И. С. Бах – Прелюдия си-бемоль минор из первого тома ХТК
Рядом с тобой меркли солнце и небо. Наверное, небосвод отдал все краски в твои глаза. Мне не нужны были ни небо, ни облака – всё это я находил, стоило мне встретиться с тобой взглядом. Кому нужны эти пушистые подушки на покрашенном краской потолке, если можно провести рукой по твоей щеке и заглянуть в твою душу? Твоя душа была открыта всем. Опрометчивый поступок: на её красоту пришёл я. Пришёл издалека, обойдя всю землю! Пришёл и бросился к твоим ногам, умоляя не прогонять такую тварь. Но ты и не думал об этом, да? В твоей чистой, прозрачнее всякого хрусталя душе и мысли никогда не возникло бы о подобном. Ты, конечно, удивился. Испугался, но всё ещё не думал обо мне в негативном ключе. Да разве мог бы ты? О нет, подобные чувства не были доступны для тебя. Я любил тебя смущать. Знаю, я твердил об этом каждый раз, но повторюсь опять: ты становился ещё прекраснее в эти моменты. Твои нежные щёки едва-едва розовели сначала, а потом нежный джеральдин покрывал их яблочки. С каждым моим новым словом он стремительно окрашивался в амарант и, клянусь, я вечность мог любоваться. А твои глаза? Эта глубокая, яркая смальта поглотила меня подобно морской пучине. Стоит ли упоминать, что жалкий я добровольно кинулся в эти тёплые, сладкие волны? Море солёное, но океан твоих глаз находится за гранью этого мира. Когда ты смотрел на небо, что-то начинало биться в моей груди быстро-быстро. Мне даже дышать было трудно порой. Не мог поверить, что у меня всё ещё есть сердце. Теперь-то я понимаю, что это ты даровал мне новое. Ты отдал мне половину своего!.. Ну зачем, зачем ты так поступил, маленький мой? Маленький... Да, ты был маленьким по сравнению со мной и миром. Но всё же в тени твоего света этот огромный, прогнивший мир казался совсем крохотным и даже чуточку лучше. Ты грел, грел безвозмездно каждый его уголок, и не было места, куда бы ни дошло твоё сияние. Я любил заплетать твои волосы. Этот огненный шёлк я будто до сих пор ощущаю под пальцами – та ещё пытка. Порой я так явственно чувствую твои пряди, что абсолютно схожу с ума. Казалось, собери в одно место весь огонь мира – всё равно он будет казаться небольшим костерком. Помню, я протянул руку. В тот миг мне почудилось, что я обжёгся, не дотрагиваясь. После, конечно, уже понял, что пламя твоих волос никогда не больное. Оно было таким тёплым. Помнишь, как я сделал тебе предложение? Это был незабываемый летний вечер. Мы тогда были в удивительном месте: не было там ни пляжа с песком, ни гор со снегом, и сказочных лесов тоже не было. Хотя рядом с тобой я и так жил будто в сказке. Там даже птицы не пели как-то особенно, конечно, куда им до тебя! Не нашёл бы в том краю обычный человек ничего поэтичного или фантастического, поражающего ум. Не было там умопомрачительного, необъяснимого запаха – всего лишь чертополох с мятой. И воздух там был не идеальный: сухой ветер быстро сушил кожу, раздражая. Не было там лесов с могучими, вековыми деревьями. Лишь одна роща, да и та где-то далеко. И живность там был самая обычная: серые птицы, одна на другую похожая, а ты смеялся всегда и называл мне каждую по отдельности, по отличию. Не смотрел я там на их окрас, размер и клюв, малыш, лишь на тебя, простишь меня? Ты ведь искренне хотел научить меня отличать их, а я опять всё прохлопал ушами. Зато были там бескрайние луга с душистыми травами и не важно, что непримечательными. Пройдёшь одно поле, да выйдешь к одной единственной в этой местности речке. Тоже маленькой, обычной. Но вода там была до того прозрачная, что мне до сих пор с трудом верится в свои глаза. И рыбёшки там какие-то были, блестящие такие, маленькие. Забавные очень, людей совсем не боялись, только и липли к ним. – Их не одно десятилетие дети кормят, вот и привыкли уже. У них это, считай, на уровне инстинктов. Скоро совсем разучатся сами кормиться, – улыбался