3418

Окружение то и дело расплывается, взгляд мутнеет от черных склеральных линз. Огни винного цвета омывают края фигуры в белом латексном костюме, как прибой кровавого моря. Сольбьорт видит их напротив: беспросветно-темные, донные глаза — и дрожит, будто этот взор обращен только к ней. Лишняя рука, медленно оглаживающая ее бедра, моментально отрезвляет. Соль кажется, что ладонь тает и липнет, срастается с ее кожей, как со своей. Девушка еле сдерживается, чтобы в ужасе не закричать, что он чужой, чужой, чужой. Что она не хочет его в себе. Родные губы на щеке успокаивают, как и пальцы, ловко расстегивающие верхнюю часть ее костюма. Астрос держится со всей свойственной ей властью, но Бьорт слишком хорошо ее знает, чтобы почувствовать, что что-то не так. Клиент слишком вязко ухмыляется, слишком собственнически щипает ее за ногу. Ей никогда не было настолько противно раньше. Он спрашивает, как их зовут, и Сольбьорт очень хочется соврать: — Хольда, — почему-то это первое, что пришло ей в голову. Астрос хитро улыбается ей: — А я Хель. Клиент не замечает сговора, и Сольбьорт молча решает, что теперь всегда будет так себя именовать во время работы. Хотя бы ради забавы. Наступает слишком неловкая пауза и Астрос, чтобы хоть как-то замять ее, притягивает Сольбьорт к себе за руку и целует. Ее руки скользят по оголенным плечам, по талии, завернутой в латекс, но Соль чувствует непривычную отстраненность, будто девушка вот-вот ее оттолкнет. Еще несколько секунд мнутся губы, а едкий взгляд напротив неприятно изучает их фигуры. Сольбьорт очень хочется раствориться в ядовитом свете флуоресцентной лампы. Астрос мягко отстраняется, мгновение — и их взгляды пересекаются. Разобрать то, что чувствует девушка невозможно — не видно глаз из-за плотной черноты на роговице и полумрака в комнате. Астрос перекидывает ногу через его колени, расстегивает ремень на брюках. Все быстро и смазано — ни шанса на ласку. Это очевидно. Нет места нежности в сугубо деловых отношениях. Ласкают другие — с волнительными мурашками на шее, с чувственно дрожащими пальцами и чуткими губами. Не две незнакомки в душной резине, снятые на полтора часа. У клиента нет протезов, что удивительно для ребят из высшей среды. Впрочем, может, он расположился на этом слое совсем недавно. Судя по кислотно-зеленому маячку в пульсирующей вене на шее, он является мелким подельником какой-то крупной компании. Когда он входит в Астрос, Сольбьорт кажется, что ее шею сжимают роботизированные руки — только они способны на это с такой страшной силой. Ее руки — человеческие, беспомощные, слабые — способны лишь на то, чтобы болезненно трястись, вбирая в себя жестокость. Она впервые стоит вот так во время сессии, совершенно безучастно, рассматривая влажные блики на груди Астрос, оставленные чужим языком. Вот сейчас. Что-то случится. Мужчина тянется к губам Астрос, чтобы поцеловать, но она резко дергается, будто обожженная, и кривится лицом. Он пробует вновь, более настойчиво, но она, не думая, наотмашь бьет его по лицу, толкает дрожащими руками в грудь. Чтобы откинуть куда подальше, чтобы не чувствовать навязчивого жара его тела. Астрос убегает, застёгивая на ходу костюм, поправляя звенящий металлический ошейник. Дверь за ней захлопывается с тяжелым треском. Клиент непонимающим взглядом смотрит вслед ней, затем переводит его на Бьорт. Ей же хочется задохнуться от тревоги. — Извините, — лепечет она прежде, чем убежать вслед за девушкой. Она не может оставить ее просто так. Не может оставить себя. Сольбьорт удивляется тому, сколь быстро Астрос скрылась из виду. Вот же — десять секунд назад была совсем неприлично рядом, теперь же ее не найти. Потребовалось несколько минут, чтобы обнаружить ее в одной из темных сырых подсобок — съежившуюся, треморную, неожиданно совсем маленькую. Бьорт тихо опускается на колени рядом с ней, кладет руку на дрожащую