Он и Она

***

ОН       Он проснулся от того, что подушка была мокрой. Не может быть! Он подумал, что плакал ночью, этого с ним не было уже очень давно. Он открыл глаза. На улице шел дождь, и в открытое окно попадали капли. Значит, это были вовсе не слезы. Ему стало грустно, словно он лишился чего-то важного. Под одеялом было уютно и тепло. Накатывающий волнами свежий влажный воздух из окна приятно холодил лицо. Он поплотнее укутался в одеяло и смотрел на дождь, это действовало усыпляющее.       Он уже задремал, как вдруг что-то его кольнуло. Какая-то мысль шмыгнула мышью и исчезла, оставив ощущение пустоты. Все еще нежась в мягкости и теплоте одеяла, он лениво пытался поймать эту мысль. Только для того, чтобы определить ее. Он не предполагал еще, что она будет столь важной, а главное — столь болезненной. Мысль не давалась «в руки». Вместо нее в голову лезло Бог знает что. Он оставил свои попытки и опять отдался пленительному ощущению неги.       Ему почему-то вспомнилась юность, когда он, вот так же укутавшись в одеяло, ложился возле открытого окна и, ловя на лицо капли дождя, представлял, как сложится его будущая жизнь. В тех, юных, мыслях всегда присутствовала некая сладостная горчинка — он ее хорошо помнил. Но совершенно не помнил, с чем это было связано. Ну да ладно, подумал он, когда вдруг острое сильное предчувствие опасности буквально пронзило его.       Со своей привычкой к дисциплине, контролю и умением управлять собой, своим телом и своими эмоциями, он вытащил себя из нирваны и быстро, в режиме тревоги, пробежался по своим ощущениям. У него была удивительная способность предельной холодной концентрации в нужный момент. Только самое важное. Только самое необходимое. Как тело интуитивно действовало во время опасности, вытаскивая его из разных передряг, так и разум концентрировался на самом главном.       Он легко обнаружил эту опасность, ею была та мысль, которая промелькнула у него в голове. Маленькая, быстрая, неуловимая. ОНА       Она. Готовясь ко сну, она шла по дому и включала везде свет. Она шла длинной чередой комнат, думая зачем ей одной пять спален и три гостиные, зачем ей одной столько ванных комнат, зачем ей одной такой большой бассейн. Она шла, изгоняя темноту из огромного дома, занимающего весь склон холма по Лонг-стрит в Кейптауне. Городе, о котором говорят, что это самый красивый город на Земле. Город, положивший начало теперешней ЮАР, в жителях которого течет кровь представителей разных стран и народов…       Она вошла в гостиную, где висела эта идиотская картина. Столько денег за «это»? Почему автор картины, которого она знала лично, просит столько денег за свои картины, он ведь не умеет писать. Она сняла подарок со стены, вытащила из сумки карандаш, удивляясь своей старой студенческой привычке, всегда носить остро отточенный карандаш, и ловкими движениями нанесла несколько кривых на картину, исправляя то, что ей давно не нравилось. Почему она приняла этот подарок? Нет, лучше так. Почему она повесила эту картину на стену в гостиной? Ах, чтобы автор этой картины мог любоваться своим дурацким произведением. Но этой картины здесь больше не будет. Как не будет больше в ее жизни и автора этой картины. Она не виновата. Просто их обоих не будет в ее жизни.       Впереди ожидали несколько спален, еще одна гостиная, бильярдная, комната с баром и еще, и еще… но хватит. Лучше отправиться спать. Она повернула назад. Это было непоправимой ошибкой. В той части дома нельзя было оставлять темноту. Но она была чем-то взволнована. Не могла отойти от событий 30-минутной давности.       Она ехала домой от автора этой дурацкой картины. Кстати, совершенно непонятно, почему она такая дорогая. И почему все так дорого, что выходит из-под его кисти. Конечно, он культовая фигура, выдающаяся личность, божественно сложен, великолепный любовник — со всем этим она готова была согласиться, но вот картины его ей все равно не нравились. Так вот, она ехала домой, потому что предпочитала спать одна. Предпочитала, в ее случае, с ее характером и волей, означало только одно — она всегда спала одна. Даже когда, будучи бесприданницей, почище, чем у Островского, выходила замуж за владельца этого дома и бизнеса, истинного размера которого она не знает до сих пор, но, главное, человека, который ее увлек, который ее уважал, — даже тогда она не спала с ним ночью. Или то бесконечно малое, что оставалось после их страсти. Она все равно должна была уйти к себе в спальню, лечь в свою постель, и только тогда сон принимал ее в свои объятия. Этого человека уже нет рядом с ней, он оставил ей дом и уехал, прислав позже документы о разводе. Она пожала плечами и подписала. Она даже была довольна, никто не будет стучать к ней в спальню по утрам.       Автор картины знал ее предпочтение — спать всегда в своей постели, спать всегда одной. Художник знал, что она проводит время только с одним мужчиной, он столько заплатил, чтобы ее муж равелся с ней, он хотел сохранить это в тайне, но бизнесмен проговорился, что деньги он любит больше. Он знал, что она поняла, почему появились документы о разводе, но она молча подписала и ничего не сказала.       Автор картины знал, что совершенно бесполезно пытаться отговорить ее, он уже сомневался в своем поступке, но потом решил, а вдруг она согласится. Но она всегда уезжала к себе, они никогда, ни разу не осталась с ним до утра, она никогда не звала его к себе в спальню. Художник знал, что она предпочитает молчание после их встреч — он часто ловил себя на том, что ее молчание, когда он вспоминает его назавтра, возбуждает гораздо сильнее, чем даже воспоминание самых откровенных моментов их страсти. Знал, что после бурной ночи, она предпочитает не вести машину, а сидеть сзади, уставившись в окно, и слушать тихий джаз.       