Выше ожидаемого

В общей гостиной Гриффиндора было почти темно, только слабое пламя в камине отбрасывало нервные красные блики на стены, полированные столы и тускло поблёскивающие рамы картин, чьи обитатели уже спокойно спали. Гарри сидел в кресле с ногами, потирая изрезанную надписями руку, бездумно уставившись в одну точку. Ему было горько вспоминать то, что он увидел в Омуте Памяти на уроке окклюменции, было больно узнать, каким на самом деле был его отец, и неприятно осознавать, что профессор Снейп был прав насчёт него. Его отец был наглым выскочкой, к тому же жестоким и подлым. Гарри было больно дышать, когда он думал об этом. Первые одиннадцать лет своей жизни он только и слышал от тёти Петуньи, каким никчёмным убожеством был его отец, но не верил ей. Его отец просто не мог быть таким. И действительно, прибыв впервые в Хогвартс, Гарри на каждом углу слышал о Джеймсе Поттере — каким он был храбрым, каким талантливым, как прекрасно играл в квиддич. И Гарри гордился каждый раз, когда ему говорили, что он похож на своего отца, даже когда это говорил Снейп. Образ отца был овеян ореолом героя, и ничьи слова больше не могли поколебать уверенность Гарри в том, что его Джеймс был прекрасным человеком. Гарри гордился тем, что на него похож. Но то, что он увидел, выбило почву у него из-под ног. Его отец, гриффиндорец, а стало быть, человек честный и справедливый, публично издевался над тем, кто был слабее него. Только потому, что Сириус пожаловался на скуку. «Как ты только попал на Гриффиндор?» — подумал Гарри. Ему так хотелось бы поговорить с отцом, спросить его — почему ты это делал? Как ты мог вести себя так низко, ты, на кого я так хотел быть похож? Как ты мог быть хуже Малфоя, которого я ненавижу? Разумеется, Гарри поговорил с Сириусом, рискуя вновь попасть под гнев Амбридж, и задал все эти вопросы ему, но результат разговора его не удовлетворил: если Сириус и устыдился немного своих подвигов двадцатилетней давности, то Люпин попытался оправдать отца Гарри. Гарри это задело даже больнее — Сириус всегда был сорванцом, но даже он сказал, что не гордится тем, что делал, но от Люпина сложно было ожидать, что он станет защищать Джеймса. Вышло так, что в разные периоды его жизни и Сириус, и профессор Люпин становились для Гарри некой заменой отцу, и вдвойне больнее было разочароваться в них всех. И как Сириус ни пытался показать, что стыдится прошлого, Гарри ему не верил — он ведь собственными ушами слышал, как Сириус в лицо называет Снейпа Нюниусом, как тогда, в детстве. Гарри стало вдруг ужасно жаль Снейпа, и это его удивило: одно дело возмущение действиями отца и сочувствие тому Снейпу, пятнадцатилетнему мальчику, которого все обижали, а совсем другое дело — симпатия к Снейпу-нынешнему, сильному, злому и умеющему постоять за себя. Просто Гарри вдруг понял, что то одиночество, та полная отчуждённость никуда не делись, и Снейп, как и двадцать лет назад, был сам по себе. И не так важно, что в этом отчасти был виноват он сам — ведь это он держал всех на расстоянии, не сдерживая свой характер и поступая зачастую совсем не педагогично. Гарри понимал, что большинство преподавателей, как и большинство студентов (исключая, разумеется, Слизеринцев) его не любят. И единственным, кто относился к Снейпу с теплотой, был профессор Дамблдор. Гарри получше многих знал, что это такое — когда тебя никто не любит. И что такое одиночество. Только Гарри удалось выбраться из этого одиночества: у него были Рон и Гермиона, да и всё семейство Уизли, у него был Сириус. И пусть сейчас на него ополчилось Министерство и Ежедневный пророк, он сможет это пережить, учитывая, что самые верные его друзья остались с ним. У Снейпа же не было никого. Гарри ничего о нём не знал — живы ли его родители, общается ли он с ними, есть ли у него хоть кто-то, кроме Дамблдора. А ещё Гарри прикинул в уме, что Снейп стал Пожирателем Смерти в очень юном возрасте. На инспекции, которую проводила Амбридж, он сказал, что преподаёт в Хогвартсе уже четырнадцать лет. Нетрудно было вычислить, что он стал профессором в двадцать один год, а значит, в этом же возрасте перешёл на сторону Ордена Феникса, иначе Дамблдор не принял бы его в Хогвартс. Не исключено, что он примкнул к Волдеморту сразу после окончания школы, а может, даже и до этого. И Гарри не мог его осудить, как бы ему ни хотелось. В жизни семнадцатилетнего мальчика должно было приключиться что-то очень плохое, если он сразу после школы вступил в ряды Пожирателей Смерти. — Например, мой отец, — горько сказал Гарри. От этих размышлений Гарри потянуло в сон, веки потяжелели, и он решил отправляться спать. Угли в камине уже почти потухли, было темно. Гарри скомандовал «Люмос», и добрался до спальни и собственной постели в слабом свете на конце волшебной палочки. Улёгшись в постель, он подумал, что ему не помешало бы поговорить с ещё одним участником тех событий, но не для того, чтобы выслушать его объяснения, а чтобы объясниться самому. Он почувствовал непреодолимое желание поговорить с самим Снейпом и извиниться. Почему-то он больше не хотел, чтобы Снейп говорил ему, что он похож на отца.

