By my side

Джикия выжидает его, затаившись без движения на кухне в вальяжной, но не расслабленной, позе. Кончики пальцев лежат аккурат на ребре подлокотника и касаются лаченного дерева мягко, словно играючи. За этой клоунадой в одного Георгий прячет разыгравшийся невроз. Кончики пальцев дрожали бы, не контролируй он их волевым усилием, и обязательно тянулись бы к перевёрнутому экраном вниз телефону. Он знает, что Саша придёт с минуты на минуту. В семь приземлился его самолёт, полчаса на паспортный контроль и сердечные прощания с ребятами, минут десять поймать такси, ещё не меньше часа — доехать сюда в Балашиху по загруженным вечерним дорогам. Саша то и дело возмущался, как сильно ему неудобно сюда ездить, и предлагал переехать к нему на съемную квартиру — около базы, там и близко, и райончик спальный ничем не примечательный, в котором можно затеряться... но Джикии доставляло какое-то глубинное и очень темное удовольствие видеть Сашу каждый день в своей квартире, на своей кухне, в своей постели. Особенно в постели — что-то демоническое, собственническое довольным грудным урчанием отзывалось внутри него, когда он смотрел на сашины вихры поверх наволочки, растрёпанные и всклокоченные, на его голое плечо по утрам и на точёную кисть руки поверх одеяла, состоящую из острых косточек и плотно обтянутую мраморной кожей, с круглыми лунками коротко стриженных ногтей на концах узловатых пальцев. Времени десятый час — тикают на стене круглые, как блин, часы — когда Саша шуршит в замке своим комплектом ключей. Его не видно из кухни, и поэтому Джикия, оттягивая момент встречи, жмурится, быстро представляя себе, каким Саша предстанет перед ним в этот раз: лохматый и шумный или уставший и тихий. Он не угадывает. Саша не смеется и даже не улыбается, но и не выдыхает устало через нос, как он обычно делает, когда пинает прочь от себя кроссовки, которые он снимает не нагибаясь, ногами. Зато смотрит на него не отрываясь, когда Джикия мягко выплывает из кухни. В следующий момент он, забывшись, тянет руку для приветствия. Джикия смотрит на него, затем на протянутую ладонь, затем снова на его лицо — и только потом выходит из ступора и позволяет себе ухмыльнуться. — Ну здравствуй, коли хочешь. Максименко соображает не сразу, что он сделал не так, а когда его озаряет — он мигом смущается, выдергивает руку из хватки Джикии и уже гораздо привычнее тянется к нему с распахнутыми объятиями. — Я скучал, — шепчет он в шею. Его тёплые, несмотря на холод на улице, губы так правильно мажут по шее, не переходя линию, где начинается борода, что Джикия просто не способен разомкнуть руки и отпустить Сашу элементарно чтобы тот разделся. Впрочем, Саша сам отпихивает его обеими руками в грудь. Достаточно интенсивно, так, что Георгию ничего не остаётся, как сделать шаг назад и, оперевшись на косяк, скрестить руки на груди. Впрочем, долго изображать прагматичность он не в состоянии. — Чего как долго? Саша неопределённо ведёт плечами, цепляет куртку с символикой сборной на крючок и, неловко перепрыгнув через две пары обуви, снова стискивает Георгия в руках. — Пробки. — бормочет он, зарывшись носом в его черные волосы. Тело покрывается мурашками — ему тепло после улицы и даже жарко от того, как исподлобья смотрит на него Георгий. Взгляд, в котором больше всего остального читается голод. — Пусти в душ, озабоченный. Джикия послушно отступает, пропуская его мимо себя к двери ванной комнаты. Дверь со щелчком запирается — у Георгия в крови вскипает адреналин — а в голове роятся вопросы — он практически начал записывать их в заметки на телефоне, чтобы не забыть качественно расспросить Сашу по приезде. Там и про Чалова, и про Галактионова, и про ростовский стадион. И все они, как назло, улетучиваются из головы, когда Саша стоит рядом и готов