Она знала, что он знает все это. А может и тысячу ее остальных предпочтений, самых мельчайших, незаметных. Знала также, что, представься ему шанс — он не думая, разменял бы свою жизнь на возможность реализации всех ее предпочтений и желаний — лишь бы только быть с ней рядом. Потому вел ее машину домой он — назад он вернется на такси, вел молча, тихо играла музыка. Она знала все об его чувствах, но это совсем не затрагивало ее. Так было с ним, так было со всеми до него, и так будет с теми, кто случится в ее жизни потом. Неизбежно, как смена дня ночью. Конечно, приятная смена, но из-за привычности она давно потеряла свою остроту и потому воспринимается как должное.       Вот и сейчас, понимая все желания человека за рулем, но только самым дальним уголком сознания, где находились какие-то маловажные для нее вещи, она смотрела через окно автомобиля на ночной квартал Бо Кап, исторический центр города, вечно кишащий громкогласными туристами. Была пятница, рестораны и бары были полны, подростки стояли у входов в ночные клубы и торопились попасть внутрь — шел дождь. Они ехали по знаменитой Аддерлей с ее многочисленными заведениями. Она вдруг ощутила себя на совершенно другой улице. В другой стране. В другой жизни. Это было очень короткое мгновение, но подействовало как ожог.       Она не любила копаться в себе, в своих мыслях, предпочитая во всем простоту и ясность — что вызывало восхищение у всех знавших ее, — но вот уже более получаса она пыталась разобраться в причине появления этого мгновения. Зазвонил телефон и отвлек ее. Такси уже довезло автора картины до дома, он хотел сообщить ей об этом, а заодно еще раз пожелать спокойной ночи. Она подумала, не сказать ли ему о решении, которое она приняла несколько минут назад в зале с этой дурацкой картиной, но потом решила, что это вызовет тяжелый и долгий разговор, и промолчала.       Она погасила свет и легла в постель. Она знала, что сейчас в сияющем огнями доме единственное темное окно — в ее спальне, (то, что в этот раз было не так и в темноте оставалась почти половина дома, свидетельствовало, скорее всего, о сильном душевном расстройстве). Она не знала почему, но вот уже сколько лет, ненавидя темноту и, зажигая свет везде и всегда, она могла заснуть только в темной комнате и только одна.       Засыпала она всегда быстро, про таких говорят, что совесть чиста. Но сейчас, внезапно, перед ее глазами снова предстала та темная улица, которая привиделась ей на ночной Аддерлей. Ничего еще не успев осознать и ведомая лишь инстинктом, она стремительно вскочила в кровати, как вдруг с удивлением обнаружила, что плачет. Впервые за долгие-долгие годы. ОН       Да, он легко обнаружил источник этой опасности — ею была та короткая и быстрая, словно молния, мысль, что появилась и исчезла несколько минут назад. Именно она приходила к нему под утро — время, когда человек наиболее беззащитен — и заставляла плакать во сне. Впервые за многие-многие годы. Это был не дождь, это были слезы. Редкие мужские слезы.       Он ловил эту мысль, расставлял сети в своем разуме. Он понимал, что эта мысль опасна, болезненна. Но он привык к опасности, шрамы покрывали его красивое мужское тело. Он усмехнулся, он никогда не боялся смерти, он никогда не боялся боли, он почти побывал «там» и несколько раз возвращался «оттуда», но сейчас он смертельно боялся этой мысли, он боялся признаться себе, что не хочет приложить все усилия, чтобы поймать ее.       Он сжал кулаки, зажмурил глаза и взвыл, кусая подушку. Все это, а главное, само содержание мысли стало ему известно буквально в доли секунды. Но он тут же пожалел об этом. Потому что это была смертельно опасная мысль. ЕГО НИКТО НИКОГДА НЕ ЛЮБИЛ!!! ОНА       Она вспоминала ту темную улицу из той серой прошлой жизни, и она плакала, зарывшись лицом в подушку и давясь рыданиями. Никто никогда не видел, чтобы она плакала. Ее все считали сильной женщиной. А сейчас она плакала горько, безнадежно, жалея себя, как жалела бы постороннего человека. И как можно не пожалеть человека, которому открылась простая и страшная истина. Она боялась признаться себе, она отгоняла эту мысль, она строила стену в своем разуме, чтобы никогда не произнести эти слова, чтобы никогда не подумать об этом. ОНА НИКОГО НИКОГДА НЕ ЛЮБИЛА!!! ОН       Он смотрел в окно и улыбался. Это была нехорошая улыбка. Обычно те, кому она была адресована, запоминали ее на всю жизнь, — если он решал оставить им ее. Но сейчас он улыбался самому себе. А это означало одно — он решил дойти до конца. За пару десятков лет, которые прошли после юности, у него сложились определенные ценности в жизни. ОН НИКОГДА НЕ ЛГАЛ САМОМУ СЕБЕ.       Ему хотелось разобраться с этой чертовой мыслью, понимая, что может все погубить. Ему необходимо было довести себя до края пропасти. Только отбросив мужскую гордыню, инстинкт самца, уверенность любовника. Отбросив неизменную удачу в делах. Страх врагов, свою империю, подобострастие подчиненных, силу охраны. Отбросив свою фамилию, облик, миллионы. Короче, все то, что делало его именно им, — и остаться просто Мужчиной, у которого была — или не была — любящая его Женщина. ОНА       Она смотрела на освещенный луной цветок магнолии, на сад, а в голове сухо колотилось одно и то же — она никого никогда не любила. Все слезы, на которые она была способна, уже выплакала. Теперь ее интересовал только один вопрос — почему? Почему это произошло именно с ней? То, что это правда, она поняла сразу. Прошло достаточно времени после ее юности, хотя никто не мог даже подумать, как много. Она могла позволить себе многое. Но у нее были определенные ценности в жизни. ОНА НИКОГДА НЕ ЛГАЛА САМОЙ СЕБЕ.       Она была создана для любви, никогда в этом не сомневалась. Она трезво оценивала себя. Были многие красивее ее, сексуальнее, умнее, богаче, стервознее. Но она была Женщиной. И это чувствовали все без исключения, с кем сталкивала ее судьба. Ее характер требовал разобраться. Она уже не плакала, во рту осталась горечь от слез, но это ей не мешало. Все считали ее излишне холодной, но это была не холодность, а всего лишь логический ум, который почему-то называли мужским. Она была Женщиной. А вот был ли в ее жизни тот самый Мужчина? ОН       Он перебирал свое прошлое. Он звал на помощь всех женщин, которые были в его жизни. И они приходили — вспышками, воспоминаниями. То лицо, то часть тела, то поза, то одежда. Единственное что объединяло все воспоминания — они были сексуально обусловлены. Что бы ему ни вспомнилось про любую из женщин, это были исключительно моменты телесной близости с ними.       