🐾
Сложно сказать, с каких пор Хуа Чен стал появляться в храме Водяных Каштанов чаще, чем в городе демонов. Даже сам Се Лянь пропустил тот момент, когда с нетерпением стал ждать возвращения князя демонов. Удивительно, но Хуа Чен столь стремительно ворвался в жизнь Се Ляня после вознесения, и столь быстро стал кем-то важным, кем-то, кто всегда рядом, что принцу иногда становилось не по себе. Хуа Чен всегда появлялся неожиданно. Порой, он точно кот в ночи, бесшумно подкрадывался со спины и, положив голову на плечо принца, обвивал его тонкую юношескую талию и долго стоял. Думал о чем-то или о ком-то, отшучивался на вопросы Се Ляня о том, как прошел его день, и злобно сверкал единственным глазом в сторону Ци Жуна, который нет-нет, да и выскажет какую-нибудь мерзкую, пошлую и вульгарную мысль, что сидела у него в голове. И если Се Лянь лишь грозил отмыть язык несносного братца с мылом, то Хуа Чен с трудом сдерживался, чтобы не оторвать паршивцу каждую конечность и не сбросить их его собственным прислугам-каннибалам. Хуа Чен всегда спал подле Се Ляня. Казалось, принца совершенно не смущала подобная интимность. — Мы же оба мужчины, Сань Лан, — мягко улыбался он, — так что все в порядке. Принц неспеша стягивал верхние одеяния и сладко потягивался, а Хуа Чен в такие моменты мог наблюдать тонкое, точно бамбуковый ствол, юношеское тело небожителя, сгорая изнутри от желания. Се Лянь, казалось, не замечал пламенного взгляда своего товарища и со спокойным сердцем опускался на пол, на постель, накрываясь белоснежной тканью. Долгими ночами, под громкий храп Ци Жуна из соседнего угла и под несвязные сонные бормотания Гуцзы и Лан Ина, демон разглядывал спящее лицо любимого божества. Се Лянь во сне не походил ни на принца, ни на божество тем более. Бывало, он бормотал во сне, хмурился, пускал тонкую нить слюны, а затем, по утрам, наделся, что Хуа Чен не видел этого позора. И Хуа Чен неизменно делал вид, что просыпается позже принца, при этом с полуулыбкой на лице демон из-под полуопущенных ресниц наблюдал за смущенным юношей, утирающим слюну. Однажды по утру Хуа Чен и впрямь проснулся позже обычного и пропустил пробуждение принца. Он сонно потер глаза и с любопытством заметил, что проснулся он достаточно рано, зато юноши, обычно спавшего в это время, он не обнаружил. Хуа Чен подорвался, не накидывая на себя верхние одежды, он лишь схватил Эмин и неторопливыми шагами выскользнул на улицу. Выскользнул и замер. Се Лянь сидел на мокрой земле, в свете рассветного солнца и, подставив лицо под его теплые лучи, наслаждался. По правую руку, рядом с принцем лежал его меч — Фансинь. Вероятно, небожитель встал пораньше, решив потренироваться, и вот теперь, утомленный и довольный собой, он наслаждался чудом каждого дня. Почувствовав чужое присутствие, Се Лянь обернулся и, приметив затаившегося в тени крыльца застывшего Хуа Чена, он приветливо махнул ему рукой. — Сань Лан! — радостно поприветствовал его принц, продолжая махать тому рукой. Се Лянь выглядел точно как ожившая невинная мечта. Щеки принца раскраснелись, волосы растрепались, и юноша перекинул их на одно плечо, нижние одеяния тоже взъерошились и приоткрыли интимный вид на безволосую грудь. И… о небожители! Хуа Чен заметил в руках божества недоделанную корону из цветов белого цвета, которые обычно любили делать детишки для своих игр. — Сань Лан? — вновь окликнул его небожитель, поднимаясь на ноги и замечая, что демон даже не пошевелился. Князь демонов так и стоял в тени крыльца, лишь его единственный глаз опасно сверкал из полумрака храма. Внешне в Хуа Чене не изменилось ничего, однако внутренне мужчина был напряжен, как натянутая тетива лука, готовая вот-вот сорваться и выстрелить. Хуа Чен вдруг ясно осознал кто перед ним. Небожитель. Божество. Бог. Его Бог. — … Сань Лан? — вновь зовет его небожитель и подходит ближе. Хуа Чен упал на колени перед принцем и припал к земле лбом. — Ваше Высочество, — благоговейно произносит Хуа Чен, а Се Лянь в изумлении вздрагивает. Давно его никто так не называл, но принцу невдомек, что под «Ваше Высочество» демон имеет ввиду не происхождение принца, а его статус в глазах Хуа Чена. Се Лянь неловко улыбается, опускается на землю рядом с мужчиной и проводит ладонью по его голове, призывая подняться. Хуа Чен вздрагивает под теплой ладонью божества и, дрожа, поднимает голову. Клинок Эмин, брошенный на землю, словно вторяя состоянию хозяина, горестно задрожал, и глаз на рукоятке изогнулся в печали. Принц всегда предельно мягко и почтительно относился к Хуа Чену, и теперь сердце небожителя разрывалось от мыслей и раздумьях о поступке Хуа Чена. — Сань Лан, — сердечно, от всей души, произносит Се Лянь, — я тебя чем-то обидел? Хуа Чен задыхается от мысли о том, что своими действиями заставил небожителя подумать о том, что сам принц доставил ему проблемы. Он уже хотел с жаром бросится разуверять Се Ляня, однако стоило ему заглянуть тому в глаза, как мысли запнулись одна за другую и повалились, кубарем сцепляясь меж собой и снося все вокруг. Хуа Чен вдруг почувствовал удушающий жар от руки божества, по прежнему покоившейся на его плече и отшатнулся, ловя в любимых глазах отголоски непонимания и сожаления. Хуа Чена накрывает снежной лавиной с ног до головы. Он хватает дрожащий клинок с земли и исчезает в утреней тиши, оставляя растерянного Се Ляня.🐾
