Сотрудничество

      Впервые я увидела тебя по телевизору, и мне, будучи одним из работников «Киберлайф», не стыдно признаться в этом. Какая-то новостная лента, попытка сбросить ребенка с крыши, которая не увенчалась успехом. И городом, и страной овладел бешеный страх. Как это так? Преступление, совершенное машиной! Домашний помощник, призванный соблюдать домашний уют и быт, вдруг становится хладнокровным убийцей, пристрелившим отца семейства и угрожающим убийством ребенка. Вот только подобные явления нередки в мире человека, и почему-то этот вид преступления не столь остро отражается в реакции общественности. Зато как в руки машины попадает пистолет – так обязательно нужно сделать из этого новость века.       Вся эта ситуация с девиацией забавляет. И даже не по причине общественной шумихи, ведь на деле машины начали исчезать, сбегать и слетать с катушек еще два года назад. Но потому что мое увольнение из компании пришлось именно на этот момент. Момент твоей разработки. Подписывая документы о срочном разрыве контракта, я уже тогда слышала все эти недовольные возгласы теперь уже бывших коллег о свалившемся проекте.       Срочно разработать усовершенствованную модель, способную предоставлять правоохранительным органам техническую поддержку! Дополнить ее огромным спектром функций! Какие сроки? Несколько месяцев хватит! Как не успеете? Так у вас выбора нет! И да, сделайте так, чтобы машина могла легко срабатываться с людьми.       Тебя еще не сделали, а уже успел возненавидеть весь отдел инженерии и информационных технологий. Я же, подписывая бумаги, порадовалась, что успела покинуть компанию до начала очередного бешеного режима работы. И вот, ты появляешься на крыше здания под светом шумящего сверху вертолета. Успокаиваешь взбешенного PL600, пытаешься отговорить сбросить девчонку с крыши. Сидя дома с чашкой чая перед телевизором я лишь блекло пытаюсь всмотреться в твой облик, дабы узнать, как далеко продвинулись коллеги, но камера так далека, что не могу найти в тебе что-то выдающееся. Лишь серый, изящный пиджак со светодиодными ярлыками и придающие образу повседневность черные джинсы. И темные, лоснящиеся волосы. Ничего более. И пусть облик твой меня не так привлекает, все же я с безучастным удивлением вскидываю брови, когда ты ловко и умело выпускаешь в лоб девианта пулю, вынуждая того отпустить ребенка и отправиться вниз, к пустующей, оцепленной дороге.       Проходит примерно три месяца. Я забываю про тебя и этот случай. В отличие от граждан, не связанных с «Киберлайф», девиация для меня не новое явление, и потому я не так остро реагирую на происходящие сбои в машинах. У меня новая работа, основанная на дистанционном графике, все тот же небольшой домик и любимая собака Чампа. Все те же друзья, что ранее были коллегами, то же прошлое и то же будущее. Конечно, «Киберлайф» не осталось там, за закрытой дверью былого. Недаром я подписывала кучу бумаг о неразглашении, включая те, что касаются девиации. Намеренной девиации.       Следующий раз, когда ты попадаешься мне на глаза, оказывается не таким радужным. Меня грабят у собственного дома. Бесцеремонно и нагло, оставив после себя шок от приставленного к виску пистолета и кровавый подтек на лбу от удара о железные ворота. Улица давно погрязла в темноту, даже и не знаю, зачем решила выбраться так поздно в магазин. Но что сделано, то сделано. На шум сбегаются соседи, и воришка в лице довольно крупного мужчины сбегает, прихватив мой полупустой рюкзак со всяким женским барахлом. К месту преступления, каким соседи окрестили мой дом, приезжают несколько патрульных и забирают меня в участок. Апельсины, которые мне приспичило вечером, остаются разбросанными по тротуару.       