Он перебирал, словно четки, эти воспоминания, иногда по нескольку раз возвращаясь к одной и той же женщине, но в разных вспышках, и вдруг почувствовал, что получает от этого удовольствие. Его мужское самолюбие приятно тешилось, на лице появилась довольная улыбка. Он бросился в черный колодец воспоминаний, как в омут головой, в яму, где были заточены все отказы, измены, пренебрежения, оскорбленные мечты, безответные чувства.       Одна из последних сцен, когда женщина в пылу страсти назвала его любимым; или когда во время оргазма другая кричала «еще… больше… люблю тебя». Не нужно лгать! Его разум был беспощаден. Ты же понимаешь, что они не любили тебя как Мужчину, они любили тебя как любовника, хорошего любовника, надо признать. Он никогда не насиловал, никогда не просил и не умолял о сексе, он только предлагал и девушки, женщины слетались как мотыльки.       Он вспомнил, как выводил на рояле звуки, классика всегда расслабляла его, но сейчас он создавал не столько музыки, сколько шума. Это был эффективный способ избавиться от очередной женщины, которая после страстной ночи спала в его постели. Он не любил, что женщины всегда оставались до утра, но он был джентльменом и терпеливо ждал времени завтрака, чтобы вызвать и оплатить такси для любовницы, уже бывшей. Женщины, которые оставались до утра, почему-то натягивали его рубашки на свои тела, красивые подтянутые молодые упругие тела, но ему все равно не нравилось, что они нарушали его личное пространство. Он всегда выкидывал в мусор эти рубашки и стал покупать самые дешевые марки большими упаковками. Он ненавидел, когда женщина, обнаженная женщина в его рубашке, появлялась поздно утром в его кухне и ждала от него завтрака. Он никогда не показывал своего отношения. Было проще заказать завтрак в соседнем ресторане, официанты уже знали его предпочтения — черный крепкий кофе без сахара, апельсиновый сок, тост с индейкой и… мороженое. Он обожал мороженое. Женщины в его рубашке всегда хихикали, когда видели вазочку с мороженым, ошибочно полагая, что он заказал для них, и всегда кокетливо отказывались. Он пожимал плечами и съедал свой завтрак, ожидая, когда женщина закончит свой (он всегда заказывал все, что хотела женщина) и он сможет посадить ее в такси.       Он долбил клавиши рояля, все громче и громче. Внезапно длинный скрипящий звук достиг его ушей. Немедленно остановив свою игру, он развернулся, уже зная, кто это был. Кто еще может быть в его доме, кроме очередной женщины в его рубашке. Она стояла в дверях и выглядела испуганной. Она сказала, что он разбудил ее. Он ответил, что он рано встает. Он посмотрел ей в лицо, она не успела скрыть разочарования, когда он снова повернулся к своему роялю, сосредоточившись на нотах и клавишах. Он вдруг пожалел, что привез ее к себе, а не как обычно в один из дорогих отелей, которые так нравились этим женщинам. Но он не мог оставить женщину разочарованной в нем.       Не осознавая этого, он подозвал ее к себе, его рука потянулась, чтобы мягко прижаться к ее шее, чувствуя, как ее пульс беспорядочно бьется. Она напряглась под его прикосновением. Это опечалило его, он хотел, чтобы ей стало комфортно с ним. Он хотел показать ей, что не причинит ей вреда, только доставит ей удовольствие. Поднося губы к ее горлу, он стал сосать мягкую кожу, гладкая, теплая. Его эрекция проснулась моментально. Она застонала и крепко обняла его за шею, прижимаясь всем телом. Он атаковал ее губы своими. Его руки опустились на ее тело и схватили его рубашку, которую она надела как все предыдущие женщины, как все женщины, которые будут после нее.       Его язык вошел в ее рот, попробовав ее горячий маленький язык. Она застонала сильнее. Он прикусил ее губы и потер свой тяжелый член прямо в ее промежность. Ее большие груди терлись о его крепкое тело. Он приподнял ее и посадил на рояль, идеальная высота. Ее мокрая вагина находилась напротив его эрегированного члена. Он прижался головкой члена к ее входу, она длинно и низко застонала. Он сильно врезался в ее влагалище, заставив ее задохнуться. Она провела руками по его груди, пытаясь расцарапать, но он отвел ее руки. Он уже решил, что эта женщина больше не появится в его жизни и поэтому она не должна оставлять свои метки. Он приподнял ее обнаженное, покрасневшее тело, ее ноги обвились вокруг его талии, ее обнаженные складки прижимались к его промежности. Он входил и выходил из нее, когда она шипела, что хочет еще глубже, еще больше. Тогда он пересадил ее на клавиши, когда раздались странные диссонирующие аккорды. Он сел на скамью перед роялем, подумав, что придется избавиться от этого инструмента. Женщина сидела на клавишах, широко раздвинув ноги. Его пальцы грубо потерли ее клитор, и губы атаковали каждый дюйм ее кожи, кусая и лаская. Ее задница ударяла по клавишам, когда она дергалась под его жесткими ласками. Она закричала, когда он ввел в нее несколько пальцев, одновременно кусая и сжимая губами ее клитор.       Внезапно она соскользнула с пианино — резкие ноты наполнили уши — и опустилась перед ним на колени. Затем она схватила его жесткий член и поглотила его в свой влажный горячий рот. Он застонал от удовольствия. Эта женщина умела работать ртом. Гораздо лучше, чем предыдущие. Но почему-то сейчас он вспомнил другие ласки, неумелые, осторожные, они возбуждали его сильнее всего. Когда это было. Ах, так давно, что и не вспомнить. Но эти ласки всегда помогали ему подняться до вершины. Сейчас он хотел кончить быстрее, чтобы освободиться от этой красивой умелой любовницы. Она положила головку его члена между зубами, осторожно удерживая его на месте, пока она вращала языком вокруг него. Его руки сжимали ее волосы, удерживая ее голову на месте, чтобы не дать ей встать. Он рычал, закрыв глаза. Жесткое сиденье рояля было неудобно, но он не хотел перемещаться в спальню, иначе женщина останется на целый день. Она сосала его член, захватив полностью его ствол, долго, быстро, сильно, так как он любил. Он держал ее за волосы, надавливая и контролируя скорость, увеличивая темп почти до безумия. Трение ее влажного языка, горячих губ, острых зубов вызывали в нем огромное удовольствие и он взорвался. Она быстро глотала горячую сперму, он наблюдал за выражением ее лица. Она сморщилась, потом нахмурилась, а когда посмотрела на него, то улыбнулась.       