*
Линетт Скаво снова видела сон, он снился ей уже не один раз. Там, во сне, было тихое безмятежное утро, она вернулась из магазина с полными пакетами продуктов и увидела свою подругу и соседку, Мэри Элис; та стояла у почтового ящика с письмом в руках, была задумчива и чем-то встревожена. — Эй, Мэри Элис, всё нормально? — окликнула её Линетт. — Да, спасибо, всё хорошо, — буднично ответила та, на пару секунд оторвав взгляд от текста послания. Однако Скаво не успокоил этот ответ. Весь вид подруги говорил о том, что она напугана и получила очень дурные вести. Линетт уже было сделала шаг, хотела подойти расспросить, предложить помощь, но тут почувствовала, как один из пакетов протекает. Попрощавшись, женщина поспешила домой, дав себе обещание, что вернётся к этому разговору позже. В силу обстоятельств, она своё слово не сдержит — минутами позже из соседнего дома раздастся тот роковой выстрел. Именно на звуке выстрела Скаво просыпалась каждый день. Тело в холодном поту, душа — в чувстве вины. Так бывает чаще, чем мы можем себе представить. Так бывает, ибо самый главный подвох этого мира в том, что нас всегда информируют о прогнозе погоды, скидках, выборах и курсах валют, но никто никогда не расскажет нам о близком конце. Подвох этого мира в том, что нам не дано знать, какая встреча, разговор или телефонный звонок станут последними, и нас не покидает мысль, что, знай мы об этом наперёд, мы бы сделали что-то иначе. Тот самый вопрос, «что, если бы?», теперь преследует нас всюду, мы засыпаем и просыпаемся с чувством вины за, казалось бы, совершенно безвредное бездействие, ставшее впоследствии ошибкой. Виноватыми в случившемся мы хоть и косвенно, но назначаем себя. А что, если бы я… Так думает внучка, отправившая простуженную бабушку в больницу, откуда та уже не вернулась. — Что, если бы я вызвала «скорую» на день раньше? Так думает соседка, видевшая, что у её лучшей подруги неприятности, но спешившая разложить продукты, в полной уверенности, что этот разговор подождёт хотя бы до вечера. — Можно ли было её спасти, отложи я продукты и поговори с ней? Так думает муж, чья жена умерла от рака прямо у него на руках, несмотря на все его усилия спасти её жизнь. — Что, если бы я раньше заметил симптомы болезни? Так думает сестра, разговаривавшая с братом за несколько часов до его гибели, рассказывая, как она крута, и что, если он вернётся, она, так и быть, даст ему клипировать аневризму. — А нужно было просто сказать, что я его очень люблю. Несказанные слова, несделанные поступки, вопросы, на которые уже никогда не будет ответов — они остаются навсегда с нами, повисая над головой, как Дамоклов меч. Смерть неизбежна, но понимание этого не делает нашу жизнь проще ни на йоту. Принять смерть всегда трудно, даже если ты врач и видишь её каждый день, даже если тебе известны её причины, даже если все вокруг твердят, что ты всё равно ничего не смог бы сделать. От этого не становится легче. Повторяющиеся сны — они всегда обрываются на одном и том же месте, мы заранее знаем, в какую секунду проснёмся, но каждый раз думаем, что, может, сейчас всё изменится, ведь там наши родные и близкие живы, а раз так, всё ещё возможно…*
Каким бы насыщенным и трудным ни был её день, как бы сильно она ни устала, что бы ни произошло, какие бы вопросы или неприятности ни возникали, Джо Карев опускала голову на подушку лишь с одной единственной мыслью — она хотела вновь оказаться во сне, который видела лишь однажды. В одну из ночей во время их медового месяца к новоиспечённой миссис Карев во сне явилась та, которую она видела лишь на фото, о ком знала лишь по рассказам, но которая даже спустя годы продолжала жить в сердце Алекса, и, кажется, ничто, никто и никогда не выдворит её оттуда — Джо приснилась Иззи Стивенс. Первая жена Алекса привиделась Джо такой, какой она видела её на одной из случайно сделанных фотографий. В тёплом розовом свитере, светлые волосы