***

Следующий урок зельеварения прошёл относительно неплохо — Снейп избрал тактику полного игнорирования Гарри, и без его язвительных комментариев Гарри даже удалось сварить пристойное зелье. Он перелил его в колбу неспеша, дождался, когда большая часть ребят выйдет из кабинета и, шепнув Рону и Гермионе, чтобы они его не ждали, отправился к Снейпу, сидевшему за столом. Гермиона посмотрела на него довольным взглядом — подумала, наверное, что он попросит продолжить уроки по окллюменции. — В чём дело, Поттер? — с нескрываемой ненавистью в голосе спросил Снейп. Гарри, более чем привыкший к тому, что Снейп его ненавидит, ничуточки не обиделся. Он осторожно вставил колбу в подставку и неловко замялся у стола. — Что, боитесь, что я разобью вашу колбу и поставлю ноль баллов? — Нет, сэр, — Гарри постарался говорить как можно более уважительно, чтобы Снейп не смог в очередной раз обвинить его в наглости. — Я должен вам кое-что сказать. Гарри увидел, как Снейп напрягся, глубоко вздохнул, чтобы набраться смелости, и выпалил, чтобы Снейп не успел подумать, что он, как и его отец, пришёл к нему, чтобы поиздеваться. — Профессор, я хочу попросить у вас прощения. — Ваши извинения приняты, а теперь идите, — холодно отрезал Снейп. — Но профессор, пожалуйста, позвольте мне сказать. Это очень важно. Снейп нервно глянул за его спину, проверяя, не остался ли в аудитории кто-нибудь из нерадивых студентов, взмахнул палочкой, и дверь, ведущая в коридор, захлопнулась. Наложив чары неслышимости, Снейп повернулся к Гарри. — Ну? — ледяным тоном спросил он, и Гарри с трудом сглотнул, боясь говорить дальше. — Я хотел попросить у вас прощения за себя и своего отца. Снейп, прекрасно владевший собой, только вопросительно вскинул брови. — Вот как? — Да. Во-первых, я прошу прощения за то, что полез в Омут Памяти. Если бы я знал, что там что-то личное, я бы… я бы никогда… — Что, интересно знать, вы хотели там увидеть, Поттер? — прошипел Снейп. — Какую-нибудь информацию об… об Отделе Тайн, — честно сознался Гарри. — Я подумал, что раз вы не хотите, чтобы я что-то об этом знал, вы убрали в Омут воспоминания о нём. Вот я и… — Это не оправдывает вас, — отрезал Снейп. — Неважно, какие там были воспоминания. Вы не должны были туда лезть. — Я знаю. Простите меня. И ещё, — Гарри снова замялся, — я хотел бы извиниться за своего отца. Мне очень жаль, что я видел то, что видел, но я не жалею о том, что узнал о нём правду. — Правду? — вкрадчиво спросил Снейп. — Правду о том, каким подонком он был. Мне очень стыдно за него, и за Сириуса, и за профессора Люпина. Я поговорил с ними об этом… — Вы что? — рявкнул Снейп. — Когда и где вы успели с ними об этом поговорить? Гарри понял, что сболтнул лишнего, он не должен был упоминать о том, что незаконно воспользовался камином в кабинете Амбридж. Как бы ни потеплело отношение Гарри к Снейпу, никто не гарантировал, что то же произойдёт и с отношением Снейпа, и он не доложит Амбридж. Но деваться было некуда. — Я говорил с ним через камин. — А разве вы не знаете, что все камины в Хогвартсе контролируются Министерством? — Снейп наклонился к нему через стол и сверлил гневным взглядом. — Только не камин в кабинете Амбридж, — обречённо ответил Гарри. Он ждал, что профессор снова в ярости обрушится на него, но Снейп, наоборот, откинулся на спинку стула и уставился на Гарри довольно спокойно. — Я иногда поражаюсь, Поттер, вашему пренебрежению школьными правилами, — голос его звучал скорее удивлённо, чем зло. — Вы хоть понимаете, какому риску вы подвергли себя? И Блэка заодно? И весь Орден Феникса? Да если бы она вас поймала, вы не отвертелись бы от дозы сыворотки правды, и тогда выложили бы всё — и адрес, и участников. Вы хоть когда-нибудь думаете о ком-то, кроме себя? — Но я не думал о себе, — жалко возразил Гарри. — Я же думал о вас… — Нет, Поттер, ты думал о своём отце, — прошипел Снейп, снова наклоняясь к нему. Он даже не заметил, как перешёл на «ты». — Хотел услышать оправдания? Успокоить совесть? То, что ты видел, поколебало твою веру в его… положительность, — Снейп выплюнул это слово, будто оно было отравлено, — и ты помчался к его друзьям, чтобы услышать, что он был юн и не отдавал себе отчёта в том, что делал? — Нет, — спокойно ответил Гарри и честно поглядел Снейпу в глаза. — Я хотел услышать их мнение о том, что произошло, это так. Но я не хотел, чтобы они оправдывали