Каков на вкус воспоминаний поцелуй? Не говори, не чувствуй. Лишь танцуй.
Наташа делает пару неторопливых шагов, заходя в знакомую комнату. Шквал воспоминаний обрушивается на неё. Всё именно такое как она запомнила, только гораздо потрепанней, пыльней и хилее. "Обветшалая комната только и всего," - сказал бы случайный человек. Но не для неё. Одинокий рояль в дальнем углу комнаты прямо рядом с большими окнами, которые теперь были забиты досками. Местами деревяшки были отодраны и одиноко валялись на полу, позволяя солнечному свету проникать в комнату сквозь открытое пространство. Миллионы маленьких пылинок в хаотичном танце парили на свету. Половицы скрипят под её ногами, и она снимает обувь, чтобы ощутить на себе то, от чего она бежала все эти годы. Романофф позволяет её детским страхам выйти наружу. Хочет взглянуть им прямо в лицо, ведь она является таковой - девушкой, превращающей недостатки в достоинства, а страхи в оружие. Но только не здесь. Не сейчас. Что-то заставляет её съежиться. Пустая, пыльная, продуваемая сквозняками круглый год комната. Здесь она может быть кем угодно, даже... Собой. По крайней мере, пока никто не видит. Наташа окидывает помещение задумчивым, печально-осуждающим взглядом. Балетная студия. Давно покинутая, немного потрепанная временем, такая как прежде, это место было её домом долгое время, но оно по-прежнему ужасно чужое. В его стенах когда-то жила и обучалась девочка наивная и скромная. Она умела сопереживать и помогать тем, кто нуждается. Но это было очень давно. Та девочка так и умерла в этих холодных давящях стенах, и на её место пришла другая. Равнодушная. Исполнительная. Безжалостная. Воздух пронизан пылью и запахом старого дерева, Романофф подходит к окну и раскрывает синие шторы, лучи заходящего солнца устремляются в комнату, чтобы согреть девушку, поцеловать её щеки и волосы, напомнить о том, что она всё ещё жива. Наташа оглядывается, пытается вспомнить, когда была тут в последний раз. Она заглядывает в прошлое сквозь туманное облако, чтобы отыскать ниточку, ведущую в эту комнату, ей не нужно долго высматривать - она помнит. Романофф отворачивается от окна и устремляет взор к собственному отражению. Она смотрит на него и понимает, что оно... Чужое? Кто-то другой находится по ту сторону огромного зеркала, покрывышающего всю стену. Будто кто-то из прошлого. Девушка подходит ближе, совсем близко, так что можно коснуться рукой собственного отражения, но она этого не делает. Просто смотрит.И на себя глядишь призренно и устало Ты изменилась. Что с тобою стало?
Наташа вдруг задумалась. Возможно ли, заглянув в эти красивые глаза, увидеть некогда ею содеяное? Она-то точно видит. Каждый раз. Ей уже не вспомнить для чего это было, Романофф просто выполняла приказы, не задумываясь о причинах и последствиях. Она не помнит всех жертв - так много их было. Девушка не испытывала чувство вины. Никаких угрызений совести. Идеальная машина для убийств. Вот именно. Машина. Внезапно ей в голову прокладывается дурацкая, но ужасно любопытная мысль. А танцы? Наташа делает пару неторопливых шагов назад, не отводя взгляда от зеркала. Она так быстро пошла на поводу собственным мыслям и желаниям, что на мгновение почувствовала себя ребенком. Но это не остановило её, каким бы абсурдом не была её идея. Девушка замерла на месте и закрыла глаза, шумно выдыхая, в попытках успокоить внутреннюю борю и унять внезапно появившуюся дрожь. Наташа плавно выпремляет спину, руки опушены вниз и округлены, ладони направлены вверх. Она распахивает глаза, встречаясь со взглядом своего отражения в зеркале, и гордо подняв подбородок, делает уверенный шаг вперёд. Девушка перекрещивает ноги, вставая на носки, одновременно поднимая руки над головой. Она закрывает глаза и начинает кружиться. Но её тело помнит. Воспоминания с силой цунами обрушиваются на неё и вот она снова маленькая запуганная девочка, которая запуталась и потерялась где-то на грани между тем, кем она должна быть, и кто она есть. Балерина? Вдова? Убийца? Шпионка. Где-то там, глубоко внутри, живёт что-то теплое. Некогда огромное, но впоследствии сжатое до размера горошины, чтобы никто не смог добраться и уничтожить. И она возвращается туда, откуда бежала все эти долгие годы, готовая вновь ощущать то, что было ощутимо так давно. Пока она здесь, Наташа готова позволить вырваться этому чувству из её тяжко вздымающейся груди и заполнить эту ничтожную комнату. Хотя бы в обличии тени. В образе мечты. Она танцевала с закрытыми глазами не потому, что она так искуссно владела своим телом, а потому, что так было легче вспоминать. Наташа не сосредоточена на