отвечать. Дождаться его — невыносимо. Георгий на пружинящих ногах идёт в спальню, где включает приглушённый свет за счёт торшера в углу, и едва-едва удерживается, чтобы не зажечь ароматическую свечу, ту самую, что когда-то сюда припер Сашка в отчаянной попытке создать себе в его квартире комфорт. Но Георгий опасается, как бы Максименко не припечатал его «сентиментальным болваном», и поэтому только вскользь проводит носом над ящиком, где свечка лежит, и сразу же его закрывает. Он никогда не признается, но он специально перестелил здесь белье, сменив разноцветные простыни из разных комплектов на новые, гладкие, шоколадного цвета. Есть какой-то фетиш в том, чтобы смотреть на Максименко с его блондом на голове и светлой, но с тёплым подтоном кожей, выгодно оттенённой цветом постельного белья. Саша выплывает из душа какой-то разморенный, совсем тёплый и родной, такой, что у Георгия, мечтавшего только что о том, чтобы сразу же повалить его на кровать, щемит сердце. Максименко с немым вопросом смотрит на него, а когда Джикия отмахивается, сам подходит ближе, оттесняет к кровати и чуть давит на плечи, вынуждая сесть. — Почему так долго, — сварливо ворчит Джикия, противный сам себе в этот момент, и машинально укладывает руки на сашину поясницу, когда тот седлает его бёдра, оказываясь выше него. — Бу-бу-бу, — фырчит насмешливо Саша, но тело не даёт соврать: от долгожданной близости он мелко дрожит, и дрожь отдаёт в кончики пальцев и в чуткую, подвижную спину. Джикия и рад бы помучить его ещё — просто держать так в руках, не предпринимая никаких активных действий, — но от запаха тёплой сашиной кожи, на которой по-новому раскрывается аромат его геля для душа... короче, его ведёт. Пальцы Георгия осторожно совершают поползновения ниже: к кромке и за кромку белья, которое Максименко зачем-то нацепил, оскорбленная невинность... Саша ластится к нему, как огромный кот, и очень довольно сопит в висок, навалившись всем телом так, что становится тяжело удерживаться в сидячем положении. Джикия не сопротивляется — падает назад на спину, но рук с крепких ягодиц не убирает. Саша, падая, проезжается полувозбужденным членом по животу Георгия, и очень натурально охает, и краснеет щеками. Джикия смеется: они недавно завели себе домашний флакон лубриканта, большой, стационарный, и бесконечно огромную пачку презервативов — а Саша до сих пор краснеет... Когда маленькая заминка, так нужная им обоим, чтобы справиться с нахлынувшими эмоциями от долгожданной встречи, исчерпывает себя, Максименко наконец-то целует его. Он уже плавится в своих фантазиях, которые наверняка прокручивал в голове каждый день их разлуки, вздрагивая от каждой шальной мысли и воровато оглядываясь. — Вспомнил, — шепчет он вдруг, отрываясь от него нехотя, но непреклонно и не позволяя удержать себя хотя бы даже за резинку трусов. Та щёлкает его по боку, и Саша ойкает. Он на несколько секунд исчезает в коридоре, а когда возвращается, в ладони у него зажата настоящая капитанская повязка. Самая обычная, синяя, не такая, как у них в «Спартаке». — Ты у Облякова ее спер? — Позаимствовал, — бормочет Максименко вполголоса, окидывает его прищуренным взглядом и вдруг командует, — раздевайся, чего застыл! Такая прыть от Максименко в новинку, и тем охотнее Георгий подчиняется ему. Он снимает с себя через голову футболку, хватается за пряжку ремня, но Саша, сидя на кровати позади него, изо всех сил мешается, оплетя сразу всеми конечностями и норовя натянуть повязку ему на правую руку. Джикия прекращает свои попытки сделать что-то самостоятельно, и оказывается за это щедро награждён: когда повязка привычно сжимает бицепс, Саша порочно заглядывает ему в глаза и обеими руками берётся за ремень на штанах. Этот взгляд, готов поклясться Георгий, открывает ему портал в преисподнюю. А