ты. А я смотрел и не мог отвести взгляда. Какие мне тут рыбины как домашние питомцы из дикой речки, когда ты улыбаешься так нежно, искренне? У тебя были аккуратные пухлые губы. Не большие, не маленькие, для остальных – совершенно обычные, а для меня самые идеальные, самые правильные, красивее всех. Особенно когда ты улыбался. У тебя тогда появлялись совершенно очаровательные ямочки на щеках. На левой стороне была более глубокой, чем на правой, но даже это для меня было идеалом. Не как кумир, стандарт или ещё что-то вроде этого, а как неприложная истина. Как что-то с первозданных времён, ясное и понятное для всех. В тот вечер мы тоже пошли к этой речке, покормить этих откормленных блестящих рыбёшек. Они действительно хорошо жили... Блеск их чешуи в разгар дня слепил глаза из-под воды. Но в этот вечер даже они куда-то прибились отдыхать, так и не выплыв на корм. Мы сидели у самой воды, тихое журчание успокаивало самые неспокойные порывы души. Честно, сам не знаю, что мне тогда в голову пришло. Просто, глядя на это небо с неподвижными, как мне казалось, облаками, с яркими красками заката, почему-то сорвались последние преграды в разуме. Как отчаянный бросается в последний раз с криком, как утопленник летит с обрыва с надеждой о покое, как жухлый лист поднимается порывом ветра. Нет больше крика, есть громкий плеск воды, и не вернётся тот лист более на землю: раскрошился он под силой стихии. Лишь крупинки его багряные, точно высеченные искры, разлетелись по миру. Признаюсь, тогда я сам испугался своих чувств. То, с каким водоворотом эмоций я столкнулся внутри себя... И голос, голос мой надломленный, словно последние мгновения проживаю. У тебя тряслись руки или я это так дрожал? Наверное, мы. Мы. Лишь нам было понятно счастье от этого слова. Ты часто улыбался и говорил, что у тебя сердце щемит, настолько ты счастлив. – Осаму, мне так грустно... О боже, я так счастлив, я безмерно счастлив! Хожу я по земле, но словно парю в облаках. Ах, если бы остальные люди смогли ощутить хоть самую малость того счастья, что и я. Тогда я бы был ещё счастливее. Право, реально ли быть ещё счастливее? Ты всегда думал о людях, в то время как они для меня даже не существовали. Были ты, я и весь мир где-то там. Центр вселенной был рядом с тобой, только с тобой. Ты любил смотреть на звёзды. Ночи были холодные, но ты всё равно тащил меня на траву. Я и не сопротивлялся. – Звёзды так прекрасны, да? Они такие красивые... Они так далеко от нас, но яркие. И холодные. Сами горячие, но выглядят холодными, – здесь ты замолчал. – Звучит, как основа для какой-то легенды. То, сколько раз я думал о том, какой нежный у тебя смех, не сосчитать и самым большим числом. – Они меркнут перед тобой. Ты удивлённо смотришь в ответ. Так невинно. В твоей голове не может уложиться подобное. Для тебя – кто звёзды, а кто ты. – Вот ещё глупости. Сколько звёзд и сколько меня! Всего один под ними. А они далеко-далеко. Но я возражаю. Ты вздыхаешь и сдаёшься, и хотя в темноте не видно, но я уверен, что щёки твои сейчас нежно-розовые. И хотя все дни, проведённые рядом с тобой, были прекрасны, то лето особенно запомнилось мне. Не знаю, может, потому что то время было самым беззаботным в нашей жизни. Я до сих пор помню нашу свадьбу в мельчайших подробностях, хотя столько лет уже прошло. Помню каждый твой поворот головы, трепетание ресниц, и как дрожали у тебя от волнения руки. У меня, честно, тоже, даже если я пытался это скрыть. Я помню тот жар, охватывающий наши тела, так, будто это было вчера. Россыпь твоих волос на подушке, глубина твоего взгляда – всё это до сих пор предстаёт перед глазами, стоит закрыть их. И в ту ночь мы думали об одном и том же: как же мы счастливы. Да, мы были счастливы всегда, независимо от обстоятельств. Я – потому что рядом с тобой мне ничего не нужно было, ты – потому что ничто не могло сломить чистоту твоей души. Иногда я