Оружие против смерти

В больничном коридоре было настолько тихо, что я слышал, как капал раствор в системе для внутривенных вливаний. Через маленькое окошко в двери палаты я видел больничную койку, и мужчину, сгорбившегося у нее. Человеком, бессменно сидящим у этой кровати, был мой отец. За те несколько месяцев, в течение которых мама боролась с убивающей ее болезнью, он постарел лет на десять, поседел и ссутулился, словно придавленный грузом свалившейся на него беды. Отец отправил меня домой, но я не мог заставить себя переступить порог больницы. Мне казалось, что как только я выйду из больничного двора, оборвется та ниточка, которая держит мою маму в нашей реальности. Сегодня утром я случайно услышал разговор отца с лечащим врачом. «Держитесь, мистер Никсон, ваша жена уходит». Я был слишком маленьким, чтобы осознать это, но достаточно взрослым, чтобы понять значение этих слов. С трудом убедив себя в необходимости уйти, я переступил порог больницы и вышел на залитый солнцем больничный двор. На улице была ранняя весна, ветер развевал мои волосы, свежий воздух врывался в легкие, вытесняя из них больничные запахи. На секунду мне показалось, что я услышал непрерывный писк реанимационного аппарата. Я тряхнул головой, чтобы отогнать тяжелое предчувствие, и отправился домой. Меня не радовало солнце, чистое небо и теплый весенний день. Все, чего я хотел — быстрее попасть в дом, зашторить окна, забиться в самый дальний угол и не видеть этого солнца, этого города, этого мира. Дом оглушил меня своей тишиной. От разрывающего мозг безмолвия болела голова, и я включил телевизор, чтобы звуки бестолкового токшоу хоть как-то рассеяли эту гнетущую атмосферу. Мне было холодно. Я сходил наверх, принес два одеяла и лег на маленьком диванчике в гостиной. Пытаясь сконцентрироваться на том, что происходило на телевизионном экране, я уснул. Меня разбудил телефонный звонок. — Здравствуйте, это мистер Никсон? — Что? Мой голос после сна был хриплым и словно чужим. — Вас беспокоит мистер Фарнинг. Примите наши искренние соболезнования, нам жаль, что в вашу семью пришло такое горе. Простите, что я беспокою вас в такую минуту, но вам нужно будет завтра прийти в контору, чтобы подписать бумаги и решить мелкие организационные вопросы. Какие цветы любила миссис Никсон? Я положил трубку. Неужели это все? Что мне делать? Наверное, мне следует сейчас закричать или заплакать. Я отправился на кухню и начал готовить ужин, впервые в жизни. Раньше в нашей семье еду готовила мама, папа лишь жарил стейки на гриле на заднем дворе по выходным. Мама смеялась и говорила, что она с удовольствием ела бы их каждый день, только бы не ломать голову, ежедневно придумывая новое меню. Я бездумно чистил картошку и нарезал овощи. Сейчас мне жизненно необходимо было создать иллюзию того благополучия, которое царило в этом доме совсем недавно. Отец пришел поздно вечером. — Такие дела, сын, — сказал он, сел на диван и заплакал. Я смотрел на отца и чувствовал себя абсолютно беспомощным. В голливудских фильмах крутые парни часто прибегают к помощи алкоголя в минуты душевных терзаний. Они выпивают залпом стакан виски, морщатся и идут решать свои проблемы. И, конечно же, находят выход из любой ситуации. Я достал из бара бутылку, налил в стакан янтарной жидкости и отнес отцу, в надежде, что ему это поможет. Он посмотрел на меня долгим немигающим взглядом и отрицательно покачал головой. Я стоял посреди гостиной со стаканом в руке абсолютно подавленный, несчастный и неприкаянный. Единственное, о чем я мечтал в этот момент — это о том, чтобы виски в этом стакане превратился в яд. Тогда бы я мог выпить его и одним махом закончить все это. Уже почти рассвело, а я все лежал в кровати, пытаясь найти какой-то выход своим эмоциям. Слез не было. В конце концов, совершенно измотанный и обессилевший, я уснул. Липкая черная смола обволакивала мои легкие, не давая мне вздохнуть. Грудная клетка разрывалась от боли, мне казалось, что кто-то садится сверху и давит на меня, пытаясь протолкнуть меня все глубже и глубже, вминая мое тело в какую-то клейкую жижу. Я пытался открыть глаза, чтобы понять, сориентироваться, в