собраны на макушке, на кухне у Мередит она пекла кексы, сосредоточенно размешивала тесто для ещё одной порции выпечки и о чём-то весело болтала. Джо сидела за столом, внимательно слушала её болтовню, задорно смеялась, порой перебивая собеседницу. И в этом сне Карев было очень уютно и тепло, словно они с Изабель знали друг друга всю жизнь, и даже немного больше. Иззи будто излучала тепло и свет. Открытая, наивная и непосредственная. Коллег, которые вместо швов предпочитали ставить скобки, она называла лентяями и уверяла, что от съеденного брикета масла не поправишься, главное, остаться у холодильника незамеченной. Слушая её откровения, Карев даже подумала, что в профессии Иззи не задержится долго, она слишком добра, слишком близко всё принимает к сердцу, жестокий мир хирургии может её сломать. Джозефина же с удовольствием рассказала Стивенс о том, как работала с Грей над мини-печенями, и как радовалась, когда та получила «Харпера Эйвери»… Они были словно лучшие подруги, которые не виделись несколько лет, и им было о чём поговорить, и хотелось очень многим поделиться. Не было никакой неловкости или смущения, которые всегда возникают, стоит бывшей и нынешней возлюбленной одного мужчины столкнуться, какими бы ни были обстоятельства. Не смущало их и присутствие Алекса — молодой человек стоял в дверном проёме и с тёплой улыбкой на губах наблюдал, как без умолку болтают две главные любви его жизни, и будто бы в этом не было ничего необычного. Поставив противень в духовку, Изабель вытерла руки о цветастый фартук и присела рядом с Джо. Она заглянула возлюбленной мужа в глаза, взяла её за руку. Руки Иззи были тёплыми и пахли мятой. Девушка тогда подумала, что будь у неё мама, её руки непременно были бы такими же. Иззи была тёплой, настоящей и живой… Стивенс говорила, а Карев слушала и понимала — это важно; каждое слово, что обронила первая жена её супруга, имело неподдельную ценность, и не дай Бог потерять хоть одно из них. Изо всех сил девушка пыталась запомнить всё до последней буквы. В этом сне с Иззи Джо было тепло и спокойно, просыпаться не было никакого желания. Но рассвет неизбежен, таков непреложный закон. Проснувшись, девушка помнила всё, кроме того, что сказала ей Изабель, и как она ни рылась в памяти, результата это не давало. Каждый раз, когда новоиспечённой миссис Карев нужно было сделать трудный выбор или найти ответ на важный вопрос, ей казалось, что ответ скрыт в том самом сне и словах девушки, которую муж очень любил, но вспомнить их она не могла. Каждую ночь, закрывая глаза, молодая миссис Карев надеялась, что этот сон повторится, но погибшая жена любимого мужчины больше ей не являлась… Джо только хотелось надеяться, что тот сон означал лишь одно — что Иззи не страдает, она счастлива за мужа и ни на кого не держит зла.*
В отличие от своей молодой жены, Алекс терпеть не мог такие сны и уж тем более не мечтал о них. Карев любил первую жену и ненавидел сны о ней. Во снах она была прежней, молодой, безумно красивой, улыбчивой. Там, во снах, она верила в самые разные, порой невероятные, вещи, хотела совершать добро и любить всех вокруг, там во сне у них есть будущее, там она жива и здорова. Там её ещё не изувечил треклятый рак, там её не тошнит, волосы не выпадают клоками, там она не мучается от дикой боли, а, как прежде, смеётся и творит невообразимые вещи, оживляя оленят дефибриллятором. Наутро после таких снов настроение всегда паршивое, а острый комок в горле не удаётся размягчить даже десятым стаканом кофе. После таких снов хочется послать всё к чертям, бухать до беспамятства в баре напротив и искать ответ только на один вопрос: что он сделал не так или не сделал вовсе? Алекс терпеть не мог сны о жене… Ибо в них её ещё можно было спасти. Врачей всегда учат — «не навреди». Но ирония медицины заключается в том, что порой для лечения состояние пациента нужно ухудшить. Если кость срастается неровно, её