Он еще не закончил с ней. Он снова посадил ее на рояль, его язык проник в нее, собирая ее соки. Она извивалась и кричала. Когда он почувствовал, что снова готов, то раздвинул ее бедра посильнее и ударил ее своим возбужденным членом. Он толкал ее все сильнее и глубже, когда она стала задыхаться и говорить слова любви. Он еще не закончил с ней, но ее слова замедлили его движения. Она кричала, что хочет его, что любит его. Он с дикой похотью ударял ее по промежности, она стонала, что хочет больше и глубже. Вокруг звучали разрозненные хаотические аккорды, которые заводили еще сильнее. Он поднес рот к ее шее, продолжая стучать в нее, он хотел оставить засос, но передумал. Она глубоко застонала, ее ногти царапали его спину. Он вырвался, собираясь врезаться в нее, никаких царапин, никаких меток. Он поднял ее ноги так, чтобы они лежали на его плечах. Держа ее бедра своими руками, он ритмично входил в нее. Она резко выгнулась, ее задница впилась в инструмент под ней. Ее крик удовольствия прозвучал вокруг него. Он мог сказать, что она приближается к своей кульминации. Ее стенки начали крепко сжимать его член, затем она обрушилась на его эрекцию и пульсировала, выкрикивая слова ненормативной лексики. Она думала, что это сексуально. Но он так не считал. Она совсем его не знала. От ее слов он не смог кончить, ему пришлось напрягать свою память, чтобы получить оргазм.       Память снова и снова подсовывала ему ту ночь, когда другая девушка неумелыми руками осторожно ласкала его, когда он понял, что она совсем не умеет целоваться. Он усмехнулся, когда его член снова стал жестко-каменным. Еще несколько ударов и он дошел до своего пика. Он вышел из нее, женщина тяжело дышала. Он взял влажные салфетки и помог ей почиститься, он не хотел затягивать эту встречу. Когда она уехала, он выкинул рубашку и постельное белье в мусорный пакет. Затем позвонил в магазин подержанных инструментов и почти за бесценок продал рояль. ОНА       Не зажигая света, она села в кровати, уперлась спиной в изголовье и закинула руки за голову. Нахождение логических связок — дело мужского ума. Она не пряталась за особенности женского интеллекта. Вновь вернулась мысленно к тому моменту сегодняшнего вечера, когда сидела в машине, идущей по ночной Аддерлей, — ей почему-то казалось, что поиск надо начинать именно оттуда. Так вот, она сидела в машине, ее тело было полно той усталой легкости, которая бывала у нее обычно после любви, ей нравилось это чувство, и она сполна отдавалась ему, бездумно смотря в окно и наблюдая как по нему стекают капельки дождя.       Известный художник, автор подаренной картины, был превосходным любовником. Впрочем, как и все ее мужчины. Сегодня она выбрала темно-зеленое платье, подчеркивающее ее рыжеватые волосы и зелено-голубые глаза. Высокие каблуки только удлиняли и без того длинные стройные ноги. Она знала, чем завлечь мужчин. Платье полностью скрывало ее тело, не было безумных декольте или мини. Было достаточно намекнуть своему партнеру, что под твоим платьем нет белья. Она хмыкнула. Все мужчины ловились на такие простые слова, милый, я забыла надеть трусики. Он не мог дождаться окончания спектакля, и упросил ее поехать к нему в галерею.       Его дом находился в Стелленбос, а художественная галерея была открыта в Форест-Хаус на Милнер роуд. Она поднялась на второй этаж, знакомые достопримечательности и запахи. Она вздохнула с благоговением, любя запах красок и старых холстов. Картины и книги были ее раем, но она никогда не позволяла писать с нее портреты. Ее поклонник, художник, знал, что нет смысла уговаривать. Его хриплый голос поразил, она обернулась и обнаружила его черные — от желания — глаза, его руки были сжаты в кулаки. Она поняла, как сильно он ее хочет. И это только от намека на то, что было у нее спрятано под платьем. Она вздохнула, если сказать по правде, она хотела досмотреть спектакль, а потом поехать в итальянский Прими или в релакс-ресторан Мйога, и только после двух-трех бокалов вина заехать в гости к любовнику. Она стала уставать от его однообразия. Он вез ее либо к себе домой, надеясь, что она останется в Стелленбосе, но она всегда возвращалась в свой дом. Либо, как сегодня, они посещали его галерею в Форест-Хаус.       Он глубоко вздохнул, положив руки по обе стороны ее головы на книжную полку, заманивая ее в ловушку. Она начала дрожать от желания. Она чувствовал тепло, исходящее от его тела. Когда он говорил, его голос был грубым, как и его рука между ее ног. Он подошел ближе, так что их тела были сжаты вместе. Она чувствовала его сильную эрекцию через штаны. Он шептал, что видеть ее в этом темно-зеленом платье было адом, что он не мог дотронуться до нее, почувствовать ее, что он мечтал о том, как она крепко обнимает его член. Его голова опустилась так, что его губы могли задеть ее шею, а его язык лизал ее линию челюсти. Она тихо застонала. Проведя одной рукой по ее телу, он поднял платье выше ее талии, теперь ее нижняя часть была полностью обнажена. Он продолжал целовать ее и показывал какой он голодный, его рука беспардонно и грубо терлась о ее голую промежность. Он отметил, что она снова сделала депиляцию. Он начал кусать и сосать ее грудь через ткань платья, в то время как его рука проникала все глубже в ее складки. Потом он укусил ее сосок через платье, и она ахнула, выгнувшись в его рот. Он поднял одну из ее ног и положил ее на одну из низких полок.       