какую сторону мне двигаться, где спасительный просвет, но вокруг была непроглядная черная мгла. Но даже через нее я чувствовал чей-то ледяной взгляд. Этот кто-то упивался моей слабостью и беспомощностью. — Дерек! Дерек! — я услышал до боли знакомый голос. Голос моей мамы. - Не сдавайся, сынок. Борись, ты можешь. Ты сильнее его. Ты можешь! -Мама! Я проснулся в своей комнате. Стрелки часов говорили о том, что скоро наступит полдень. Я проснулся от кошмара, но не почувствовал облегчения. Я знал, что теперь так будет каждую ночь. Демон, вошедший в наш дом со смертью мамы, не уйдет, пока не получит своего. Ему мало смерти одного человека. Ему нужен я — мои силы, мои страдания, моя жизнь. И он не успокоится, пока не высосет ее до капли. … — Дерек, ну пожалуйста. Можно я пойду с тобой? Меня дома убьют за эту двойку. Я не буду тебе надоедать. Кэнди хитрила, и я это понимал. Вся эта история с двойкой — уловка для дошкольников, она хотела мне помочь. Мне не нужны были ни ее жалость, ни сочувствие, но у меня не было сил с ней спорить. Тот-Кто-Хочет-Моей-Смерти приходит ко мне каждую ночь, и с каждым разом просыпаться становится все тяжелее. Прости меня, мам… Я так больше не могу. Войдя в гостиную, я первым делом включил телевизор. Кэнди отправилась на кухню, и спустя 20 минут оттуда запахло свежей выпечкой. Так часто пахло в нашем доме, когда мама была еще с нами. Я зашел на кухню и увидел гору свежеиспеченных панкейков и подругу, измазанную в муке и еще в чем-то. Впервые за четыре недели я с удивлением обнаружил, насколько сильно я проголодался. Все это время я жевал машинально, не обращая внимания на то, что лежит у меня в тарелке. Если бы вместо овощного рагу мне в тарелку положили кусок ковролина, приправленного столярным клеем, клянусь вам — я съел бы, и не поморщился. Сейчас же я ел уже третью порцию блинчиков, пил чай, и чувствовал, как приятное тепло разливается по моему телу. Может быть, все дело в горячем чае? Я взглянул на мамино фото, и мне показалось, что она улыбается. После еды мы сидели на диване, смотрели какую-то ерунду по телевизору. Кэнди болтала, пытаясь меня отвлечь. Я почувствовал, как мои веки тяжелеют. Привычная тревога кольнула мое сердце, но я тут же ее отогнал. «Ну и пусть», — устало подумал я и провалился в сон, положив голову на колени подруги. К моему огромному удивлению, я проспал весь вечер и всю ночь спокойно, без каких-либо сновидений. Я проснулся на том же диванчике в гостиной, заботливо укрытый одеялом. Кэнди осталась у нас ночевать и еще спала в гостевой комнате. Очевидно поэтому Тот-Кто-Хочет-Хочет-Моей-Смерти так и не решился навестить меня этой ночью. Откуда-то пришло понимание, что он больше никогда не придет. Я справился, мам. Мы справились. А утром Кэнди вручила мне садовую лопатку и заставила вскапывать землю в палисаднике. Раньше цветы в нашем дворе сажала мама. После того, как ее не стало, я не видел в этом смысла и никогда не думал, что сам буду этим заниматься. Сейчас же мы с Кэнди обсуждали преимущества космеи дваждыперистой перед цинерарией, хотя еще пятнадцать минут назад я вовсе не знал таких страшных слов. Чуть позже к нам присоединился отец. Если бы мы не были ограничены нашей клумбой, вместе мы могли бы вскопать и засеять участок, равный двум бейсбольным полям. Уставшие и грязные мы сидели на крыльце, и представляли, каким красивым будет наш сад. Мы представляли, как радовалась бы мама такому цветочному разнообразию, и в этот момент она была рядом с нами. Этот день стал нашей общей победой, торжеством Жизни над Смертью. Кто-то очень умный сказал, что мы умираем столько раз, сколько теряем близких нам людей. Смерть никогда не приходит вовремя, она безжалостно вырывает родных людей из нашей жизни, оставляя в наших душах назаживающие раны. Но благодаря Кэнди и благодаря моей маме я теперь знаю, как с ней бороться. Я понял, что единственное оружие против нее — любовь. Она хранит и тех, кто рядом, и тех, кто смотрит на нас с небес. И каждый новый день я буду бороться с ней, бороться ради себя и ради своих близких. Потому что так правильно. Потому что я так чувствую. Потому что ради этого стоит жить.