спину, мысленно пытаясь передать тепло и спокойствие через этот тактильный контакт. Но у Сольбьорт все равно не выходит, как не пытайся — от себя ей нечего отлить. Ни тепла, ни спокойствия. — Я, — начинает она, не дожидаясь расспросов, — прописала в договоре перед сессией: никаких поцелуев. Я, блять, — дергается, — не в настроении. Несмотря на напыщенную злобу, вся ее жестикуляция и речь были наполнены каким-то грустным волнением. Бьорт не может пропустить это мимо глаз. — Что случилось? — спрашивает, но вышло почти неразборчиво: голос был тихий и хриплый. Астрос слышит ее, но отвечать не торопится. Трет пустые на слезы глаза и молчит какое-то время. — Мне нашли Хозяина. Внутри все переворачивается, роботизированные руки сжимают не шею — глотку изнутри. Все оказывается хуже, чем Сольбьорт предполагала. Астрос отворачивается — разговор окончен. Бьорт тяжело уходить от нее, она с доли секунд мешкается, но все-таки выбегает в коридор. Ей нужно найти кого-нибудь из администраторов, кого-нибудь самого доброго, кого-нибудь, кто смог бы ей все объяснить. Потому что тревожить Астрос не стоит, да и сама она едва ли знает многое. Хотя остаться рядом, обнять, провести пальцем по дрожащей спине хотелось почти болезненно сильно. Находится администратор, на удивление, быстро. И Бьорт даже знает его имя. Иззи. Он стоит — по трубкам в его металлических руках течет и пузырится вязкая неоново-розовая жидкость. — Почему мне не сообщили, что Астрос собираются купить? — резко выпаливает девушка, тяжело дыша от бега. Мужчина останавливается и оценивающе смотрит на нее. Не отвечает. Слишком долго. — А обязаны? — голос у него безэмоциональный, будто роботический, не выражающий абсолютно ничего, как и два стеклышка вместо глаз. — Она же мой партнер, — Бьорт изо всех сил пытается выровнять тон, но выходит из кожи вон, — как минимум. — Ты 3418 номер? — цифры режут слух, как заточенный металл. Она знает, что это его работа, что у него есть специальный чип где-то глубоко под кожным покровом, чтобы лучше запоминать бесконечные числа. Потому что так надо, потому что нет ласки имен в чисто деловых отношениях. Но Сольбьорт все равно подсознательно обидно. — Да. — Не страшно. Ты недолго побудешь одна. Ее заберут через неделю, тебя через месяц где-то. Разница небольшая. — Ну можно же было, не знаю, — Бьорт чувствует, как в горле колючим комком скапливаются слезы, — предложить нас обеих одному. Чтобы мы вместе… — Я предлагал. Согласны только с учетом скидки. Заведующий отказался. Внутри все клокочет от отчаяния. Им никак в одиночку. Лишь выть от бессилия и тоски, как щенята. Которых разделяют с матерями, братьями и сестрами, когда заводчики продают их новым хозяевам. Хотя для высшего слоя, все так и есть — такие, как Бьорт, как Астрос, всего лишь собаки, милые, приятные глазу питомцы. Не больше. Администратор, кажется, чувствует ее приближающуюся истерику и пытается успокоить девушку: — Ну, вам ведь еще повезло, верно? Представь, сколько людей из Кормушки хотят оказаться на вашем месте. Кормушка — сложная система, к которой подключено непростительно большое количество людей. С их тел, как с дойных коров, выжимают жизненные силы. Кому повезет — на тех испытывают новомодные протезы. Остальные же жертвуют биоматериалы для экспериментов над созданием искусственных людей. Сольбьорт там бывала проездом. В Кормушке темно, сыро и пахнет сукровицей. От этих воспоминаний Бьорт морщится, как от физической боли. К Кормушке подключили ее родителей. И она даже представления не имеет, живы ли они еще. — Или те, кто погиб на том восстании. Помнишь? Конечно, она помнит. И, наверное, не забудет никогда. Проще бы было выкинуть из головы все эти мокрые от крови площади, все эти нечеловеческие крики и вывернутые наружу хребты. Проще, если бы тогда не разорвали на мелкие кусочки Эйнара. Если бы Бьорт не смотрела так д о л г о в