как иначе объяснить то, что в голове не остаётся ни одной приличной мысли, и ситуация с каждой минутой только усугубляется от вида взлохмаченного распаленного Максименко, который сидит на коленках на кровати и тычется носом ему в солнечное сплетение. — Где ты этому научился? — вопрошает Джикия неровным голосом, когда Саша спускает с него штаны и белье одним движением и смотрит пару секунд на то, как прижимается к животу выпущенный на волю жесткий член. — Чему? — искренне недоумевает Максименко, но глаз не поднимает, занятый тем, что выцеловывает живот Джикии все ниже и ниже. Губы прижимаются к темным волосам посередине живота, и Георгию кажется, что он больше не вынесет этого зрелища ни секунды. А потом Саша берет в рот. Вроде и бы и движение самое обычное, и никакой показухи в Саше в этот момент нет — но Георгия перекрывает мгновенно и очень мощно. Почти две недели воздержания не проходят ему даром. Саша, только пару раз перекатив член за щекой, отстраняется и торопит: «ложись». Джикия, который последние три дня каждую свободную минуту представлял, как будет ласкать Сашу всеми доступными способами, подчиняется и вытягивается на спине, закинув руки за голову, чтобы смотреть на белую вихрастую макушку, которая почти сразу берет быстрый темп и ритмично качается вверх-вниз на уровне его паха. Закрыть бы глаза и наслаждаться тёплыми волнами, которые посылает сашин юркий язык по всему его телу, и чувствовать, как до обидного быстро в нем скручивается тугая спираль — но он смотрит, не в состоянии оторвать глаз. И оказывается вознаграждён — когда Максименко поднимает глаза на него и они встречаются взглядами. Низкий смех Саши вибрирует в его горле, когда он пытается взять глубже. У него почти получается, и Георгий чувствует, как скользит головка в мягкое горло, но внезапно Саша давится, кашляет и отстраняется. — Прости, — бормочет он, вытирая тыльной стороной запястья рот. — Будет время научиться, — переводя дыхание, обещает ему Георгий, подтягивая на себя и отирая большим пальцем слюну из уголков рта. От нежного жеста Саша смущается и опускает вниз глаза, — теперь моя очередь. Георгий стаскивает с него трусы и наклоняется к тумбочке за большим флаконом смазки без запаха. Через долгий поцелуй — Саша совершенно ошалело толкается в его рот языком, а Джикии абсолютно не хочется сдерживать его натиск — они меняют положение на удобное: Георгий опирается на спинку кровати, а Саша сидит на нем сверху, колени по бокам от его бёдер. Их возбужденные члены толкают друг друга, и было бы лукавством утверждать, что это происходит совсем уж непроизвольно. Саша вполне сознательно подаётся тазом вперёд, сталкивается с Георгием грудью и животом, и он совершенно везде гладкий. Они не обсуждали это, но Георгию совершенно точно нравилось водить руками по гладкой белой коже живота, груди, промежности. Саша, в один из их предыдущих разов, когда вёл языком длинную дорожку от пупка вверх к груди и шее, сквозь зубы пообещал записать Георгия на сеансы лазерной эпиляции, но вообще-то сам имел своеобразный кинк и на бороду, и на эти темные волосы на теле. Георгий ощущает какой-то непонятной интуицией, что Саша ждёт от него решительных действий, что в той фантазии с капитанской повязкой, которую он сочинил себе в голове и про которую страстно шептал в телефон, пока они были на сборах, — что в той фантазии Георгий был напористым, властным и занимал куда более ведущую роль, чем сейчас. Не медля, он выдавливает из флакона на пальцы прозрачной гелевой субстанции, перекатывает ее в пальцах, согревая, и только затем мажет между сашиных ягодиц. Пальцем гладит сжимающиеся мышцы, и осторожно, но напористо проталкивает один палец внутрь. Саша тугой и неподатливый — он наконец-то стал ему доверять, и в душе сам себя не растягивает. Георгий