Об алкоголе и ножах

— Ты никогда не думал, почему вы так хорошо ладите?       Элен села напротив него. Не стучась, не спрашивая. Тони думал, возможно, это дурная репутация стеклянных дверей, создающих иллюзию, что его кабинет всегда открыт посетителям. Или это просто Элен. Второе, определённо. Он слабо наклонил голову. Элен закатила глаза. — Ты и Адам. Не делай вид, что не понимаешь. Ты не похож на дурака.       Тони слабо усмехнулся. Каким-то образом Адам постоянно выставляет его дураком, но это точно не то, что он скажет вслух. И точно не Элен. — Даже не знаю, что стало главной причиной, — Тони повёл плечами.       «Причин, несомненно, достаточно», — думал он, потирая ладони под рабочим столом.       Может Париж, три года назад. Когда все, хоть мельком слышавшие об Адаме Джонсе, думали, что он умер, обколовшись героином или Бог-знает-чем ещё. Или тот случай, когда Адам почти уничтожил его ресторан, своей чрезвычайно привередливой ручной собачкой. Возможно то, что втянул Тони в эту аферу с «Лэнгхэм».       «Твой отец будет гордиться тобой», — это сказал ему Адам.       Отец Тони умер этим летом. — Ты определённо сейчас не со мной, — шутливо протянула Элен, опираясь на спинку кресла и слабо улыбаясь. — Выглядишь отстранённо.       Тони повёл плечами. — Новый сезон. Адам вполне даёт о себе знать, поэтому я предпочитаю не вспоминать о нём самостоятельно.       Элен восприняла это, как конец беседы. Тони сказал бы, что Элен восприняла это правильно. Она встала, повесила на плечо холщовую сумку. День окончен и она, очевидно, не стремилась задержаться здесь, по крайней мере надолго. — Я верю в твои способности, Тони.       Он остался. После того, как Элен ушла. И когда ушли все остальные. Если быть полностью честным, Тони, мог бы выйти следом, но он просидел в своём уже тёмном кабинете, ожидая, пока на кухне не останется никого. Адама в особенности.       Свет горел даже тогда, когда большая часть вывесок за окном уже погасла.       Адам остановил Тони, когда тот попытался откровенно сбежать из ресторана. У шефа планы на пытку новым тунцом с сальсой и чем-то зелёным. Не лучшее описание. Тони сделал в голове заметку «не писать так в меню». — Ну и как оно, — Адам сложил руки на груди в ожидании.       Тони слабо кивнул, чуть прикусив губу. Казалось, он не чувствовал вкус. Или просто глотаел, не пробуя. — Хорошо.       Адам замер, приподняв бровь, и Тони понял, что уйдёт нескоро. — Погоди… что? — в голосе Адама напряжение. — Хорошо? И что чёрт возьми это значит?       Тони шумно выдохнул. — Это значит, что мне нужно идти, Адам. А тунец, он вышел хорошо.       На лице Адама расползлась слабая ухмылка. — И какие же у тебя дела? — Важные.       Возможно, Тони ответил слишком быстро, потому что Адам негромко засмеялся. И в этот момент абсолютно ясно, что Тони останется. — Тогда поможешь подобрать вино, — ответил шеф.       Тони смотрел на Адама, когда тот готовил, и ему казалось, что пронзительно синие глаза шефа становились ярче, когда он выкладывает ветчину и спаржу на тарелку, идеально, как всегда. Одна вещь, которую Тони запомнил точно, так это то, что нет никого более сосредоточенного, чем Адам, который готовит, но он всё равно бросал взгляды украдкой, как вор. — Тебе стоит принимать больше участия в этом, — заметил Адам, перемешивая соус в сотейнике.       Тони вопросительно приподнял бровь. Адам вскользь посмотрел на него из-под руки и вернулся к работе. — Кто меня знает. Сделаю ужасное меню. Мы потеряем звезду или, может, две. Ты перестанешь быть папочкиной гордостью. А я больше никогда не найду работу.       Адам слабо хихикнул.       Тони не улыбался: — Очень маловероятно, — проговорил он, читая этикетки на бутылках, которые мог узнать наощупь.       Адам бросил в его сторону ещё один взгляд, прежде чем поставить перед Тони две тарелки. — Конечно маловероятно. Кальмар с авокадо и сальсой. Жареная спаржа с Байонской ветчиной и хрустящим яйцом.       Тони слабо нахмурился. — Тунец тоже был с сальсой. — Да, и тебе надо было сказать, что стоит оставить, — пробурчал Адам, — но тунец был хо-ро-шим.       На этом слове шеф закатил глаза. — В любом случае, — начал Тони, — план не сработал. Я думал, что, возможно, если я буду стараться больше… неважно. Видимо дело не в этом.       