Холодная весна

Холодная зима, что радовала нас суровыми морозами, кончилась. Наступила весна. Дороги размыло от растаявшего снега и льда, грязь стала постоянным, приставучим спутником ботинок прохожих. Ранняя весна, все еще с промозглыми отголосками зимы, только расстраивает меня. Мороз и белый, казалось, пушистый и мягкий вид из окна старенькой квартирки на шестом этаже, доставляющий удовольствие, сменился совершенно другим, хмурым и унылым. Тогда, ранним вечером, можно было увидеть детей, играющих на детской площадке в снежки, и услышать радостные возгласы, которые сейчас стали необыкновенной редкостью. Многих я знаю и всегда чуть уставший после работы, смотря в окно и улыбаясь, вспоминаю свои юношеские годы, которые так неумолимо пролетели, и наступила, как я сам решил и дал название, «зима жизни». Она спокойная и холодная, даже изредка возникающие бури не могут заменить ее покой и размеренность. Поэтому «зима жизни» мне очень полюбилась и стала хорошим товарищем. А ведь по-другому, казалось бы, невозможно. Сейчас единственное, что у меня есть и доставляет мне удовольствие, — это работа. Хоть я и не стал, кем мечтал, но она все равно радует своей стабильностью. Педиатр — не такая уж и рутина. Ведь детские улыбки делают меня счастливым. Дети… Они настоящие, искренние, живые. По сравнению с ними я, вероятно, кажусь слишком уставшим, потерявшим интерес к жизни, ненастоящим, словно марионетка. Кажется, я даже им улыбаюсь не по-настоящему в ответ на их лучезарную, заразительную улыбку. И плачут же дети хоть по пустякам, но тоже, до дрожи во всем теле, искренне. Это словно ударяет током, который мгновенно распространяется внутри меня, и хочется помочь, облегчить их боль и страх, сковывающие их детский разум, чтобы они снова улыбались. Настоящие и честные эмоции, исходящие из глубины открытой души, которая еще не успела спрятаться в защитный панцирь. И теперь, когда я уже стал считать, что моя искренность и подлинные чувства покинули меня, как листья опадают с деревьев по осени, забывая попрощаться, появилась она. Неожиданно, спонтанно, этой ранней весной моя многолетняя «зима жизни» рассыпалась, а на смену ей, забыв все нормы приличия, с ударом ноги выбив дверь, пришли весенние краски и буря эмоций, которые раньше не волновали мое сердце. Все благодаря ей. В нашей небольшой, но довольно престижной больнице появился новый детский хирург. Девушка в чистом белом медицинском халате с белокурыми локонами до плеч улыбалась, как ребенок: невинно, заразительно, искренне. Она показалась мне ангелом, в существование которых я не верил до встречи с ней. Лилия, (так звали нового детского хирурга), оказалась интересным собеседником и прекрасным врачом. Иногда, в выходной день или в перерывах между моими сменами, я приходил к ее кабинету, чтобы увидеть эту молодую особу и поговорить о маленьких пациентах, которые переходили в нежные руки по тому или иному диагнозу. Казалось, я влюбился в Лилию, как мальчишка, бесповоротно, искренне, до дрожи, впервые испытывая подобные ощущения. Я не осмеливался назвать эти чувства, зародившиеся в глубине души, любовью. Проявляя обычную симпатию и профессиональное уважение, мне разрешалось только молчать о сокровенном, потаенном в недрах моего разума, боясь то ли обременить ее, то ли услышать отказ, то ли возможной невзаимности от светлого образа. Это была самая прекрасная и изощренная пытка. Она, сама того не зная, добивалась полного моего самопожертвования своей улыбкой, нежным голосом, ребяческим смехом. Казалось, еще секунда, и я расскажу ей все. Однако эта секунда затягивалась в часы, дни, проведенные с ней или в гордом одиночестве, лишь мечтами пребывая рядом, вспоминая наполненные домашним теплом и добротой карие глаза девушки. Тем временем за окном апрель приходил на смену марту, май — апрелю, а мои секреты так и оставались со мной, рука об руку идущие по дороге в неизвестность. Меня больше не одолевал страх получить отказ, я просто хотел видеть ее хоть раз в неделю, чтобы знать, что она в порядке. Впрочем, как