Black Market Blood

— Не думаю, что это хорошая идея, — рассудительно говорит Майки. Это предупреждающий знак номер один.        Фрэнк затаился за линией огня, хотя уже начинает вливаться в разговор. Он растянулся на смятой постели Джерарда, притворяясь, что читает последний выпуск «Совершенного Человека-паука». Если бы на него обратили хоть каплю внимания, то догадались бы, что он не прочитал ни единой страницы. Питер Паркер, даже его Совершенная версия, всего лишь плаксивый придурок.        — Я знаю, что ты хочешь поехать. Езжай. Тебе не нужно все время беспокоиться обо мне, — Джерард делает свое суперискреннее лицо. Его глаза простодушны и широко распахнуты, так широко, как будто он пытается передать «все в порядке, поверь мне» прямо в мозг Майки.        Если бы у Фрэнка был нож, он мог бы разрезать напряжение, как большую жирную индейку на День Благодарения. Не то чтобы он когда-нибудь резал индейку. Его отец делал все эти стереотипные мужские вещи до развода, а вскоре после него Фрэнк стал вегетарианцем, и его мать последовала его примеру, утверждая, что ей было проще готовить одно блюдо. Тем не менее, как Фрэнк и говорит, здесь есть напряжение. Ебаная метрическая тонна напряжения.        — Это всего на несколько ночей, — добавляет Джерард.        Майки говорит: — На три, — зловеще, будто смертный приговор. Не для него. Все, что он собирается делать, — это поехать на север на пару дней в погоне за рок-звездами. И не для Джи тоже. Не совсем. Джерард почти непобедим, пока держится подальше от белых заборчиков [1] и не загорает. Но, типа, дерьмо случается. Дерьмо, как известно Фрэнку, никогда не случалось, потому что Майки знает, как справиться с Джи, как Фрэнк знает, как справиться с гитарой. Это потенциальная возможность, которая добавляет напряженные нотки в мягкий голос Майки.        — Я поем перед тем, как ты уедешь, — говорит Джерард, подлизываясь. — И как только ты вернешься.        Майки говорит: — К пятнице ты одичаешь, — и его лицо становится Большим сраным Каньоном неодобрения.        Руки Джерарда болтаются из стороны в сторону. — Я держался и дольше четырех дней!        — Ага, — бросает Майки, — когда ты блять…        — Воу, — говорит Фрэнк. Майки Уэй наезжает на своего брата, серьезно. Вот вам и дерьмо. — Я мог бы помочь.        Две пары глаз смотрят на Фрэнка: одна с надеждой, другая с большим сомнением. Он сопротивляется желанию поднять плечи до ушей. Ну и что, что он ребенок или вроде того по сравнению с ними. Джерард редко выходит. Типа, вообще. Он ценит компанию. И не то чтобы Майки когда-нибудь говорил, как странно, что Фрэнку нравится ошиваться в темном грязном подвале, пока Джерард делает свои безумные потрясающие художественные штуки.        — Я мог бы, — говорит Фрэнк. — Ну, знаешь, если хочешь. Нужно всего-то запихнуть пару пакетов в холодильник, так?        — Он не любит несвежую, — говорит Майки.        И одновременно с ним Джерард говорит: — Видишь? Все просто! Ты должен ехать, Майкс.        Кровь становится несвежей? Фрэнк с трудом сглатывает. Есть кое-что, что ему действительно не нужно знать, никогда. — Я могу достать свежую? — предлагает он, не обращая внимания на беспокойное урчание в животе. Он не против того, кем является Джерард. Фрэнк на специальной диете, отчасти добровольно, отчасти потому, что его тело разъебано сверх всякой меры, так что легче не настраивать его против себя такими вещами, как сыр, молоко и плоть живых существ. У Джерарда нет выбора. Даже если Фрэнк не хочет думать о тонкостях того, откуда берется обед Джерарда, альтернатива — никакого Джерарда. Он смиряется. — Например, у мясника?        — Фрэнки, — говорит Джерард, его взгляд становится мягким, а голос — гусиным пухом, таким теплым, что в нем можно утонуть навсегда. Оба брата утверждают, что у Джерарда нет никаких суперсил холодных ночных существ. Фрэнк не уверен, что купится на это. Джерард может попросить почти о чем угодно этим голосом, и он это сделает. Он вызвался пойти к мяснику, черт возьми. — Ты не обязан делать это для меня. Будет нормально и из холодильника.        Майки хмурится, но не двигается с места. С Майки все дело в его плечах и в том, куда он кладет руки. Руки в карманах — это хорошо. — Один пакет, — говорит он. — Половина в пятницу, половина в субботу. Я привезу еще один в воскресенье.        Все время, пока Майки говорит, Джерард сосредоточенно кивает. — Понял, — говорит он, как будто не он самый старший чувак в комнате.        — Ладно, — Майки медленно выдыхает, его плечи расслабляются. Намек на что-то, кроме хмурой гримасы или бескомпромиссного взгляда, мелькает на его лице. — Все получится.        — Фрэнк присмотрит за мной, — говорит Джерард, копаясь на столе в поисках смятой пачки Player’s [2]. — Ему не придется, потому что я и сам нахрен, нахрен, — и он замолкает, роясь под шатающейся стопкой альбомов для рисования. Это занимает у него минуту, но в конце концов он появляется с зажигалкой, — нахрен присмотрю за собой, — заканчивает он, закуривая и торжествующе размахивая сигаретой.        — Конечно, Джи, — говорит Майки, позволяя Джерарду обнять его одной рукой. Майки терпит это с раздражением и искривляет рот подобием улыбки, которая всегда появляется, когда Джерард ведет себя как Джерард, и Фрэнк наблюдает, как пепел крошится на ковер. Джерард делает свое «ой, упс» лицо и пожимает плечами, все еще держась за Майки.        Фрэнк качает головой и ухмыляется. Все точно получится. Все, что ему нужно, — убедиться, что Джерард не голодает. Все очень просто.             

