Жёлто-зелёное

Если Миранда могла выбирать, она всегда выбирала зелёное. Зелёное и бледно-жёлтое, цвета шелестящей чешуи. Цвета покоя и библиотечной тишины, умного пришепётывающего голоса, больших ладоней, куда она — казалось — могла бы вместиться едва ли не целиком. Как княжеской воспитаннице, ей шились платья. Из ткани, лежавшей в кладовых, можно было выбирать; Миранда упрямо откладывала в сторону розовые, синие, оранжевые и ещё богиня знает какие отрезы. Зелёный и жёлтый, жёлтый и зелёный: эти цвета казались ей своими. Привычными. Безопасными. Если забиться глубоко в угол и закрыть глаза, можно вспомнить ощущения. Скидываешь рубаху, наспех расшнуровав ворот, стягиваешь вытертые кожаные штаны (чьи они были, откопанные всё в тех же кладовых?). В кувшине у узкой кровати — холодная вода. Кожа покрывается мурашками. Платье, передник, туфли, щёлканье застёжек воротника. Жесткая щётка приглаживает короткие волосы. Если служанка стригла Миранду неаккуратно, то получала по щеке пятернёй. Несильно, для порядка. Миранде очень не хотелось помнить, что она, мотавшаяся от казарм к тронному залу, от этой служанки была не так уж и далека. Без человеческого тела было тоскливо. Оно умело читать. Умело сражаться. Умело хранить надежду на прикосновение Седрика — не «держи спину ровно» за учёбой, не во время спарринга. Эту надежду Миранда сама себе едва ли осмеливалась озвучить. У предков такого не бывало. Человеческое тело было для них вторично. В легендах оборотни вдруг становились нежными бесполезными людьми, отправлявшимися за тридевять земель искать потерянную шкуру или чешую. Легенд о них, запертых в одном лишь зверином обличии, быть — не могло. Легенды ей читал Седрик. Тоже. Или она ему, наизусть. В полевом лазарете (когда он очнулся, то сразу потребовал туда бумаги и карту, а после, когда офицеры разошлись, заставил отвечать пропущенный из-за очередного повстанческого демарша урок), в его кабинете (она стояла перед его столом, привычно сложив руки поверх передника и глядя куда-то поверх его плеча, в стрельчатое пасмурное окно), в книжном-этом-долбаном-магазине (уютном и светлом — но ей предназначалась подсобка: Седрик сидел нога на ногу на рассохшемся табурете и внимательно смотрел на неё сквозь поблёскивающие непривычно строгие очки). Князь поставил перед ним задачу выучить это притащенное им из мрачного безымянного переулка нечто — и Седрик взялся за неё с присущим ему педантизмом. О, Седрик… У неё не было никого кроме него. И ещё князя — её хозяина и покровителя. Однако от князя её отделяли ступени его трона, почти бесконечно высокие, если смотреть снизу. От Седрика её отделял десяток библиотечных стеллажей, на которые его знания были богаче — и десяток же лет. Первое было преодолимо, а второе Миранду едва ли беспокоило. Уж ей-то всегда будет дозволено его видеть. Хотя бы. Миранда открыла глаза. Она ещё видела перед собой склонённую голову с чётким пробором, белую руку, сжимающую писчее перо, и жёсткие углы высокого воротника. Смотреть на распластавшегося по каменному полу крохотного — но всё ещё больше неё — змеёныша она не хотела, но снова отвернуться не имела права. Она шагнула к нему на подламывающихся лапках. — Эй? Ты живой?