Адам замер. — В чём тогда дело? — спросил он, отставляя специи в сторону и опираясь на столешницу. — Эта тарелка выглядит смехотворно большой, нужно сменить композицию, — взгляд Тони был устремлён на маленькую красную коробочку пожарной сигнализации на противоположной стене, а пальцы крутили тонкую ножку бокала, уже пустого. — В чём тогда дело? — повторил Адам.       Тони вздохнул: — В том, что я это я.       Адам вытер руки полотенцем, заткнутым за пояс его фартука и, сделав пару шагов положил руку на плечо Тони, слабо сжимая в этом глупом дружеском жесте «я-понятия-не-имею-что-делать-но-я-с-тобой». — Ты в порядке?       Тони опустил голову, скрестив руки перед собой, и несколько раз кивнул, сам не зная зачем. — Родители не всегда любят своих детей, — фыркнул Тони. — Я не могу позволить себе потратить половину жизни на то, чтобы винить их в этом. К тому же, отец умер. Так что у меня появилось множество других занятий.       Тони слабо шмыгнул носом и, глубоко вздохнув сжал губы в тонкую линию. — Я не знал, — прошептал Адам.       Тони запрокинул голову и слабо хмыкнул. — В день похорон у нас ужинал Гордон Рамзи. Думал, что, если уйду, сам стану покойником.       Тони слабо улыбнулся. Адам не смеялся. — Заметь то, что я сказал про тарелки. И я написал тебе рекомендации по винам, хотя более чем уверен, что ты сто раз передумаешь.       Тони аккуратно освободился от лежащей на плече руки и, инстинктивно потер ладони. — У меня ещё есть дела в отеле, поэтому… неважно. Доброй ночи, Адам.       И уже застыв в дверях, Тони услышал брошенное в спину «мне жаль».       Он посмотрел назад через плечо, не оборачиваясь.       И не ответил ничего.       В Лондоне шёл дождь, и свет фонарей отражался в текущей по улицам воде. В переулке Тони позволил себе ударить кулаком стену, хотя и пожалел об этом парой мгновений позднее.       Он уже вышел на парковку, когда вспомнил о том, что выбирал чёртовы вина. — Твою мать.       Тони не нравилось оставаться в отеле, но он не мог поспорить с тем, что уезжать абсолютно нелогично. Нужно отметить только то, что люди не всегда принимают логичные решения.       Уже в своём номере, Тони позволил себе открыть совершенно лишённую изысков в виде богатого букета вкусов бутылку русской водки. И уже в кровати Тони позволил себе беззвучно и ненадолго заплакать, говоря, что виной всему алкоголь и третий час ночи.       В какой-то момент, Тони сам не понял, в какой, Элен стала для него кем-то вроде терапевта. Не сказать, что доктор Росшильде его более не устраивала, но у Беларди было не так много требований к психоаналитику, и всё же в этом списке определённо было что-то напоминающее «не говорите про меня с Адамом, ради Бога». — Это не приносит мне проблем, — ответил он нехотя на вопрос о том, как ему удаётся каждый день терпеть выходки шефа ещё с Парижа. — К тому же он дал мне перерыв.       Элен не глупа. Тони знал это, но сейчас её проницательность казаласьБалерди до жути несвоевременной. Она не могла не услышать, как его голос дрогнул в конце. Может Элен и не знает всей истории, но слухи есть слухи. Тони не единственный, кто думал, что Адам сгинул в какой-нибудь яме. Больно ли ему вспоминать об этом? Да, всё ещё.       Элен сложила руки перед собой. Так, что её локти почти касались лежащих на разных краях стола стопок бумаг.       «Слева счета, справа меню», — подумал Тони, — «не смешивать». — Представь, что было бы, если бы ты любил кого-то так сильно, что не мог дышать. Ты бы позволил ему задушить себя?       Метафоры становятся неким вежливым способом плюнуть правдой в лицо. «Ему» сказала Элен, не «этому». Разница осела тяжёлым осадком где-то внутри Тони, потому что они оба знали, о ком именно говорили сейчас. Тони сглотнул. — Если бы, — хмыкнул Тони.       Элен продолжала смотреть на него таким взглядом, и Тони знал точно, что разговор не окончен. Ещё. — Я пытаюсь сказать, что Адам — неплохой человек, но он плохо влияет на тебя.       Тони вопросительно приподнял бровь. Ответа он не дождался.       Да. Из Элен вышел бы ужасный терапевт. Если бы она брала деньги за сеанс, Тони точно уволил бы её.       