открываю наш толстый альбом и неспешно листаю, подолгу останавливаясь на каждой фотографии. Но не позволяю себе это слишком часто, знаешь... Мужчины не плачут, но я давно уже перестал верить в это. Ты всегда носил с собой камеру. Хотел запечатлеть каждый наш момент. Сейчас я ещё больше благодарен тебе за это. Ты не любил фотографироваться, но когда я тебя в этом слушал? Кто-то укрепил в твоём сознании мысль, что веснушки – некрасиво и совсем не мило. Помню, после твоих робких слов об этом подумал, что убью любого, кто теперь так скажет. Ушло достаточно много времени на то, чтобы ты и веснушки свои полюбил. И волосы твои – самые прекрасные, а не «цвета ржавчины». Насколько же должны были завидовать тебе люди, чтобы называть твои очаровательные глазки крашеной водой?! На пятнадцатой странице начинаются фотографии во время беременности. Слабая, едва заметная улыбка трогает мои губы. Тогда ты тоже вдруг надумал, что из-за огромного живота и резкой потери веса ты теперь мне не нравишься. Какой же ты глупенький. Я, конечно, очень сильно переживал за твоё здоровье, но усомниться в твоей привлекательности никогда бы и не подумал. Ты ведь мой ангел. Я шептал тебе это ранним утром, когда первые лучи солнца ещё не огладили своей лаской землю. В морозный полдень, когда снег большими хлопьями нескончаемо кружился и падал, падал, увеличивая сугробы не по дням, а по часам. И когда снег переливался тысячами искрами. Стоило солнцу скрыться за горизонтом, первой тьме вступить в своё недолгое правление. И ночью – душной, жаркой, горячей. Мой надрывный шёпот опалял твоё маленькое, алое ушко: «Ангел мой». И хотя крыльев у тебя не было видно, но порой по утрам, когда ты стоял у окна, озаряемый ярким светом, мне чудились мягкие белоснежные перья и их шелест. С ума ли сошёл я или те видения были не моим воспалённым сознанием? И даже когда настали те ужасные дни, на твоём уставшем, исхудавшем лице неизменно была яркая улыбка. Мне хотелось кричать, но я не мог, потому что даже ты сильный, а я кто тогда? Те дни преследуют меня в кошмарах. Да и жизнь после – тоже бесконечный кошмар, но я должен жить, должен, потому что не имею право сломаться. До сих пор ночами я просыпаюсь от отчаяния, захватывающего меня с головой. Я тяну руки к тебе, пытаясь дотронуться, а ты неизменно исчезаешь, и на моих руках кровь – тёплая, красная, твоя. Я кричу, но не слышу ни единого звука. Пытаюсь убежать, но стою на месте. А потом проваливаюсь в тьму под чей-то ужасно знакомый смех. Со временем я даже подскакивать перестал, просыпаясь от кошмара. Утомлённо открываю глаза, понимая, что настал новый, очередной день. В этом месте всегда слабый запах шалфея. Так я могу на мгновение закрыть глаза и представить, что ты сидишь рядом со мной, положив голову мне на плечо. Я иду по полю, где каждый цветок напоминает мне о тебе. Синие, оранжевые, розовые... Будто насмехаются надо мной. И речка эта обмельчавшая, мутная какая-то. Где же блестящие забавные рыбёшки, что, не боясь, шлёпали своими хвостами ноги, проплывая мимо? Где чистая вода и красивые камушки на дне? Нет ничего. Всё ушло, оставило меня одного в этом мире, без тебя.Сегодня ровно пятнадцать лет с дня твоей смерти. Ты не дожил до своего дня рождения всего полчаса.
Надеюсь, ты не слишком много плачешь из-за меня, там, на небесах. Извини, что я так сильно страдаю без тебя. Знаешь, через месяц наш сын женится. Подумать только, ему уже двадцать девять! Ты ведь... оставил этот мир в этом же возрасте. Наверное, поэтому мне так страшно. Боюсь, что и с последним дорогим мне человеком что-то произойдёт. Но я верю, что своими крыльями ты закроешь его от всех бед, так ведь, Чуя? Маленький мой. Уж обо мне не стоит переживать, малыш, ты лучше о себе подумай. Только не плачь, ладно? Только если это будут слёзы счастья за нас. Порой мне всё ещё кажется шелест крыльев. Я знаю: ты рядом с нами, ангел мой.