нужно снова сломать, если шрам слишком толстый, его нужно срезать и нанести новую рану… Грань между спасением жизни и вредом бывает слишком тонка — неверно поставленный диагноз, упущенная незначительная деталь из анамнеза, череда независящих от нас обстоятельств, которые так или иначе ведут к врачебной ошибке, а то и смерти. Грань всегда очень тонка, как невидима та черта между верностью и предательством. Как позволить себе снова любить, не предав того, кому ты в церкви приносил клятвы — и пусть того человека уже нет, но ты ведь жив? Как целовать эту молоденькую девчонку-интерна, как ласкать её тело, как шептать ей о любви и как дать клятву, не нарушая слова, данного прежде? Как позволить себе снова любить, не чувствуя себя предателем? Мать Алекса была сумасшедшей; вспоминая своё детство, сам он едва ли хотел сойти с ума, и поэтому Карев придумал для Изабель целую жизнь. Да, он, конечно, помнил, как, несмотря на усилия шефа и Кристины, несмотря на блестящую операцию, которую провёл Шепард, сердце Иззи остановилось, и он уже никогда не забудет, как плакал над безжизненным телом жены, но где-то в его воображении существовала другая реальность. В тот день, когда Мер вручали «Харпера Эйвери», он поделился с женой… — Знаешь, Иззи, она… — начал рассказ Карев, — она замужем, у неё трое детей, и она живёт где-нибудь рядом с лесом… На этих словах Джо улыбнулась, а Алекс продолжал: — Она хирург и всё время работает, она не хочет нанимать домработницу, и поэтому в доме вечный бардак. Повсюду висят ёлочные украшения, потому что она не разрешает мужу их снимать, пахнет кексами, и она улыбается, — Карев на мгновение замолчал, словно думая, не ранят ли его слова Джо, но всё же продолжил, — я всегда представляю её улыбающейся… — Ты придумал ей целую жизнь… — с грустной улыбкой прошепчет его нынешняя жена, не понимая до конца, какие чувства испытывает. — Я представляю, что где-то она так же счастлива, как и я с тобой… Придуманная им реальность давала ему право думать, что жена счастлива, а значит, и он может себе позволить быть счастливым с кем-то другим, а ещё его грела мысль, что однажды, пусть не сейчас, не завтра и не через год, но он сможет ей позвонить. В домике, стоящем рядом с лесом, раздастся звонок, трубку снимут, и Алекс услышит родной голос. Однажды так и будет… А пока ему оставались сны, которые он терпеть не мог, но в которых она всегда улыбалась.*
Как позволить себе счастье, не предав любви и памяти? Ответ на этот вопрос терзал не только Алекса Карева, но и самого близкого его человека — Мередит Грей. Мередит очень любила Алекса, ведь он её человек, она переживала все его неприятности, как свои, и радовалась за него даже больше, чем за себя, и завидовала, правда, самую малость — впрочем, когда-то давно он тоже завидовал ей, так что, можно сказать, они квиты. Мер завидовала тому, что Алекс смог снова выстроить свою жизнь, она как никто знала, насколько это тяжело. После смерти любимого человека хочется одного: прирасти к надгробному камню, намертво, но какого-то чёрта нужно вставать и идти, продолжать жить — жаль, что никто не говорит, как… И у Алекса это прекрасно получилось, а вот из всех её попыток вышло как-то мало толка. Первого мужчину, который был с ней спустя два года после смерти Дерека, она в истерике выставила вон, стоило ей только проснуться утром. Осознание того, что рядом не Дерек, оказалось слишком болезненным. Потом, через время, был Риггс. С ним ей было хорошо, она стала к нему привыкать и даже хотела представить его своим детям, но в итоге тот предпочёл сестру Ханта. Сейчас же ей оказывают знаки внимания и новый ортопед, и молодой ординатор, но она всё равно остро ощущает, что ей чего-то недостаёт. Может, дело в том, что Шепард был её солнцем? Разве под силу кому-то сравниться с ним? Дерек был её солнцем, и поэтому она порой с нетерпением ждала заката небесного светила, чтобы наконец уснуть и