***

             На следующий день у Фрэнка занятия, а послезавтра — четверг. Формально, по четвергам у него тоже есть занятия, но он считает, что никто не исключит его за пропуск химии. Он все равно выбрал ее, чтобы добрать часы. И чтобы он мог хохотать над бурлящей колбой, как безумный ученый, хотя бы раз в неделю. Ну и что, что его оценка не самая высокая.        В первый год старшей школы школьный консультант [3] Фрэнка сказал его маме, что его проблема в том, что он умный. Он плыл по течению и обленился. Фрэнк не удосужился объяснить этому парню, что касаться пальцами струн гитары намного более увлекательно, чем страниц учебника.        Дом Уэев находится довольно далеко от школы Фрэнка: поезд, два автобуса и прогулка в гору. К тому времени, как он добирается до крыльца, его футболка прилипает к спине, а на шее и под мышками виднеются мокрые пятна. Сраное лето. Ему не терпится спуститься в приятную прохладу подвала Джерарда.        Открыв дверь без стука — здесь не лучший район, но ему в самом деле жаль идиота, который попытается обнести этот дом, — он бросает свой рюкзак в холле и тащится через кухню к лестнице в подвал. В эту дверь он громко стучит и ждет, пока Джерард крикнет приветствие, прежде чем осторожно приоткрыть ее и проскользнуть внутрь. Он спросил только один раз, что будет, если Джерард высунет руку на солнце. Загорится ли она, как в кино, со свистом и пламенем. Джерард рассмеялся своим странным, высоким мультяшным смехом и сказал, что нет, это было бы больше похоже на жарку курицы, но в ускоренном режиме. А потом он извинился за то, что снова заговорил о жареной курице, потому что Фрэнк позеленел, а Фрэнк не хотел рисковать и открывать рот, чтобы сказать, что дело не в курице. От того, как говорил Джерард, было слишком легко представить, что он это проверял. Представить, как Джерард буквально поджаривается на солнце.        — Жарко на улице? — кричит Джерард, когда Фрэнк спускается по лестнице, желая, чтобы его желудок не сжимался от воспоминаний. Иногда у него синдром полного крушения поезда [4]. Последнее в этом мире, о чем он хотел думать, — это медленно поджаренный Джи. — Ты пахнешь так, как будто жарко.        — Ага, — говорит Фрэнк, огибая странный угол в 360 градусов у подножия лестницы в комнату Джерарда. Здесь почти кромешная тьма и прохладно, как в морге. По рукам и затылку Фрэнка бегут мурашки. — Тебе везет, что ты здесь, серьезно. Я думал, что превращусь в пар.        Джерард сидит в углу комнаты с тремя кистями в одной руке и без холста в поле зрения. Но это не значит, что он ничего не рисует. Однажды Фрэнк застал его за тем, что он рисовал на потолке над кроватью долбаный коллаж из взрывающихся закатов и звезд с зубами. Довольно эпично. — Полагаю, ты не хочешь кофе, — говорит он, и тень от его плеч обреченно оползает.        Джерард всегда чертовски хочет кофе. Он говорит, что не может его попробовать, но он будет таскать кружку с кофе часами, как будто это детское одеяльце. В основном ему нравится запах. И когда кто-то другой пьет его, потому что, по его словам, люди пахнут тем, что они едят или пьют больше всего. Однажды, когда он был возможно под кайфом (Фрэнк не слишком уверен, что Джерард может быть под кайфом, но он затягивается вместе с Фрэнком, когда у того есть настроение), он сказал, что Фрэнк пахнет зелеными растениями, кофе и спермой. А потом он посмотрел на Фрэнка широко раскрытыми от удивления глазами, как будто думал, что Фрэнк проглотил кучу спермы, и Фрэнк сказал: — Чувак, какого хуя, я дрочил!        А Джерард сказал: — О, да, этого достаточно, — кивнул и затянулся еще раз.        В тот вечер Фрэнк вернулся домой все еще накуренный и подрочил, думая о том, как Джерард думает о том, как он дрочит. Типа, дважды. Что совершенно не сделало ситуацию неловкой на следующий день. Фрэнк помнит, как спускался по лестнице, гадая, почувствует ли Джерард этот запах снова, сможет ли он почуять, когда Фрэнк подумает об этом и немного возбудится, и что еще, блять, Джерард чувствует от него изо дня в день.        — Фрэнк? — спрашивает Джерард, пробираясь по заваленному хламом полу.        — Холодный кофе? — пищит Фрэнк, затем пожимает плечами, игнорируя это. Ну и что с того, что он запищал. — Хочу сказать, типа, берегись, чувак, я вроде как воняю.        Сверкая улыбкой, Джерард говорит: — Ты хорошо пахнешь, — и Фрэнк решительно не щурится в темноте, пытаясь разглядеть его зубы. Джерард немного стесняется их, когда задумывается об этом. Большую часть времени он проводит в другом мире, не замечая, как Фрэнк смотрит на его двойные клыки рядом с маленькими ровными зубами. Они совсем не похожи на змеиные. Скорее кошачьи, заостренные клыки, предназначенные для того, чтобы прокусывать и разрывать, четыре сверху и четыре снизу. Идеально подходящие для того, чтобы вцепиться кому-нибудь в горло.        Джерард смотрит на Фрэнка странно и пристально.        — Я поставлю чайник, — говорит Фрэнк, отступая назад. Он должен перестать думать об этом дерьме, когда Джерард рядом, черт возьми. — Майки уже уехал?        — Да, — говорит Джерард, следуя за Фрэнком к подножию лестницы. — Можешь положить в кофе побольше сахара?        Фрэнк морщится, но говорит: — Конечно, — странный смешок Джерарда преследует его до кухни. Может, Джерард и не обладает способностью к подавлению воли, но он уж точно хорошо видит в темноте. — Отойди, ладно? Я оставлю дверь приоткрытой.        — Я в безопасности, — кричит Джерард, — И добавь молока, хорошо? Эм, сделай латте?        На кухне на десять миллиардов градусов жарче, чем на поверхности Солнца. Фрэнк хватает кофейник с конфорки и ставит под кран, роясь в шкафчиках в поисках чистого фильтра, пока он наполняется. — Я и не делаю гребаный эспрессо!        Снизу не слышится ничего, кроме недовольного молчания.        — Не делаю! — закрыв кран, Фрэнк поднимает кофейник и всерьез раздумывает о том, чтобы опрокинуть его себе на голову. — Блять, тут просто пекло.        — Хорошо, — ворчит Джерард.        — Иди порисуй или еще что-нибудь, — говорит Фрэнк, прижимаясь к двери в подвал. — Схожу сполоснусь в ванной.        — Здесь внизу есть ванная.        — Да, но…        Еще одна такая тишина ползет вверх по лестнице. — Ты пахнешь солнечным светом, — говорит Джерард, как раз когда Фрэнк собирается закрыть дверь, решив, что тот отвлекся. — Не смывай это?        И, блять, что Фрэнку остается? Чувак уже много лет не видел солнца. — Ага, — снова говорит Фрэнк, прочищая горло от легкого хрипа. — Да, хорошо. Кофе будет готов через минуту.        Джерард ничего не отвечает, но тишина снизу наполняется чувством удовлетворения. Хрена с два Фрэнк делает сраный латте, кстати. Джерарду придется довольствоваться его гетто-версией.        Естественно, кофе варится хуеву тучу времени. Фрэнк меряет маленькую кухню шагами, носки то и дело цепляются за порванный линолеум, пока он не приходит в такое отчаяние, что срывает их. Он никогда раньше не был наедине с Джерардом, не так, как сейчас. Даже если Майки не было дома, он мог вернуться в любой момент. Теперь его не будет целых четыре дня. И Джерард рассчитывает на него. Они оба рассчитывают.        — Твою мать, — говорит Фрэнк, открывая холодильник. Рядом с пакетом молока, срок годности которого кончается завтра — Фрэнку нужно купить новое, так как он знает, что Джи снова захочет кофе до возвращения Майки, — лежат два пакета донорской крови. Фрэнк быстро сжимает молоко в руке. Блять. Не может быть, что Майки забыл покормить Джерарда перед отъездом. Не может, блять, быть.        Быстро бросая картонную коробку на стол, Фрэнк хватает один из пакетов и бежит в подвал. — Спускаюсь! — кричит он, чуть поколебавшись, прежде чем распахнуть дверь и вслепую броситься вниз по лестнице. — Джи, бля, смотри, я нашел… Ты уже забыл? Ты в порядке?        — Забыл? — эхом отзывается Джерард, его голос звучит глухо.        Сердце Фрэнка колотится о ребра. — Бля, ты забыл, да? Бля. Бля. Всего первый день, а мы уже облажались. Ты не ел.        — О, — говорит Джерард и смеется, его голос становится отчетливее. — Нет, извини, я рисовал. Я не забыл. Я сказал Майки, что поем, когда ты придешь. Ничего?        Что-то странно съеживается у Фрэнка в животе. Он думал, что у него будет еще день, чтобы привыкнуть к идее кормить Джерарда гребаной человеческой кровью. — Ага, нет, ой. Ладно. Я просто… Да. Ничего страшного. Тебе ее, ээ, разогреть?        — Да, пожалуйста, — говорит Джерард. Кисточка звенит о стекло. — Не волнуйся так, Фрэнки. Мы справимся.        — Точно, — говорит Фрэнк не очень уверенно. — Ладно, — не похоже, что под рукой есть свод правил, как нянчиться с загадочными творческими вампирами. Его глаза еще не успели привыкнуть к темноте, но он видит, что Джерард улыбается. В конце концов он улыбается в ответ.        Джерард говорит: — Кофе, — его дешевый стул 60-х годов скрипит, когда он возвращается к работе.        — Засранец, — бросает Фрэнк и радостно топает обратно вверх по лестнице с пакетом крови в руке. Это странно. Тридцать секунд назад он слетал с катушек. Быть не может, что это не какая-то странная вампирская сила, типа, передала ему хорошее настроение Джерарда. В качестве способности это довольно круто. Фрэнк и раньше бывал на грани того, чтобы зарядить мудакам в их мудацкие морды, и Джерард успокаивал его в считанные минуты. Прямо какая-то потрясающая техника управления гневом.        Кофе почти приготовился, когда он возвращается на кухню. Снова роясь в шкафчике, он достает две кружки, ставит их на стол и кладет между ними кровь. С минуту он смотрит на пакет, потом опять поднимает его и тычет пальцем в этикетку. Майки мог бы оставить какие-нибудь сраные инструкции. Как, черт возьми, он должен открыть эту штуку, чтобы кровь не брызнула во все стороны?        На кухне обнаруживается моток медицинской трубки. Еще раз оглядев пакет, он прикидывает, что может засунуть трубку в штуку, похожую на горлышко, налить немного крови в кружку и покончить с этим. Запечатать пакет снова хрен удастся, но вряд ли эту кровь будут переливать. Наверное, не страшно, если она будет не совсем стерильной.        Ему удается наполнить кружку и поставить ее в микроволновку без суеты и не уронив свою печеньку. Вид крови его не особо беспокоит — он калечился, идя по долбанной улице, хуже, чем большинство людей в маленьких автомобильных авариях, — и ему не пришлось готовить на скорую руку кусок бедной, беспомощной коровы, чтобы накормить Джерарда. Просто Джерард ест людей. И даже если это Джерард, рассеянный и суетливый Джерард, который прогоняет пауков на улицу ради Фрэнка вместо того, чтобы убивать отвратительных маленьких гадов, как они того заслуживают, это немного жутко.        — Фу, — говорит Фрэнк себе под нос и отворачивается от микроволновки, чтобы уничтожить свой превосходный кофе фунтом сахара и половиной пакета молока. Когда микроволновка подает звуковой сигнал, он облизывает свою ложечку, чтобы немного размешать кровь. Затем он опускает в нее палец, чтобы убедиться, что она теплая, а не, ну, кипящая. Она немного жиже, чем кровь в кино. Он нюхает ее, но у нее нет такого же металлического запаха, как у его собственной крови. Наверное, в нее что-то кладут, чтобы она не свернулась.        — Суп готов! — кричит Фрэнк, споласкивая палец под краном и хватая обе кружки. — Ты отошел от двери?        — Все хорошо, — говорит Джерард, и его голос звучит более оживленным, чем десять минут назад. Фрэнк тоже становится таким, когда он чертовски голоден. Максимально отвлеченный, но упомяните еду, и он тут же включается.        Толкая дверь ногой, Фрэнк говорит: — Осторожно, так, я не хочу пролить.        А Джерард говорит: — Хорошо, Фрэнки, — немного нетерпеливо и взволнованно. Фрэнк ухмыляется. Это почти, почти выглядит так, как будто он приготовил что-то для Джерарда, и тому не терпится попробовать. Конечно, это подогретая кровь, ну да ладно. Эта гадость того стоит.        Ставя кофе на верхнюю ступеньку, Фрэнк убеждается, что дверь плотно закрыта. Начиная параноить, чего он никогда не делает в присутствии Майки, он щелкает замком для верности, на случай, если дверь распахнет случайный ветерок. Не будет никакого Запеченного Джерарда под его присмотром. Если только поблизости не валяется какая-нибудь кастрюля, тогда ладно, но никакого буквального спекания.        Джерард ждет у подножия лестницы, его глаза ярко блестят в мягком свете лампы. Его руки сцеплены за спиной, он нервничает.        — Та-дам, — говорит Фрэнк, протягивая кружку с кровью, — обед.        Благоговейно потянувшись к кружке, Джерард говорит: — Спасибо, Фрэнки, — и берет ее в руки, глубоко вдыхая. Он делает медленный, сдержанный глоток. Чувак, должно быть, ужасно проголодался, раз он так беспокоится о том, чтобы успокоить себя. — Твой кофе замечательно пахнет.        — На вкус как будто Вилли Вонка наблевал в него, ну да ладно, — перемещаясь через бардак на полу (Фрэнк давно понял, что лучший способ передвигаться по комнате Джерарда — перешагивать все, а не изящно обходить), Фрэнк пробирается к кровати. Он плюхается на нее и отползает назад, упираясь спиной в стену. — В кружке всего четверть пакета, чувак. Выпей. А то остынет.        Джерард смотрит в свою кружку. — Хорошо, — говорит он и делает еще один маленький глоток.        Глаза Фрэнка закатываются. Опускаясь обратно, они натыкаются на картину, над которой работал Джерард. Теперь, когда есть немного света, можно увидеть, что это дань афишам фильмов ужасов 70-х годов, но вместо случайных персонажей там они. Типа, Майки угрожающе нависает на заднем плане, неестественно огромный, пиздец как страшно пялится своими глазами, выбеленными очками, а его лицо обрамлено стилизованными брызгами крови. Они с Джерардом на переднем плане, прямо по центру, Джерард драматично распластан у ног Фрэнка, его лицо с выражением безнадежности и тоски повернуто вверх, а он весь, блять, покрыт кровью, как будто завернут в одеяло из нее.        — Вау, — говорит Фрэнк, поднимаясь с кровати, чтобы взглянуть поближе. Джерард нарисовал его выше, чем он есть, шире, сильнее, и это немного странно, хоть и круто. На картине его лицо кажется мрачным, еще мрачнее, чем у Майки, и он протягивает руку Джерарду. В отличие от двух других, на нем нет ни пятнышка крови. Совершенно нетронутый, почти сияющий среди всего красного. — Это охренительно.        С полным ртом крови Джерард говорит: — Спасибо, — и довольно улыбается. Его зубы немного красные, и Фрэнк это решительно игнорирует. Когда-то Джерард застенчиво опускал голову, услышав комплимент по поводу своей работы, словно он не верил или думал, что Фрэнк просто проявляет вежливость. Фрэнк рад, что он преодолел это дерьмо. — Это должны были быть те парни из комикса, о котором я тебе вчера рассказывал, помнишь? Но мне они наскучили. Мне нужно было переосмыслить их, иначе я бы никогда не захотел это рисовать. В любом случае, я подумал, почему бы и нет?        — Это правда чертовски круто, — у Фрэнка на картине даже прорисованы татуировки на руках и шее. Кроме того, есть еще одна на руке, там, где Фрэнк еще не набил, но собирался. Он показывает на нее пальцем. — А ты мог бы нарисовать эскиз побольше?        — Конечно, — говорит Джерард и одним большим глотком допивает остатки своего обеда, одновременно копаясь в поисках альбома.        Желудок Фрэнка сжимается. — Я не имел в виду прямо сейчас. Ты занят, чувак, — он показывает на незаконченное полотно.        — Не, как раз сейчас, пока это свежо в моей голове, понимаешь? — рассеянно протягивая Фрэнку пустую кружку, Джерард хватает несколько карандашей и плюхается задницей прямо на пол. — Тебе нужно выпить еще кофе, Фрэнки, — говорит он, открывая альбом, который лежит у него на коленях. — И в холодильнике есть еда для тебя.        — Ты заставил Майки купить мне еды? — Фрэнк побалтывает пересахаренный осадок на дне кружки. Он спешно проглатывает столько, сколько получается, не позволяя жиже попасть на его вкусовые рецепторы.        —Да, — говорит Джерард, слышится легкий и размашистый скрип его карандаша. — Конечно. Ты остаешься на ночь, тебе нужно поесть.        Фрэнк давится комком сахара. Ударяя себя кулаком в грудь, он отмахивается от обеспокоенного взгляда Джерарда. — Ага, — говорит он. Конечно, да, он остается на ночь. Только никто, блять, об этом не упоминал. — Да, конечно. Я пойду, ээ, возьму чего-нибудь перекусить.        Бросая Фрэнку быструю улыбку, Джерард возвращается к наброску, жонглируя пятью разными карандашами, чтобы прорисовать тени и оттенки.        Когда Фрэнк выходит из подвала на этот раз, солнечный луч бьет ему прямо в лицо. Запаниковав без всякой на то причины, он захлопывает дверь и прижимается к ней спиной, как будто готовясь к драке с солнцем. Это какой-то ебаный бред. Он никогда раньше так не волновался. Завтра Фрэнку придется взять кое-какие вещи из общежития, потому что его первоначальный план заскочить к Джерарду на обед в перерыве провалился. Он ни за что не сможет пойти на занятия, пока Джерард дома, одинокий и уязвимый, весь гребаный день. Он все равно все время болеет. Если он позвонит доктору Босту и скажет, что ему нужна справка на сегодня и на пятницу, он без проблем ее получит.        Довольный своим блестящим новым планом, Фрэнк идет к раковине, чтобы сполоснуть кружки, затем делает пару сэндвичей для себя и разогревает еще немного крови для Джерарда.             