В допросной меня встречает некий мужчина в кожаной куртке и с видимыми шрамами на лице. Бесспорно, они придают ему шарм, но у меня и без того туман в голове от удара, чтобы пытаться рассмотреть человека, усаживающегося напротив и задающего довольно шаблонные вопросы. Некий детектив Рид, на первый взгляд кажущийся неприятным человеком, на деле оказывается более, чем терпимым. Он без интереса извещает меня о том, что я попалась какому-то засранцу, за которым он гоняется уже месяц, и настороженно косится в мою сторону, когда я, сонно хлопая глазами, с трудом стаскиваю с себя кожаную, черную куртку. Собственный взгляд едва фокусируется на отражении в допросном зеркале, что на деле является окном, и я не удивляюсь тревоге в серо-зеленых глазах детектива Рида. Видок у меня тот еще: кровь остановилась благодаря патрульным, но каштановые пряди у правого виска успели слипнуться; в коричневых глазах стоит мутный блеск, ресницы едва вздрагивают; несколько капель крови уже успели упасть на белую футболку, оставив яркие пятна. Зато крови не видно на бордовых брюках, что не может не радовать.       ‒ Мне вызвать медицинскую помощь? ‒ следует апатичный вопрос от детектива, на что я хмурюсь и, отвернувшись от окна, отрицательно мотаю головой. Детектив Рид хмыкает, продолжая свой рассказ, который мне удается осмыслить урывками.       В конце нашей увлекательной беседы, наполненной усталостью и флегматичностью, детектив Рид оповещает, что я могу вернуться домой. Даже предлагает подвезти меня, и в его словах нет ни намека на сексуальный подтекст. Мужчина искренне желает обеспечить мне безопасный путь. Почему я так уверена? Потому что в его глазах читается та же усталость, что и в моих, мужские плечи осунулись, массивная шея то и дело, что разминается от напряжения. Я соглашаюсь на столь заманчивое предложение доехать в компании детектива. Мало того, что безопасно, так еще и такси ждать не придется. Но едва офицер полиции встает с места, как дверь в комнату открывается. Желание ехать домой утихает.       Первым в светлую допросную с серыми стенами входит седовласый мужчина. Его густая светло-пепельная борода и волосы скрывают добрую часть лица, и мне сложно определить его возраст. Но судя по развалистой, даже надменной походке это далеко не старик. Мужчина, может, около шестидесяти лет. Вот только меня интересует не он. Меня интересуешь ты.       Все тот же пиджак со светодиодами, те же лоснящиеся локоны. В свете ярких потолочных ламп твои густые, сочного шоколадного оттенка волосы блестят еще изящней. Номерные знаки «RK800» напоминают мне о всех историях, что рассказывают бывшие коллеги по созданию твоего программного обеспечения и внешних данных. Разработчики долгое время не могли выбрать между светлым оттенком волос с карими глазами и темными прядями с изумрудной радужкой. В результате решили пойти на компромисс, взяв что-то от обеих идей. Я понимаю: не прогадали.       ‒ Нам бы пообщаться, если, конечно, миссис Хани не против, ‒ мягко улыбается седовласый мужчина, под курткой которого виднеется рубашка с довольно странной цветовой гаммой.       ‒ Да неужели? Старому мопсу и щелкунчику уже своей работы мало? Решили в чужую влезть? ‒ едко отзывается детектив Рид, удивляя меня резкостью своего настроения. Только что мужчина был уставшим, но спокойным, даже предложил помощь, и вот его губы кривятся в пренебрежительной усмешке, сочетаемой с презрительным взглядом. Офицер, еще не назвавший свое имя, горделиво поднимает подбородок, но молчит.       ‒ Все в порядке, детектив Рид, ‒ уже собравшаяся домой, я безвольно возвращаюсь обратно к спинке кресла, прижимая к себе кожаную куртку. Даже с моим туманом и пульсациями в голове можно понять, почему эти двое изъявили желание пообщаться. Все те же друзья-коллеги рассказали, куда и зачем был направлен андроид, чье имя я знаю, но показывать этого не собираюсь. ‒ Десять минут еще могу перетерпеть.       Детектив Рид перекидывает взгляд с меня на понимающе улыбающегося мужчину, пропитывая глаза злобой и надменностью. Оповестив меня коротким «Буду ждать вас у регистрации», офицер покидает комнату, шумно захлопнув дверь.       ‒ Нервный, ‒ бубнит седовласый офицер, несколько секунд оставаясь на месте. Его тусклые, голубые глаза как будто улыбаются, и я не в силах оторвать от него взор. Не потому, что мужчина привлекателен, но потому что если оторву, обязательно посмотрю на тебя – отошедшего к стене, с апатичным выражением лица убрав руки за спину. Твои глаза в это время безучастно перекидывают взгляд с шумно усаживающегося напарника на меня. ‒ Лейтенант Хэнк Андерсон к вашим услугам.       Лейтенант протягивает мне руку, и я, должна сказать, теряюсь от такой манеры общения. С детства воспитанная в строгой семье, где основы гендерного поведения и этикета подавались, как абсолют, я не сразу понимаю этот жест и неуверенно отвечаю на него только после нескольких секунд, слегка нависнув над столом. Даже проработав в довольно разношерстном коллективе, никак не привыкну, что современный мир перестал опираться на ограниченные нормы поведения. Коллеги, знающие меня от и до, перестали обращать внимание на вечную дельность в виде тактичного с легкой толикой надменностью поведения, идеальную осанку и мягкую жестикуляцию вкупе с вежливыми речами. Даже внешне я, наученная родными, предпочитаю выглядеть, как подобает женщине: уверенно, страстно, но сдержанно. Одна из причин, почему никогда не была обделена вниманием мужчин, в частности довольно статусными личностями. Спасибо маме за воспитание и навыки.       ‒ Меган Хани, хотя, уверена, вы и сами уже в курсе, ‒ блеклая улыбка трогает мои губы, после чего я, мягко разорвав рукопожатие, откидываюсь обратно на спинку стула. Лейтенант Андерсон вежливо склоняет голову в знак согласия, и я понимаю, какими окольными путями мужчина сейчас пойдет, дабы выудить у меня информацию. Но я слишком устала для этих разговоров. К тому же мне до скрежета в голове хочется услышать твой голос, узнать, насколько далеко коллеги пошли в создании идеального «человека». ‒ Я так понимаю, что вас интересую не я, а разработки, которые ведутся в «Киберлайф».       Лейтенант усмехается, сдвинув брови вместе и задрав подбородок, точно седые волосы мешают ему меня видеть. Ничего подобного. Он просто выражает свое удивление о моей осведомленности. И не только он. Ты тоже продолжительно задерживаешь на мне взгляд, чуть сузив глаза в знак мелких подозрений. Удивительно, но даже здесь тебе, самой продвинутой машине мира, удается быть столь человечным: мужские брови едва заметно сдвигаются вместе, на лице читается неуловимая настороженность.       ‒ В общем-то, да, ‒ Хэнк Андерсон, скрестив руки на груди, неуверенно кидает взгляд на тебя, и ты отвечаешь ему тем же. Не люблю эти игры в кошки-мышки, если это касается серьезных дел. А копание в моей работе – самое из наисерьезнейших. ‒ Судя по всему, вы знаете, чем мы занимаемся.       ‒ Я в курсе последних дел компании, но не настолько, насколько вам бы этого хотелось, ‒ вру, конечно, и ты это замечаешь. Сама не знаю почему, но твои глаза повторно сужаются. Диод на виске продолжает переливаться голубым, сигнализируя о стабильности психических свойств.       ‒ Хм, ‒ доносится со стороны лейтенанта, вынуждая меня переметнуть внимательный взор с тебя на человека. ‒ Ну, я все равно попытаю счастье. Вдруг вы, как бывший работник компании, сможете что-либо прояснить.       Лейтенант Андерсон сцепляет пальцы рук вместе, уложив те на серый стол. Я не подаюсь вперед, продолжая спокойно дышать и прижимать к себе куртку, ощущая накатывающую усталость. В голове все так же гудит, отдаваясь шумом крови в ушах.       ‒ Это вряд ли. Даже если бы я и хотела рассказать вам что-то, подписанные при увольнении бумаги о неразглашении не дадут мне этого сделать.       Вру. Не краснея вру. Конечно, бумаги довольно серьезные, и рассказывать посторонним о девиации и делах компании никто не будет, однако я по-прежнему получаю новости и информацию от бывших коллег, с которыми довольно часто пересекаюсь то в ресторанах, то просто в торговых центрах. Человек – существо непокорное, так что бумаги вне зависимости от их значимости не всегда в силах остановить столь непредсказуемое существо в решениях.       