там, во сне, услышать тот самый стук в дверь. Её старшие дети рисуют, разложив листы бумаги и фломастеры прямо на ковре в гостиной; она сидит на диване рядом и рассматривает яркие картинки в книжке вместе с малышкой Эллис. Потрескивает камин, на её плечи наброшено одеяло мужа, которое она терпеть не может, но всё равно укрывается им. Уют и спокойствие. В этот самый момент раздаётся стук в дверь, который нарушил покой и заставил её сердце биться быстрее. Грей отпирает и видит на пороге мужа. Видит его, продрогшего от сильного ветра — волосы взъерошены, улыбка усталая. — Прости, я забыл ключи, — виновато произносит он, — рейс откладывали несколько раз, погода нелётная. Я пропустил утренник Бейли, мне так жаль… Мне жаль, что меня так долго не было, прости… Но он уже давным-давно получил прощение жены. Ей не нужны его объяснения, плевать на всё. Главное, он здесь, главное, жив! К его холодной щеке можно прикоснуться, можно обнять его и услышать биение сердца, можно целовать его часами, не прерываясь на глупые разговоры, можно всё… Теперь-то она будет мудрее, станет больше доверять чутью, если снова не захочется его отпускать, то Грей пойдёт на любые ухищрения, но не позволит ему уйти, что бы ни стояло на кону. К чёрту всё, главное, чтобы был жив, был рядом. Едва она убедит себя, что весь ужас позади и они теперь снова вместе, как её разлучают с любимым, и неважно почему — срабатывает сигнал будильника, просыпается Эллис или попытка Амелии бесшумно проникнуть в дом опять оказалась неудачной; не столь важно, из-за чего, но она опять открывает глаза. Открывает глаза и оказывается в мире, где Дерек мёртв, и учится заново не ненавидеть всё вокруг себя, хоть иногда Мередит просто уверена, что мир без любимого мужа заслуживает только ненависти.*
Мередит была не единственной, кто засыпал с надеждой увидеть Дерека во сне, но для его младшей сестры Амелии было мало его просто увидеть, ей хотелось с ним поговорить, ведь она не успела с ним проститься. Но главное — её мучал вопрос, могла ли она его спасти. И вот сегодня, после тяжёлого дня, когда в городе бушевал ураган, когда объявилась её соперница, и им всем вместе посчастливилось застрять в лифте, когда она еле притащила своё усталое тело домой и рухнула на кровать в спальне Мередит, ей наконец привиделся сон. Она оказалась посреди их дворика с высокими деревьями, маленьким прудом и деревянными качелями. Амелия вдруг очутилась в мире своего детства, в мире, где ещё не было наркотиков, боли и смерти, где никто ещё не ушёл — в лучшем мире. На веранде их старого дома отец за чашкой кофе читал утреннюю газету, а брат, улыбаясь, раскачивал на качелях розовощёкого мальчугана. Девушка приблизилась и окликнула брата. — Дерек, кто это с тобой? — она кивнула в сторону мальчика. — Это Кристофер, твой сын, — улыбаясь, ответил Шепард. — У него твои глаза, да и вообще он копия тебя в детстве, — говорил мужчина, продолжая раскачивать качели, малыш же звонко смеялся. — Он здоров? — ошарашено произнесла она. — Здесь нет болезней, Эми. Девушка присела на корточки и неуверенно протянула к мальчику руки, тот почти сразу ухватил её за палец и попытался схватить за волосы. — Эллис так же делает. — радостно произнесла Амелия и тут же осеклась, по её щеке потекла слеза. — Ты не видел её… Это ваша младшая дочка, Мередит назвала её в честь своей мамы. — Я всё вижу, Эми, — подмигнул Дерек. — Ты думаешь, почему она так смеётся, видя солнечного зайчика на потолке? Когда она вырастет, все скажут, что она стала моей копией. Я вижу всех, кто был мне дорог, и даже знаю, что ждёт вас впереди — жаль, не могу предупредить. Шепард поднял Кристофера и, передав его на руки маме, обнял сестру. Та прижимала к себе сына и дрожала. Пусть она давно выросла, но ей всё ещё нужна его защита. — Если бы Мередит мне позвонила… Я бы… — Амелия заплакала. — Ты бы ничего не смогла сделать. Меня было уже не спасти, — сказал