Тони стоял в зале, когда двери за его спиной громко хлопнули, заставив обернуться не только его, но и вон того джентльмена в сливовом костюме, и, возможно, ещё кого-то, Тони уже не видел. — Адам… — Давай выйдем, —сказал Джонс с таким выражением лица, по которому Беларди не мог понять ничего.       Он говорил не громко, но и не старался говорить тише, отчего Тони был уверен, что все находящиеся в зале могли его слышать. Адам вытер руки о полы кителя и приподнял бровь. — Да, если это необходимо, — ответил Тони тихо, но ровно.       На улице было холодно, как обычно бывает перед грозой. Несильный ветер волочил по улочкам опавшие листья.       «Уже зима», — подумал Тони.       Пройдёт дождь и снова похолодает. Потом, может, и снег выпадет. К рождеству должен лечь.       Рождество Тони проведёт один. От этого становилось не то, что грустно, но тоскливо, в некоторой степени.       Адам стоял внизу, слабо притопывая ногой и сложив руки на груди. Холодно.       Градусов восемь, может десять. — В этот раз даже не пришлось устраивать бесплатные обеды, — заметил Тони, спустившись по небольшой лесенке и встав рядом с шефом. — Ты что, становишься… — Помнишь тот раз, когда я поцеловал тебя в своём номере? — перебил его Адам.       Тони замер. — Что, прости? — переспросил он, привычно сцепляя ладони в замок перед собой. — Тот раз, когда оказалось, что Мишлен не приходили с проверкой. Почему ты поблагодарил меня?       А небо будто становилось тяжелее. И его серость была почти ощутимой в тот момент, когда первый раскат грома прогремел где-то вдалеке. — Адам, дождь начинается.       Джонс хмыкнул и, запустив ладони в волосы, чуть запрокинул голову назад. — Почему Тони? — повторил он. — Я не знаю! Он стоял, тяжело дыша и смотрел на Адама, на то, как шеф своими ясными, синими, как рисунок на фаянсовой чашке в доме родителей Тони, смотрел в ответ, и как ухмылка коснулась губ Джонса, будто говоря «вот ты и проиграл». Тони смотрел, как еле заметно Адама, трясло от холода, но ничто в его лице не могло выдать этого, потому что всё, что Беларди видел в этом выражении — непоколебимая уверенность. — Знаешь, что отец говорил мне? — тихо произнёс Тони, поборов желание сесть на лестнице. — «Как было бы славно, если бы ты был таким как Адам Джонс».       Тони опёрся спиной о стену, пожалев об этом почти тут же. Холодный камень. — Ты поступаешь плохо с людьми, Адам, только потому что знаешь, что влияешь на них больше, чем они на тебя. С близкими, с командой. — И с тобой, — добавил Джонс, чуть склонив голову. — И со мной, — кивнул Тони.       Балерди не мог сказать, почему Адам поцеловал его.       Положил уже холодную ладонь на ещё тёплую щеку и прижался губами, а оторвался только чтобы бросить через плечо Тони, всё ещё стоя так невозможно близко: — Спасибо, что обедали в «Лэнгхэм».       Пара, вышедшая из ресторана слабо, кивнула ему в ответ. Тони медленно облизнул губы и нахмурился. — Адам, зачем ты это сделал?       Джонс повёл плечами. — Серьёзно? Это же Стивен Джеймс Брок. Нельзя просто его игнорировать. — Я не об этом, — твёрдо сказал Тони.       Адам слабо покачал головой: — Я знаю.       В Париже было проще. Работать в ресторане отца — совсем не то же самое, что управлять им. — Господи, Тони, что с перепёлкой? Ты её переехал и решил уничтожить улики? — спросил Адам, помешивая брусничный соус. — Отвали, — фыркнул Беларди в ответ. — Я понимаю, что это ресторан твоего отца, но даже он тебя уволит, если увидит это.       Тони скорчил гримасу. Адам высунул язык в ответ. Жан Люк дал им два смачных подзатыльника за болтовню и велел переделать перепела.       Адам не смог сдержать улыбку. — Я говорил… — Ой, заткнись, — прошептал Тони. — Ладно, давай сюда. Встань на соус. Жан Люк нас убьёт.       Тони вернулся домой, ожидая увидеть как всегда пустую гостиную с до жути огромным и бесполезным обеденным столом, но в окнах первого этажа горел свет. Голос отца звучал устало, но мягко. Смех Адама хорошо сочетается с негромким звоном ударяющихся друг о друга бокалов. Тони не раз думал, что боится войти во вкус.       Адам летал между рядами металлических рабочих поверхностей на кухне, что делало его поимку если не невозможной, то крайне маловероятной. Тони остановился у зоны сервировки, зная, что рано или поздно Адам подойдёт. Ждать одного блюда или десяти.       Неважно.       