благодарит его за доверие — влажно целует под челюстью, то так, то иначе поворачивает палец и мягко его сгибает в попытках найти удобный угол. Чувствительный Саша не даёт его попыткам пропасть зря: стонет в полный голос и крутится под сильной рукой, удерживающей его за поясницу. Джикия не спрашивает, угадал ли он, — по реакции раскрасневшегося Максименко это более чем очевидно — просто продолжает целенаправленно давить туда же уже двумя пальцами. Третий принимать Саше тяжеловато, он пыхтит и прячет нос в изгибе шеи Георгия, но молчит и изо всех сил старается расслабиться. Пока не получается поймать кайф физически — ловит какой-то другой кайф, эфемерный, извращённый: от того, как открыт он перед Джикией, как близок к нему, как послушен... Эти мысли и ещё плавные движения, которыми Георгий гладит его член, чтобы отвлечь, помогают ему привыкнуть быстрее и настраивают на нужный лад. — Давай, — торопит он, и чтобы подстегнуть, утягивает в глубокий поцелуй, обхватывая обеими руками голову Георгия, скользя языком вдоль языка Джикии с невыразимым удовольствием. Георгий хочет ввернуть шпильку про то, что с такой горячностью сосутся только подростки по подъездам, а потом ему приходит в голову, что Саша недалёко ушёл от таких подростков. Георгий принимает решение мгновенно — плечо не зря стягивает капитанская повязка, и Саша совсем теряется в удовольствии — такого его только поворачивать на спину и крутить как в голову взбредёт. Джикия укладывает его на спину, снова тянется к тумбочке, на этот раз за презервативом — а когда поворачивается обратно, в глазах Саши горит огоньком какая-то задуманная шалость. Георгий вопросительно кивает ему в то время, как раскатывает резинку по члену и распределяет равномерно бесцветный гель. — Я не уверен, что смогу такое исполнить, — наглеет Саша, — но на тренировках мы такое делаем и я всегда думаю, что надо попробовать с тобой. Джикия давится воздухом, уже готовый спросить, на каких таких тренировках, но Саша опережает его: поднимает вверх одновременно обе свои длинные ноги и, помедлив, разводит их аккурат на плечи Джикии. Георгий жалеет, что нигде в спальне нет зеркала — он дорого бы дал, чтобы посмотреть на них со стороны. — Порнография, — не то ворчливо, не то восхищенно сообщает Георгий, ловит взгляд Максименко и только тогда, дождавшись легкого, взволнованного кивка, плавно вталкивается в него. Саша мычит сквозь сжатые зубы — всё-таки это не пальцы внутри — и сильнее напрягает пресс, итак напряженный, чтобы удерживать ноги хотя бы частично на весу и не придавливать ими Джикию. Георгий въезжает сразу полностью, не давая передышки, и опирается на ладони по бокам от сашиной груди. Нет смысла спрашивать, готов Саша или нет — Джикия выжидает несколько секунд, любуясь чуть искривлённым лицом Максименко с плотно сомкнутыми веками, и начинает небыстро раскачиваться вперёд-назад. Держать Сашу за сильные, напряженные бёдра оказывается все же удобнее, чем опираться руками и пытаться сохранить равновесие на весу: такое положение, как минимум, даёт необходимые рычаги, чтобы двигаться слаженно и широко. Саша теряется, но глаза держит открытыми: пожирает взглядом лицо Георгия, его грудь в темных завитках волос, перечеркнутую дважды его светлыми коленями, предплечье, на котором синеет капитанская повязка. — Капитан, — шепчет он чуть слышно, но исправляется, прочистив горло, — мой капитан. От особенно сильных толчков он сбивается с ритма и проезжается спиной по кровати, и это то, на что Георгий мечтал смотреть вечно — как его молочно-белые плечи светятся на коричневой простыни, а светлые волосы трутся о наволочку. — Ну у тебя и пристрастия, милый-дорогой, — поддевает его Джикия, и Максименко безоговорочно готов ему это простить, лишь бы он не переставал так сильно, так восхитительно