***

             До самого заката все отлично. Фрэнк проводил вторую половину дня на кровати Джерарда, смотря Монти Пайтон [5], пока Джерард приклеивал куски стекла к холсту в каком-то аккуратном загадочном узоре, между делом налегая на третью порцию Зеленого Сойлента [6]. Фрэнку потребовался почти час, чтобы заметить, как Джерард оставляет наполовину законченный холст и возвращается к альбому, а переключать внимание каждые пять минут не совсем в стиле Джерарда. Джерард сосредоточен, когда дело касается творчества.        — Эй, — говорит Фрэнк, выключая звук телевизора, — ты все еще голоден?        — Нет, — слишком быстро отвечает Джерард. — Ну, может быть, — он начинает рассеянно похлопывать себя по карманам.        — Хочешь покурить? — предлагает Фрэнк. — Уже поздно, можем выйти на улицу?        — Ага, да, можем? — торопливо говорит Джерард.        — Конечно, — медленно отвечает Фрэнк и скатывается с кровати. Джерард довольно дерганый парень, но обычно он слегка дерганый, просто ерзает, суетится и грызет ногти, но все это в замедленном темпе. Определенно не нервничает и отвлекается, как сейчас. Схватив со стола пачку сигарет Джерарда и зажигалку, Фрэнк вытаскивает из беспорядка на полу толстовку с капюшоном. Иногда ночью становится довольно прохладно. — Идем.        Фрэнк первым идет по лестнице, как будто наверху может быть остаток солнечного света, ожидающий в засаде незащищенных вампиров. Он осторожно открывает дверь, дважды проверяя, действительно ли уже так поздно, как показывают часы, и солнце давно скрылось за горизонтом. Обнаруживая, что на кухне темно, если не считать света, который он оставил над плитой, Фрэнк широко распахивает дверь. — Горизонт чис… уф.        — Я все еще чувствую этот запах, — говорит Джерард, прижимаясь к спине Фрэнка. — Здесь пахнет тобой, теплом и светом.        — Да, эм, я открывал окна, — но сейчас они все закрыты, жалюзи плотно опущены. Фрэнк не уверен насчет привычек Майки, но он знает, что люди болтают, даже в таких районах, как этот. Мысль о случайных любопытных незнакомцах, заглядывающих в окна, чтобы взглянуть на странного брата-отшельника, который выходит только по ночам, выводит его из себя.        — Потрясающе, — радостно говорит Джерард. Он протискивается мимо Фрэнка, чтобы пройти через дом на неухоженный задний двор, сетчатая дверь хлопает за ним, прежде чем он ловит ее и придерживает открытой. — Идем со мной.        У Фрэнка странно пересыхает во рту. Он между делом вытирает ладони о свои джинсы. — Да, конечно.        Снаружи все еще тепло, дневная жара впиталась в землю, но ветер немного пронизывает. Фрэнк натягивает толстовку и накидывает капюшон, засовывая руки в передние карманы, пока спускается по шатким ступенькам за Джерардом. На заднем дворе, зажатом железной оградой и переулком приземистого торгового центра на другой стороне квартала, стоят старые деревянные качели, наполовину заросшие сорняками. Не обращая внимания на скрип, Джерард залезает на них и садится. Он похлопывает по соседнему сиденью. — Иди сюда.        Осторожно, вздрагивая от скрипа ржавых гвоздей, Фрэнк забирается следом. — Иду я, иду, господи. Майки тебя никогда не выпускает что ли?        Джерард только усмехается и снова похлопывает по сиденью, ожидая, пока Фрэнк опасливо усядется, прежде чем схватить сигареты и Zippo. Сначала он подкуривает одну сигарету для Фрэнка и протягивает ему, потом другую для себя, втягивает дым глубоко в легкие и задерживает его там намного дольше, чем кто-то, кому нужно дышать. Он выпускает его длинным тонким потоком, рука с откинутым запястьем держится у лица, его волосы темными тенями обрамляют бледную кожу и глаза, чарующие, как из старого фильма.        — Ты только думаешь, что ты крутой, — говорит Фрэнк и выпускает дым ему в лицо.        Джерард разражается своим странным смехом, ошеломляющим и громким, разрушая иллюзию, но не забирая с собой странное, зудящее чувство между плеч Фрэнка. Он расправляет плечи и ерзает, откидываясь на спинку сиденья, чтобы спрятаться за сигаретой. Из-за оживленной улицы впереди и шумных ночных заведений позади, магазина, прачечной и места, где по мнению Фрэнка проводят пип-шоу [7], здесь не тихо. Но звуки все равно кажутся за много-много миль отсюда. Такие ночи, как эта, заползают под кожу Фрэнка и гнездятся там, покалывая. Как будто что-то затаилось в воздухе, в темноте.        Что-то вроде Джерарда, думает он.        — Фрэнки? — спрашивает Джерард, скривив один уголок рта в неуверенной улыбке. Взгляд Фрэнка цепляется за выглядывающий клык. Его клыки не такие шокирующе белые, как в книгах и фильмах. Они плотного белого цвета голой кости. Остальные зубы Джерарда рядом с ними кажутся еще меньше. Иногда Фрэнк ловит себя на том, что водит языком по тупым краям собственных зубов, пытаясь определить разницу в толщине. — Если замерз, лучше пойти внутрь.        — Неа, — говорит Фрэнк сквозь облако дыма. — Мне не холодно.        Слабый намек Джерарда на улыбку исчезает. — Ты дрожишь.        Фрэнк закатывает глаза. Может, эта дрожь не имеет ничего общего с холодом. Как будто он, блять, собирается рассказывать Джерарду, что за чертовщина творится сейчас у него в голове, господи. — Эй, приятель, если ты голоден, есть еще это дерьмо в холодильнике. Я не мальчик на побегушках.        — Оу, — говорит Джерард и втягивает в себя остатки дыма. Он тушит окурок о качели, прежде чем швырнуть его в высокую траву. — Майки принес последнюю кино-резню Роба Зомби [8]. Хочешь?        — Черт, да, — Фрэнк катапультируется с сиденья, слегка спотыкаясь. Как будто это он и планировал, он резко разворачивается и ухмыляется. — Ты включаешь фильм, я беру пиво.        Сверкнув быстрой зубастой улыбкой, Джерард говорит: — Хорошо, — и плавно соскальзывает с качелей. Трава едва шелестит под его ногами в носках, когда он направляется к дому, устрашающе проходя мимо Фрэнка, под покровом ночи лишь отдаленно напоминая человека. Фрэнк снова вздрагивает и засовывает руки поглубже в карман толстовки. Без Майки все совсем иначе.             

***

             Фрэнк потерял счет тому, сколько раз он сворачивался калачиком на кровати Джерарда с дешевой выпивкой и хорошим классическим ужастиком. Он даже потерял счет тому, сколько раз Джерард прижимался к его спине в мерцающем свете телевизора, закинув руку на его талию. Он не пьян после трех бутылок паршивого слабоалкогольного пива. Но его кожа покрыта мурашками, голова кружится, а внутренности дрожат, как и он сам. Прохладное дыхание Джерарда на его шее заставляет сердце биться так громко, что он уверен, что Джерард слышит его. Может быть, даже чувствует, как оно ударяется через спину Фрэнка в его грудь, словно его собственное сердцебиение, которого у него больше нет.        В фильме происходит что-то с большим количеством криков и еще большим количеством крови. Фрэнк почти не обращает внимание на происходящее, кроме случайных подергиваний пальцев Джерарда на его животе. Его футболка постоянно задиралась в течение последних десяти минут или около того, так что теперь маленький-маленький кусочек кожи обнажен как раз достаточно, чтобы действительно почувствовать странное не-тепло пальцев Джерарда, парящих там. Мурашки бегут по его рукам и ногам, когда он сдерживает очередную дрожь. Ему не холодно. Ему совсем не холодно.        Крики неожиданно прекращаются. Фрэнк не уверен, какой фильм они смотрят — камера медленно перемещается по сценам кровавой резни, а слишком художественные брызги крови не напоминают ему стиль Зомби. Он даже не уверен, что видел это раньше. Джерард все еще позади него, часто и поверхностно дышит. В этом действительно ничего нового — галлоны пролитой крови, вампир, дерьмо случается. Как просмотр порно, вот такое дерьмо. Фрэнк не осуждает. Но он пытается совершить ниндзя-поворот, как будто он, блять, вынужден посмотреть, действительно ли Джерард возбуждается за его спиной.        Джерард крепко сжимает рукой свое бедро. — Извини, — бормочет он, отодвигаясь назад, сгорбившись, будто пытаясь защитить Фрэнка от его неуместного стояка из-за вида крови.        — Не, не, брось, — говорит Фрэнк заплетающимся языком. Он наполовину поворачивается на спину, чтобы одарить Джерарда кривой, слегка виноватой улыбкой. — Я не… это был не намек, чувак. Нога затекла.        Наступает долгий, затянувшийся момент, когда Джерард ничего не говорит. Даже не шевелится. Затем его взгляд перемещается от лица Фрэнка к его горлу, и поток чистого, расплавленного тепла разливается в животе Фрэнка. Джерард смотрит на него, как вампир. Так, как если бы у Фрэнка была огромная грудь, и Джерард откровенно пожирал бы ее глазами. Сопротивляясь совершенно идиотскому желанию вытянуть свою ебаную шею, Фрэнк концентрируется на том, чтобы его улыбка оставалась легкой, а тело расслабленным, как будто он не был в пяти секундах от самого невероятно неуместного и шизанутого стояка.        Джерард садится так резко, что кровать шатается. — Мне нужно, ээ, наверх, — говорит он, перелезая через комок одеял, комиксов и какого-то дерьма для рисования, которое они спихнули вниз кровати, чтобы лечь.        — Подожди, подожди, — запутавшись ногой в красной простыне, Фрэнк дергается и скатывается с кровати, едва успевая подогнуть под себя ноги. Неудивительно, что Джерард ведет себя странно, если он голоден, а вокруг столько фальшивой крови. Это естественно. Или, вообще-то, неестественно, но неважно. Это инстинкт, а не Фрэнк и его гладкая девственная шея. — Я принесу.        С дикими, обезумевшими глазами Джерард машет рукой. — Нет, нет, все в порядке, я…        — Я же сказал, что принесу, блять, — огрызается Фрэнк. Джерард резко замирает и мертвенно замолкает. Это жутко и странно, и совсем не похоже на Джерарда. — Это моя гребаная ответственность, пока Майки нет, ясно? Так что я принесу.        На секунду Фрэнк уверен, что Джерард начнет спорить. Но потом напряжение, удерживающее его плечи слишком ровно и высоко, спадает, и он снова становится Джерардом, с плохой осанкой, жесткими волосами и кривоватой неуверенной улыбкой, скрывающей его зубы.        — Хорошо, — говорит Фрэнк и делает вид, что не замечает, как подрагивают веки Джерарда, когда успокаивающе похлопывает парня по груди, тащась к лестнице. — Серьезно, хорошо? — кричит он через плечо. — Все круто. Я справлюсь.        — Хорошо, — эхом отзывается Джерард, его голос звучит слишком близко, прямо у подножия лестницы. Фрэнк даже не слышал, как он пошевелился. — Спасибо, Фрэнки.        Наверху, пока в животе у него все дрожит, Фрэнк выливает остатки крови из открытого пакета и сует ее в микроволновку, наблюдая, как вращается кружка. У него в голове все вращается вместе с ней. Дело не в нем. Дело в крови. Одного пакета, оставшегося в холодильнике, Джерарду не хватит до приезда Майки.        Невидящим взглядом наблюдая за таймером, Фрэнк думает о том, чтобы завтра, возвращаясь из общежития, зайти в мясную лавку на углу Мейпл-стрит. Затем он встряхивается, шипит «дерьмо» и бросается к микроволновке, нажимая кнопку, чтобы открыть дверцу. Блять. Блять. Кровь кипит. Он отчаянно машет рукой над кружкой и сильно дует, чтобы остудить.        — Фрэнк? — раздается голос Джерарда, шелковисто-мягкий и сбивчивый. Фрэнк шипит еще одно проклятие, когда тень отделяется от двери в подвал и медленно растворяется в бледном, обеспокоенном лице Джерарда.        — Все в порядке, — говорит Фрэнк, ударяя себя кулаком в грудь, чтобы убедиться, что его сердце все еще бьется. Он морщится и поднимает кружку. — Или я надеюсь, что это так. Я ее перегрел.        Джерард нюхает воздух, отталкиваясь от двери, чтобы пересечь расстояние в полдюжины футов между ними. Это как смотреть кино, его шаги уверенные, тихие и слишком плавные, как будто в нем нет костей. — Пахнет нормально, — говорит он, обводя взглядом все вокруг — кружку, кривые жалюзи на окне, мигающий таймер на микроволновке. Все, кроме лица Фрэнка. Или шеи Фрэнка. Он осторожно берет кружку из его рук, не соприкасаясь с ним пальцами. — Благодарю.        — Не за что, — бормочет Фрэнк. Здесь светло, почти жизнерадостно, свет отражается от ярко-желтых обоев как из 80-х. Но чем дольше Фрэнк смотрит на потертый линолеум, тем менее нормальным он становится. Как будто Джерард принес с собой из подвала кусочек чего-то странного, и свет становится слишком ярким, нереальным, таким резким, что слезятся глаза.        Когда у Фрэнка получается оторвать взгляд от не очень привлекательной трещины в плинтусе рядом с холодильником, смаргивая странные, едва выступившие слезы, он останавливается на опущенных ресницах Джерарда, черных и густых на фоне бледных щек. Затем, будто Фрэнк вообще им не управляет, взгляд скользит вниз по переносице Джерарда, падает на небольшой подъем кончика носа и приземляется прямо на губы, наполовину скрытые кружкой.        Кружка ускользает из поля зрения. Губы Джерарда действительно красные и влажные. Фрэнк думает о том, как отвратительно было бы целовать их, и как бы он все равно это сделал. Может быть, он бы почувствовал клыки Джерарда. Если бы он засунул свой язык ему в рот, он бы точно почувствовал.        — Фрэнки, — говорит Джерард. В оцепенении Фрэнк наблюдает, как Джерард протягивает руку, цепляясь пальцами за край его футболки. — Спускайся вниз, Фрэнки.        Сказал гребаный паук мухе. Фрэнк спускается.             