отца. Я только хотел, чтобы они сказали мне правду. — И, разумеется, они не сказали, — догадался Снейп. — Да, — Гарри кивнул. — И тогда я разочаровался и в них тоже. Снейп посмотрел на него очень пристально, кажется, он начал понимать, что Гарри не лжёт, разбрасываясь горькими упрёками в адрес отца. — И я пришёл сюда сказать, что мне стыдно за себя, что я полез в Омут Памяти, и стыдно за моего отца и его друзей. Простите, пожалуйста. Снейп молчал, и Гарри продолжил. — И я пришёл сказать, что вы были правы насчёт моего отца. Он действительно был большая свинья, и мне жаль, что вы считаете меня похожим на него. Может быть, я тоже хорошо играю в квиддич, и нарушаю кое-какие правила, но это неправда, что я жадный до славы, или такой же гордый и надменный, как он. И я… не хочу быть похожим на него. — Лишились образца для подражания? — спросил Снейп, и в голосе его не было ни язвительности, ни ненависти. — Не надо стараться быть похожим на кого-то, обычно это к добру не приводит. Гарри грустно улыбнулся, чувствуя, что сейчас может поделиться откровенным, своими собственными воспоминаниями из детства. В каком-то смысле, это могло бы компенсировать то, что он видел. По крайней мере, Гарри на это надеялся. — Я с детства был самым плохим и никчёмным. Тётя меня ненавидит, а одноклассники дразнили, или просто не замечали, чтобы не ссориться с моим кузеном, — Гарри сглотнул, заново переживая некоторые неприятные воспоминания. — Я всё детство слушал, какой я растяпа, тупица, урод и лентяй. Меня никто никогда не любил. А потом я попал сюда, и оказалось, что у меня был замечательный отец, которого все помнят и любят — а тётя говорила, что он был безработным алкоголиком, и разбился пьяный на машине. Мне было так приятно узнать, что это неправда, что он был сильным волшебником. И мне хотелось быть на него похожим. А теперь… — Я уже говорил вам, что жизнь несправедлива, — сказал Снейп. — Разочаровываться больно, но уж лучше горькая правда, чем самообман. Гарри грустно кивнул. — Я не ждал, что вы станете раскаиваться, Поттер, — Снейп посмотрел на Гарри. — И точно не думал, что вам хватит смелости прийти ко мне. Хотя, должен признать, в трусости вас сложно обвинять, но… — Да нет, профессор, я очень боялся, — Гарри вдруг искренне улыбнулся ему. — Спасибо, что разрешили мне поговорить с вами. Он поднялся со стула, подхватил лежавшую на полу сумку с учебниками, и хотел уже уйти, но Снейп уцепился взглядом за его воспалённую, нездоровую на вид ладонь. — А это что такое, Поттер? Гарри поспешно натянул рукав пониже, пытаясь скрыть своё увечье, но профессор требовательно смотрел на него, и Гарри нехотя протянул ему руку. Снейп не меньше минуты рассматривал его ладонь, изрезанную надписями «Я не должен лгать», старыми и новыми, заживающими и воспалёнными. — Это наказание от профессора Амбридж? — спросил он тихим, злым голосом. У Гарри потеплело на душе: он так мечтал, чтобы кто-нибудь узнал о том, что его мучают, и заступился за него. Сириус, например, или Люпин, или Дамблдор, а может быть, профессор МакГонагалл. Кто бы мог подумать, что этим человеком окажется ненавистный Снейп? — Сидите тут, — коротко бросил Снейп и вышел в небольшую подсобку, где у него стояли шкафы с материалами, готовыми зельями, пустыми колбами, и хранились чистые запасные котлы. Вскоре он вернулся, неся в руках бутылочку мутно-белой жидкости, и протянул её Гарри. — Выпейте пару глотков, — приказал он. — Почему вы не были в больничном крыле? Почему никому не сказали? Гарри пожал плечами и, зажмурившись, отпил из узкого горлышка. — Жаловаться я не хотел. И поэтому же не пошёл в крыло. Заживёт. Снейп посмотрел на него с жалостью, как на ненормального, и отобрал бутылочку. — Вот теперь — заживёт. Вам ещё предстоят отработки у неё? — Надеюсь, нет. — Хорошо. Можете идти. Гарри с облегчением подхватил сумку и направился к выходу из кабинета. Позади него Снейп взмахнул палочкой, отпирая дверь. — Кстати, Поттер. Гарри обернулся, уже держась за ручку двери. — Да, профессор? — Я жду вас в эту субботу на занятие по окклюменции. В обычное время. И если вы не будете практиковаться перед сном — я узнаю, будьте уверены. — Хорошо, сэр. Гарри улыбнулся, вышел и закрыл за собой дверь. На следующем уроке зельеварения он получил листок с оценкой за последнее сваренное зелье. На листке косо и остро была написана буква В — «Выше ожидаемого».