Летние мальчики

Кабинет директора погружен в полумрак и мрачное молчание. Присутствующие здесь люди похожи на участников игры «Мафия», все сидят на своих стульях вдоль стен и прожигают друг друга подозрительными взглядами. Только игральных карточек с заданиями в руках не хватает… В центре сидел спаниель. Сидел совершенно прямо, высоко вытянув шею. Черный его нос пытливо подрагивал, впитывая в себя запахи, а карие влажные, старательно выпученные глаза внимательно изучали лица людей. Дама в клеточку. Пахнет кошкой. Смотрит с отвращением и брезгливо поджимает ноги, словно хочет залезть на забор. Другая дама. Полная, с приятным запахом… пахнет землей и навозом. Хочется подойти и поваляться в этом запахе, но некогда. Седой ребёнок со стариковским запахом. Интересно, почему? Надо бы подойти и понюхать, чтобы понять, старичок ли это маленького роста или старый мальчик. Если это мальчик, то как далеко он может бросить палку или мячик? Черный дядя. С ног до горла весь в черном. Пахнет травами. Смотрит злобно, почти с ненавистью, её запах остро ощущается в воздухе. Очень хочется укусить неприятного типа, но нельзя. Мамочка не одобрит, да и дядька ведет себя спокойно, пока не дает повода для покусания. Ещё один дядя, очень молодой, в одежде цвета тухлого лосося, но тухлым не пахнет. Смотрит с интересом, с каким-то сомнением, словно никогда собак не видел или… думает, что ОН не собака. Пёс на всякий случай облизнул губы и, ощутив колючие усы, успокоился, все в порядке, он — собака. Но этому фиолетовому дяде он дал понять его место и свое отношение, молча оскалился, показав верхние клычки. За столом сидит глупый дед. По-стариковски вонючий, горько так пахнет, крайне неприятный запах… так пахнет человек, стоящий недалеко от Небытия. От того жуткого места, где эти дяди и тёти перестают существовать. Это был самый странный педсовет, который только проводился в стенах Хогвартса. Прошлые директора и директрисы, написанные маслом на холстах и смотрящие сейчас на этот балаган со стен в тяжелых резных рамах, тихо офигевали и пупели от происходящего. А происходило сейчас в кабинете директора Дамблдора нечто невероятное и экстраординарное — внедрение в Гриффиндор пса по имени Гарри Поттер. Кокер-спаниель обошелся им в пять тысяч галлеонов, отчего тихо бесился Северус Снейп, мало того, что псина так дорого обошлась школе, так ещё и директор продолжает упорствовать, что собака на самом деле не собака, а бедный заколдованный Гарри Поттер. Себе Дамблдор объяснил это довольно просто: негодяи Дурсли довели бедного мальчика побоями до стихийного выброса и ребёнок впал в анимагическую кому. Вот так! Ни больше, ни меньше. То, что гоблины уверяли всех, что псу два года и что владельцев по фамилии зовут Питманы, Дамблдора совершенно не колыхало. На первое он возразил, что Гарри превратился в собаку два года назад и есть шанс, что он ещё не забыл, как был человеком. На второе он тоже нашел объяснение — Петунья развелась с Дурслем и снова вышла замуж за мистера Питмана. Вот и всё! По воле шутника-Случая, Рока или Судьбы, миссис Питман тоже носила имя Петуния. Кроме того, всё подтвердила Арабелла Дорин Фигг. Она сказала, что Петуния развелась с Верноном, а потом почти сразу снова выскочила замуж за такого же борова, а бедный Гарри всегда жил в чулане под лестницей. Слова миссис Фигг никто не стал проверять, зачем? Всё же ясно. Вот пёс, вот раскуроченный чулан, здесь же подстилка и мисочка, а вот адрес на конверте. Тот самый — «Мистеру Г. Поттеру и так далее»… Нашлось и имя на обоях, написанное детским почерком — «Здесь спит Гарри Поттер!» Кто писал и зачем, так и не выяснили. Может, сам Гарри и писал, проверить это уже нет возможности, собака не может писать лапой. Волшебную палочку для Гарри Дамблдор уже достал, и теперь они готовились к тому, что она должна признать Гарри. Оглядев своих соратников-коллег, Дамблдор серьезно кивнул и негромко произнес: — Ну… приступим?.. Он обогнул стол и встал перед кокером. Пёс внимательно и настороженно смотрел на него — что там ему приготовил глупый дед? Альбус нагнулся и… подал палочку. Ух ты… да ты не глупый, ты очень милый, ты решил со мной поиграть! Обрадованный Гарри аккуратно взял палочку в зубы. Ой. Скользкая… ну-ка, покрепче сожмем челюсти… Палочка же, почувствовав, что её держит не рука, а — вот ужас! — клыкастая пасть какого-то хищника, от страха включила режим самосохранения... и выпустила сноп золотистых искр. Дамблдор просиял и обвел всех торжествующим взглядом: — Вот! Вы