Неожиданное утешение

Рванув дверь ломбарда на себя, Эмма широким шагом вошла в магазин. Почти сразу она увидела Голда, полирующего очередную антикварную побрякушку, стоя за витриной, и, не сбавляя шага, направилась к нему, старательно игнорируя то, как ее сердце невольно зашлось барабанной дробью при виде Голда. Когда он услышал звонок колокольчика и последующий звук решительно направляющихся к нему шагов, которые он узнал бы из тысячи, у него на секунду все внутри замерло, а его сердце наполнилось болезненным предчувствием того, что оно вот-вот будет окончательно разбито. — Мне нужна твоя помощь, — без предисловия заявила Эмма, оперевшись кулаками на витрину, разделяющую их. — И вам доброе утро, мисс Свон, — натянув маску безразличия, холодно протянул Голд, подняв голову и посмотрев в сверкающие зеленые глаза. — Бывало и добрее, — ехидно сказала Эмма, невольно подражая их разговору пару месяцев назад. Голд усмехнулся, тоже вспомнив об этом моменте. — Мой сын должен жить со мной, а не с Реджиной, — стиснув края витрины, твердо сказала Эмма. — Благородно, спорить не стану, — сказал Голд, желая оттянуть момент своего отказа. — Однако я за дело не возьмусь. Вот и все. Кинув тряпку на витрину, он развернулся и пошел в глубь магазина, боясь момента, когда их взгляды наконец пересекутся. — Что? — пораженно сказала Эмма, чувствуя себя так, словно он наотмашь дал ей пощечину. «Прости меня, Эмма, — мысленно извинился он, услышав в ее голосе такую боль, от которой у него сжалось сердце. — Я должен это сделать». — Она — зло во плоти, — не желала сдаваться, сказала Эмма, идя за ним следом. «Сможет ли Бут и вправду заставить ее поверить? Возможно, я сейчас только зря рву себе и ей сердце? — засомневался Голд, все еще не смотря на нее. — Нет, — одернул себя он, — я сам выбрал свой путь, и теперь у меня нет иного выбора, кроме как следовать ему». — Но это недоказуемо, — наконец остановившись и взглянув ей в глаза, сказал Голд. Никогда еще ее глаза не обжигали его кожу так сильно, и это было отнюдь не в хорошем смысле этого слова. — А учитывая влиятельность мэра, — с трудом сглотнув комок в горле, продолжил он, — судебные тяжбы обещают быть долгими, выматывающими и тщетными. Морщины на лбу Эммы углублялись с каждым его словом — она ни в малейшей степени не одобряла его отказа. Она выглядела словно медведица-мать, которая сейчас набросится и порвет его за то, что он посмел отказать ей в возвращении ее детеныша. Голд едва моргнул, хотя и почувствовал магнетизм, танцующий между их телами. После всех тех разговоров о том, как он хочет помочь ей победить Реджину, именно сейчас он решил отказать помочь ей вернуть сына. Но это было не единственное, что причиняло ей боль. Ведь, как она себя ни уговаривала, ее глупое сердце все равно болело и стенало от того, как он безразлично и холодно вел себя с ней сейчас, как будто между ними вообще ничего не произошло. Он держался на расстоянии, стоя позади витрин, не делая ни малейшего движения, чтобы подойти ближе. Она начинала думать, что ее снова просто использовали. Было что-то такое в том, как он вчера поцеловал ее… Как будто был сломан какой-то переключатель. Когда он попросил ее остаться, она ничего не могла с собой поделать, кроме как принять его предложение. Какой же глупой она была! Она нуждалась в помощи Голда, потому что он был единственным человеком, который когда-либо выступал против Реджины и победил. Она пробовала много раз и всегда оставалась не у дел. — В конце концов, Генри больше всех будет страдать. Хотите такой участи для своего мальчика? — оторвав Эмму от ее мыслей, сказал Голд. — Так ты что, предлагаешь мне оставить Генри в этом доме вместе с этой ненормальной психопаткой? — возмущенно рявкнула она. Голд глубоко вздохнул и забил последний метафорический гвоздь в их запутанные отношения. — Мне очень жаль. Но я уже принял решение, — коротко объявил он. — Ну так измени его, — взмолилась она, сверля своими зелеными глазами его карие. Немигающими, неумолимыми, дающими ему последний шанс изменить свой ответ глазами. «Господи, Эмма, прекрати же уже эту муку!» — взмолился про себя он. — Ты — единственный, кто может мне помочь, — в последней попытке достучатся до него сказала Эмма. Голд вздохнул и, покачав головой, тихо сказал: — Похоже, я не тот человек, который поможет вам победить мадам мэра. Стиснув зубы, она отшатнулась от него и ядовито прошипела: — Да. Не тот. И круто развернувшись, она пошла прочь из магазина. Голд страдальчески смотрел ей вслед, чувствуя боль, которую он не ощущал даже тогда, когда он потерял Белль. Услышав хлопок двери, он на секунду прикрыл глаза и мрачно подумал, что Буту повезло, что он уже умирал. Иначе Голд перерезал бы ему глотку за то, что он уговорил его это сделать. Но было уже поздно, теперь ему только оставалось смириться со своим выбором и беречь те немногие моменты, которые он провел с Эммой, как и ту отколотую чашку, которую он хранил в память о Белль. Да будет так.