Дерек, крепче обнимая сестру. — Дерек, ну почему так? — она не могла перестать плакать. — Ты нужен детям, мне, Мередит… — Иногда так бывает. Смерть всегда рядом, и она случается с теми, кто нам дорог, это неизбежно, но нужно продолжать жить. Амелия, впереди много трудностей, но запомни одно: Оуэн любит тебя, и эта любовь стоит того, чтобы пережить всю боль и сломать все препятствия. Ты справишься, — он поцеловал сестру в макушку. — Вы справитесь. Скажи Мередит, что я не хочу, чтобы она была одна… После Шепард забрал мальчика из рук сестры и, ещё раз поцеловав в макушку, произнёс: — Иди… И не волнуйся, я забочусь о Кристофере, как когда-то о тебе. — Но я не хочу! Я хочу остаться с тобой, с сыном и папой… — попросила она, но брат лишь улыбался и ничего не отвечал…*
В эту ночь Линетт Скаво снова приснился сон, тот, который она много раз видела раньше. Солнечный день, который не должен был чем-то отличаться от множества других дней; она вернулась из магазина с полными пакетами продуктов и уже закрывала багажник авто, когда увидела Мэри Элис — та разбирала почту и была чем-то явно встревожена. По обыкновению, Линетт окликнула подругу: — Эй! Мэри Элис, все нормально? — Да, — кивнула та в ответ, на мгновение оторвавшись от листка бумаги, — спасибо, всё хорошо. — Ладно, до встречи, — согласилась Линетт и уже хотела войти в дом, как всегда, но вдруг что-то изменилось. Скаво опустила продукты на землю и направилась к подруге. Остальное может и подождать. Она подошла совсем близко, привлекая внимание соседки. — Нет, я вижу, что не всё, — покачала головой Линетт, а Мэри Элис лишь молча улыбалась. — Прошу, скажи, что случилось, позволь мне тебя спасти! — в голосе Скаво слышалась мольба. — Ты не можешь, — спокойно и всё так же улыбаясь, сказала Янг. — Почему? — Милая, мы не можем предотвратить то, чего не предвидим, — ответила Мэри Элис. — Неужели ничего нельзя сделать? — заплакала Линетт. — Можно, да, — успокоила Янг подругу, взяв её за руку. — Радуйся этому прекрасному дню, их ведь так немного…*
Смерть… Она всегда неизбежна и всегда неожиданна. Она приходит, забирая кого-то из наших близких, а взамен оставляя чувство вины и вопрос, на который никогда не бывает ответа. Отныне, проживая каждый новый день, мы, как старую книгу, перелистываем события прошлого, думая о том… А что, если бы я… Не прошла мимо, раньше вызвала «скорую» или раньше заметил симптомы болезни, что, если бы я не пустила его лететь в Вашингтон, что, если бы она позвонила мне из больницы… Ответы на подобные вопросы мы будем искать едва ли не до собственной смерти. Но тем, кто смотрит на нас с небес, доподлинно известно — нельзя изменить то, чего нам не дано знать, мы можем только жить и наполнять радостью каждый свой день. Кто знает, сколько их нам отпущено… Но, как бы мы ни старались жить дальше, идти вперёд и быть счастливыми, боль потери не проходит — для этого нам и нужны сны. Чтобы не сойти с ума, нам нужно лекарство от боли. Нам нужна возможность хоть изредка увидеть тех, кого мы потеряли, обнять их, поговорить с ними, ощутить тепло и биение сердца, получить ответы или понять, что они не таят обиды на живых… Чтобы жить после потери, нам нужны сны, в которых нет потерь, в которых любимые возвращаются… Нам нужно маленькое, но чудо.*
Даже спустя многие месяцы Мередит часто вспоминала то раннее утро. Когда другие только пробуждались ото сна, она, уставшая после пожара в больнице, сообщала Нейтану о том, что Меган жива. — Помнишь тот сон, в котором они возвращаются — Дерек забывает ключи, а Меган идёт за кофе? — спросила Грей. — Так вот… Она жива. Тогда от радости Риггс закружил её на руках, несмело прошептав: — Прости… — Этого не надо! — сказала Грей. — Будь это Дерек… Нейтан умчался, а Мер, улыбаясь, смотрела ему вслед и думала — как жаль, что ей на такое чудо рассчитывать не приходится. Хотя кто знает, может, сегодня во сне она снова услышит стук в дверь…