акт первый. осмысление.

он не мог бы назвать хвичу цепляющим или хоть чуть харизматичным: его внешность была чуть более, чем рядовой, а шутки чуть менее, чем смешные. но зурико влюбился в него, такого заурядного и простого, зацепился взглядом, мыслями, сердцем, да так сильно, что не оторвётся никак. и не было никакого озарения: сутулые плечи не стали милыми взгляду, непропорционально длинные руки и ноги не радовали глаз, а его глупое стремление отрастить бороду всё ещё смешило, – но вместе с тем квара как-то неуловимо изменился для него. и это что-то крючком зацепилось за давиташвили, утягивая следом. хотя хвича был хвичей, неизменным для всех, кто знал его до россии: всё ещё стеснительный и невпопад говорящий всякую глупость, угловатый везде и слишком длинный лет с десяти. только теперь на острых плечах и лопатках зурико видит редкие родинки, открывает для себя тонкие музыкальные пальцы и узкие ладони, подмечает торчащие подвздошные кости над резинкой спортивных штанов. и это заставляет посмотреть за блеклую внешность и плоские фразы, куда-то глубже. осознание приходит внезапно, но закономерно: кварацхелия действительно не изменился, просто зурико стал видеть его иначе. они ведь и не были друзьями никогда: выбившийся ещё мальчишкой в лидеры давиташвили рано научился смотреть на всех без особых симпатий, интуитивно сближаясь с популярными сверстниками, а хвича таковым не был. и дело даже обстояло не в его способностях – он всегда был в порядке, – просто не виделся хоть сколько-нибудь интересным, да и популярным не был. до россии давиташвили вообще не думал, что когда-либо вообще заговорит с ним, а сейчас они даже на парные уроки русского ходят вместе. возможно, поэтому зурико раскрыл для себя кварацхелию заново – не имел других вариантов. и рад, что и сейчас не имеет, потому что загадка хвичи кажется чуть ли не самым интересным, что он увидел в россии. например, квара близко общается с башкировым, который по неизвестным причинам игнорирует других одноклубников: часто они о чем-то разговаривают перед тренировкой и после, что-то обсуждают или показывают друг другу в телефоне. он как-то пытался подслушать разговор, но женя то ли догадался, то ли действительно спешил, и у него не получилось. он пробовал сурдоперевод, но знание русского также подвело. ещё он переписывается с кверквелией, но это зурико узнал случайно, заметив на экране блокировки уведомление из телеграма. сообщение не дали разглядеть не вовремя пришедшие подберезкин с башкировым, за которыми следом ввалилась вся команда. близкое общение кварацхелии с этими двумя не давало ему покоя: казалось, что интересного нашёл он, вчерашний ещё школьник, в двух почти тридцатилетних мужиках? если с соломоном их связывает игра в локомотиве, то что связывает его с башкировым? он не знает. можно было бы спросить у самого хвичи, да только они не особо сблизились с момента трансфера: да, ходят по выходным гулять, играют в приставку и учат язык, но этим и ограничиваются. квара не спешит открываться, а зурико не спешит давить. если для того, чтобы узнать хвичу лучше, ему нужно время, то он безусловно потерпит. тем более, есть другие интересные вещи. такие как, к примеру, что кварацхелия читал достоевского. он узнает это случайно, когда всё-таки умудряется подслушать разговор с башкировым: тот долго что-то объясняет хвиче, рассыпаясь в библейских и евангелических отсылках, и паралельно предлагает перечитать книгу вместе. зурико делает себе пометку в телефоне и в тот же день весь вечер тратит на "преступление и наказание", с сожалением признавая, что не понимает ни слова даже в переводе. но книгу дочитывает чисто из принципа. из разговора о достоевском зуко узнает ещё две вещи: хвича читал ветхий и новый заветы и не верит в бога. и если вопросы веры тактично принимаются без какого-либо осуждения, то факт, что в академии по ночам квара продирался через заветные сюжеты с фанариком под одеялом, приводит его в лёгких шок. со стыдом вспоминается, как он сам в то же время сбегал с базы динамо, чтобы встретиться с девчонкой или достать чачи. и единственное через что давиташвили продирался был старый чинар за забором дальнего поля. эти, да и другие мелкие детали – вроде шрама на локте от неудачного подката, щелкающего сустава кисти после вывиха и чуть сглаженной венграми горбинки носа – с каждым днём волновали зурико всё больше, сея в его душе какое-то щемящее чувство нежности и гордости в отношении хвичи. то, что вначале зурико не мог разглядеть в заурядном одноклубнике, превратилось в ящик с загадками, ключ к которому приходилось делать самому. – если хочешь, мы можем прогуляться, – из-за громкой музыки и криков нико с бека голос хвичи звучит глухо и в конце съедается басом какого-то техно. – зачем? от интимной темноты и близости становится немного неловко, но квара вплотную придвигается к нему и шепчет в самое ухо: – поговорим о том, насколько ты палишься. кажется, ему собираются помочь.