Важно.

      У Феди в голове полная каша, у него в сердце — абсолютная неразбериха. Он старательно пытается вспомнить, чувствовал ли себя когда-нибудь так раньше, но одна мысль спотыкается о другую, а та о третью, и в итоге он не приходит ни к какому выводу. Наверное, в какие-то моменты он чувствовал себя в разы хуже — как в тот злополучный день у пруда, когда тело его брата упаковывали в мешок для трупов, или на крыше дома 111 по улице Фройда первого сентября, или тогда в школьном туалете, когда он валялся на полу в луже свиной крови, остолбенело глядя на любовь всей своей жизни, что смеялся ему в лицо, забрасывая мерзкими оскорблениями. Хуже — определённо. Да хоть всю его жизнь подвести под это «хуже» и не ошибёшься.       Да и не соврёшь, что лучше тоже было. Как тогда, когда он погружался в воду бассейна и чувствовал себя олимпийским чемпионом, или как тогда, когда Дэн при приветствии стискивал его в своих крепких медвежьих объятиях, или как тогда, на вечеринке у Фаркаш, когда он кружил в танце смеющуюся Катю Счастливую, соответствующую в тот момент своей фамилии на все сто процентов. В эти моменты ему действительно казалось, что он нормальный, обыкновенный, такой, как все. Хотелось поставить жизнь на паузу, как фильм на ноутбуке, и оставить так навсегда. Просто улыбаться во все тридцать два и чувствовать себя на нужном месте.       Но вот это вот что-то новое. Что-то странное и, как бы Федя не пытался облачить это чувство в слова, оно было просто неописуемое. Всё было… ну… хорошо. Благодаря общим невзгодам, у него появились надёжные друзья, более-менее наладились отношения с мамой и, несмотря на крайне натянутые отношения с отцом, бассейн всё ещё был местом, где он мог проводить хоть всё своё свободное время. Однако было что-то такое, что всё подрывало. Например, то, что каждый день в школе ему приходилось видеться с Денисом. Тот постоянно скалился, хоть и сократив немного свой негатив в сторону одноклассников, однако, не перестав отпускать нелепые шутки. Федя хмурился, сжимал кулаки на лямках рюкзака и стискивал зубы, когда Денисенко в окружении своей свиты приветствовал его у входа в класс недвусмысленными жестами и шуточками про «голубое небо» и «радужное настроение». Федя удивлялся самому себе — и как он вообще мог влюбиться в такого человека? Он продолжал себя убеждать в то, что это всё было глупо и что Денисенко — самый настоящий идиот, коих в мире днём с огнём не сыщешь, но сердце в груди упрямо и отчаянно продолжало рушиться и крошиться в песок от одного лишь взгляда на него. Они дружили с третьего класса. Федя был влюблён в него где-то с восьмого. Такое не проходит за пару минут — оно исчезает долго и мучительно, как настоящая заживающая рана. И болит, жутко болит.       Но проблема, однако, была не только в Денисенко. Эти чувства и мысли можно было хоть как-то оттеснить на задний план в силу невозможности их реализации. Но вот насчёт всего остального Федя был не так уверен. Потому что был Стас. И со Стасом всё было сложно.       Раньше Федя представлял себе отношения не так. В его радужных и невинных подростковых фантазиях всё было совершенно по-другому. В моменты, когда он не думал о Денисе, как о любви всей своей жизни, в его воображении появлялся образ надёжного и зрелого партнёра, способного любить его без стеснения и без страха. У них были бы крепкие доверительные отношения с долгими поцелуями в субботние вечера, с завтраками в постель и объятиями в любое время дня и ночи. Такие фантазии грели сердце и давали надежду. И иногда, когда Феде было слишком невыносимо жить, он представлял этого своего фантомного будущего мужчину и становилось хоть чуточку легче, появлялся хоть какой-то стимул влачить своё жалкое существование. Он пообещал себе дождаться, пообещал, что когда-то это случится и не мог от этого отказаться.       Стас подходил ему практически по всем параметрам. Высокий, красивый, достаточно зрелый (для шестнадцатилетнего Феди-то) и определённо проявляющий интерес. Он будто сошёл со всех фантазий парня и материализовался так неожиданно и в такое странное время. И Феде бы радоваться, конечно, да только если б не было всё так, чёрт подери, сложно!       