***

             Что бы там ни думал Фрэнк, он даже, блять, понятия не имеет, что происходит. Его голова кружится так быстро, дыхание сбивается, и он почти уверен, что сейчас сломается. Он дважды спотыкается, спускаясь по лестнице, еще раз, когда вслепую следует за Джерардом через минное поле, которое является его комнатой, и четвертый долбаный раз, когда Джерард каким-то образом оказывается позади него и толкает его, призывая лечь. Он ползет по скрипучему матрасу и ложится на спину, подложив одну руку под голову, а вторую положив на живот, пытаясь выглядеть так, будто он не напуган до усрачки. Джерард, наверное, знает. Наверное, знает, что бы ни делал Фрэнк. Он способен, типа, видеть это по его лицу, слышать это в его оглушительном пульсе или чуять это в его поту, блять.        Джерард сидит на краю кровати, поджав под себя одну ногу и поставив кружку на колено. Он протягивает руку очень, очень медленно, мучительно медленно, как будто думает, что Фрэнк сейчас убежит, и кладет ее на грудь Фрэнка. На костяшках его пальцев темнеет тень, которая может быть краской или кровью. Он не поднимает глаз, когда говорит: — Я не причиню тебе вреда.        — Господи, — говорит Фрэнк и пытается сесть. Но Джерард удерживает его так, как будто не знает, какая у него тяжелая рука. — Я знаю это, бля. Не будь дураком.        — Фрэнки, — говорит Джерард, словно пробуя это слово на вкус, пробуя вместе с кровью, оставшейся на зубах, — я знаю, что ты знаешь. Но я хотел убедиться, ладно? Потому что я вроде как запутался. Я запутался и, может быть, запутал, и…        — Ты не хочешь меня путать, хорошо, я понял, — Джерарду нужно заткнуться. Джерарду нужно, блять, прекратить шевелить своим ртом. Его глупым, глупым ртом, о поцелуе которого Фрэнк все еще думает, потому что, возможно, не так уж плохо получить немного вреда от Джерарда. Джерард все еще держит его, и это заставляет его сердце биться быстрее, и начало вечеринки в его штанах, как он думает, может напугать Джерарда еще больше. Разве это, блять, не забавно. Фрэнк настолько ебанутый, что теоретически может свести с ума гребаного вампира.        Вампира, случайно оказавшегося причудливо застенчивым, искренним и таким охуительно милым, что аж больно. Иисусе, Фрэнк хочет, чтобы Джерард поцеловал его. Бам, вот так просто, он хочет. Тогда, может быть, Джерард не будет так нервничать или пугаться и перестанет, блять, таращиться на Фрэнка так, будто у него есть сраный ключ ко всем тайнам мира.        Фрэнк делает странное замедленное движение, из-за которого его рука оказывается на напряженном бедре Джерарда. — Надо перемотать фильм, — тупо говорит он.        Джерард смотрит на телевизор так, словно забыл о его существовании или о существовании телевизоров вообще. — Хорошо, — говорит он и начинает рыться в поисках пульта. Обнаружив его наполовину зажатым поясницей Фрэнка, он осторожно выуживает его, затем направляет на экран, а сам отодвигается назад, высоко подняв кружку, чтобы ничего не пролить, и устраивается у стены рядом с коленями Фрэнка.        Когда крики возобновляются, Фрэнк все еще не имеет ни малейшего понятия, что происходит.             

***

             Фрэнк просыпается в полной темноте с тяжестью на груди. У него достаточно времени подумать что за херня, а затем что-то сопит и придвигается ближе, и его мозг будто пронзает молнией: Джерард. Джерард растянулся на нем, уткнувшись лицом в изгиб шеи и перекинув через него ногу. За секунду его сердцебиение из слегка обеспокоенного превращается в полное адреналина бум-бум-бум.        Со странным кошачьим звуком — кошачьим, что за нахуй — Джерард утыкается носом в подбородок Фрэнка, дышит глубоко и медленно. Он дрожит — нет, нет, он пиздец как трясется, и с такой тяжестью давит на грудь Фрэнка, но в то же время почти не ощущается под рукой Фрэнка на его спине, как будто он только кожа, натянутая на кости, зачахший и оголодавший. Он снова издает этот звук из глубины горла. Короткий, грустный и голодный.        — Джерард, — говорит Фрэнк на резком, прерывистом выдохе, так искаженно, что едва слышно. Его рука каким-то образом оказывается в волосах Джерарда, неловко поглаживая спутанные пряди, пытаясь успокоить взволнованный тон голоса Джерарда. — Джи, Джи, давай. Просыпайся. Просыпайся, я позабочусь о тебе, обещаю. Давай, Джи, пожалуйста.        Фрэнк в ту же секунду может определить, что Джерард пришел в себя. После этой сумасшедшей смеси податливости и приставучести он становится твердым, как доска, его дыхание мгновенно прерывается. Прежде чем он испугается, Фрэнк обхватывает его обеими руками так крепко, как только может. Он хочет сказать, что все в порядке. Джерард ничего не сделал. Ничего не случилось. Но слова застряли в горле, так что он может только обнимать Джерарда и надеяться, что этого достаточно.        — Фрэнки, — хрипит Джерард, — Фрэнки, черт, прости, прости, — и он пытается отстраниться. Фрэнк держит еще крепче, вытаскивая свою ногу из-под ноги Джерарда, чтобы вцепиться в него, как долбаный осьминог. Чем крепче он цепляется, тем сильнее сопротивляется Джерард, пока Фрэнк не вспоминает, что он борется с гребаным паникующим вампиром, и если они не будут осторожны, то кто-то пострадает.        — Джерард, прекрати.        Джерард замирает с тихим вздохом.        — Ладно, — говорит Фрэнк, но не ослабляет хватку. Он справится с этим. Он собирается справиться с этим. — Я отпущу тебя, а потом принесу тебе завтрак, — он понятия не имеет, скоро ли рассвет. Он только знает, что они могли проспать все утро до полудня. Здесь времени не существует в обычном смысле этого слова. — Не психуй.        Волосы касаются подбородка Фрэнка, когда Джерард молча кивает. Недостаточно хорошо, думает Фрэнк и сжимает его, как будто если сдавить достаточно сильно, можно заставить Джерарда действительно поверить, что с ним все в порядке. Он дрожит от потока прохлады, когда Джерард набирает полные легкие воздуха. — Я не буду психовать, — говорит Джерард, тщательно взвешивая слова.        Порядок. Этого будет достаточно. Требуется еще несколько секунд, чтобы сообщение дошло от его мозга до рук, и когда они наконец отпускают его, Джерард не двигается. — Оставайся здесь, ладно? — говорит Фрэнк, ожидая медленного кивка Джерарда. — Но не прямо на мне, чувак, я не могу встать.        — Извини, — на одном дыхании повторяет Джерард и откатывается в сторону.        — Вот прямо здесь, — Фрэнк показывает на кровать. Джерард снова неуверенно кивает ему. Не сводя с него глаз, Фрэнк начинает пятиться к лестнице, расчищая путь пятками. — Прямо там.        — Ладно, Фрэнки, — говорит Джерард, напуганный, как будто Фрэнк наорал на него.        Наверху лестницы Фрэнк проверяет, нет ли коварных смертоносных лучей солнца — или, в его случае, ослепляющих лучей, — и толкает дверь. На кухне почти так же темно, как внизу. Таймер на микроволновке все еще мигает, но часы на плите показывают половину четвертого. Он понятия не имеет, когда они вырубились, но по ощущениям однозначно не меньше чем пару часов назад.        Выуживание второго пакета из холодильника становится целым приключением. Фрэнк спотыкается из-за пятен в глазах, достает кружку, стоит у микроволновки, щурясь на обратный отсчет таймера, чтобы убедиться, что кровь не перегреется. Когда таймер выключается, он вертит кружку и водит по ней пальцем, чтобы убедиться, что она прогрелась. На этот раз кровь его даже не волнует. Забавно, как быстро можно привыкнуть к дерьму.        Спускаясь по лестнице, он осторожно прижимает кружку к груди. Остается около двух третей пакета. — Джерард? — зовет он с предпоследней ступеньки. — Я думаю, нам нужно… срань господня.        Одна бледная рука хватает Фрэнка за локоть, вторая крепко сжимает кружку. Кровь опасно взбалтывается, но не проливается. — Бля, — говорит Фрэнк, неловко повиснув в хватке Джерарда, наполовину на лестнице, наполовину на полу. — Ты меня до усрачки напугал, какого хрена.        — Извини, — Джерард осторожно выхватывает кружку из рук Фрэнка и спускает его с последней ступеньки, как будто он чей-то дедушка. — Я волновался. Я думал, что ты мог… Из-за крови, я знаю, что тебе это не нравится, и я не хотел, чтобы ты уходил.        — Никуда я, блять, не уйду, — огрызается Фрэнк. Затем он делает глубокий успокаивающий вдох. Орать на парня не поможет. — Я серьезно, — говорит он, стараясь быть тише. У них был этот дурацкий разговор несколько месяцев назад, когда Джерард говорил напугано и запинаясь, весь нервный и дерганый, а Майки нависал над Фрэнком, готовый надрать ему задницу до полусмерти, если он посмеет задеть чувства Джерарда. Как будто Фрэнку было не поебать. Он дружил с Майки уже много лет, но больше всего его потрясло то, что у Майки был гребаный брат, о существовании которого он даже не подозревал.        Оглядываясь назад, можно сказать, что ворваться в подвал и потребовать, чтобы Майки раскрыл свою самую большую и темную тайну, было не самым умным поступком в его жизни, но он ни в коем случае не жалеет об этом. И ни за что не пожалеет.        — Я не собираюсь уходить, — повторяет Фрэнк, как будто если он будет повторять достаточно часто, Джерард, наконец, поймет. — Пей свой ужин, Лугоши [9], уже чертовски поздно. У меня завтра занятия.        Джерард бросает взгляд на кровать. — Ты должен лечь спать. Я могу посмотреть кино в комнате Майки.        — А вот и нихуя, — хоть Джерард, возможно, на пять дюймов и двадцать фунтов больше Фрэнка, не говоря уже о вампирской мощи, Фрэнк остается стоять у самой лестницы. До рассвета осталось всего несколько часов. — Я спал и в более плохих условиях, чем ты, копошащийся в своем дерьме для рисования.        Недовольство Джерарда отпечатывается глубоко на его лице. — Но…        — Нет, — говорит Фрэнк, насильно разворачивая Джерарда и ведя его через бардак. — Рисуй свою хрень. Или, блять, обнимай меня, пока ешь, мне все равно, но ты не пойдешь наверх.        Когда они подходят к кровати, лицо Джерарда меняется, как будто он собирается продолжить спор. Фрэнк говорит: — Ох, — типа, действительно говорит это, и толкает Джерарда вниз, едва замечая кровь, которая выплескивается из кружки и проливается на простыни. Прежде чем Джерард успевает подвинуть свою упрямую задницу, Фрэнк садится на нее. Или, скорее, он вскарабкивается на кровать и плюхается на колени Джерарда, кладет голову на бедро и неловко обхватывает одной рукой талию, а другой — колени, но неважно. Джерард никуда не денется.        — Я собираюсь спать, — объявляет Фрэнк и решительно закрывает глаза. Джерард как-то нервно подергивается, будто он пытается постичь какую-то хрень. По мнению Фрэнка, хрень уже постигнута. Он издает преувеличенно сонный звук на случай, если Джерард подумывать о том, чтобы вылезти из-под него и прокрасться наверх. По-видимому, Джерард никогда не был соней, даже до всей этой истории с вампиризмом. Фрэнк считает, что именно поэтому он такой почтительный и осторожный со спящими людьми.        Фрэнк на самом деле долго не засыпает, его пульс учащается, когда Джерард нежно проводит пальцами по его волосам в темноте. Здесь вообще нет никаких звуков, ни отсутствующего мычания Джерарда, как во время работы, ни даже беспокойного шуршания, когда он устраивается поудобнее. Джерард не дышит, не двигается, и тяжесть его взгляда не ослабевает.             