Он широко расставил ее ноги, чтобы он мог достать ее языком, он опустился на колени и прижал ее к стене. Она прикусила губу, чтобы не закричать, он раздвинул ее складки пальцем и засосал ее клитор себе в рот. Ее грудь вздымалась от удовольствия. Его руки разминали ее ягодицы, когда он глубоко вонзал в нее язык. Ее ноги начали дрожать, и она была благодарна, что он был достаточно силен, чтобы удержать ее. Она прислонилась спиной к полке, сжимая руки в его волосах. Он рычал, работая своим языком, он кусал и лизал ее складки. Когда он почувствовал как она начала извиваться, то вставил в нее два пальца, продолжая сосать ее клитор. Она застонала, когда достигла своего пика. Он был доволен, что она так быстро дошла до оргазма. Она всегда получала несколько оргазмов.       Но не всегда он был этой причиной. Он не знал, что она иногда, когда не могла расслабиться и добраться до вершины, она вспоминала свой первый раз, неуклюжий, неумелый, но такой восхитительный. Вот и сейчас она почему-то вспомнила другие руки, молодые и сильные, другое тело, такое юное и крепкое. Через несколько мгновений она стряхнула с себя все воспоминания и смотрела как художник слизывает ее соки, которые текли по ее бедрам.       Он поднялся и быстро расстегнул штаны, чтобы его член мог освободиться. Он был великолепен. Она любила его член. Она видела как он пульсирует, словно здоровается с ней, такой сильный, тяжелый. Она наклонилась вперед и пробежала языком по его эрекции от основания до кончика. Низкий стон прошел по его груди, он взял ее за волосы, прижимая к себе ее рот. Обвив языком его член, она втянула его в рот, покусывая головку члена. Она держала его за бедра, когда захватила его член полностью. Он тихо ругался, двигая бедрами. Она никогда не любила пошлости в моменты страсти, от нецензурных слов ее возбуждение пропадало. Его член был засунут в ее горло, она подумала, что может укусить его посильнее, чтобы он перестал ругаться. Но вместо этого она расслабила горло, чтобы не задохнуться. Обхватив его яйца своей рукой, она сжала их, пока проводила языком вверх и вниз по его твердому члену. Она могла слышать его неровное дыхание и звук его тихих проклятий. Тогда она решила, что эта встреча будет последней. Она взяла в рот так сильно, что у нее заболели язык и щеки. Она помогала рукой, натирая его член около основания. С тихим рычанием он выпустил горячую сперму, она проглотила, как делала это всегда, аккуратно, не оставив ни одной капли.       Через несколько секунд после восстановления самообладания он потянул ее на кровать, которая занимала все пространство второго этажа. Он помог снять платье и она снова раскрылась для него. Одним быстрым толчком он вонзился в нее. Она укусила его за плечо, чтобы сдержать свой крик и чтобы оставить свою метку. Он зашипел от боли, но продолжал двигаться, увеличивая темп. С каждым ударом основание его члена стучало по ее складкам. Вскоре она стала стонать, он задыхался от усилий. С еще одним диким, голодным ударом в нее, она достигла кульминации, ее тело сжалось вокруг его члена. Он зарычал, его губы упали на ее, когда он тоже кончил. Они еще долго лежали в его постели, ласкали друг друга, обнимали, целовали. Она подумала, что они почти не разговаривали. Особенно после того, как он несколько раз признавался ей в любви, она в шутку отвечала, что любит его член.       Она решила вернуться домой пораньше, приняла быстрый душ, схватила платье. Как всегда, он предлагал остаться, как обычно она отказалась. Он вел ее машину по Аддерлей стрит, она слушала старый джаз, капал дождь, и она ощутила себя на другой улице, в другой стране, в другом времени, в другой жизни. Дождь и музыка! Вот два связующих звена.       Дождь. Вечный дождь. И вдруг она оказалась на той темной улице. Последние годы она все реже и реже возвращалась мыслями к родине, которую покинула много лет назад, влекомая инстинктом, всегда нацеленным на успех, как стрелка компаса — на север. Эту улицу она узнала сразу. Это была улица ее юности.       Что-то там произошло, на той улице, что-то очень опасное, что подействовало на нее здесь, в Кейптауне, как ожог, спустя столько лет. Это случившееся тогда было как-то связано с открывшейся ей только что страшной истиной. Она попыталась вспомнить, но не могла. Было такое ощущение, что-то место в ее памяти закрыто тяжелыми воротами. Она навалилась на них всем телом, билась в них плечом, ногами, ворота вдруг поддались. Она испугалась. А стóит ли открывать их? Ей было страшно. ОН       Он вспоминал своих женщин, блондинки, брюнетки, синеглазые, кареглазые, высокие и не очень, худые и стройные, не очень худые и не очень стройные.       И опять его воспоминания вспышками. Лето, вечер, Крым. Квартира. Четырехместный номер в гостинице. Комната в коммуналке. Тощий матрас на полу, диван с продавленной спинкой, заднее сиденье автомобиля, институтская аудитория, тамбур электрички, пляжный лежак… Все это было когда он был никем — старшеклассником, спортсменом, студентом, солдатом, курсантом, молодым лейтенантом, неудачливым мужем, бедным любовником, начинающим маклером, карточным игроком; человеком, боящимся полиции, закона, перемены курса доллара. Чего он только не боялся. Но это все уже ушло, все позади. Он вспомнил другое. Он идет на риск, он уже ничего не боится, он не боится ни смерти ни боли. Он богат, сказочно богат. Его тело сводит с ума местных красавиц, высокий блондин с задумчивыми глазами цвета яшмы, когда он весел, то его глаза кажутся голубыми, когда он задумчив, то они карие, когда он зол, то его глаза становятся темно-серыми, стальными. Он следил за своим телом, его работа требовала постоянной концентрации, железной дисциплины как от разума, так и от тела. Его тело подчиняется его разуму. Он знал, что женщины любовались его длинными накаченными ногами, его крепкой задницей, широкой мускулистой спиной, сильными руками.       