видите?! Это Гарри! Палочка признала его! Волшебная палочка всегда признает своего волшебника и никогда-никогда не ошибется! Угу… особливо признательна она будет, если всунуть её в пасть маленькой собачки с острыми зубками. Минерва уныло покосилась на пса, если его ещё и Шляпа на Гриффиндор определит… это будет… это будет совсем край. Может, уволиться, пока не поздно? Северус опустил голову, пряча ухмылку, да, Минерва, тебе очень повезет заиметь среди тупых львов ещё и брехуна. И по-настоящему четвероногого. Поздравляю, Минни, у тебя появится ещё один блохастый студент. Квиринус тихо хихикнул. Чудны пути твои, Магия! Поттер стал псом, Волан-де-Морт — котом. И это всё в один год, им, злейшим извечным врагам, суждено встретиться как кошке и собаке. Помона с интересом спросила: — А где будет спать Гарри? — А вот определим на факультет после завтрака, тогда и решим, — оживленно отозвался Дамблдор, радостно сверкая очками-половинками. *** Глухому человеку снятся немые сны. Во всяком случае, голосов Гарри во сне никогда не слышал. Собаки лаяли без звука. Грузовики проносились без шума. Люди не говорили. Просто картинки, порой цветные, но большей частью бесцветные, серые… Но вместе с тем во снах был звук. Всегда. Гарри знал это, потому что видел, как цокают копыта лошади по мостовой, круглое копыто звонко печатало шаг, высекая искорки из камней. А когда ревел грузовик, было отчетливо видно, как дрожит радиатор, как раскаленный мотор источает вонючий пар солярки. Басом гавкал пёс, колыхалась шерсть на горле, и подпрыгивали уши. Эти сны обескураживали, ведь в реальности Гарри слышал все эти звуки — голос человека с расстояния пяти шагов, крик — с двенадцати. Легковую машину он слышал с восьми футов, а тяжелый грузовик ещё с конца улицы. Примерно за квартал. И редко, очень редко, голос снился Гарри во сне, как правило, во время опасности. Как в тот день, когда остановился Дадли… Гарри тогда словно кто-то гаркнул в ухо, отчего он проснулся как подброшенный. Свесившись вниз, он цепко глянул на монитор кардиографа и, к своему ужасу, увидел кошмарно-красные цифры. Его вопль, казалось, заставил дом подпрыгнуть, а папа и мама примчались через секунду. Дадли увезли в больницу, а Гарри так и не смогли оторвать от него, пришлось ставить вторую кровать на колесиках и для Гарри. Им обоим было по пять лет, маленьким рыцарям, стерегущим жизни друг друга. Да, Дадли однажды тоже спас Гарри. Маме потребовалось зайти в кассу, и она, оставив семилетних мальчиков на улице, забежала в учреждение — буквально на минутку. Гарри начал играться с кучами палой листвы, сметенных дворниками на обочину, пинал и замирал, смотря, как взлетают ярко-красные и охристо-багряные кленовые листья, как они вращаются, кружат и падают-планируют на дорогу. Ну и как полагается в таких случаях, увлекся Гарри, ничего и никого не замечал, только за Дадли не забывал следить, и в один из таких моментов вдруг увидел, как Дадли машет ему — зовет к себе. Подбежал, собрался спросить, зачем звал, а Дадли стеклянно смотрит мимо него на дорогу. Оглянулся Гарри и увидел — сквозь листвяной вихрь летит ослепленная машина. Опасность с двух сторон. Водитель не видел Гарри, а Гарри не слышал машину. Испугался, конечно… и маме ничего не рассказали, это не случившееся событие стало общей тайной братьев. Именно этот сон и приснился Гарри сегодня: бесцветный серый автомобиль несется на него в вихре карминно-красных и желтых листьев. Беззвучно, неумолимо. Всё ближе и ближе, вот-вот коснется его капотом, собьет… и Гарри просыпается. Тяжело и часто дыша, он с легким недоумением смотрит на зеленый полог над собой. Не сразу, не скоро, но он вспомнил, что находится в Хогвартсе, и понимание того, что он не дома, обрушилось на него всей своей жутью, с неумолимостью гильотины — он далеко и рядом нет родителей. А ещё почему-то вспомнилась марка того автомобиля — «опель» и его зигзагообразный знак. И тут до него наконец-то дошло: он — Гарри Поттер. До столкновения с качелями у него на лбу как раз и был тот чертов шрам, росчерк молнии, зигзаг, как знак «опеля»… Гарри недовольно потер лоб, печально думая о том, что Гермиона, подумать только, бегала по вагонам в поисках его самого. Тьфу. Весь в раздумьях он поднялся, откинул полог и, шагнув от кровати, кого-то своротил своим немалым весом. Мелкий пацанчик буквально полетел на пол от его толчка. Приземлился на попу и ошеломленно уставился на него влажными синими глазами. И возмущенно запищал: — Ты слепой, что ли?! — Ой, прости… — равнодушно