поддернутые безжизненной пленкой глаза на оторванной голове. Если бы она не искала остальное тело, не видя ничего из-за слез и крови на ресницах. И все это искомое не было бы уже давно разбросано повсюду в виде рваных кусков. — Я теряю последнее, — качает головой Бьорт. Иззи смотрит на нее, вздыхая, и в его кибернетических глазах на секунду проскакивает тень сочувствия. — Так что проще бы было умереть, — тихо добавляет Сольбьорт. — Скажешь, что можешь организовать? — Не истери, — устало бросает он, хрустя пальцами, — ты ничего не можешь сделать. — Врешь. Он склоняет голову, растягивая губы в слишком длинной улыбке. — Да. Но ты же понимаешь, что это моя работа. — Неужели тебе самому нравится сидеть здесь, как пес на цепи? — выпаливает она грубее, чем ей изначально хотелось. Иззи замирает. Его лицо едва освещается настенными длинными светящимися лампами. На впалой скуле мелькает едва заметный розовый рефлекс от неоновой жидкости в протезе. Его кожа будто становится старее от этого, а глазницы впалее. Наконец, он бесшумно хихикает. Но было в его ухмылке что-то слишком горькое. — 3418… Сольбьорт же, да? Послушай, — он кашляет в кулак. — У меня здесь, — он тыкает длинным узловатым пальцем в грудь, — под ребрами, где-то между легкими и сердцем, блядский чип. Если я что-то сделаю не так, один человечек сверху нажмет одну занимательную кнопочку, и от меня останутся только лишь мясные ошметки, разбросанные по стенам. Ну, или отличный суповой набор. Ребятам с Кормушки надо же чем-то питаться. Рука Бьорт непроизвольно тянется к ее собственной метке — ярко-розовому жучку на шее. — Да, не то что у вас — вырезал и забыл, — продолжает Иззи, подмечая ее жест, а затем тут же утихает. Девушка молчит, не зная, что сказать. Мужчина молчит, явно о чем-то размышляя — его темные брови напряженно сошлись к переносице. — Хотя, знаешь… есть одна вещь, которую вы можете сделать для меня взамен за информацию, — задумчиво тянет он. — Только ты мне кое-что пообещать должна. Нет, даже поклясться. Я никогда не смогу проверить, сделаешь ли ты то, что я тебя попрошу. Так что все останется только на твоей совести. — Я не могу ничего обещать, не зная… Бьорт не успевает договорить, как мужчина ее перебивает: — Клянись. Сольбьорт сглатывает, прикусывает нижнюю губу: — Ладно. Иззи закрывает глаза, и на его серых веках видна каждая витиеватая прожилка. Кожа истончившаяся, сухая. Сольбьорт невольно задумывается о том, сколько ему лет. — Там, под землей, в одном из ответвлений Кормушки организовалось сопротивление: люди перекрыли вход с двух сторон и откуда-то раздобыли оружие. Вроде, обманом у персонала. Они свои владения потихоньку расширяют, и верхушки, честно говоря, не знают, что делать. Разбомбить баррикады, конечно, можно, но это повредит всю конструкцию. А если учесть, какого масштаба вся эта система… в общем, ситуация сложная. Если вы захотите сбежать к ним, то я дам тебе примерную карту и помогу выбраться. Но. Ты должна осознавать, насколько там небезопасно. Что в любой момент солдаты могут прорваться и досуха вычистить всех. Сольбьорт склоняет голову, сжимает руки до напряженных жил. — У нас вариантов особо-то нет. Это хоть какой-то шанс. — Я знал, что ты так ответишь, — кивает администратор. — Я же прошу только одного. К Кормушке подключили мою дочь. И я… по-отцовски чувствую, что она жива. Думаю, что она жива. Пожалуйста, разузнайте о ней: жива или нет. Я вам дам контакты на нее. И если да — позаботьтесь о ней. Сольбьорт коротко кивает, хотя ей хотелось рыдать так громко и надрывисто, как призрак в японских школьных туалетах. Паника охватывает ее вновь совершенно внезапно. — На сегодня все. Мне срочно бежать нужно. И тебе. Пока не заподозрили чего. Иззи разворачивается и идет в обратную сторону по коридору. Сольбьорт еще долго смотрит на его тонкую спину, пока он окончательно не скрывается за углом.