Ищущие

Представьте себе деревню, в которой нет больше разногласий. Ни клановых распрей, ни тайных заговоров, ни политических интриг. Не важно, будет ли в той деревне раскаленный сухой воздух или влажная изморозь по утрам. Будут ли дома той деревни спрятаны в тени листвы или стремиться ввысь, к облакам и вершинам — не важно. Ведь дело не в солнечных бликах на крышах или животворящем ветерке, гуляющем по извилистым улочкам — таким воздухом дышится иначе. Пахнет свежей выпечкой из раскрытого настежь окна, а за крючкохвостой собачонкой бегут дворовые дети. Они визжат, выкрикивают имена друг друга, а четвероногий друг петляет и, играя, водит их по малой дуге. Шиноби смотрят. Не косятся украдкой со своих постов, а стоят неподалеку, перешептываясь и щурясь от яркого солнца. Они не беспечны и не глупы. Не простаки и не умалишенные, хоть с губ их не сходит улыбка. Шиноби ничем не отличаются от детей, а те от взрослых, от стариков и торговцев. Здесь счастье едино для всех, а благодать наполняет каждого в равной мере. Нет, жители этих деревень не бездельники, они не забыли войн и общего горя, а оттого еще трепетней ценят равновесие, наконец-то настигшее их. Они не отказались от техники и науки. Все так же горят окна лабораторий и экспериментаниумов. Но они уже не скрыты от любопытствующих глаз, ведь в них не совершается бесчеловечных вещей. Их общество не обречено на упадок. Оно не тешит себя иллюзиями довольства, бездумно подставляясь под удар противника извне. Этот мир шагнул дальше, чем мог когда-либо помыслить. Представьте этот мир, в котором шиноби не бьются друг с другом, невзирая на силы, убеждения, связи и шаткий договор. Это не сложно, не так ли? Удержите картинку в голове, сердцах и перед глазами, и отправимся дальше. Ниже. Глубже. Туда, где в тюремном склепе, в высеченной из камня пещере, в пошедшей плесенью камере, в высушенном песчанном схроне ютится тот, кто повинен во всеобщем счастье. Человек, который не знает ни радости, ни довольства. Тот, чьих губ не касалась улыбка. Ему неизвестны людская забота и ласка. Его тело пошло струпьями и язвами от долгого пребывания в тесном коконе чакры без света и свежего воздуха. Ужасное зрелище, не так ли? И жители скрытых деревень считают так же, с содроганием сердца вспоминая о том, кто создал их мир. И ведь они не садисты, не изверги и мучители, хоть каждый из них знает о жертве, принесенной во благо. Но неизвестному не помочь. Людская благодать не коснется души убогого, скованного цепями могучего гендзюцу. Беспробудным сном очарован несчастный, неся в мир всеобщее счастье и долгожданное равновесие. Случались те, кто пытался помочь: подносил воду к поросшим коростой губам, убирал волосы с измученного землисто-серого лица, но пленник так и не шевелился, блуждая по грани. Поймет ли заботу тот, кто никогда её не вкушал? Существовал ли он здесь или за границами их общей реальности? Что если несчастный очнется ото сна, и их гладкий глянцевый мир треснет? Разразится истошным воплем рассвет, напитав кровавым пески. Взроют землю техники, поменяются русла рек, сметая на пути остовы домов и селений. Что если не «если», а исход известен заранее? Стоит ли счастье других страданий единственного, спящего вечно? И жители скрытых деревень делают свой выбор. Не сразу, нет. Им с детства рассказывают о войнах, о могущественных шиноби, о сошедших с небес полубогах. Ведают о Великом древе, о хвостатых тварях и пламени, охватившем мир. И дети — умные дети — внимают, постепенно узнавая о человеке, поглощенном иллюзией гендзюцу десятки или сотни лет назад. Когда им исполняется лет десять-тринадцать, они мнутся на ватных ногах, убеждая себя, что готовы увидеть того, кто создал их мир, а после, заглянув в кокон чакры, понимают — слишком рано. Проходят месяцы, иногда годы, прежде чем они делают выбор, погружаясь в вереницу ярких дней и событий, ни на секунду не забывая о цене, уплаченной за их счастье. И все же остаются те, кто не может смириться. Они собирают вещи, подходят к распахнутым вратам, поправляют лямки походного рюкзака и смотрят на символ деревни. Деревни, в гнилом сердце которой натужно сипит несчастный, погруженный в вечный искусственный сон. Они отворачиваются от праздного гула и смеха, ступая на черные, поросшие бурым бурьяном тропы отцов, желая найти способ вернуть миру справедливость, разбудив невиновного от вечного сна. Чего они ищут? А это представить себе невозможно. Да и сами ищущие вряд ли ответили бы на этот вопрос, ведь ни один из них не вернулся обратно.