Однажды, спустя примерно месяц, Хуа Чен вновь возвращается. Крадется в ночной тиши, тихо, как кот, ступает по скрипучим половицам, которые не посмели издать ни одного звука, и садится на колени, напротив постели Се Ляня. Юноша сладко спал. Настолько сладко, что во сне он пару раз немного капризно, как ребеночек, причмокнул губами, а затем мечтательно вздохнул. Сердце Хуа Чена забилось подобно птице в клетке. Недолгое расставание, казалось, растянулось на года, и теперь князь с жадностью впитывал в себя этот невинный образ небожителя. — Сань Лан? — резко выдохнул принц, открывая глаза и хватая руку Хуа Чена, которая до этого нежно оглаживала его щеку. Демон с удивлением покосился на собственную руку-предательницу. Сам мужчина даже не понял, в какой момент он посмел коснуться принца. — Сань Лан, это правда ты? — вздохнул Се Лянь и, словно боясь, что это лишь его сон, сильнее сжал правую руку мужчины и потерся о нее щекой, в умиротворении прикрыв глаза. — Я скучал по тебе, Сань Лан. Голос Се Ляня мягок, а намерения и помыслы чисты. Что-то внутри Хуа Чена рушится. Он готов собственными руками удушить самого себя за причиненные печали своему любимому божеству.🐾
Сложно сказать, что именно изменилось с возвращения Хуа Чена в храм Водных Каштанов. Однако, Се Лянь чувствует, что князя изнутри терзают сомнения и тревоги. Хуа Чен и раньше был в высшей степени внимателен и осторожен по отношению к принцу, но теперь он относился к нему как к… божеству? Обычно ехидный и остроумный Хуа Чен рядом с Се Лянем превращался в посмешище для небожителей, в ручного кота, объекта насмешек трех миров. Даже в мире Демонов всколыхнулось пламя недовольств, однако стоило Се Ланю отвернуться на миг, как «кот» превращался во «льва». Недовольные демоны были убиты, а чересчур смелые небожители — свергнуты. Се Лянь разрушал и исцелял Хуа Чена. Он был самым лучшим лекарством и самым сильным ядом. Он был глотком чистой воды и бутылкой самого крепкого алкоголя. Хуа Чен теперь даже не скрывал, что любуется спящим принцем, вызывая тем самым у юноши приступы неловкости и смущения. Князь демонов взял на себя все домашние обязанности и под ошарашенные взгляды небожителей, решивших своими глазами убедится в правдивости слухов, вывешивал на заднем дворе недавно лично выстиранные им самим одеяния. Любимой обязанностью Хуа Чена было готовить с Се Лянем еду. То были редкие моменты, когда князь разрешал себе дотрагиваться до любимого божества. Хуа Чен становился позади принца, клал свой подбородок на плечо принца, нежно — словно держа в руках самый хрупкий хрусталь — брал небожителя за запястья и вместе с ним резал, шинковал, перемешивал, солил, перчил, жарил и варил различные овощи. Получалось даже съедобно и Се Лянь, отвыкший от изысков в еде, всегда зачерпывал себе вторую порцию и с рассыпался в благодарностях к демону. Спали они тоже вместе. И, наверно, с тех пор, у Се Ляня появился секрет. Самый настоящий, такой, которым хотелось непременно поделится с Хуа Ченом, и одновременно такой, который стыдливо хотелось спрятать в глубине сердца. Се Лянь прознал о ночных бдениях князя. Он чувствовал легкие, почти фантомные прикосновения Хуа Чена к свому лицу, коже, волосам. Казалось, демон и сам не понимает, что делает, ведь порой, вычерчивая тот или иной замысловатый узор на коже Се Ляня, мужчина резко останавливался и отдергивал руку, как от огня. В одну из таких ночей принц не выдержал и, совершив легкий выпад вперед, перевернул ночного зрителя на спину и под внимательным хищным и помешанным взглядом наклонился к демону и… застыл. Это была игра, поединок. Кто проиграет? Кто сгорит первым? Хуа Чен почувствовал, как разрывается его собственная душа, когда он наконец перехватил мягкие губы небожителя, переступив тем самым через самого себя. Это было чистой воды кощунство, варварство, богохульство. Не хватит и тысячи ударов кнутом, чтобы сгладить вину Хуа Чена, осквернившего той ночью своего Бога. Рассвет они встретили во дворце Хуа Чена. Князь демонов, освещенный солнцем, стоял на коленях перед своим божеством. В порыве исступления он целовал руки, ноги, впалый живот небожителя и молил прощения. Се Лянь лишь отвечал легкой, всепрощающей улыбкой, и гладил любимого демона по голове. Хуа Чен даже с закрытыми глазами чувствовал эту нежную, наполненную чистой любовью улыбку, и ему казалось, словно он тонет. Тонет в бескрайних зарослях белых лилий.