Но их улыбки пропадали, когда он снимал рубашку. Его грудь и спина были разукрашены шрамами. Все его любовницы отводили глаза от его шрамов, все они стеснялись выходить с ним на пляж. Но они не стеснялись тратить его деньги. Кипр, бунгало. Мальдивы, яхта. Фиджи, частный отель. Питер, Москва — сауна, сауна, сауна… Особняки, рестораны, загородные дачи. Американки, француженки, итальянка, похожая на грузинку; немки, грубы и неуклюжи; японки, сплошные мазохистки; латиноамериканки, громкие и грязные. Салоны частных самолетов, гостиничные апартаменты — только люкс, королевский люкс. Пятизвездочный отель в одном из самых дорогих и красивых городов мира — в Кейптауне, рядом с собором Святого Георгия и джазовым концертным залом. Здесь он почти полгода. На его секретный номер еще никто не звонил, но он чувствовал, что вынужденный отпуск скоро закончится.       Разгоряченный, еще со сбитым дыханием, он встал с постели и вышел на балкон. Весь склон холма напротив занимал огромный дом, сияющий огнями своих бесчисленных окон. Лишь одно из них, на втором этаже, было темно. Странный дом, сколько он живет в этом номере, каждую ночь дом освещает весь холм. Он долго смотрел на темное окно, потом вернулся в спальню.       Нет, что-то не сходится. Он полгода наблюдал за этим домом, в нем всегда, каждую ночь, включают освещение. Во всех окнах, кроме одного всегда горит свет. Всю ночь. Сегодня освещалось только половина дома. Он забеспокоился, его интуиция тянула его к хозяину этого дома, просто позвонить в дверь и просто спросить, все ли в порядке. Подумав, он успокоил себя. Он, иностранец, не должен мешать местным жителям, какими бы странными они не казались. Тем более владельцы такого особняка в центре Кейптауна. ОНА       Она вспомнила эту улицу и ничего особенного не увидела. Темная улица бесконечно далекого отсюда Питера; Санкт-Петербурга, исправила она себя; с повыбитыми фонарями и стоящий рядом с ней юноша. И это все?! — спросила сама себя обреченно. Ее всегда, даже в самом юном возрасте, отличала удивительная трезвость мысли и знание того, что ей нужно. А нужно ей было все. Она не хотела жить так, как жила ее семья, соседи, город, вся страна. Ей нужен был весь мир.       Еще почти девочкой она инстинктом ощущала, что способна получить то, что хочет, но для этого ей надо быть сильной. А любовь — это слабость. Уязвимость. Зависимость. Что ж, значит не будет любви. Ее заменят страсть, уважение, жалость, привычка… сколько есть на свете вещей, которыми можно заменить любовь.       При этом, будучи взрослой, она всегда гордилась, что никогда не поступала вопреки собственному чувству. Она ни разу не спала с людьми, с которыми не хотела спать, ни разу деньги или власть не были решающими в ее выборе. Просто она выбирала только среди тех, у которых были и деньги, и власть. Скакунов, несущих ее ввысь, она отбирала только в элитных конюшнях.       Но главное правило, по которому происходил отбор — никогда, ни за что и ни при каких обстоятельствах не допускать того гибельного ощущения, которое овладело ею, когда она в далекой своей юности пришла к подруге и увидела этого юношу с глазами цвета яшмы. Вот это чувство и было задвинуто, закрыто тяжелыми воротами сознания, которые сегодня почему-то рухнули и выпустили наружу то, чему она навсегда запретила выход. ОН       Он вспомнил. И так все ясно — все куплено и оплачено. И не обязательно деньгами — его положением в обществе, его квартирами и яхтами, возможностью потешить женское тщеславие. Да ладно, сказал он себе, не любили — так полюбят. А не полюбят, ну и хрен с ними. Все равно приятно сознавать, что любая понравившаяся женщина может стать твоей.       Но тут же задал себе другой вопрос: что ты за человек такой, если ни в бедности, ни в богатстве не стал ни для кого любимым? Родители, которых уже давно нет на свете, не в счет, им самой природой предназначалось любить тебя. Ты только вдумайся, сказал он себе, — случись тебе завтра умереть, это не будет ни для кого трагедией. Никто не захлебнется горем, не зайдется в истерике, считая, что без тебя жизнь закончилась. Навалилась привычная глухая тоска. Никто не держал его за руку, никто не пытался остановить его на краю. Никто не ждал его возвращения. Никто не провожал его.       Если тебя до сих пор, в лучшие твои годы, никто так и не полюбил, то много ли у тебя шансов, что это произойдет позже? Только не забудь, ты ведь тоже должен полюбить этого человека. Ведь разговор о том, любил ли тебя кто-нибудь, кого ты тоже любил. Тут он почувствовал тот самый холодок, который обычно служит предвестником крайней опасности. ОНА       Она пришла к подруге, когда все были уже за столом — отмечали день рождения. Она, как это умела, одним взглядом окинула сидящих и сразу поняла, что здесь нет никого, кто мог бы заинтересовать ее. Она уже садилась на свободное место, когда с балкона в комнату вошел он. Она подняла глаза, встретилась с его взглядом — и дальше она ничего уже не помнила. Что за странный цвет глаз, она много думала о нем, когда он смеется, то его глаза голубые, когда он о чем-то рассказывает или сидит задумавшись, то его глаза становятся карими, когда он злится или нервничает, то его глаза серые. Она спросила у него, может он готовится быть разведчиком, его глаза меняют цвет. Он засмеялся, это глаза цвета яшмы. Они гуляли и благодарили небеса. Они бродили по улицам и перебегали через мосты. Они сидели на набережных и взбирались на крыши.       Они оказались в квартире друзей на Петроградской Стороне. Его палец приподнял ее подбородок, и они снова посмотрели друг другу в глаза. Он спросил, хочет ли она. Его интенсивный взгляд был ошеломляющим, и она чувствовала, что тонет в его глубинах. Он был греховно прекрасен. Она была божественно красива.       Он продолжал пристально смотреть на нее, когда он медленно приближался, очарованный ее желанием. Его взгляд упал на ее губы, его рука нежно обхватила ее шею. Она тяжело задышала и потянулась к нему. Он хрипло произнес ее имя. Она просто кивнула. Ее живот сжался, когда их губы коснулись. Заряд, электрический заряд пробежал по их телам. Она тихо застонала в его рот, когда ее руки дошли до его волос. Он притянул ее ближе к себе. Его руки бегали вверх и вниз по ее спине, пока они продолжали целоваться. Внезапно его рот приоткрылся, и она почувствовала, как его язык облизывал ее нижнюю губу. Ее лицо стало ярко-красным, когда она внезапно смутилась, не заходя так далеко ни с кем раньше. Он почти чувствовал ее слезы, всплывающие в панике. Он стал целовать ее лицо, проверяя ее реакцию. Он никогда не брал силой, он никогда не уговаривал. Она хотела и боялась, она боялась показаться неумелой, неуклюжей.       