***

             — Со мной все будет в порядке, — в миллионный раз повторяет Джерард. У них осталась четверть пакета крови, а это только день пятницы. Майки не будет до воскресенья. Может быть, даже до позднего вечера воскресенья.        — Разумеется будет, — соглашается Фрэнк, потому что отсутствие уверенности в своем вампире — не лучший путь. — Но ты не должен, типа, беспокоиться об этом, потому что я туда и обратно, — он надевает второй ботинок. — Пойду принесу моему мальчику еды. И захвачу чистую футболку, потому что, чувак, эта воняет.        — Одолжи у Майки, — говорит Джерард тонким и высоким голосом. Он цепляется за дверной косяк у подножия лестницы, отталкиваемый тонкими полосами солнечного света, которые падают на дверь подвала.        — Хорошая идея, — Фрэнк встает и подтягивает джинсы, пожимая плечами, когда они снова сползают. Как будто его волнует, видны ли его трусы. — Захвачу одну на выходе. Я и так буду достаточно странно смотреться, когда приду к мяснику за ведром крови, не стоит быть совсем неряхой.        — К мяснику? — эхом отзывается Джерард. Фрэнк знать не знает, где, черт возьми, и тем более как, Майки берет достаточно человеческой крови, чтобы кормить Джерарда. Какое-то время Фрэнк думал, что Майки берет свою кровь, или, ну, семья помогает, но есть только они с Джерардом. Никоим образом Майки не мог снабжать Джерарда сам. Что означает, вероятно, что Майки крадет ее. Фрэнк не собирается даже пробовать это дерьмо. — И что ты ему скажешь?        Фрэнк пожимает плечами. — Летучая мышь-вампир.        Джерард говорит: — Ха, — как будто он думает, что такой ответ действительно может прокатить. Черта с два Фрэнк кому-то что-то расскажет, если только какой-нибудь уебок не откажется продать ему товар без чертовски хорошего объяснения. Поскольку Джерард не накладывал вето на все эти звериные штуки, коровья кровь и человеческая не должны сильно отличаться для него. От всего этого у Фрэнка мурашки бегут по коже, но мысль о том, что Джерард умрет, превратившись в изголодавшийся по крови безжизненный труп, еще хуже. Его кожа вокруг глаз уже начинает немного сереть, а губы кажутся тонкими и хрупкими на фоне острых зубов.        — Я разогрею остатки из холодильника перед уходом, — говорит Фрэнк. Он никогда не видел Джерарда таким. А еще он никогда не видел Джерарда таким чертовски жутким, как прошлой ночью, но, с другой стороны, это тоже было типа круто. Как будто это было самое живое ощущение Джерарда за последние месяцы. — Отойди, ладно?        Джерард быстро кивает и исчезает в дверях. Сегодня на полу еще больше всякой херни, чем прошлой ночью, но Фрэнк не слышит ни звука. — Порядок, — кричит Джерард из самого дальнего угла комнаты.        — Чудной, — бормочет Фрэнк и разворачивается, чтобы подняться наверх. Он выкрикивает второе предупреждение прямо перед тем, как открыть дверь, на всякий случай, и быстро протискивается.        На кухне настоящая катастрофа. Пожалуй, Фрэнку не стоило каждый раз приносить Джерарду новую кружку. Но кормить парня из использованной, покрытой холодной, странно застывшей кровью, — это просто отвратительно. Достаточно того, что ей уже, вероятно, несколько дней и она обработана черт знает чем, чтобы не сворачивалась до того, как он убьет это излучением.        — Фу, — говорит Фрэнк и выуживает последнюю чистую кружку, попутно загружая посудомоечную машину. Его решение достать свежей крови теперь кажется ему действительно хорошим. Это будет угощением. Фрэнк — любимчик Джерарда.        Эта мысль поддерживает Фрэнка весь обратный путь вниз. — Джерард, — напевает он, отбрасывая мысли о том, откуда именно берется кровь, которую он собирается принести домой, вместо этого сосредотачиваясь на том, как будет рад Джерард, когда попробует чистую, необработанную пищу и ощутит разницу, как между диетической содовой и той, что сделана из настоящего сахарного тростника. — Подойди и возьми.        Без всякого предупреждения, Джерард оказывается прямо, блять, там. Фрэнк мог бы поклясться, что еще две секунды назад он возился с этой картиной, на которой изображены они втроем, но вот он здесь, большие круглые глаза прямо перед лицом Фрэнка, холодные пальцы обхватывают теплую кружку, касаясь пальцев Фрэнка. Обычно он довольно бледный, но вблизи он мертвенно-бледный.        — Чувак, — немного хрипло говорит Фрэнк.        Джерард кивает, будто он внезапно стал читать мысли. Что было бы действительно здорово, потому что тогда хотя бы один из них знал бы, о чем думает Фрэнк. — На улице очень жарко, Фрэнки, — говорит он, прижимаясь ближе. Ручка кружки впивается в грудь Фрэнка. Рука Джерарда цепляется за дверной косяк и скользит вверх, блокируя лучики света, пробивающиеся из кухни. — Ты уже пахнешь жарой. Открыл еще одно окно?        — Ээ, нет? — начинает Фрэнк и забывает, что, черт возьми, он собирался сказать, когда Джерард делает медленный, глубокий вдох и содрогается от пальцев ног до кончиков пальцев рук. Рот Джерарда приоткрыт, он даже не пытается скрыть зубы. Фрэнк обычно не замечает разницу в росте — все равно все, блять, выше него, — но клыки Джерарда прямо перед его лицом. И Джерард, блять, прижимается к нему, дышит медленно, тяжело и очень, очень осторожно.        Фрэнк говорит: — Бля.        А Джерард говорит: — Пожалуйста.        И да, хорошо, Фрэнк не совсем уверен, что Джерард просит у него, но не похоже, что Фрэнка это волнует. — Хорошо, — едва слышно шепчет он, потом повторяет еще раз, громче, может быть, даже слишком громко, потому что Джерард дергается от неожиданности. — Ты… ты сказал «пожалуйста», — напоминает ему Фрэнк. — А я сказал «хорошо», так что, эм, хорошо. Хорошо?        — Хорошо, — говорит в ответ Джерард, может, как ответ на вопрос, а может, как подтверждение. Его пальцы бегло касаются челюсти Фрэнка, приподнимая его лицо, и Фрэнк думает блять, блять, блять, все время, пока Джерард склоняется к нему и целомудренно прижимает их губы.        Фрэнк издает какой-то странный, совершенно не сексуальный звук прямо напротив рта Джерарда. Тот либо не замечает, либо ему все равно, или, может быть, даже нравится, потому что он издает другой в ответ — абсолютно сексуальный, хоть и застрявший между всхлипом и стоном, и, блять, да, Фрэнк — причина этого звука. И он толкается языком в открытый рот Фрэнка. Фрэнк отвечает, слишком ошеломленный, чтобы сделать что-нибудь, кроме как поддаться Джерарду, стоит, как идиот, сжимая кружку, полную остывающей крови, и позволяя Джерарду вылизывать его рот. Затем Джерард слегка наклоняет голову, будто хочет проникнуть глубже, и клыки царапают губу Фрэнка. Не настолько, чтобы порезать или сделать больно, но, бам, вот и они. Фрэнк определенно соблазняет вампира.        — Блять, — очень интеллигентно выдает Фрэнк. С языком Джерарда у него во рту это больше похоже на «Пфлть», что, эй, довольно хорошо подытоживает чувства Фрэнка по этому поводу. Он вспыхивает и без малейшего намека на манеры засовывает свой язык в рот Джерарду. Удивленное бормотание Джерарда ощущается странно между ними, но Фрэнк подается вперед, ища твердые, выпирающие кончики клыков, впивающиеся в его губы. Это так чертовски запутанно и нереально, и у Джерарда очень, очень странный вкус, металлический привкус этой странной прохладной пустоты, как будто целуешься с ночным небом. Это потрясающе.        Джерард начинает колебаться, как будто прошло так много времени с тех пор, как он последний раз целовал кого-то, что он забыл, что происходит после этого первого сладкого порыва. Фрэнк старается, типа, быть мужиком или вроде того и напомнить ему. У Фрэнка, возможно, не так уж много опыта, но он уж точно не целомудренный, и он знает, что у не совсем мертвого, но и не совсем живого Джерарда может встать. Что, ох, блять, точно напоминает ему, что у Джерарда может встать. Фрэнк хватает Джерарда за задницу одной рукой и притягивает его вплотную. Джерард возбужден. И это действительно впечатляющий стояк, а не просто ой, мы целуемся, прикольно. Фрэнк понятия не имеет, как это работает, и ему все равно. Типа, абсолютно.        Точно так же, как если бы Фрэнк нажал кнопку «пуск», Джерард обхватывает его голову обеими руками и притягивает к себе, как будто это его миссия. Фрэнку пиздец хорошо от этого. Он все еще здесь, по-настоящему, но Джерард контролирует все, и он может позволить своим мыслям зацепиться за клыки Джерарда, такие острые и такие, такие близкие. Их ни с чем не спутаешь, и это заводит Фрэнка, как ничто другое.        Что-то непонятное, что упирается в грудь, не имеет абсолютно никакого значения, пока Фрэнк не вспоминает про кружку, которую он должен держать, потому что Джерард этого уже не делает. Она опрокидывается набок, заливая всю футболку Фрэнка. Он неуклюже ухватывается за нее, спасая, может быть, половину содержимого. — Черт, черт, — говорит он. — Бля, я держу.        — Фрэнк, — стонет Джерард, нелепо, потому что имя Фрэнка не из тех, что звучат горячо, сексуально или хотя бы немного прилично в протяжном стоне. Но несексуальность его собственного имени находится в самом низу списка важных вещей, о которых стоит думать, когда Джерард хватает его за плечи, чтобы прижать к стене и уткнуться лицом в окровавленную грудь Фрэнка. Джерард прижимается носом, кровь размазывается по щекам и подбородку. Как в замедленной съемке, Фрэнк наблюдает, как его рот открывается, а губы приподнимаются, обнажая клыки. Все чертовы восемь штук. Джерард одет в старую растянутую футболку и заляпанные краской джинсы, его волосы грязные, жесткие, свисают на измазанное кровью лицо, и впервые в жизни он действительно выглядит как гребаное чудовище.        — Пиздец, — говорит Фрэнк, широко раскрыв глаза, так широко, что кажется они вот-вот выкатятся. — Джерард, бля, ты… Что ты…        Джерард кусает. Очень, очень осторожно, едва задевая кожу, он прикусывает испорченную футболку Фрэнка. Фрэнк чувствует тяжесть дыхания Джерарда, когда он посасывает, сопротивление, когда Джерард скользит вверх, гладкость и прохладу его языка через влажный хлопок. — Не буду, — бормочет Джерард, хватаясь за бока Фрэнка, — я бы не стал, я не буду, Фрэнк, Фрэнк.        — Вот, — говорит Фрэнк, и его голос срывается, хрипит, как после пачки сигарет и порции виски. Он толкает Джерарда локтем, а когда тот даже не шевелится, хватает его за волосы и дергает. Джерард приближается, дыша с трудом, его зубы окровавленные, а взгляд шокированные и уязвленный. — Нет, нет, вот, — говорит Фрэнк, спешно поднося кружку ко рту Джерарда. — Я просто хочу, чтобы ты выпил это, ладно? Прости, что пролил. Выпей все, хорошо?        Глаза Джерарда все еще широко раскрыты и испуганно смотрят поверх кружки. — Все до конца, — повторяет Фрэнк, наклоняя кружку, возможно, слишком резко, но удерживает ее, сильно сжимая волосы Джерарда, чтобы оттянуть его голову назад, и влить в него все, что осталось. Звук, с которым Джерард глотает или давится, громкий и неприличный. Фрэнк поднимает кружку еще выше.        — Черт, — рычит Джерард, вырываясь. Две красные струйки стекают из уголков его рта. — Черт, Фрэнк, черт.        — Я принесу еще, — Фрэнк роняет кружку, обеими руками цепляясь за спутанные волосы Джерарда, чтобы не дать ему убежать, как он, кажется, собирается. — Я принесу тебе остатки перед уходом. Ты в порядке, да? — он прижимается лбом ко лбу Джерарда. — Чувак, скажи мне, что ты в порядке.        Джерард издает звук, который может быть утвердительным, Фрэнк не уверен. У него гребаная каша в голове. Дрожащей рукой Фрэнк смахивает пролитую кровь, размазывая ее остатки по лицу Джерарда. Фрэнк очень сильно облажался. Но уже слишком поздно, ебучий поезд уже ушел. Если все так и будет, значит, так и нужно. Собравшись с духом, он мягко чмокает Джерарда в губы, стараясь не обращать внимания на липкую кровь на губах.        — Ты не вернешься, — опустошенно и уверенно говорит Джерард, грядя на грязную кружку на полу.        — Пошел ты, — Фрэнк целует его еще раз, медленнее, чем в первый, и еще мягче. Потому что сейчас ему приходится делать это так. Что с того, что он не готов пробовать примесь чужой крови. — И сходи в хренов душ.        Уголок рта Джерарда приподнимается в кислой улыбке.        — Потому что ты воняешь, — говорит Фрэнк, хотя это не совсем так. От Джерарда не пахнет так, как от Фрэнка, если бы он неделю не принимал душ. Джерард пахнет чем-то затхлым, как будто комната была закрыта слишком долго, или чем-то мускусным, чем-то рептильным. Может быть, это связано с хладнокровием. Это вовсе не зловоние. — Раз уж я собираюсь вернуться сюда и поцеловать тебя еще раз, тебе лучше пахнуть гребаными розами.        — Розы, — говорит Джерард, морща нос. — Ненавижу розы.        — Тогда, ну, гранатом. Мне похер.        — Фрукты — это хорошо, — говорит Джерард немного неуверенно. — Яблоки, Фрэнки. Свежие летние яблоки.        — Да, — Фрэнк успокаивающе сжимает шею Джерарда, прежде чем поднимает пустую кружку, наступая пальцами ног на кровавое пятно на ковре. Не первое здесь. — И не обижай меня больше, засранец. Я не собираюсь целоваться с тобой и сбегать.        Джерард улыбается, как будто он рад, что Фрэнк ругается на него. Он пожимает плечами. — Виноват.        — Спорю на твою задницу, что так и есть, — прежде чем Фрэнк сможет отвлечься на такие вещи, как, ну, знаете, задница Джерарда, он тянется для еще одного поцелуя. На дорожку. Джерард целует его, звучно и нелепо, будто пытается сделать вид, что будет абсолютно нормально, если Фрэнк вернется сюда и больше никогда к нему не притронется. Иногда Джи очень, очень тупой. Но пока Фрэнк позволяет этому сойти ему с рук, чтобы позже показать ему, что к чему. Намного позже. Как только Джерард насытится и будет счастливым и нежным, как прошлой ночью.        Если Фрэнк добьется своего, он будет поддерживать Джерарда в таком состоянии вечно.             