бывает в ничтожных, не имеющих цену, низкопробных мелодрамах, кто-то совершает ошибку. И этот кто-то — я… Это был жаркий июль, и беспощадно палящее солнце не оставляло людей равнодушными. Кто-то радовался, насколько это возможно оголяя тела, кто-то злился, прячась в своих прохладных квартирах и мечтая о скором окончании этого зноя, словно с холодом в город вернется прежний покой, когда на улицах станет меньше суеты из-за отсутствия накопившейся летом молодежи. Но тот вечер, очевидно, был исключением из всех летних правил. Тяжелые свинцово-серые тучи, промокший насквозь пыльно-серый асфальт, грозные раскаты грома, удручающий своей силой ливень и ангел, забывший зонт в своем раю, в легком летнем платье, украшенном цветами и замысловатыми узорами. Она была прекрасна и изящна в своей простоте и невинности. Моя смена только закончилась, и я был удивлен, даже на мгновение сбит с толку невольно начавшейся грозой. Мой кабинет всегда хранил запасной, ничем не примечательный, черный, однотонный зонт как раз для таких вечеров. В больнице всегда было оживленно, однако я был ошеломлен пустотой фойе, в котором стояла только Лилия. Ее печально опущенные плечи и грустный взгляд, направленный за оконное стекло, заставили мое сердце пропустить удар и вызывали желание защитить от бушующей стихии. -Вы не идете домой? — я решил начать разговор, в попытках узнать, почему она не дома, ведь смена девушки давно закончилось. Голос звучал ровно, а сердце все еще не находило себе места. Она обернулась с полуулыбкой на лице и прошептала. -Подожду, пока дождь закончится, — грустные нотки не скрылись от моих ушей. Я заметил отсутствие зонта. -Может, я Вас провожу до дома? Лилия лишь слегка кивнула в знак согласия и молча подошла ко мне, тем самым снимая с меня оковы пустого, никому не нужного молчания, которое, возможно, ломало нам судьбы. Очевидно, те пару десятков минут я был самым счастливым, замечая, как она, чуть краснея, поправляла волосы, находившиеся в легком беспорядке. В то же время серые переулки быстро сменяли друг друга, но оставались похожими, словно сиамские близнецы, а мы шли наперекор бушующей стихии. Обогнув забытый всеми одинокий скверик, наша слегка абсурдная пра вышла к маленькой пятиэтажке. Никто не хотел прощаться. Казалось, нам было уютно рядом, словно мы во сне, но я нарушил этот рай. Приобняв ее, я легко, едва ощутимо коснулся белокурой макушки губами и, забывшись, потерявши чувство реальности, прошептал: «люблю». А после все как в тумане. Помню только нежное, грустное, напуганное «прощай». И вот я стою около подъезда один в этом огромном мире и ощущаю разрастающуюся пустоту внутри. Дождь усиливался, но меня это не волновала. Я перестал чувствовать, как часы неумолимо сменяли друг друга, как менялись проспекты и даже не заметил, как добрался до дома спустя несколько часов бессмысленного брождения по улицам под проливным дождем. Уже изрядно промокший и, кажется, потерявший душу, я остаюсь дома. Высокая температура, переросшая в лихорадку, словно дала мне отпуск, пригвоздив к постели, на две недели. Отпуск от, кажется, абсурдных чувств, что медленно, но верно становились ненужными, но не уходили. Мой разум отказывался отпускать ее, а я хотел забыть. Забыть, чтобы стало легче, чтобы не было так больно, как сейчас, лежа в кровати с лихорадкой, (или эта боль — последствие болезни?). Я хотел, чтобы все стало как прежде, но так и не смог забыть ее. Вернувшись на работу, мне больше не довелось увидеть Лилию. Она уволилась тем же вечером, когда я потерял свою душу под ливнем. Тогда моя любовь утратила последнюю надежду на продолжение. С того дня прошла не одна зима, не одна весна, а я все также смотрю из окна своей маленькой, пропитанной одиночеством, квартирки на шестом этаже на играющих детей и вспоминаю родные карие глаза, нежный голос, манящую улыбку. Я так и не забыл Лилию. Да, я встречал много девушек и женщин, но ни одна из них не могла сравниться с этим белокурым ангелом, который стал таким родным моей душе. Я до сих пор люблю ее.