***

Выйдя на улицу и сделав пару глубоких вдохов, она пошла к машине. Если он не собирается помогать ей, то она просто должна пойти к тому, кто поможет. Хотя она все еще не очень хорошо знала Августа, но, возможно, у него будут какие-то идеи о том, как вернуть Генри. Сев в машину, Эмма в который раз за день с тех пор, как обнаружила, что ее ребенок начал расти, погладила сквозь куртку живот, потому что, как она обнаружила, этот жест стал ее странно успокаивать. А потом, наконец заведя мотор, она поехала вниз по улице, в сторону гостиницы.

***

Кто-то стучал в его дверь. Если подумать, то это больше походило на то, что кто-то просто пытался вынести ее. Август остановился у двери, пытаясь прислушаться к внешним звукам, которые могли бы выдать личность посетителя. На дверь обрушилась еще одна серия ударов и пинков, на этот раз более настойчивых, хотя куда уж настойчивее. — Август, откройте дверь! Это я, — раздался из-за двери отчаянный голос Эммы. Он рывком открыл ей дверь. — Эмма? — Привет, — мрачно поздоровалась она, без приглашения врываясь в его номер. Август моргнул и спросил: — Что-то случилось? — Нет, я просто зашла в тупик, — все еще злясь на Голда, рявкнула она и уже более спокойно добавила: — Вы сказали, что можете мне чем-то помочь? Я готова выслушать. — И вы согласны пойти со мной? Эмма только решительно кивнула.