его трахать. — А у тебя какие пристрастия? — вздёргивает мимолетно одну бровь Саша, и ждёт ответа, закусив ребро ладони. — Голос твой хочу слышать, — совершенно счастливо улыбается ему Георгий, и от той любви, которой пронизана эта улыбка, Сашу Максименко пробирает дрожь. Послушный, он перестаёт кусать себя за ладонь и отводит ее показательно в сторону. Повод стонать подворачивается практически сразу — отбросив в сторону всю лирику и сосредоточившись только на ритмичных толчках, Георгий невольно, а может и специально меняет угол, подтащив к себе Сашу за бедра. Максименко раскрывает рот, запрокидывает голову и издаёт звуки совершенно великолепные — чистые и высокие, между стоном и криком, откровенное ни с чем не смешанное «а-а-а». Джикия успевает подумать о том, что соседи могут их услышать, но никогда не узнают, кто они такие, когда слышит, как сашины стоны сбиваются на тихое оханье, чувствует, как сильно сжимается парень вокруг него и как просительно он тянет его ладонь к своему покрасневшему перевозбужденному члену, который тяжело лежит на животе в маленькой лужице естественной смазки. — Знаешь, о чем я ещё мечтал? — издалека начинает Георгий, но пальцами возбужденной плоти все же касается: легко-легко, что буквально ничего невозможно извлечь из этого касания, кроме исступления. — О том, чтобы ты кончил без рук. От откровенности этих незамысловатых слов Сашу подбрасывает на кровати. — Я... я попробую, Джи. — обещает он. Джикия давит ему под колени, заставляя сложиться практически вдвое, и раскрывает перед собой сильнее. У Саши к лицу приливает кровь, но даже так Георгий безошибочно может определить, что Саша покраснел. Он прекрасный: отзывчивый, взмокший от пота, открытый и практически ничего не соображающий. — Давай, мой хороший, — уговаривает Джикия низким приглушённым голосом, не прекращая работать бёдрами все в том же быстром, но размеренном темпе. Разве что его фрикции стали резче, — такой красивый, такой открытый... — Джи, — молит его Саша, и непонятно, чего он хочет: то ли чтобы Георгий прекратил, то ли чтобы не останавливался. — Что, Саша? — Джикия мягко гладит тёплыми пальцами внутреннюю сторону бёдра и держит себя из последних сил, чтобы не сорваться первым. — Правда ведь красивый. Жаль, что ты не видишь себя сам. А стоило бы. Может, запишем видео? И я буду смотреть его, когда ты на сборах... Максименко сдавленно охает от такой перспективы. Она становится последней каплей, той самой запредельной фантазией, которая нужна, чтобы перевалиться за грань. Джикия в восхищении наблюдает, как Саша гнётся в спине, напрягается всем телом и потом обмирает, кончая себе на живот. Спазмы его мышц — этого достаточно, чтобы Джикия отпустил себя, толкнулся ещё пару раз по инерции и выскользнул из податливого тёплого тела. Георгий будет ещё долго закрывать глаза и представлять, как потеки его спермы ложатся на живот безвольной куклой раскинувшегося Саши. Не соображающий после оргазма, он лежит с закрытыми глазами и блаженным выражением на расслабленном лице. Когда Георгий опускается рядом, он только морщит лоб. — Столько нового каждый раз про тебя узнаю. Джикия целует его в уголок губ нежно, в противовес всем творящимся здесь ранее непотребствам. — Спать будешь? Максименко лениво приоткрывает один глаз. — Нет, не буду, но вставать я тоже не хочу. Джикия низко смеется и снова становится самим собой. Его демоны его отпустили. Может быть, они ещё вернутся, и тогда они с Сашей зайдут на второй круг, но пока он вытирает сашин живот своей футболкой, пометив про себя бросить ее сразу в стиралку, накрывает их обоих одеялом и с наслаждением вытягивается вдоль тёплого тела Максименко. Ткань постельного белья приятно трется о кожу, а их ноги и руки — друг о друга. — Тогда у меня к тебе примерно миллион вопросов.