***

             Фрэнк не спешит подниматься в гору на обратном пути. Его рюкзак весит тонну, а мешок яблок, который он купил на рынке, бьет его по коленям. Он уже съел два яблока в автобусе. Он хочет еще, но на самом деле умирает от жажды, и больше сахара, натурального или нет, тут не поможет.        Итак, его план с мясной лавкой не сработал, в том смысле что у них не было крови, а не потому, что он был каким-то больным ублюдком, одержимым идеей проведения сатанинских ритуалов.        (— А как насчет кровяной колбасы? — пытался Фрэнк. Он знал, что это дерьмо в самом деле существует. Однажды на Рождество Рэй Торо вернулся из Нью-Гэмпшира, где навещал семью, и рассказал ему все отвратительные подробности.        — Извини, парень, — сказал мужчина с мясницким тесаком и снова принялся рубить груду ребер почти вдвое больше Фрэнка. Фрэнк убрался оттуда, пока не нарушил санитарные нормы.)        Но все в порядке. У него есть запасной план. А у Майки дома жуткий набор медицинских инструментов. Фрэнк немного порыскал после того, как принял душ, потому что, хоть Джерард и мог оценить его естественный запах, остальной мир, вероятно, был бы против его вони, тем более, что он выглядел, как жертва из фильма ужасов, весь облитый кровью. Он стащил дезодорант Майки, его нижнее белье и почти все остальное, кроме кроссовок, и пока он рылся в шкафу Майки, он нашел решение всех проблем. Изначально он планировал разогреть Джерарда чем-нибудь из мясной лавки, мягко подготовить его к этой идее, на всякий случай. Но, похоже, план пошел коту под хвост, и теперь ему просто придется пойти на это.        Кроме того, если у Майки есть все необходимое, то это должно быть чем-то, что они хотя бы иногда делают. Возможно, именно поэтому Майки так неохотно уезжал. Откуда ему было знать, что Фрэнк с готовностью вскроет вены для Джерарда? Не то чтобы его когда-нибудь спрашивали.        Фрэнку гораздо приятнее вскрыть одну из своих вен, чем сонную артерию какого-нибудь невинного, ничего не подозревающего поросенка. Бедный маленький пятачок.        Фрэнк кричит с крыльца: — Я дома! — хотя Джерард, наверное, слышал, как он топал по каменистой дорожке. Нервное возбуждение стучит в его грудной клетке, когда он откидывает учебники, которые не собирается трогать до воскресенья, к двери. — Спущусь через минуту!        — Хорошо, Фрэнки, — плывет наверх эхо. Фрэнк улыбается так широко, что у него болят щеки. Это даже лучше, чем принести домой неочищенную кровь для Джерарда.        Тщательно вымыв руки с антибактериальным мылом, Фрэнк достает чистое кухонное полотенце и вытирается им по пути в комнату Майки. Он достал всех необходимое из шкафа и разложил на другом полотенце перед уходом. Сейчас это кажется довольно легким в использовании. К тому же, ему не придется пытаться использовать все это самостоятельно. Фрэнк сдерживает безумный смешок. Ходячий Хэппи Мил; требуется некоторая сборка.        Надежно завернув все в полотенце, Фрэнк кричит предупреждение, что он спускается. Перемещение по лестнице после яркого солнечного света требует некоторых усилий, но он справляется. К тому времени, как он добирается до низа, его глаза уже почти привыкают.        Джерард топчется за углом и ждет. Его брови озадаченно хмурятся, когда он видит сверток в руках Фрэнка.        — Расслабься, — говорит Фрэнк, пробираясь, чтобы бросить все на кровать. — Я все уладил.        — Но я не чувствую запаха крови, — говорит Джерард, как будто это не самое странное, что Фрэнк слышал за весь день. — Но ты хорошо пахнешь, Фрэнки, — добавляет он, мечтательно улыбаясь.        — Лучше, чем розы, — соглашается Фрэнк. Даже он чувствует запах свежего воздуха, солнечного света и теплого чистого пота на коже.        Джерард деликатно принюхивается. — Яблоками.        — Есть у меня один знакомый, — говорит Фрэнк, глупо ухмыляясь, — Точно, знакомый. Он говорит, что любит яблоки. Так что может быть я съел парочку на обед.        Джерард таращится на него пару секунд, затем говорит: — О, засранец, — ласково и с придыханием, а в следующее мгновение он хватает Фрэнка за одолженную футболку и тянет вверх и на себя, чтобы поцеловать. Фрэнк просто сходит с ума от этого, пальцы его ног едва касаются пола, но блять, блять, это все еще потрясающе. От Джерарда пахнет чем-то фруктовым, типа, коктейлем, фруктовым салатом, да неважно, и его волосы все еще мокрые, обвиваются влажными завитками вокруг пальцев Фрэнка, когда он хватает их. Это так чертовски круто, что они могут просто делать это. Джерард — обитающий в подвале кровососущий дьявол, но это не имеет ни малейшего ебаного значения. Он Джерард.        Остановиться — последнее, что Фрэнк хочет сделать, но ведь его план. Он вырывается из хватки Джерарда и встает на цыпочки, пару раз пружинит, пытаясь справиться с волнением. — Ладно, ладно. Так. Тебе понравится, — он поднимает обе руки и выдерживает драматичную паузу. Джерард всегда ценит качественную драму. — Ты будешь есть меня.        У Джерарда отвисает челюсть. Фрэнк очень быстро кивает. Затем лицо Джерарда кривится, как будто он не уверен, что правильно расслышал Фрэнка, и он рассеянно тянет свои волосы. — Какого хуя?        — Нет, нет, ну же, — Фрэнк вытаскивает руку Джерарда из мокрых прядей, а потом, раз уж он уже держит ее и все такое, решает, что должен продолжать это делать. — Не притворяйся, ладно, я знаю, что Майки делает это для тебя иногда. Ему приходится. И я не против этого. Я совсем не против. Просто, ну, может не совсем так, как Майки делает это для тебя. Если Майки засовывает тебе руку в штаны после того, как накормит тебя, чувак, я не хочу об этом знать. И ты никогда, никогда не должен говорить мне об этом.        — Чего? — Джерард высвобождает свою руку и начинает размахивать ею. — Отвали нахрен. Чего?        Фрэнк трижды пытается поймать руки Джерарда. После того, как у него не получается в очередной раз, он говорит: — Хуй с ним, — и обвивает руками шею Джерарда, подходя ближе, как будто они танцуют медляк в средней школе. Джерард замирает, безумно раскинув руки. — Я вроде как планирую сделать с тобой кое-что по-настоящему грязное, так что я решил, что по меньшей мере могу обеспечить тебя энергией для этого.        Лицо Джерарда дергается, как будто он собирается засмеяться, но смех умирает где-то в горле. Его руки медленно опускаются на бедра Фрэнка, невесомо, как будто он боится держать слишком крепко. — Ты ведь не шутишь, — удивленно говорит он.        — Нет, — говорит Фрэнк, шевеля бровями. — Время перекусить, здоровяк.        Со стоном, который звучит так, будто вырвался из самой глубины живота, Джерард прижимается лицом к шее Фрэнка. Он нежно прикасается губами к коже, почти не позволяя Фрэнку почувствовать его зубы. Фрэнк дрожит. Может, когда-нибудь он сможет уговорить Джерарда сделать это именно так. Прямо из источника, все еще горячую. Вся та часть, где Джерард пьет кровь, не так отвратительна, когда речь идет о Фрэнке. Он не какой-то незнакомец или несчастный покойник. Он… Да. Вот оно. Он любит Джерарда. В этом вся гребаная разница.        — Хорошо, — говорит Джерард и целует Фрэнка в шею, в подбородок. Это почти ничто, едва заметные прикосновения губ к коже, но, черт возьми, такие приятные. — Хорошо, если ты уверен. Ты должен быть очень, очень уверен, Фрэнк. Я не могу это сделать, если ты не уверен.        — Засранец, я уверен, — Фрэнк хватает Джерарда за футболку на спине и слегка встряхивает. — Я так, блять, уверен. И я уверен, что отсосу тебе после, как насчет этого.        — О, черт, — стон Джерарда заглушается в изгибе шеи Фрэнка. Фрэнк издает безумный смешок, главным образом потому, что ему щекотно, но еще потому, что Джерард что-то типа немного со странностями. Фрэнк говорит о сексе, и Джерард так причудливо и застенчиво теряет голову.        Фрэнк толкает Джерарда плечом. — Ну же, ну же. Давай сделаем это. У меня есть все необходимое. Я даже повысил уровень сахара для тебя.        Джерард замирает. Он выдыхает: — Черт, Фрэнки, ты будешь на вкус как яблоки, — и он вздрагивает, вцепляясь в спину Фрэнка. Его губы влажно скользят по коже, все плавней и медленнее, а затем появляются зубы, клыки Джерарда, изогнутые, заостренные, острые-как-гребаное-лезвие, погружаются внутрь.        — Блять! — рявкает Фрэнк скорее от шока, чем от боли. Его позвоночник резко выпрямляется, руки сжимаются в кулаки так сильно, что хрустят костяшки пальцев. На секунду он не понимает этого. Типа, он может понять, что Джерард укусил его, сам процесс укуса, по-настоящему, но это не укладывается в голове. Он принес все необходимое. Иглы в стерильной упаковке, скотч, трубки, ватные тампоны, все такое прочее, чтобы они могли делать все безопасно и следить за кровяным давлением Фрэнка, все то, что он думал ему придется показать, чтобы убедить Джерарда, что пить его кровь совершенно нормально.        Вот только Джерард не нужны ни убеждения, ни повод, ни даже причина. Все, что нужно было Джерарду, — это приглашение.        — Твою ж мать, — говорит Фрэнк скрипучим голосом и вздрагивает, когда язык Джерарда касается неглубоких ранок. По крайней мере, они кажутся неглубокими. Он надеется, что они неглубокие. Ему не особо нравятся швы, несмотря на то, сколько раз в его жизни все заканчивалось ими.        Джерард согласно хмыкает, его руки поднимаются и сжимают руки Фрэнка чуть ниже плеч. — Да, — говорит он густым, влажным голосом. Кровь Фрэнка в его горле заставляет его так звучать. — Да, просто… присядь, Фрэнки? Присядь, прошу.        Пытаясь ухватиться за кровать или, скорее, за гребаную реальность, Фрэнк садится на самый край матраса. Он хочет дотронуться до своего горла, убедиться, что он не истекает кровью или что похуже, но лицо Джерарда все еще там, и Джерард все еще целует его, нежно, мягко посасывая кожу прямо над раной. Он откидывается назад, когда Джерард подталкивает его, его мозг отключен, тело на автопилоте. Джерард укусил его.        — Я не должен был, — говорит Джерард, вцепившись пальцами в край футболки Фрэнка и высоко задирая ее, устраиваясь между разведенными коленями Фрэнка. — Ты не должен был позволять мне, но ты сказал, что можно. Фрэнк, — Джерард прижимается лицом к голому животу Фрэнка и судорожно втягивает воздух. — Фрэнк, Фрэнки, лежи. Расслабься. Позволь мне.        — О боже, — говорит Фрэнк, его голос скрипит, как старые железные ворота. Он позволяет Джерарду стянуть с себя футболку, а затем, когда бледные руки Джерарда упираются ему в грудь, позволяет толкнуть себя назад. Кровь, его кровь, размазана вокруг рта Джерарда. Он смотрит в каком-то долбаном оцепенении, как Джерард залезает на него сверху, крадется, гибкий, медленный и чертовски горячий. Приподнимаясь на локтях, Фрэнк отодвигается еще дальше, давая Джерарду больше пространства.        Какая-то неуверенность мелькает в глазах Джерарда. Он останавливается, нависая над Фрэнком.        — Этого недостаточно, — говорит Фрэнк, его пальцы дергаются, когда кровь стекает по шее. От этого щекотно, и он хочет стереть ее, но Джерард нуждается в ней. С трудом сглатывая, он поворачивает голову в сторону. Может быть, это не то, что он имел в виду, но хрен с ним, это поможет. — Давай еще раз, ну же.        — Фрэнк, — произносит Джерард как молитву и припадает к нему, влажный язык скользит по шее. Затем он опять повторяет «Фрэнк», мягче, все так же благоговейно, когда скользит вниз, целуя ключицу Фрэнка, оставляя за собой красный след; когда его зубы царапают сосок Фрэнка. Он медленно открывает рот, глаза блестят за спутанными волосами, дает Фрэнку время сказать «нет», пока он обнажает клыки, готовясь укусить.        — Чтоб меня, — бормочет Фрэнк, задыхаясь, и хватает Джерарда за руку. Сильные пальцы, обманчиво длинные, тонкие и нежные, туго переплетаются с его. Он выгибает спину навстречу губам Джерарда, и это уже не приглашение. В этот раз он сам просит этого.        На этот раз, когда Джерард кусает, он готов к этому. Но нет никакой, блять, разницы. Шок пронзает его насквозь, боль, потому что да, это больно, но есть что-то еще. Такой же кайф, что он испытывает, находясь под иглой, будто яркая вспышка боли от пирсинга и медленное жжение от попадания чернил под кожу, это поражает его одновременно. Господи, если бы он только знал, блять.        — Черт, — выдыхает Фрэнк, изворачиваясь, пока Джерард облизывает его грудь, — Черт, черт, дай мне подышать, охуеть не встать.        Джерард бросает на него взгляд, и улыбка, наполовину скрытая в животе Фрэнка, сверкает в его глазах. — Дыши, — говорит он, целуя Фрэнка в бок, поднимая его руку вверх, переходя от ребра к ребру маленькими, покусывающими поцелуями. — Ты надышался, Фрэнки?        — Нет, — хрипит Фрэнк, заворачивая свободную руку в простыню, но потом передумывает и вместо этого хватает Джерарда за волосы. Ресницы Джерарда трепещут, его стон исчезает в коже Фрэнка. — Но все равно продолжим?        — Да, — шепчет Джерард и снова кусает его нежную кожу, и снова спускается вниз по ребрам, до самого их конца, до перехода в мягкую кожу живота. Джерард быстро оказывается там и продолжает спускаться ниже, кусает Фрэнка ниже пупка, где сползли его джинсы. Это неглубокие укусы, почти не кровоточащие, но они горячо пульсируют, рассыпанные по телу Фрэнка, как звезды, как будто Джерард рисует созвездия своими клыками в его плоти.        Резкий рывок за ширинку джинсов Фрэнка заставляет его снова оказаться в тумане. — О черт, — говорит он, глядя на нечеткие черные тени настенной росписи над кроватью Джерарда. Он чувствует себя точно так же, как одно из этих взрывающихся солнц. Он почти уверен, что взорвется, когда волосы Джерарда касаются его живота, а руки заползают в джинсы, скользят, чтобы прикоснуться к его голой заднице. Он приподнимает бедра и вздрагивает, когда Джерард смеется так радостно и опасно.        Фрэнк показывает ему средний палец, заставляя смеяться еще сильнее.        — Фрэнки, — говорит Джерард, наверное, в миллионный раз, как будто он никогда не устанет это повторять, сколько бы разных способов он ни попробовал. — Ты чертовски горячий. И тебе совершенно наплевать, это потрясающе. Ты такой вкусный.        — Я все еще не добрался до самой лучшей части, — говорит Фрэнк, снова двигая бедрами, чтобы вернуть Джерарда к делу. Хотя, возможно, в случае с Джерардом они начали с самой лучшей части.        Джерард смотрит вниз и ухмыляется, демонстрируя все свои окровавленные зубы. Сердце Фрэнка сильно бьется. — Подожди, — говорит Фрэнк, снова тянется, чтобы схватить волосы Джерарда, но промахивается; этот засранец чертовски быстрый, когда хочет. — Не кусай мой член. Не кусай мой член. Джерард, только не мой член!        — Доверься мне, — говорит Джерард, обнюхивая пах Фрэнка. Он стягивает его джинсы и нижнее белье, пока они не цепляются за его конверсы, а затем обнажает свои зубы с рыком и одним движением срывает все вместе, вероятно, заодно снимая несколько слоев кожи с лодыжек Фрэнка. И, может быть, несколько лет жизни Фрэнка, потому что зубы Джерарда острые, страшные и смертельно опасные, и они слишком, слишком, слишком близко к причиндалам Фрэнка.        — Я тебе абсолютно доверяю, — говорит Фрэнк, пытаясь незаметно протянуть руку, чтобы прикрыться в целях защиты. — Но я понимаю, что это заманчиво, да? Со всей этой, эм, кровью, — потому что, ух ты, клыки там или нет, а у Фрэнка впечатляюще стоит. Ладно, он знает, он чувствует эту гребаную пульсацию, но у него стоит так, что кожа блестит от выделяющейся смазки и, покрасневшая, кажется темной, поразительно, блять, темной рядом с бледным лицом Джерарда.        — Я буду осторожен, — говорит Джерард, подкрадываясь ближе. — Очень осторожен, Фрэнки, — он облизывает головку, его язык теперь теплее, как будто кровь Фрэнка греет его изнутри. — Я никогда не причиню тебе вреда, — он закусывает губу, клыки оставляют след на ней, и быстро наклоняет голову, говоря: — Только если ты не захочешь, — и его зубы задевают внутреннюю сторону бедра Фрэнка.        Без какого-либо участия Фрэнка его ноги раздвигаются шире, а бедра толкаются к чуть теплому рту Джерарда. Джерард снова смеется, довольный — естественно он, блять, довольный, господи иисусе, Фрэнк ведет себя как настоящая шлюшка, — и кусает кожу, зажимает ее зубами не так сильно, чтобы проткнуть. Фрэнк замирает на месте, у него перехватывает дыхание.        Когда Джерард только и делает, что облизывает кожу, зажатую между его зубов, Фрэнк кое-как выдавливает: — Там?        Глаза Джерарда бегают по всей спальне. — Мм, — говорит он, не разжимая зубы.        — О боже, — Фрэнк прикрывает лицо обеими руками. Он расправляет плечи и пытается снова сделать твердым то расплавленное месиво, что является его спиной. Каждый укус, оставленный на нем Джерардом, пульсирует. Он понятия не имеет, чего ожидать. — Ладно, типа, серьезно там?        Обе руки Джерарда скользят по ногам Фрэнка и раздвигают их шире. Напряжение поднимается по его бедрам прямо к члену, заставляя его дернуться на животе, выделяя больше смазки. Джерард высвобождает маленький кусочек кожи, который он держал зубами все это время, и, широко открывая рот, вбирает в себя плоть, плотно впиваясь кончиками зубов в нее. Он все еще смотрит на лицо Фрэнка с сумасшедшей сосредоточенностью. Типа, если бы Джерард был лазерным лучом, Фрэнк был бы уничтожен. Фрэнк уже уничтожен.        — О боже, — говорит Фрэнк, — Блять, черт, ладно, — и стискивает зубы, потому что Джерард впивается в него. Похоже, будто сраная шипучка взрывается у Фрэнка в животе, так сильно, дрожит и дергается, и это не имеет никакого гребаного смысла. А потом, когда Фрэнк, возможно, думает, что он осознал это или, хотя бы, справился, рука Джерарда оказывается на его члене. Напряженная, дрожащая, но это рука Джерарда на его члене, и это так приятно, что ладони Фрэнка хлопают по кровати, а все его тело от плеч до колен выгибается вверх. Ему кажется, что он выкрикивает что-то, возможно, имя Джерарда или кучу ругательств, а, может, и то, и другое, потому что Джерард быстро двигает рукой, сильнее надавливая у головки, будто хочет, чтобы Фрэнк кончил как можно, блять, скорее, и посасывает рану, которую он открыл на бедре Фрэнка. Все эти многочисленные и непрерывные манипуляции с его членом и его кровью, и Джерард стонет низко, гортанно и по-животному, он питается им. Фрэнк бросает мутный взгляд на лицо Джерарда, он будто камера со сломанной вспышкой, поэтому все, что он видит, — это расплывчатый след впалых щек и темных ресниц на белой коже, красные пятна и спутанные черные волосы, и это то, что выжжено в темноте под его веками, когда он закрывает глаза и кончает.        — Черт, Фрэнк, — говорит Джерард или, может, повторяет уже некоторое время. Он перестает посасывать бедро Фрэнка и просто облизывает его, почти изящно, потирая пальцами бедренные косточки Фрэнка и скользя вверх по животу, стирая сперму Фрэнка, которая стекает по его бокам, пока она не попала в укусы.        — Прицел сбился, — хрипит Фрэнк и ухмыляется, потому что, черт возьми, он звучит так же полуразрушено, как чувствует себя. — В следующий раз получишь на свое лицо.        — Ладно, — говорит Джерард, вот так просто, радостно, как будто он, блять, это и имеет в виду. Он подтягивается вверх, его рот превратился в отвратительное красное месиво, и Фрэнк думает да, да, ладно, я бы поцеловал это, прежде чем вытягивает шею, предлагая это. Джерард открывает рот, и он рассеянно трогает языком кончик клыка, все его внимание сосредоточено на его руке, лежащей на груди Фрэнка, которая задевает слабую струйку крови.        Фрэнк выгибает бровь. — Все еще голоден?        — Всегда, — признает Джерард и забирается верхом на бедра Фрэнка. Одна его рука все еще лежит на груди Фрэнка, пока вторая расстегивает его джинсы. — Не помню, чтобы я был когда-нибудь не голоден. Это постоянно. Эта ноющая боль всегда в моем желудке, — он спускается ниже, его голова опускается, голос срывается, когда он тянется к своей расстегнутой ширинке. — Ты делаешь лучше, Фрэнки. Я все еще ощущаю ее, но сейчас это приятно, — он ненадолго поднимает взгляд, проводя языком по окровавленной губе быстрым, стремительным движением, которое он, вероятно, даже не осознает. — Как будто это то, чего я хочу.        Фрэнк крепко сжимает бедра Джерарда. Его сердце так громко стучит в ушах, что он едва слышит, что говорит Джерард, но, черт возьми, он словно чувствует все его слова до костей. Он понимает. Настолько, насколько когда-либо сможет понять, он понимает. — Ну же, — говорит он, беспокойно поглаживая пальцами ширинку Джерарда. — Дай мне взглянуть, дай взглянуть.        Втягивая воздух, из-за мышечной памяти, а не из-за необходимости, Джерард вытаскивает свой член. Он необычно бледный, как и весь Джерард, едва покрасневший, но твердый. И блестящий от смазки. Он размазывает смазку большим пальцем по головке, смешивая ее со спермой Фрэнка на его руке. Он двигает рукой жестко и быстро, как он делал это для Фрэнка, его член скользит в плотном сжатом кулаке. Фрэнк кладет свою руку поверх его и меняет их местами, затем проводит ладонью по гладкой головке, желая по-настоящему почувствовать его.        — Черт, — шипит Джерард, резко опуская руку, — сделай это, Фрэнки, сделай для меня, пожалуйста, пожалуйста, вот так, — и Фрэнк крепко обхватывает его, первые несколько движений получаются немного неуклюжими, но затем становятся лучше, быстрее, именно такими, как хочет Джерард. Джерард сгибается над ним, короткие прерывистые звуки слетают с его губ, руки дрожат, а голос срывается за секунду до того, как он его теряет. Фрэнк останавливается, сбитый с толку — блять, это было быстро, и боже, Джерард действительно великолепен, типа, чудовищно великолепен, так чертовски безумен, — и Джерард стонет, вдалбливаясь в кулак Фрэнка, все еще кончая.        — Прости, прости, блять, — говорит Фрэнк, снова сжимая руку и продолжая движение. На этот раз он не останавливается, пока Джерард не падает на него, задыхаясь как сумасшедший, что не имеет никакого смысла, потому что этот парень просто, блять, не дышит.        — Можно я тебя поцелую, — бормочет Джерард, кладя дрожащую руку на щеку Фрэнка, — Фрэнк, можно?        — Придурок, — говорит Фрэнк, потому что это охренительно глупый вопрос, и поворачивает голову для самого неуклюжего, самого кривобокого, возможно, самого идеального поцелуя в его гребаной жизни. Ему все равно, что он с привкусом его крови. Джерарду нужна кровь. Джерард хочет ее.        Высвободив свои руки, зажатые между ними, Фрэнк крепко обнимает Джерарда. Весь бесполезный воздух выходит из легких Джерарда теплым потоком, охлаждая пот на лице Фрэнка. Ну, Джерард довольно необычный парень. Плевать. Фрэнк умеет делать необычные вещи.        Фрэнк собирается делать их в гребаном избытке.             

