восхищается или презирает - восхищается Чхве, презирает себя? Когда он пытается понять, в ушах у него начинает звенеть - от злости и бессилия, от силы эмоций, от неспособности сделать хоть что-то. И звон усиливается, когда он снова вспоминает: лес и горы, пустые пространства на горизонте, тишина на километры вокруг, мороз, играющее на нетронутом снегу бриллиантами солнце; шелест одежды, собственный крик эхом; и кадры в сознании, свидетельство его слабости, червячок в голове - молчащий Чихун, сконцентрированный Чихун, логический Чихун, Чихун в работе, Чихун, не замечающий ничего, стоящий на недостижимой вершине Чихун, достойный только ненависти и восхищения. "Я думал, что ты не вернёшься" - если бы Муёль мог не вернуться; он бы себе не простил. Он и сейчас не может простить себе всё это, все бессмысленные чувства, но теперь эта связь скреплена верёвкой, потом, кровью, слезами и болью. Каждый раз, когда Муёль пытается просто забыть и жить независимо, перед глазами появляется это - скользящая под пальцами верёвка, сдирающая кожу; горячие красные капли, прожигающие снег. И Муёль снова и снова проигрывает у себя в голове всё произошедшее, а потом снова и снова возвращается мыслями к настоящему. Постепенно он опять свыкается с этой жизнью - встречаться в коридорах, холодно здороваться, следить за досками почёта, следить за публикациями; но теперь на общих собраниях и в столовой он смотрит на Чихуна чаще и дольше, и не то чтобы он сам этого не замечает, но отводить глаза вовремя тоже не очень в его силах. И он привыкает, как прежде, издалека рассматривать уже изученные вдоль и поперёк тонкие губы, высокий лоб, лохматые брови, чтобы однажды услышать, как скрипит по кафелю отодвигаемый рядом стул, а из тонких губ звучит низкое: - Долго будем в гляделки играть?