***

— Август, скажите, куда мы едем? И как это может помочь прижучить Реджину? — спросила Эмма, сидя за спиной писателя на его мотоцикле. — В одно местечко, гдя я расскажу вам одну историю, — загадочно сказал он. — Чью историю? — подняв брови, спросила Эмма. — Мою. Когда на улице окончательно стемнело, они подъехали к какому-то придорожному кафе. — Ну и где мы? — сердито спросила Эмма, которая за те часы, что сидела на мотоцикле, жутко устала: в конце концов в ее состоянии долгая езда была не самым лучшим решением, к тому же тошнота, давно не беспокоившая ее, вдруг вернулась, так что она была не в лучшем настроении для игр. — У придорожного кафе, — спокойно ответил он, снимая шлем. — Могу я узнать, что это за очередной «сказочный» сюжет, и вообще зачем мы здесь? — страстно желая стукнуть его шлемом, который был у нее в руке, прошипела Эмма. Встав с мотоцикла, Август подошел к ней с таким видом, словно она уже давно должна была сама все понять, и сказал: — А разве не ясно? И засунув руку в карман своей куртки, он достал старую вырезку из газеты, которую Эмма знала наизусть. Это была статья о том, как ее нашли. — Вы здесь уже бывали. Сжав губы, Эмма отвернулась. — В это кафе вас принесли, когда нашли в лесу. — Ну прочли статью обо мне, и что? — не желая снова ворошить старые воспоминания, рявкнула она. — Ваша-то история какое к этому имеет отношение? — Да самое прямое, — свернув бумажку и засунув ее обратно в карман, пожав плечами, сказал Август. — Это моя история, как и ваша. Она так устала от этих чертовых мужчин с этими их загадками! — Я не понимаю, — в отчаянии сказала Эмма. — Тот мальчик, что вас тогда нашел… Это был я, — ответил ей он и повел ее в лес недалеко от кафе. Они шли минут пятнадцать, прежде чем Эмма снова не выдержала и спросила: — Куда мы идем? — Туда, где будут ответы на ваши вопросы, — таинственно ответил Август. — Туда, где я вас нашел. Но Эмма ему не верила, о чем ему тут же и сообщила: — Вы не тот семилетний мальчик, и меня нашли не в лесу, а на обочине. — И откуда же такие сведения? — продолжать гнуть свою линию Август. — Из статьи? А вам не приходило в голову, что тот мальчик мог немного приврать? Эмма, шедшая за его спиной, раздраженно закатила глаза. — Нет, но вот то, что вы можете врать на каждом шагу, я уверена. И мне это надоело, — устало сказала Эмма и повернулась, чтобы уйти. — Я нашел вас, завернутую в одеяло, — крикнул он ей вслед, — с красиво вышитым на нем именем «Эмма». Услышав про свое детское одеяло, она замерла, потому что в статье о нем не было ни слова. — В статье об этом не упоминалось, верно? — спросил Август у вернувшейся к нему Эмме. — Так откуда бы я об этом узнал? — Ладно, допустим, вы тот мальчик… Но зачем было врать про лес? — поинтересовалась она у него. — Чтобы защитить вас, — вновь загадочно ответил Август. — Да от чего? — разведя руками, непонимающе спросила Эмма. — Этого, — сказал он, указав на дерево за своей спиной. Эмма подняла брови и спросила: — Дерево? Он кивнул и сказал: — Вы ведь читали книгу Генри? Эмма застонала. — Знаете про проклятие… и про вашу миссию. Это все правда. «Сначала Джефферсон, а теперь и этот… — утомленно подумала Эмма. — Мне прям везет на психов…» — Так мы с вами попали в этот мир, — отвернувшись от нее и подойдя ближе к дереву, на которое он указывал, сказал Август. Подойдя к нему и заглянув в отверстие в дереве, она спросила: — То есть вы хотите, чтобы я поверила, что вы сказочный герой? Он кивнул и с улыбкой сказал: — Пиноккио. «Потрясающе, Безумного Шляпника я уже встречала, а теперь еще и Пиноккио нарисовался…» — с легкой истерикой подумала Эмма. — Хммм, разумеется… Пиноккио, я так понимаю, отсюда и вранье… Он, поджав губы, опустил голову. Тут ее осенило, и она воскликнула, ткнув в него пальцем: — Это вы вписали в книгу Генри еще одну сказку… — Чтобы вы узнали правду, — согласно кивнув, сказал… Пиноккио. — Правда в том, что у вас не все дома, — разозлившись, прорычала она. — Да и сказку-то вписали недописанную… — В том-то и дело, она все еще пишется, прямо здесь и прямо сейчас, — выразительно ткнув пальцами в землю, сказал он. — Ну и каков же ее конец? — с сарказмом спросила Эмма. — Вы поверили? — с надеждой спросил он. На мгновение сжав переносицу, Эмма ответила: — И не надейтесь. И развернулась, желая во что бы то ни стало свалить из этого леса и от этого… этого психа. Услышав, как он ее зовет, она даже не обернулась, с нее хватит этого бреда, и даже когда он упал, а потом начал показывать ей свою якобы деревянную ногу, Эмма только еще больше уверилась, что он ненормальный. А уж когда он начал утверждать, что она какая-то мессия, что должна спасти его и весь город, она не выдержала и закричала: — Да кто взвалил на меня ответственность за всеобщее счастье? Что за бред?! Мне этого не надо! Я не просила! — Да и Генри вам тоже не так давно не был нужен, а потом он нашел вас, и теперь вы готовы грызть глотки! — закричал в ответ он. Его слова о Генри ранили ее в самое сердце, отчего в ней поднялась волна из смеси злости, боли, и… неуверенности, но первых двух в сочетании с повышенными на максимум в последнее время материнскими инстинктами было куда больше, и, сделав пару широких шагов в его сторону, она схватила его за воротник кожаной куртки и зарычала прямо в лицо: — Ты — ублюдок! Я пошла с тобой только потому, что понадеялась, что ты сможешь помочь мне вернуть сына! Да, я его оставила, ты прав! Но то, что он был мне не нужен, — это абсолютная ложь! Я отдала его, чтобы дать ему лучшую жизнь, ту, которой никогда не было у меня! Ни дня за все эти годы не проходило, чтобы я не думала о нем! Так что не смей даже предполагать, что я не люблю своих детей! А что до всех остальных… то им не повезло, потому что это мой максимум! Оттолкнув его от себя, Эмма с презрением посмотрела ему в глаза и развернулась, чтобы в этот раз наконец уйти от него, но тот с широко раскрытыми глазами схватил ее за локоть, останавливая на ходу, и как-то задушенно спросил: — Детей?! Глаза Эммы в ужасе распахнулись, когда она поняла, что в запале проговорилась о своем интересном положении, и чисто рефлекторно обняла свободной рукой живот. — Эмма?... — смотря на то, как она в защитном жесте прикрывает свою утробу, спросил он. — Ты… ты что… б… беременна?! — Не твое дело, — прошипела она. — Как?... Когда? Кто?... — он начал засыпать ее вопросами, не замечая, как все крепче стал сжимать ее локоть, пока она не вскрикнула от боли. — Прости, прости, — запричитал он, выпустив ее локоть, и, снова взглянув на нее, начал было говорить: — Эмма… — Нет! — крикнула она, прерывая его, и сделала пару шагов назад. — Заткнись! — и указав на него дрожащим пальцем, все еще продолжая другой рукой закрывать живот, рявкнула: — Если ты хоть кому-то скажешь об этом, то я клянусь, я пристрелю тебя, не моргнув глазом! Понял?! И отвернувшись, побежала от него в сторону дороги, мечтая забыть обо всем этом дне, как о страшном сне.