буркнул Гарри. Обошел белобрысика и склонился над своим чемоданом в изножье кровати. — Я тебя не слышал. Задумался. Найдя полотенце и умывальные принадлежности, он отправился искать ванную комнату, продолжая размышлять о своем детском прозвище, которым его наградили до качельной истории. Тогда его знали как Гарри Поттера. Дескать, он очень похож на того мальчика из книги. Сам он себя Поттером не считал, его эта история не привлекала — ну что хорошего в том, чтобы осиротеть в год с чем-то?! Лишиться сразу и мамы, и папы, да худшего кошмара для ребёнка и не придумаешь… Правда, когда папа перед школой велел перечитать историю мальчика-со-шрамом, в его душу закралось сомнение, смешанное с подозрением. А что если он и есть тот чертов Гарри Поттер? Но, к счастью, то ли это произошло слишком поздно, то ли у него оказалось здоровенное такое чувство пофигизма, это осознание никак его не задело. Ни капельки. Сколько он себя помнил, он всегда был Гарри Ранкорном, у него всегда были мама и папа и всегда был Дадли, его драгоценный, дорогой и бесконечно любимый братик. И всегда-всегда была Элоиза Мери, на фоне Дадли шебутная сестренка, эта мелкотравчатая язва, выжимающая последние соки из родителей. И только они с Дадли знали, когда её надо пожалеть, а когда надавать по заднице. Белобрысик, сидящий на полу, продолжал возмущенно бухтеть: — И вообще, ты невероятно наглый, Ранкорн! Что, думаешь, я потерплю к себе такого отношения? Ну уж не-е-ет, голубчик, не выйдет! Уж я заставлю тебя извиниться по всем правилам этикета… Эй, я с тобой вообще-то разговариваю, не смей так со мной обращаться! Я — не пустое место, слышишь, Ранкорн?! Но наглый Ранкорн, продолжая полностью игнорировать его, забрал из чемодана нужные ему вещи и ушел, абсолютно не обращая на него никакого внимания. Глядя ему в спину, Драко никак не мог избавиться от странного ощущения, что все это время он разговаривал со стенкой, его внезапно охватило досадливое негодование оттого, что темноволосый крепыш его совсем не слушает. Нет, ну каков нахал?! Кипя от злости, он грубо растолкал Гойла. А когда тот продрал свои поросячьи глазки, оскорбленный Драко велел ему разобраться с негодяем, который сейчас плещется в душе. Тупица Гойл обвел взглядом спальню с четырьмя кроватями, сосчитал что-то на пальцах и робко уточнил: — Кребб спит. Значит, в душе Ранкорн? — Да, болван! Иди и скажи этому придурку, как следует обращаться с аристократами! — вызверился Драко. — А что ему предъявить? — дотошно осведомился Гойл. — Во-первых, он грубиян. Толкнул меня и не извинился подобающим образом, только буркнул вскользь «прости», и всё! — начал перечислять Драко, жаждая мести. — Во-вторых, крайне непочтительно обошелся со мной. Делал вид, что совсем меня не замечает. — А может, он тебя не слышал? — застенчиво улыбнулся Грегори Гойл. — Папа говорил, что один из сыновей у дяди Альберта — глухой. Упс. С такой феерической скоростью Драко ещё не окунали в кипящую волну совести. Каскад вины буквально окатил его с головы до ног… Горячий румянец залил щеки Драко, от стыда стало нечем дышать — он разговаривал со стенкой? — да нет, что вы, он ругал глухого человека. Когда Гарри Ранкорн вышел из душа, смущенный Драко попытался извиниться, но тот лишь отмахнулся и спросил, как тут с завтраком. На самом завтраке, в Большом зале их ждал весьма интересный сюрприз. Возле директора на высоком (детском) стульчике восседал знакомый Гарри по банку спаниель. Найдя Гермиону за столом Когтеврана, Гарри вопросительно поднял брови, она ответила ему не менее озадаченным пожатием плечами. После завтрака директор поднялся и сообщил всем, что сейчас будет произведено ещё одно распределение на факультет Гарри Поттера, который в силу обстоятельств временно превращен в собаку. Возможно, он находится в анимагической коме, отнеситесь к данному факту с уважением и пониманием. После чего он подвел кокера к трехногой табуретке и взмахом ладони пригласил Поттера занять место. Пёс послушно запрыгнул на табуретку и сел прямо, как и положено воспитанному псу. Минерва опустила Шляпу ему на голову. — Так-так… Хм… Вкусно пахнет, говоришь? Ну так столовая же здесь в это время… странная голова… уши где? И… и… что это мелкое такое заскакало? Господи, снимите меня с этой головы, уберите это, по мне уже блохи скачут! Дамблдор! Диппет, или кто там сейчас директор, вы с ума сошли, что ли?! Сроду собак на факультеты не определяла. Да уберите же собаку!!! Блохи кусаются… Ай! Да маму вашу, Гри-и-иффиндор!!!