Он потянул ее на кровать. Он снимал с нее одежду, покрывая поцелуями обнаженные участки кожи. Она хотела ответить ему тем же, расстегивая его рубашку трясущимися руками. Она медленно осторожно целовала его плечи и торс. Он начал целовать ее шею, покусывая и посасывая кожу. Его губы тянулись мимо ее ключиц к груди, а его руки медленно пробирались к ее бедрам. Она заметила огромную выпуклость в его штанах и провела руками, почувствовав, как его мышцы сжались под ее прикосновениями. Он прикоснулся к ее правому соску и она ахнула от нового ощущения. Он тихо зарычал и впился ей в грудь. Ее бедра инстинктивно раздвинулись. Он расстегнул молнию на джинсах и ухмыльнулся, когда увидел ее реакцию на его эрегированный член. Она протянула руку, впервые изучая эти выпирающие вены, обхватывая толстый ствол, поглаживая его головку. Она сжала бедра, испугавшись его размера. Его глаза потемнели от желания. Он улыбнулся, когда его указательный палец коснулся ее промежности. Она шептала, что он ее первый. Он ответил, что знает.       Его палец протолкнулся внутрь ее складок. Она неожиданно для себя застонала. Он ухмыльнулся и его палец стал двигаться быстрее. Вскоре он добавил второй палец, и стал двигать ими, раздвигая ее влагалище, она была горячей и влажной. Внезапно его пальцы сжали и потянули ее клитор. Она отчаянно двигала бедрами, пытаясь получить еще больше удовольствия. Он увеличил скорость, и она стала кричать, выгибая спину. Он вытащил пальцы и раздвинул ее ноги, прижав ее своим телом.       Его член осторожно двигался около ее входа. Она немного напряглась. Он целовал ее шею, его язык бродил по ее плечу, а его руки массировали и пощипывали ее соски. Она попросила его, пожалуйста. Его член был огромен, он еле протиснулся в ее узкое влагалище. Она издала легкий вскрик. Он остановился, чтобы она почувствовала, что он уже внутри нее. Они уже стали единым целым. Он стал двигаться, постепенно наращивая темп. Она не знала, куда девать свои руки, как положить ноги. Но ее тело само решило все проблемы, ее руки обнимали его и немного царапали его спину, он рычал от удовольствия; ее ноги обнимали его за бедра и притягивали к себе; ее губы целовали его шею.       Он приподнялся и схватил ее бедра руками, раздвигая, чтобы проникнуть глубже. Она почувствовала, как ее тело стало пульсировать и дрожать, ее живот скрутило в узел, и в одно мгновение она застонала. Его удары стали сильнее и жестче, он ждал ее, он сдерживал себя, чтобы она была первой. Она сжалась вокруг его члена, ее стенки запульсировали, и когда она закричала, он тоже выпустил свою сперму. Она впервые испытала оргазм. Они впервые сказали друг другу самые важные слова. Они были счастливы.       А потом она знакомилась с его родителями. Его мама отвела ее в сторонку и попросила не портить будущее ее сыну, он решил стать военным. Ему сейчас не нужны пеленки-распашонки, ему нужны все силы отдать на учебу и тренировки. Она не стала спорить. Она и сама понимала, что любить — это быть зависимой, слабой, уязвимой. Она желала счастья этому юноше с глазами цвета яшмы. Он не должен быть зависимым и слабым из-за ее любви. Значит любви не будет.       Она очнулась от этого обморока, проходящего при полном сознании, уже на улице. Было темно, капал мелкий дождик, под ногами чавкала грязь — питерская осень. Она была в его объятиях, и ей хотелось только одного — чтобы это никогда не проходило, чтобы она всегда была в его руках, чтобы его губы всегда были на ее губах.       Она поняла, что происходит самое страшное, что только может произойти: она теряет будущее. Собрав остатки последних сил, она оттолкнула его и сказала, что ей надо идти, что она его не любит. Она хотела, чтобы он поверил ей. Но понимала, что он не верит. Никто бы не поверил такой нелепой лжи. Она уже смирилась с тем, что он ей сейчас скажет, что она плохая лгунья, а потом они что-нибудь придумают для его матери, какое-нибудь оправдание. Она была почему-то очень счастлива. Безмерно. ОН       Он почувствовал, что ему остро не хватает воздуха. Вскочил с постели, рванул на себя окно — с тяжелыми пуленепробиваемыми стеклами — глубоко, всей грудью хватил холодного, пропитанного дождем воздуха. Закружилась голова — от свежего кислорода, от воспоминаний, от той любви, которую он так безуспешно пытался обнаружить этим утром.       Он смутно помнил обстоятельства их встречи, как они вышли из дома, куда шли и что говорили друг другу. Зато помнил, словно было вчера, ее лицо, холод губ, помнил скрип уличного фонаря, мотающегося на ветру. А главное, помнил ощущение такого счастья, которого у него никогда уже потом больше не было.       Они всю ночь гуляли и оказались в какой-то квартире. Он так сильно желал ее, он знал, что она девственница, она так краснела, когда он ее целовал. Они были одни в квартире ее друзей, когда она сказала, что хочет его. Он был так счастлив. Ее длинные светло-каштановые волосы, зеленые глаза, ее застенчивая улыбка, ее юное стройное тело с небольшой грудью, тонкой талией, длинными ногами и ее девственной вагиной, от которой он не мог оторвать взгляд. Он уже был с женщинами, но не считал себя очень опытным любовником. Он так боялся сделать ей больно. Он осторожно целовал ее тело, не веря своему счастью, что такая девушка хочет быть с ним, хочет быть его. Он гладил и целовал ее грудь, живот, он положил палец на ее промежность, осторожно раздвигая ее складки. Она была такая мокрая. Он обрадовался, что она хотела его, что ее тело реагировало на него. Его пальцы ласкали и мяли ее влагалище, в то время как его губы и язык исследовали ее грудь. Он раздвинул ее бедра и прижался головкой члена к ее входу, медленно продвигаясь внутрь нее. Такая крепкая, такая влажная, такая горячая! Он заполнил ее полностью и стал осторожно двигаться. Он сдерживал свой оргазм, ожидая чтобы она первая получила удовольствие. Ее неумелые ласки возбуждали его гораздо сильнее опытных рук предыдущих женщин. Он почувствовал как ее стенки сжались, как ее тело стало пульсировать и потом обмякло. Настало время и для его освобождения. Он сделал несколько глубоких резких толчков, вскрикнул и выстрелил горячим семенем. Он лег на нее, ей нравилось ощущать вес его тела. Он ласкал ее шею, шепча те самые слова. Она сказала, чтобы он не отпускал ее. Они были счастливы.       