При одних только мыслях об этом парне, Федя краснел, бледнел, улыбался, злился, загонялся, смущался. И это было так не похоже на него. Такой спектр эмоций и только из-за одного человека. Даже Дэн, кажется, таких эмоций у него не вызывал. Стас был интригующим и интересным, определённо в разы опытнее и увереннее него самого. И Федя терялся, понятия не имел, как себя с ним вести. В собственной голове и в собственных фантазиях всё, конечно же, было намного легче и намного понятнее, а тут… Ерунда какая-то. И никаких вам долгих субботних поцелуев, и никаких вам завтраков в постель и объятий в любое время дня и ночи.       Они переписывались практически каждый день. Стас писал ему, когда приходил уставший из университета и спешил на работу, матерясь на чём свет стоит, или когда возвращался домой за полночь и интересовался, почему «малый» не спит. Федю не на шутку злило вот это вот его «малый», но в такие моменты он не мог себя сдерживать и улыбался. Это было… мило, что ли. Выходные они иногда проводили вместе — гуляли вдоль набережной и так уже изученной вдоль и поперёк реки, ездили в центр и сидели в МакДональдсе. Стас рассказывал разные истории из своей жизни, не слишком эмоционально жестикулируя, но улыбаясь так нежно, что все внутренности сжимало от теплоты. Иногда Федя тоже рассказывал что-то о себе, но редко и только краткие факты, не вдаваясь в подробности. Не хватало ещё Стасу узнать о всей той грязи, что происходила в его жизни последние несколько лет, а особенно — в начале сентября. Но Стас слушал внимательно, будто впитывал каждое слово, улыбаясь уголками губ и не перебивая. Одно его присутствие дарило Феде чувство уюта, и всё казалось сразу таким правильным, становилось на места, как книжки на полку. Возможно, это было в силу того, что Стас учился на психолога и ему в соответствии с будущей профессией было свойственно вот так вот реагировать на любые истории. Поди разбери. Но в одном Федя был точно уверен — Стас стал неотъемлемой частью его жизни и он ему очень-очень-очень сильно нравился.       Забыть об истории с Другом, о Лере, которая всё ещё находилась в коме, о Нике, которые не отходил ни на шаг от её больничной койки, было сложно. Но Феде немного это даже удавалось, и всё благодаря помощи этого парня.       Но шли дни, шли выходные за выходными. Стас с Федей продолжали встречаться на невинных свиданиях (и называть их «свиданиями» с каждым разом становилось для Феди всё привычнее и привычнее), говорить обо всём и ни о чём и привыкать друг к другу. Когда Стас ещё тогда на их самом первом «свидании» сказал, что им некуда торопиться и что они буду делать всё постепенно, он знал, о чём говорил, и своих слов не на шутку придерживался. А Федя страдал. Сам себе проблем мастерски навыдумывал и страдал.        Середина ноября наступила незаметно. За постоянным мыслительным процессом, душевными терзаниями и тренировками в бассейне Федя не заметил, как учителя заговорили о подготовке к семестровым контрольным работам и к тому самому святому ЗНО. Мама стала чаще просить дневник, чтобы посмотреть на оценки — как в первом классе, ей-богу! Да и погода была какая-то непонятная, будто копируя чувства, бушующие в груди у Феди: то тепло, то холодно, то дождь, то солнце. К двадцатым числам на город пришли холода, и ходить в толстовках и лёгких курточках было уже не так приятно. Казалось, будто все прохожие уже приоделись в тёплые пальто и зимние куртки, напялили на головы шапки, а на руки — варежки или перчатки. Один только бесстрашный Фёдор Макаров не боялся ни бурь, ни невзгод — отирался около бара, в котором работал Стас, и шмыгал носом, кутаясь в ветровку и надеясь, что не заболеет.        Они не виделись со Стасом больше недели, так как у того в университете творилась полная вакханалия, несмотря на магистратуру, последний курс, все дела. Федя мог в любой момент бросить любые свои дела и приехать к Стасу, если б тот только попросил, но он отписался пару раз, мол, ничего страшного нет и они скоро встретятся, нужно просто подождать. Федя ждал-ждал — и не дождался. Сам приехал к Стасу под конец его рабочего дня.       