движениях, потому что точно знает, что делает всё правильно. Голоса её воспоминаний сейчас гораздо громче, чем окружающее пространство. Она расслабляется и позволяет им терзать её изранненное сердце. И для Романофф становится внезапно осязаем чей-то призрачный аромат, присутствие кого-то, кого она когда-то любила. Но это было так давно, что уже и вовсе перестало казаться реальным. Но теперь Наташа помнит. Ведь вновь вернулась в прошлое, которое она так ненавидела, но где было что-то, что девушка так сильно любила. Кто-то. О да, она позволила себе любить. Она вернулась в изломанные кости, в пустой крик, в бессонные ночи, в жгущие простыни, во вспышки молнии за глазами. Скажи, что любовь еще жива. Одна её нога изящно отрывается от пола и поднимается вверх. Руки занимают положение allongee, и Наташа открывает глаза, позволяя своему взгляду устремиться вдаль, чтобы придать позе грациозности и выразительности. Она не могла напортачить, выполняя Арабеск. Его название одно из тех балетных движений, что время не стерло из её памяти. Арабеск символизирует ускользающую мечту. Она вновь закрывает глаза, и обманчивое облако воспоминаний окутывает её, где девушка вновь слышит мужской голос - строгий, но всегда нежный для неё. Наташа не помнит какими были его прикосновения, но точно знает, что они были под стать миллионам фейерверкам внутривенно. Кто это был? Но там, на одной странице прошлого, помеченной ярко красным, потому что это цвет любви (или крови?), Романофф хотела целиком и полностью отдаться этой горячей тяге, там, где её глаза горят жизнью и желанием, а смех по-настоящему искренний. Она счастлива. Она любима. Она жива. Темная майка на лямках, штаны спортивного кроя идеально подчеркивают подтянутую фигуру. Эта одежда придает ей уверенность и возвращает в далекое ненавистное прошлое. Но сейчас, танцуя в этой пустой комнате Наташа абсолютно, и как никогда, обнажена. В реальности же она заперта внутри себя, пленница собственных грез и разбитых вдребезги мечтаний, прекрасная балерина. Убийца. Холодные пальцы нежно очерчивают линию подбородка, затем плывут вниз по шее, касаются плеча и взлетают над головой.Жизнь твоя безжалостная мелодрамма Но, моя дорогая, ты прочнее, чем чертов мрамор.
Она бы сорвала, сказав, что больше не чувствует боль или любовь. Эти два непохожих чувства, сплетены внутри её души, точно нежные ленты пуантов вокруг длинных ног, они будут с ней всегда. Хорошо спрятанные, искусно замаскированные, но навечно внутри. Не стань тем, кто причинил тебе боль. Она обнимает себя своими же руками. Холодные пальцы скользят по обнаженным плечам, одинокая слезинка медленно скатывается по щеке. Наташа смиренно опускает голову, брови сдвинуты, на лице отражается весь внутренний мир, а именно - боль. Заложница своих страхов, маленькая девочка, что не спит по ночам, тихо рыдая в подушку - вот кто она. Всего лишь обиженный ребенок, глубоко скрывающийся под плотной кожей и толстыми костями взрослой женщины, разучившейся верить. Убийцы. По-прежнему не открывая глаз, она расставляет руки, подобно птице и закидывает голову назад, рыжие волосы аккуратными волнами скользят по спине. Она плачет. Убийца. Убийца. Убийца. И Романофф резко выпремляется, на лице вновь маска отчужденности, с красивыми, однако едва заметными, узорами высокомерия. Девушка начинает вращаться вокруг себя, то вскидывая ногу, то сгибая в колени, прижимая. Она кружится с бешеной скоростью, с той же, что она вращается вокруг её собственных воспоминаний. (Почему она вспоминает это лишь сейчас?) Выстрел. Она практически слышит его, ощущает телом через холодок пробежавших мурашек и скрипом плотно сжатых зубов. Выстрел. А затем ещё и ещё. Это она стреляет. И все её жертвы, как одна, падают замертво. В руках плотно сжатый пистолет, на лице холод. И она перезаряжает. Никто никогда не узнает, с какой внутренней борьбой сталкивается эта неумолимая женщина, спуская курок. Каждый раз. Я жива. Приходи посмотреть. Мне больно. Она останавливается, вскидывая руки над головой. Вдыхает воздух полной грудью и продолжает танцевать. Ей трудно объяснить эту давящую тяжесть в груди. Эти миллионы разных вещей долго живущих в её голове, которые она не может (или не хочет?) обличить в слова. Бренность пережитого и совершенного давит на её хрупкие плечи, заставляя соленые капли скатываться из-под пышных ресниц. Она позволяет себе эту оплошность, эту непростительную слабость. Позже она возьмёт под контроль свои чувства, вновь становясь хладнокровной, совершенно равнодушной, навеки безжалостной девушкой. Натянет привычную маску безразличия на своё печальное лицо, словно это