***

             — Черт, — говорит Джерард, отматывая еще одну длинную полоску медицинского скотча и отрывая ее своими клыками. — Черт, черт, Майки будет здесь с минуты на минуту.        — Остынь, — бормочет Фрэнк сквозь марлю, зажатую в зубах. Другой ее конец он крепко прижимает к внутреннему сгибу локтя, чтобы Джерард мог приклеить ее скотчем. Сегодня утром Джерард проснулся не голодным, а просто игривым. Фрэнк глупо ухмыляется. Очень игривым. И, типа, ненасытным. И энергичным. Он даже не кусался, пока Фрэнк не превратился в бескостный кусок затраханного желе, а затем оставил только легкие маленькие укусы вдоль предплечья Фрэнка, как будто думал, что должен подготовить его.        Пять часов спустя Фрэнк получил три новых укуса: один на внутреннем сгибе локтя, один на задней части бедра, где нога переходит в зад (который теперь на самом деле ужасно болит, но в процессе было чертовски хорошо) и один на лобке, примерно на полтора дюйма выше его члена. Этот был безумным. Безумным.        Джерард продолжает нервно разглаживать скотч, пристально глядя на него, как будто может заставить его прилипнуть. Фрэнк сползает в сторону на тумбу в ванной, вспотевшая спина скользит по зеркалу. Он так обдолбан. — Я обдолбан, — говорит он Джерарду, глупо улыбаясь, когда встревоженное лицо Джерарда снова появляется в поле зрения. — Это того стоило.        — Ты выглядишь обдолбанным, — мягко говорит Джерард, встревоженный, да, но еще немного гордый. Или, может быть, самодовольный. Он помогает Фрэнку подняться с тумбы, прижимая его к себе. Как будто разрушение вольной жертвы взывает к его внутренней сущности ночного существа. Фрэнк фыркает от смеха. Он совершенно вольная жертва. Он даже волен заставить Джерарда отнести его в чертову кровать.        — Уф, — говорит Джерард, покачиваясь. Он сцепляет ноги Фрэнка повыше вокруг своей талии и крепко держится за его зад. — Хорошо, хорошо, я держу тебя.        — Я держу тебя, детка, — напевает Фрэнк в шею Джерарда, заставляя того захихикать и сказать «нет», но Фрэнк чувствует, как от него исходят волны счастливого удовольствия. Это больше, чем кровь. Конечно, в этом есть ее большая часть, потому что хрен знает, видел ли Фрэнк эту широкую постоянную улыбку, приклеенную к лицу Джерарда, или почти розовый румянец на его щеках. Серьезно. Джерард все еще холодный бледный засранец, но теперь все по-другому.        — Оу, мы будем обниматься, — говорит Фрэнк, когда Джерард укладывает его на кровать. В животе что-то обрывается. Черт, да, он хочет обниматься. Он тянет руки вверх, пока Джерард снова не хихикает и не перелезает через него, устраивая голову на груди Фрэнка. Его волосы пахнут сигаретным дымом, некоторые пряди слиплись из-за засохшей крови Фрэнка и, вероятно, спермы. Фрэнк лениво зарывается в них пальцами.        Джерард осторожно касается края одного из укусов на груди Фрэнка. — Ты потрясающий, Фрэнки, — говорит он таким благоговейным голосом, который обычно хранят для особого случая, такого редкого, что это не как будто просто обнаружить гребаного единорога, а как будто этот самый единорог подходит прямо к тебе и спрашивает, не хочешь ли ты погладить его, а затем он говорит, типа, хей, не мог бы ты, пожалуйста, залезть мне на спину и покататься на мне, ничто не сделает меня более счастливым.        Фрэнк ухмыляется так широко, что губы щиплет. Он думает, что, возможно, зацепился ими за клыки Джерарда. — Я бы с удовольствием прокатил тебя.        Джерард обнимает его одной рукой и говорит: — В любое время, — немного развязно, но больше мило.        — Чувак, — говорит Фрэнк, его голос слышится ему глухим и далеким. — Чувак, я люблю тебя, — и это так легко, так легко, потому что это так и есть. И, возможно, потому, что через три секунды он теряет сознание, ухмыляясь в шокированное лицо Джерарда.             