После случая на входе в «Лэнгхэм» Тони больше не сможет сказать ни слова Броку. И его милой спутнице тоже. Или это был спутник?       «Неважно», — подумал Тони про себя.       Виноград, лежал на деревянной доске, беспечно оставленной кем-то (беспечно — скорее всего Дэвид). Он едва ли являл собой увлекательное зрелище, но выбор был не велик. Стальной стол или виноград. Адам появился не скоро, после трёх-четырёх блюд, отданных на сервировку другим — преимущественно беспечному Дэвиду. — Не хочешь поговорить? — тихо спросил Тони.       Адам усмехнулся. — Без обид, но собеседник из тебя с пяти до часу неважнецкий. Я ценю словарный запас превышающий наше меню.       Тони склонил голову и быстро облизнул губы, слабо нахмурившись. — Ты находишь это забавным? — спросил он с упрёком.       Адам не ответил.       Тони выставил руки перед собой, опираясь. Так, что лицо Адама было ближе, почти перед его собственным, и показалось ему или это затейливая игра света от лампы прямо над их головами, но нерв на щеке шефа подрагивал. Правая ладонь легла на холодную столешницу. Левая — случайно, на край доски. Уже пустой. — Ты мог хотя бы извиниться, Адам? — Нет, я не люблю тебя!       Тони помнил этот нож. «Wusthof»его отца, подаренный на какое-то рождество. Лезвие проткнуло деревянную доску почти на сквозь, между его, Тони, указательным и среднем пальцами. На рукояти, которую в побелевшей руке сжимал Адам было написано, где-то под его ладонью, «от Э.А.Б.» — Энтони Александр Беларди.       Тони поднял взгляд, не убрав руку. Почему Адам сказал это? Точнее, почему именно это       Адам не смотрел на него. Он тяжело дыша глядел на нож, зажатый в руке. Его лицо покраснело.       Уходя Джонс толкнул плечом Макса, не заметив, а может просто потому что… он не знал почему. — Шеф? — Не трогай меня.       Тони всё ещё не мог пошевелиться, когда дверь на задний двор захлопнулась за Адамом. — Тони, ты в порядке? — спросил Дэвид, кладя руку ему на плечо. — Голубь, третий стол, — Тони поправил и без того ровно сидящий пиджак. — Проследите, чтобы этот идиот не воткнул нож ещё в кого-нибудь. — Зачем ты сказала мне?       Элен приподняла бровь. Тони приложил прохладный, но уже пустой стакан к своему лбу и посмотрел на неё только тогда, когда потянулся за бутылкой. Элен пришлось приподнять бровь снова. — Про Адама, — пояснил Тони, делая глоток и слабо морщась. По спине прошёл слабый холодок.       Элен скрестила руки на груди, опершись о закрытую изнутри дверь его кабинета. Она была красивой. А ещё она была умной. И жёсткой если придётся. А сейчас ей приходилось. — Я не сказала ничего, Тони, — ответила она ровным голосом.       Почему они так хорошо ладят с Адамом?       Почему они так хорошо ладят с Адамом Джонсом?       Тони сделал глоток. И ещё один большой и жадный.       Почему они так хорошо ладят с Адамом Джонсом?       Потому что Тони выглядит разбитым. Адам любит чинить сломанное, чтобы установить на нём своё знамя. Так он сделал с «Лэнгхэмом», не правда ли?       Потому что Тони становится лучше. Адам любит ломать вещи, когда всё становится слишком хорошо. Так он сделал с рестораном в Париже.       Тони взглянул на Элен, стоящую у двери. — Прости, — проговорил он так тихо, что она, должно быть, прочитала по губам.       Элен щёлкнула замком на двери. Тонкая полоса света с пустой кухни, коснулась лица Тони. Её рука замерла на ручке, когда она произнесла резко, почти бросила: — Почему ты позволяешь ему, Тони? Поступать так с собой.       Тони вспомнил ресторан в Париже. Ужины с отцом, на которых имя Адама мелькало больше, чем можно насчитать зубочисток в резном сундучке на комоде его старого дома. Вечер в отеле и день там же. Поцелуй, за который он благодарил, думая, что это большее, что он может получить. Поцелуй, из-за которого он был зол. Нож его отца. Ладонь Адама на его имени. Слабая надежда, которую не может убить никто, ни одна живая душа, кроме него самого. — Я не знаю, — солгал Тони.       Элен скажет что-то Адаму, после чего они с Балерди едва ли перекинутся больше, чем парой слов за следующую неделю. Ради блага Тони, разумеется. Тони не сразу поймёт, что это должно было быть благом, хотя отчего-то ему станет легче.       Адам поцелует его ещё раз.       И оттолкнёт снова.       А Тони ему позволит.