Потом они пошли в душ, по ее бедрам текла его сперма и ее кровь. Он помог ей помыться и посадил на подоконник, такой высокий и широкий подоконник. Он хотел доставить ей еще удовольствия и раздвинул ее бедра, нырнув головой в ее промежность. Она не ожидала такого и только взвизгнула. Он улыбнулся от ее неопытности. Его язык прошел вверх и вниз по ее складкам, он раздвинул их пальцами, тогда он прикусил ее клитор и стал его сосать и вытягивать. Она застонала и держала его голову, прижимая к себе. Ее пальцы впивались в его волосы, ему нравилось чувствовать эту боль. Его язык проник в ее горячее влагалище. Она извивалась под его ласками. Тогда он стал сосать ее клитор, сильно, жестко. Она закричала и стала отталкивать его от себя. Он обнимал ее, она почти плакала от интенсивности ощущений.       Затем она протянула руку к его эрекции. Да, он хотел ее. Он все время хотел ее. Она осторожно погладила его головку. Он взял ее руку в свою и показал, что она может обхватить его ствол сильнее. Она боялась сделать ему больно. Ее пальцы трепетали вдоль его возбужденного члена. Ему было достаточно, если она будет ласкать его член только руками, но она решила вернуть ему удовольствие, которое получила сама. Он прислонился к подоконнику, когда она опустилась на колени. Он подумал, какая она красивая. Он хотел запомнить этот момент навсегда. Она аккуратно прикоснулась языком к самому кончику головки, он вздрогнул от ее нежного прикосновения. Она мягко взяла его в рот, пробуя на вкус. Он прикрыл глаза. Она осторожно двигала языком. Он зарылся руками в ее волосы, направляя ее голову. Она не могла проглотить его полностью, он знал, что его член толстый и крупный. Она догадалась сжимать и массировать его ствол рукой, выпуская его изо рта и снова начиная сосать. Ее движения не были ритмичными, иногда она сжимала слишком сильно, иногда она задевала головку зубами, и он стонал не столько от удовольствия, сколько от боли. Она стала сосать его член, быстро двигая головой вверх и вниз, усиливая сосательные движения, вытягивая его, дразня его. Он стал рычать и его член дергался и пульсировал. Она не выпускала его изо рта, ожидая его сперму. Он взорвался и она проглотила все, что смогла. Несколько капель остались у нее на губах, скатились вниз по подбородку. Она выглядела такой сексуальной. Он сказал, что любит ее. Она ответила что любит его. Они обнимались и шептали ласковые слова. Они были так счастливы.       Он вспомнил, что она была первая девушка, которую он привел домой. Вечер получился немного напряженным, она нервно улыбалась его матери. Но в итоге все закончилось хорошо. Он пошел проводить ее.       Он помнил, что была осень, холодная, с серой пеленой моросящих дождей, питерская осень. Они стояли около фонаря и обнимались. Он думал, что не хочет выпускать ее из рук. Он потянулся к ее губам, они были холодные       Она вдруг оттолкнула его и сказала, что ей надо идти — она его не любит. Он хотел рассмеяться и покрепче прижать ее к себе — она совсем не умела врать, это было очевидно. Как очевидно было и то, что их встреча была тем, что случается лишь раз в жизни — и то, если очень повезет. Но вместо этого он неожиданного для самого себе разжал руки и холодно сказал, что желает ей счастья. Когда он поворачивался, чтобы уйти, ему показалось, что в ее глазах мелькнуло облегчение. ОНА       Она видела, что он не поверил. Но в следующую же секунду поняла, что ошиблась. Он выпустил ее из объятий, холодно бросив, будь счастлива. И ушел. Быстро, словно убегал от чего-то. Острая боль охватила все ее существо. Но когда он оглянулся, она поняла, что его будущему ничего больше не угрожает, и испытала огромное облегчение. Она думала, что он будет счастлив. Она действительно желала ему счастья. ОН       Он обнимал ее и понимал, что кроме этого ему больше ничего в жизни не надо. Тебе не придется лезть вверх, карабкаться и отвоевывать свое право на счастье — оно у тебя уже есть.       Небольшая квартира, сохнущие на кухне пеленки, обычная работа, обычная жизнь — вот, что ждало впереди. И вот, от чего ты так поспешно бежал… Но он не мог обмануть себя, его разум твердил, что он мог бы быть счастливым. ОНА       Она лежала в постели и смотрела на цветок магнолии за окном. Значит все случилось так, как ты и задумала, тот юноша должен быть счастлив, должен был стать сильным, независимым, неуязвимым. Она освободила его от любви и он согласился. И это не самое плохое из того, что могло бы случиться. Она подумала, что слишком долго задержалась в Кейптауне. Она отправила смс-сообщение своему адвокату с просьбой выставить дом на продажу. Она не хотела возвращаться в Южную Африку. Она улыбнулась принятому решению и сразу же заснула крепким спокойным сном. ОН       Он думал: любимая, ребенок, а может дети… Возможно, это как раз то, чего не хватало ему всю жизнь. Эта мысль почему-то ему очень понравилась.       Заиграла мелодия на телефоне. Наверно случилось нечто важное, если звонят по номеру, который знали только несколько самых близких людей и начальник его охраны. А может это новый заказ. Он устал от Южной Африки. Ему надоел Кейптаун. Рука потянулась к мобильному телефону. А все, что занимало его сегодняшним утром, легким волевым усилием было отодвинуто в сторону, чтобы никогда больше не тревожить. ОН и ОНА Он и она. Они уехали из Кейптауна. В разное время. В разные страны. Они жили еще долго и счастливо. И никогда больше не вспоминали друг о друге. .