***

             — Фрэнк! — кричит кто-то прямо, мать его, в ухо Фрэнка. Он бормочет проклятия, больше похожие на хрип, и всерьез пытается открыть глаза, но он будто под наркотой. Может быть, под секс-наркотой. Или это от потери крови, которая... да похрен. Он будет есть больше сраного шпината или еще чего-нибудь. Как Попай [10].        — Фрэнк, бля, Фрэнк. Фрэнк. Джерард.        — Майки? — раздается растерянный голос Джерарда.        Слышится громкий топот и еще какие-то озадаченные крики. Он бы встал, но а) он под секс-наркотой и б) Джерард вырубился прямо на нем. Это сочетание не только не дает ему возможности двигаться, но и лишает желания делать это. Он игнорирует шум и позволяет приятному сну утащить его обратно.        Пока не разносится возмущенный крик Джерарда: — Я бы не стал обнимать его труп! — и ладно, это достаточно интересно, чтобы Фрэнк открыл глаза.        — Ты не мертв, — говорит Майки, глядя на него сверху вниз.        — Только почти мертв, — хихикает Фрэнк.        —Джерард, что ты сделал?        — Ничего! — пищит Джерард и крепче прижимается к Фрэнку, будто думает, что Майки попытается его оттащить или вроде того. Фрэнк успокаивающе похлопывает Джерарда по заднице. Он никуда не денется. За исключением, возможно, ванной, как только сможет добраться до нее. — С ним все в порядке. Я слушал его сердцебиение. Майки, он в норме.        — Джи, — говорит Майки, сурово и ласково, с такой безумной интонацией, как будто он в самой что ни на есть настоящей истерике. — Джи, отпусти его. Дай мне убедиться.        — Он в порядке, — говорит Джерард, на этот раз не так уверенно. Он заражается совершенно не нужным беспокойством Майки.        — Фрэнк в порядке, — говорит Фрэнк, целясь в плечо Майки, но в итоге неловко похлопывая его по щеке, когда Майки наклоняется, чтобы прислушаться, его большой палец сдвигает очки Майки набок. — Фрэнк типа после секса, Майкиуэй.        — Что... фу, — машинально говорит Майки. Затем он, кажется, вспоминает о своей истерике и требует: — Кто-нибудь, скажите мне, что, черт возьми, происходит.        — Джерард проголодался, — говорит Фрэнк, когда кажется, что Джерард только и делает, что цепляется за него и прячется. Честно говоря, Фрэнку это нравится. Это помогает ему чувствовать себя большим, надежным и важным. Как будто он действительно может быть таким, как нарисовал его Джерард. — Я позаботился об этом.        Майки отшатывается от кровати. Сейчас он не очень похож на Майки с этими огромными глазами за очками и открытым ртом, который не издает ни звука. Фрэнк никогда раньше не видел Майки по-настоящему психованным. С трудом приподнимаясь и уверенно держа руку на сзади на шее Джерарда, чтобы тот не начал сходить с ума и не превратил все это в настоящий праздник безумия братьев, Фрэнк говорит: — Чувак, дыши. Мы типа давшие полное согласие сознательные взрослые люди. Все в порядке.        — У него зависимость от крови, — заявляет Майки своим обычным монотонным голосом, который совершенно не сочетается с его безумно вытаращенными глазами. — Зависимость, Фрэнк. А ты ходячая, говорящая курительная трубка.        Хах, думает Фрэнк. Это одна из точек зрения, догадывается он. Та, из-за которой у него болит в груди, сводит живот, а кожа становится холодной и липкой, как будто у него ночная потливость.        — Какого хрена, — говорит Джерард, скаля зубы. На Майки. — Возьми свои слова назад. Фрэнк не гребаная курительная трубка.        — Ты пил его, — решительно говорит Майки.        — Он сам предложил! — ногти Джерарда впиваются маленькими полумесяцами в грудь Фрэнка. — Он поцеловал меня, Майки, — Фрэнку приходится издать какой-то звук, потому что ай, ногти, и голос Джерарда мгновенно смягчается. — Извини, — на автомате говорит он, расслабляясь. — Он поцеловал меня, — добавляет он тихо и удивленно.        — И подрочил тебе, — добавляет Фрэнк. Если Майки ведет себя как мудак, то и Фрэнк тоже. — В следующий раз я тебе отсосу, ха, — выкуси, Майкиуэй.        — Фрэнк, — слишком серьезно говорит Майки. У Фрэнка проблемы, если разговоры о сексе с его старшим братом не отвращают Майки до такой степени, чтобы сменить тему. — Фрэнк, Джерард — вампир.        — Ни хрена себе, — ворчит Фрэнк. Это не то счастливое возвращение домой, которое он представлял. Они хорошо справились, он и Джерард. Они хорошо справляются. — Ты продолжаешь утверждать чертовски очевидное, Уэй.        — Подожди, нет, — говорит Джерард, пялясь на одеяло. — Перестань, Фрэнк, он прав. Я не должен был… Даже если ты… Ну, я не должен был.        Фрэнк быстро и грубо проводит обеими руками по лицу. — Неужели вы, два засранца, всерьез пытаетесь сказать мне, что будет лучше, если вы продолжите красть хреновую кровь для него, хотя я знаю, что на вкус она, должно быть, полное дерьмо, и не идет ему на пользу, и какого хуя вообще? — он выходит из себя от мысли, что Джерард станет смутным, отдаленным и не похожим на себя. Потому что кровь Фрэнка не может превратить его в того, кем он не является. Она просто позволяет ему быть собой.        — Вы оба заткнитесь, — говорит Фрэнк. Джерард закрывает рот так быстро, что его клыки клацают. Майки просто замолкает и как будто что-то предчувствует. Угрожающе нависает. Блин, Джерард не ошибся на своем рисунке. — О чем бы вы там ни думали, это не произойдет. Типа вообще никогда.        — Снова, — говорит Джерард, все еще обращаясь к смятым простыням. — Это не произойдет снова.        Холодный пот скатывается по позвоночнику Фрэнка. Он не хочет знать. Пожалуй, ему даже не нужно знать. — Эм, — говорит он.        — Он укусил меня однажды, — говорит Майки, обманчиво звуча скучающе, хотя это, очевидно, не так. — В первый раз, когда он попробовал детоксикацию.        — Он имеет в виду, что, эм, раньше я пил гораздо больше, — говорит Джерард, озабоченно почесывая голову, — крови, я пил гораздо больше крови. Может, слишком много? И у нас кончились запасы и я… я полагаю, я запаниковал и не спросил, — он дергает свои волосы, наматывает их на пальцы, уставившись в пол. — Я остановился, когда понял, что делаю, но… Я напал на него, Фрэнки.        — Ты, блять, не можешь избавиться от еды, — выпаливает Фрэнк первым делом. Это единственная часть, которую он может обработать. Джерард был настолько напуганный и голодный, что напал на Майки. Что за херня. — Это просто… это глупо. Пиздец как глупо.        — Кровь — это не еда, — говорит Джерард, прикусывая губу так, что кожа лопается.        Фрэнк пару раз открывает и закрывает рот. Внутри у него бушует ярость. Он спрыгивает с кровати и идет через всякое дерьмо на полу, возможно, ломая что-то важное, но ему нужно выпустить эту энергию куда-нибудь, пока он не начал наносить удары. — Да что, блять, не так с вами? Нет, нет, заткнись нахуй, — огрызается он, указывая пальцем на Майки. — Тебе нужна кровь, чтобы выжить, верно? Джерард?        Взгляд Джерарда скользит по комнате, избегая зрительного контакта. — Да. Я так думаю. То есть, да. Нужна.        — Вот. Это делает ее едой.        — Я…        — Заткнись, — шипит Фрэнк сквозь стиснутые зубы. — Ладно, если это еда, а ты перестаешь есть на хрен знает как долго…        — Неделю, — отвечает Джерард, потому что он не может молчать дольше пяти секунд.        — Неделю, — вторит Фрэнк, — конечно, ты… ого. Это настолько глупо, что я просто, блять, не могу. Я думал вы, ребята, умные.        — Это было правда страшно. Как будто я больше не был собой, — говорит Джерард.        Может быть, Фрэнк не воспринимает это так серьезно, как следовало бы. Может быть, он никогда не поймет, потому что его там не было. Но опять же, может быть, потому что его там не было, он может видеть ситуацию яснее. — Сейчас ты голоден? — спрашивает он Джерарда. — Типа, я выгляжу как обед из трех блюд для тебя?        — Ну, — говорит Джерард, тыча пальцем в одеяло, — вроде того? Но скорее в том смысле, что я хотел бы съесть его, эм, попозже?        Ладно, не так хорошо, как надеялся Фрэнк, но он с этим справится. — Ну вот, — говорит он Майки. — Не беспокойся. Я то, что надо.        — Но я мог бы, — говорит Джерард, ничуть не помогая. — И вообще-то, эм. Чем больше ты об этом говоришь, тем больше я вроде как хочу.        — И ты собираешься? — в упор спрашивает Фрэнк. Почему бы, блять, и нет.        — Нет, — говорит Джерард.        А Майки говорит: — Но он мог бы.        — Я тоже мог бы прямо сейчас заехать тебе по морде, Майкиуэй, но не собираюсь.        — Это не то же самое, Фрэнк, — говорит Майки, но ясно видно, что его душа больше не лежит к этому спору. Его плечи ссутулились, руки засунуты в карманы, а в уголках рта появилось какое-то подозрительное подергивание. И тогда Фрэнк понимает, что он не хочет быть правым. Что, может быть, Майки надеялся на что-то подобное. Возможно, не на всю эту лучший-друг-гей-трахается-с-его-братом часть уравнения, но на что-то, что подходит Джерарду, что-то хорошее для него. Кто-то.        Фрэнк ухмыляется. Он победил. Его логика чертовски безупречна. — Ладно! — говорит он и очень громко хлопает в ладоши. — Все улажено. Потрясающе. Майки, уходи. Или нет, подожди. Сделай мне салат.        Майки тупо смотрит на него. Джерард дико озирается по сторонам и выпаливает: — Я сделаю! — и плавно вскакивает с кровати и уже проходит полпути до лестницы, прежде чем Фрэнк преодолевает внезапный приступ паники, заставляющий его сердце подскочить к горлу, и хватает его.        — Уже светло, — говорит Майки все тем же ровным голосом.        — О, — говорит Джерард, резко останавливаясь. — Блять, — он проводит рукой по волосам. — Я правда хотел.        Фрэнк ничего не может с этим поделать. Это головокружительное, о господи, такое хорошее чувство закипает в его груди, заглушая несомненно не совсем логичный страх того, что Джерард наткнется на гребаное солнце из-за своей растерянности. Когда оно достигает его горла, он говорит: — Ты любишь меня, — как полный идиот. Но он согласен с этим. Джерард хочет сделать ему салат.        Джерард широко улыбается, совершенно не беспокоясь о том, что показывает свои клыки до самых десен. — Я действительно люблю тебя, Фрэнки, — говорит он до смешного спокойно, будто сообщает Фрэнку о погоде.        — О боже, о боже, — Фрэнк спотыкается о кучу белья, когда толкает Майки в костлявые плечи. — Майки, чувак, тебе пора. Или бля, мне плевать, можешь остаться, но я собираюсь засунуть руку в штаны твоего брата и, возможно, его член себе в рот, и, наверное, ты не захочешь остаться здесь и увидеть это дерьмо.        — Я не захочу остаться здесь и увидеть это дерьмо, — вторит Майки, шагая вперед к лестнице. Он останавливается у подножия. — Кто-нибудь, напишите мне через полчаса, ладно?        —Ладно, Майки, — кричит Джерард сзади. — Тебя я тоже люблю, пока!        — О боже, ребята, — говорит Майки и взбегает по лестнице, когда Фрэнк хватает Джерарда за ширинку.

The End.