скроет её боль, будто это вообще способно скрыть что-то. Её руки перекрещиваются за спиной ладонями вверх, становясь подобием полураскрытого бутона. Наташа хмурит брови, заставляя себя сконцентриоваться на движении. Но она так обучена. Построена. Собрана из миллиона кусочков, что когда-то были подобием человека. Я хочу быть хорошей. Я хочу быть теплой и напоминать сияние. Но я не могу измениться. Я не могу измениться. Я не могу измениться. Она раскрывает глаза, встречаясь с собственными в отражении пыльного зеркала, что напротив и бежит вперед. Резко останавливается в паре шагов, вытягивая руки вперед, пытаясь ухватить ими что-то невидимое, и что уже просочилось сквозь пальцы и ускользнуло от неё. Девушка прижимает руки к груди, словно обоженная и вновь закрывая глаза, отдается на растерзание танцу. Жизнь тяжела. Чертовски тяжела. А Романофф - девушка с пробитой грудью, внутри которой теперь образовалась дыра, бездонная и пустая, а весь мир словно гигантский зал без единого человека. В сознании всплывает одно из сложнейших балетных движений, что заставляет содрогнуться от болезненных воспоминаний, но уверенность того, что она может сделать это побуждает её резко распахнуть глаза и начать очень быстро кружиться. Её переступающие друг друга в диком танце ноги босы, во мраке и холоде этой комнаты, она практически ощущала призрачные паунты, что словно цепи сковали её ноги. Мир вокруг вращается ужасно быстро, но Наташа предельно сфокусирована на том, чтобы выполнить этот прыжок. Весь мир пылал её жарким танцем, её страстью и горечью вернувшихся воспоминаний. Спали меня дотла. Момент и... Романофф подпрыгивает и вытягивает ноги в шпагате, находясь в воздухе. Она преземляется на другую ногу, но та от недостатка практики и регулярности тренировок, совершенно отвыкшая от когда-то заученных балетных позиций, сгибается во время приземления, стопа подворачивается и Наташа теряет равновесие. Она падает. Как один из тех многочисленных разов, когда она не смогла выполнить нужное движение. Романофф с глухим звуком приземляется на пол, больно ударяясь бедром. Боль пульсировала на лодыжке, и девушка притянула дрожащими пальцами ушибленную ногу, начала растирать стопу. "-Ужасно". "-Я пыталась..." "-Недостаточно." Кому принадлежат эти голоса? Ещё одни призраки прошлого, живущие в её голове, которые только теперь приобрели способность говорить и не просто говорить, кричать. Громко, эхом отдаваясь в её голове. Один из них - её собственный. Она тяжело дышала сквозь слёзы. Громко. Рванно. Уродливо. Её руки уперлись ладонями в холодный деревянный пол, Романофф склонила голову вниз, волосы спадали ей на лицо, а плечи неслышно дрожали от приглушенных рыданий. Прямо сейчас девушка ощущала несправедливость жизни, как никогда раньше. Несправедливость, порадившая жгучую ненависть к себе, что жила где-то между ребрами, дотрагиваясь израненного сердца и выплескивалась внутри неё, становясь частью меняющейся Наташи, поглощая её всю целиком, временами отдаваясь болью где-то в груди и разливаясь до кончиков пальцев. Но разве у неё был выбор? Девушка поджимает губы подобно обиженному ребенку и отводит огорченный и немного пристыженный взгляд в сторону, её глаза встречаются с собственными в отражении пыльного зеркала. Зеркало, зеркало, кто из нас самый сломленный..? Боль, разъедающая изнутри, напомнила о себе. Она всегда там. Вопрос только в том, будешь ли ты бороться? Или просто уйдешь? Романофф поспешно вытирает мокрые от слёз и покрасневшие от чувственного танца щеки. Сердце в груди билось так быстро, что казалось раздробит крепкие кости, вырвется наружу и заполнит эту мрачную комнату. Ты можешь позволить себе ошибиться. Но не можешь не усвоить урок. И собрав все силы, Наташа гордо выпремляет спину, оставаясь сидеть на полу. Одной рукой опирается о пол, и изящно сложив ноги, выпрямляет их. Она вытягивает правую руку, описывая ею полукруг, и поднимает её вверх, взглядом следуя за плавными движениями кисти. Романофф замирает, как только её рука взмывает над её головой. Наташа улыбалась сквозь мутную пелену выступивших слёз, но глаза её по-прежнему были неотрывны от потолка. Девушка с таким упованием смотрела туда, что казалось, будто её взгляд пробурил крышу и теперь блуждает по необъятной вселенной, пытаясь постичь тайны космоса. А свет, проникающий сквозь щели на забитых окнах, касался длинных пальцев её руки, пытающихся дотянуться до чего-то незримого в воздухе. Она торжественно достигает апогея своего танца. Не Grand Jete был венцом её программы, а дарующий надежду финал.И сломанная кукла доведет до конца Своё последнее балетное па.