Он понимал, что это, наверное, глупо, и даже не «наверно», а точно. Это одна из тех глупостей, которые люди совершают на эмоциях и о которых потом жалеют. Но, с другой стороны, не совершая этих глупостей, люди потом жалеют, что их не совершили, и всё становится ещё запутаннее. Федя был вот одним из таких людей. Он решил, что будет делать так, как вздумается, а потом что-то да выйдет из этого. Он помнил, что в прошлый раз подобный его порыв Стас обозвал «худшим поцелуем, который у него когда-либо был», но на своих ошибках Федя не учился, поэтому решил рискнуть.       Заходить внутрь парень не решается. Переминается с ноги на ногу недалеко у входа и то и дело поглядывает на дверь. Проходит какое-то время, и он уже не считает свою затею хорошей. Обветренные губы искусаны, а пальцы до такой степени замёрзли от холода, что уже даже карманы не спасают. В какой-то момент Федя подумывает о том, чтобы развернуться и пойти домой, но дверь тут же открывается и из бара наконец-то выходит Стас. В толстовке с капюшоном и в куртке, как нормальный взрослый человек, подготовленный к холодам, а не влюблённый мальчик-подросток.       Когда Стас замечает Федю, одиноко стоящего на углу соседнего здания, он на мгновение замирает, брови подпрыгивают в удивлении, но в каком-то приятном удивлении, так как вскоре парень слабо улыбается уголками губ. Вид у него уставший и немного замученный, но по глазам, даже в тусклом свете уличных фонарей, Федя видит искреннюю радость. Или ему хочется её там видеть.       Быстро выйдя из секундного ступора, Стас направляется в сторону парня и, остановившись напротив, заинтересованно его рассматривает.       — Что? — вместо запланированного приветствия спрашивает Федя, глядя на собеседника исподлобья.       — Ничего, — улыбаясь, отвечает Стас. Под глазами виднеются заметные мешки от недосыпа, и в Феде тут же просыпается заботливый инстинкт. Хочется тут же заставить Стаса отправиться домой и лечь спать часов так на десять.       Он молчит, отводит взгляд и понятия не имеет, что говорить. Прогулял тренировку, приехал сюда втайне от мамы, слонялся возле бара добрых минут сорок, а тут будто язык проглотил. Стас предпринимает пару попыток завоевать его взгляд на себе, а затем, не преуспев, начинает посмеиваться.       — Значит, и дня без меня прожить уже не можешь? — спрашивает он в своей фирменной небрежно-ленивой манере, а в его взгляде появляется игривость. Федя переводит на него взгляд, выглядя слегка возмущённо, и отвечает:       — Да брось, у меня просто выдалась свободная минутка, и я решил…       Он запинается, пожимая плечами, а Стаса, по-видимому, это веселит ещё больше. Тот проводит рукой по лицу, будто пытаясь утереть следы усталости, а затем качает головой.       — Ты не перестаёшь меня удивлять, — говорит он, и в его взгляде уже нет смеха. В нём всё та уже привычная нежность. Федя снова смущается. Для него это всё так странно, так в новинку, так непривычно. Взгляд Стаса — это не взгляд слепой зависимости, которым на него смотрела Полина, это не взгляд подчинения, которым на него смотрела Лера, и, конечно же, не взгляд брезгливой ярости, которым на него смотрел Дэн. Это искреннее тепло, то самое из его фантазий, которого Феде так не хватало.       — А почему так одет легко? — внезапно спрашивает Стас. — На дворе уже не сентябрь.       Федя невольно вздрагивает при упоминании сентября — это слово стало для него своеобразным триггером, но скрывает это за неловким жестом вроде очередного пожимания плечами.       — Не так уж и холодно, — произносит он и подтверждает свою фразу, шмыгая носом.       Стас вздыхает и неодобрительно качает головой, но всё же продолжает улыбаться. Он воровато окидывает взглядом пустую улицу и только затем позволяет себе сделать ещё один шаг вперёд. Теперь он стоит ближе, буквально в полуметре от Феди, и тот невольно затаивает дыхание, когда рука Стаса тянется вперёд и касается его носа в мягком жесте.       — А нос-то какой холодный, — восклицает он, как сварливая бабулька, но тут же снова посмеивается и опускает руку, чтобы обхватить ледяные пальцы Феди. От непривычных прикосновений по позвоночнику ползут мурашки, и парень не может злиться на Стаса за излишнюю заботу, потому что как раз-таки этого ему не хватало.       — Ну, так вообще не годится, — тянет Стас и берёт ладони Феди в обе свои, чтобы согреть. Его руки горячие и приятно контрастируют с холодной кожей, пуская по пальцам слабую дрожь. — Долго ты тут простоял, дурачок?       — Я думал, что ты раньше заканчиваешь, — пытается оправдаться Федя, не отрывая взгляда от их идеально переплетённых ладоней.       — Индюк тоже думал, а потом в суп попал, — отшучивается Стас с яркой улыбкой, и Федя невольно закатывает глаза. Юношеский максимализм ударяет в голову, и парень отчего-то чувствует себя глупым да ещё и оскорблённым. Мало того, что он чёрт знает куда припёрся только чтобы Стаса увидеть, так тот ещё и откровенно с него так смеётся. Федя тут же пытается высвободить руки из хватки парня и снова шмыгает носом, довольно обижено.       — Да, вот такой я дурак, — восклицает он, — приехал специально к тебе, чтобы увидеться, потому что соскучился. Давай ещё меня сопливой девчонкой назови ко всему прочему. Только, блин, из-за того, что я в тебе по уши, а ты… ну… вот.       Федя замолкает, и для полноты картины ему не хватает только ножкой топнуть, как капризному ребёнку. С каждой секундой он чувствует себя всё глупее и глупее.       — Ну, во-первых, — довольно спокойно отвечает Стас, пытаясь снова взять Федю за руки, — я очень рад тому, что ты приехал сюда и что ты по мне скучаешь. Во-вторых, я тоже по тебе очень соскучился, и дурак здесь я, если не пошёл на подобный шаг первым. А, в-третьих…       Теперь черёд Стаса задумчиво замолчать. Федя невольно смотрит на него, чтобы прочесть какую-то эмоцию по лицу, и Стас этим пользуется. Улыбается той самой нежной улыбкой, от которой у парня колени подгибаются, и продолжает:       — Можно тебя поцеловать?       От неожиданности Федя приподнимает брови и приоткрывает рот в немом удивлении. Он ожидал чего угодно, но только не такого вопроса. Он ожидал, что Стас сейчас в очередной раз отшутится или что тот попытается перевести тему или, в крайнем случае, покрутит у виска, развернётся и уйдёт, но точно не такого.       И Федя понимает, что это идёт в разрез с той историей, которую он сам себе напридумывал, что Стас, возможно, не является тем самым его идеальным принцем на белом коне и что им вообще не суждено быть вместе. Он всё понимает, но буря внутри него стихает, и всё, на что он способен сейчас, это слабо кивнуть.       Когда тёплые губы парня накрывают его собственные, у Феди пропадает способность о чём-то думать, не то что адекватно мыслить. Руки Стаса переместились на его лицо, мягко касаясь подушечками пальцев скул, и это до безумия приятно. Поцелуй выходит простым, ничем не обременённым и даже каким-то слишком детским. Встречаясь с девушками, Федя привык быть напористым, потому что он — мужчина, а по всем возможным стереотипам именно таким должен быть мужчина — напористым, уверенным, берущим инициативу в свои руки. В данный момент, ощущая невероятное тепло, исходящее от Стаса, и переживая мимолётный поцелуй будто целую вечность, Федя понимает, что стереотипы, в основном навязанные ему отцом, это полная ерунда. Вот это оно, вот это правильно, то, как должно быть, и он ни за что не хочет с этим прощаться.       Стас отстраняется первым, не углубляя поцелуй, и Федя чувствует себя немного обманутым и разочарованным. Он открывает глаза (оказывается, зажмурился от столь приятных ощущений) и смотрит на парня напротив, пытаясь не выглядеть сильно расстроенным.       — Ну, что, ещё один «худший поцелуй в твоей жизни»? — шутит он, и, хоть шутка выходит не смешной, Стас хихикает. Он не отвечает, прислоняясь губами к виску Феди, даря ему такой милый короткий поцелуй, а затем вновь сжимает его руки и наконец-то как-то даже смущённо отвечает:       — Вообще-то один из самых приятных.       Федя чувствует неожиданный прилив радости от таких обычных слов и не может сдержать улыбку. Смущённым он Стаса ещё не видел, и это отчего-то радует его ещё сильнее. Однако Стас быстро собирает заново свой уверенный образ и немного заискивающе улыбается в ответ.       — А теперь мы идём доставлять тебя домой, пока ты не превратился в ледышку и твоя мама меня не посадила.       Федя смеётся — искренне, чуть ли не впервые за последние пару месяцев, и кивает.       — А она может.       Стас тоже смеётся, а затем кладёт руку ему на плечи, приобнимая, и они вместе бредут вдоль улицы.       Да, у Феди в голове полная каша, а на сердце — абсолютная неразбериха, но в одном он уверен точно — то, что у них сейчас есть со Стасом, это важно.