Когда охота на нечисть превратилась в кровавую баню, Сычжуй не смог бы вспомнить, даже грози ему смерть. Последнее что он помнил, яркий всполох молнии. Не фиолетовой, исполненной ледяного гнева. Почти пурпурной. Такой, каким искрил Цзыдянь лишь в одном случае — бешенство, помноженное на страх. Однажды, много лет назад, Лань Юань уже видел это. Тогда, смысл всей его жизни был на грани...
Нет.
Низкоуровневые гули, о которых говорили местные жители, оказались лютыми мертвецами. Откуда простым деревенским жителям было знать... Им не было ни конца, ни края. Откуда они взялись и как получилось, что их оказалось так много в одном месте?! Из отряда, состоящего из семи человек, к моменту как прибыла подмога они потеряли уже троих.
Нет.
Вот ушей достигает надрывный стон гуциня. Одна единственная нота и время вокруг словно замирает. Нескольких лютых мертвецов намертво пригвождает к земле, чуть ли не вбивая в нее. Будь это живые люди от них бы уже осталось мокрое место.
Он устал. Раны, глубокие и не очень, уже не ныли — разрывали разум вспышками на каждый рывок. Верный гуцинь давным-давно покоился за спиной, оставшись без единой струны. Ногти, поломанные до основания, кровоточили без конца, сколько усилий не прикладывай. От рваных ран на боку и спине медленно растекалась боль раскаленной лавой. Они не знали передышки, вокруг была кровь, красная — товарищей и бурая, почти черная, лютых. Они утопали в этой крови, Но конца и края ненасытным мертвым, исполненным искренней, первобытной злобы, не было.
Очередной рывок — промах. Он не успевает увернуться от когтистой руки и тупых, но беспощадных, некогда человеческих, зубов. Все кончается одной единственной вспышкой. Пурпурная молния рассекает лютого мертвеца напополам, словно лист бумаги.
Нет...
Вот стальная хватка сжимает плечо и рывком отбрасывает назад. Ждешь боли от удара о землю, но ее нет. Лишь не менее крепкие объятия сильных жилистых рук. Мастер Вэй. Мимо проносится с нетерпеливым звоном Бичень, но все, что Сычжуй видит перед собой — напряженную спину, развевающиеся фиолетовые одеяния и некогда темные волосы, в которых с каждой новой пурпурной вспышкой, с каждым звонким щелчком становится все больше серебра. Стянутые в тугой пучок лентой с вышитыми облаками волосы почти полностью потерялись на фоне белоснежного шелка.
Нет... Пожалуйста... Нет...
Истинная сила кольца. Истинная, беспощадная форма, которая была доступна всего нескольким владельцам Цзыдяня среди всех поколений наследия дома Юй, отбирающая у бессмертного тела самое ценное, казалось бы неисчерпаемое... Время.
Нет...
Он не обернется. Не тогда, когда наследие поганого Цзинь Гуанъяо вновь дало о себе знать даже столько лет спустя. Ударные волны мелодии Ванцзи, одна за другой расчищают вокруг них пространство, но этого мало. Вокруг них появляются заклинатели. Золотой, фиолетовый, траурно-белый... Все смешивается.
Лань Юань сделал правильно, что послал Цзинъи за помощью Он не жалел об этом ни секунды. То, что целую луну не удавалось сделать маленькому отряду, сделали полсотни заклинателей едва ли за несколько часов. Он должен волноваться, но все, что стоит перед глазами — белоснежные, без единого темного пятнышка, волосы. Рука, держащая Цзыдянь дрожит. Это не дрожь усталости. Это...
Сычжуй вырывается. Зовет. Кричит. Едва не воет от бессилия, плевав на все те правила, что год за годом соблюдал всю свою сознательную жизнь.
Пожалуйста...
Но Он не оборачивается и после. Все, что Сычжуй помнит дальше — забвение...
***
«Сердце моё... Приди в сны мои...»
***
... Сознание возвращается рывком. Вырваться из сна тяжело, он не отпускает ещё долго, отдаваясь дрожью в кончиках пальцев и цепким ужасом в живом некогда взгляде.
Он больше не кричит.
Лишь зовет иногда на грани сна и яви. Тихо, словно произнеси он заветное имя громче, что-то сломается. Рассыпется прахом.
Напротив кровати стойка с оружием на массивной полке. Два меча на ней — напоминание о беспечности. Колокольчик с ярко-фиолетовой, выцветшей уже немного, кисточкой на соседней подушке — очередное напоминание. О потерянном. Нужно встать и воскурить благовония. Светает, но до подъема ещё есть время.
Зачем он вернулся сюда столько лет спустя?...
В Храме Предков тихо, но уже горят палочки с благовониями.
Табличка перед ним начищена. Отполирована так, что камень, будь он драгоценным, заблестел бы. Цзинь Лин уже приехал.
Высеченное на нем имя вызывает глухую боль в груди. Так не ноют даже старые раны, оставленные много лет назад.
Голос отказывается поддаваться с первого раза после стольких лет молчания. Но он справляется.
Тишина обволакивала Сычжуя липкой паутиной все эти годы. Топила в болоте тоски и отчаяния, так и не притихших со временем. Нарушать эту тишину, это молчание, было больно физически. Словно от того, что он скажет хоть слово, случится что-то ужасное.
— Здравствуй, сердце мое...
Но ничего не произошло.