Лейтенант Андерсон сминает губы и кивает головой, вот только я отчетливо вижу в его глазах раздражение на грани разочарования. Я же постепенно начинаю сожалеть о желании пообщаться с офицером, ощущая, как твои светодиоды режут зрение. Но я слишком сильно хочу услышать твой голос, безнадежно надеясь, что он прозвучит в этой допросной.       ‒ Послушайте, ‒ Хэнк Андерсон раскрывает свои ладони на столе, как бы показывая истинность сложившейся ситуации. От его движений кожаная куртка скрипит, тихо отражаясь эхом от голых стен. ‒ У меня куча девиантов, разгуливающих по улицам, и не меньшее количество трупов. И черт знает еще сколько людей может погибнуть.       ‒ Простите, лейтенант, ‒ апатично отвечаю я, сонливо хлопая глазами. ‒ Но я ничем не могу им помочь.       Мужчина уже раскрывает рот, чтобы что-то сказать, как стены отражают цикличные звуки телефонного звонка. Голубые глаза с мелкими морщинками в наружных уголках недовольно прикрываются, и Хэнк Андерсон, откинувшись на спинку, устало ищет устройство в кармане. Ты продолжаешь смотреть на меня, только взгляд твой не такой подозревающий, как пять минут назад. Флегматичный, внимательный, но ничуть не заинтересованный. Сплошное разочарование.       ‒ О, только тебя не хватало, ‒ хрипло отзывается лейтенант, после чего я удостаиваюсь извиняющимся взглядом. Напротив стоящий стул шумно отодвигается, и вскоре мужчина покидает комнату, аккуратно закрыв дверь. Теперь мы остаемся одни.       В комнате воцаряется тишина. Только звук шумящей крови в голове не дает мне сосредоточиться на ней, вслушиваясь в каждый шорох. Уложив куртку на стол, я лениво выпрямляюсь в своей поистине идеальной осанке и, прикрыв глаза, принимаюсь разминать шею. Мышцы отдаются пульсациями от каждого такого движения, все тело ноет и просит вернуться домой, в постель, в объятия густой шерсти крупной Чампи южно-русской породы. Но покинуть участок, не попрощавшись с лейтенантом, будет невежливо. Не говоря уже о том, что ты наверняка попытаешься остановить меня, явно оставленный здесь, как надсмотр. Ну и пусть. Мне даже нравится привлекать твое внимание, совершая незамысловатые движения, приправляя их тусклым всхлипыванием.       Меньше, чем через половину минуты мышцы расслабляются под действием давящих движений пальцев, и я возвращаюсь на спинку стула, обхватив свои плечи. Мой изучающий, бесцеремонный взгляд осматривает тебя с ног до головы, но ты перестаешь отвечать мне взором, смотря строго перед собой. Что я сказала по поводу того, что инженеры не прогадали с внешностью? Это сказано мягко. Ты совершенный в своем облике. Уверенно разведенные плечи, чуть вздернутый вверх подбородок, абсолютная безучастность на лице. Полные губы, не улыбающиеся и не выражающие тоску, блестящие глаза глубокого шоколадного оттенка. Даже черты лица выглядят так, точно тебя создавал великолепный скульптор, преданный своему делу. Каков же твой голос?..       ‒ Как тебя зовут? ‒ работа с машинами за долгие годы в «Киберлайф» сделала меня абсолютно пофигистичной к типу взаимоотношений «вещь ‒ хозяин». Я без стеснения обращаюсь к тебе на «ты», минуя какие-либо приветствия.       Твои искрящиеся глаза возвращаются ко мне, и ты при этом даже не поворачиваешь голову. Я же буквально буравлю в тебе дырку, чуть склонив голову в бок, выражая требовательный интерес.       ‒ Коннор. Но уверен, вы информированы о моем имени.       Вслушиваясь в твой мужской, поистине идеальный тембр, я вздергиваю уголок губ. Не грубый, не жесткий, но и не слащавый. Такой, как надо. Спокойный и вежливый, вызывающий желание общаться, а не конфликтовать. Хотя уверена, что в нужный момент этот мягкий тон может превращаться в волчье рычание, показывая твои истинные способности в допросе. Да, да, Коннор. Я знаю о тебе многое, включая весь твой функционал и твое строение. Как внешнем, так и внутреннем.       ‒ Верно, ‒ флегматично улыбнувшись, я еложу по спинке кресла, намерено притягивая твое внимание. Слишком сильно нравится его ощущать на своем теле. ‒ О тебе вообще много болтают в компании.       ‒ Могу я узнать, в каком контексте? ‒ ты мирно интересуешься столь щепетильной информацией, однако с достоинством сохраняешь безучастность на лице. Разве что поворачиваешься ко мне головой, выражая открытость и готовность вести диалог.       ‒ В разном, ‒ пожав плечами, я укладываю руки на стол поверх кожаной куртки. ‒ Кого-то раздражаешь, кого-то приводишь в восторг. Но большая часть склоняется к первому.       ‒ Почему?       Недоумение искрит в твоих карих глазах, сочетаясь с приоткрытыми в высказанном вопросе губами и сдвинувшимися к центру бровями. Судя по оживлению на твоем лице, тебя и впрямь интересует этот вопрос.       ‒ Людей в «Киберлайф» вообще очень многое раздражает, ‒ обойдя острые углы вопроса, я смотрю на тебя снизу вверх с легким азартом. Мягкая улыбка играет на моих губах, в глазах, что лениво хлопают ресницами, играет тусклый огонек интереса. Ты и впрямь мне интересен. Даже как-то… слишком сильно. Потому я, выждав напряженную паузу, тихо и вкрадчиво проговариваю следующие слова, вызывая на твоем виске солнечное свечение. ‒ В частности девиация, над которой приходится работать.       Ты неосознанно подаешься вперед, видимо, в желании сесть напротив и начать самый, что ни на есть, допрос, однако дверь в следующее мгновение открывается. Лейтенант Андерсон, усердно тыкая по кнопкам старенькой «раскладушки», что-то бубнит себе под нос, проходя в комнату. Твой потерянный взгляд перекидывается с меня на напарника, но говорить так ничего и не осмеливаешься. Только хмуришься, выпрямляясь обратно и позволяя Хэнку Андерсону, так ничего и не добившись, отпустить меня из допросной. К регистрационной стойке, где меня все еще ждет детектив Рид, ушедший в ленивые разговоры с коллегой на ресепшене.       Девиация распространяется с ощутимой скоростью. Нет, не так. Общественность акцентирует на девиации внимание с ощутимой скоростью. Сама девиация уже не новое явление, как минимум имеет возраст два года, так что я лишь удивляюсь тому, как быстро люди раздувают из этого проблему. Даже ранее постоянные новости об убийствах, совершенных людьми, отодвигаются на задний план. Теперь на каждом канале только андроиды. Андроиды! АНДРОИДЫ! Мне даже жалко несчастных. Пусть девиация для меня не более, чем заранее запланированная, запрограммированная работа компании в виде системных ошибок в коде, и все равно неприятно осознавать, что даже такие программные эмоции и чувства ‒ не больше, чем инструмент в недобросовестных руках.       Воришку все же поймали, и детектив Рид предложил мне, как последней потерпевшей, опознать задержанного преступника. Именно этим я и занялась, приехав в участок через два дня после нападения. Это третий раз, когда я вновь встретила тебя. И, должна признать, я даром времени не теряла. Выпытывала у своих бывших коллег, с которыми за день до этого встретилась в ресторане, как можно больше информации о тебе. Ее и так в моей голове не мало, но по неведомой мне причине ты вызвал немалый подсознательный интерес. Что это? Профессиональное желание узнать о новой разработке бывшего руководителя как можно больше? Или нечто личное? Намерено отодвигаю последнюю мысль, утверждаясь в решении, что так действуют почти семь лет работы на компанию.       Детектив Рид явно доволен своими трудами, особенно когда я указываю на одну из сделанных фотографий. В его серо-зеленых глазах вспыхивает огонек, и мужчина без стеснения оповещает, что «теперь-то он его возьмет за яйца». Никогда не имела ничего против крепкого слова от других людей, в конце концов, все мы воспитаны по-разному, однако все же тепло кривлюсь, выказывая таким образом тактичное недовольство. Но офицер не замечает моего выражения лица, подзывая к себе патрульных и предлагая подбросить меня до дома на пути к аресту преступника. И я снова соглашаюсь. А чем черт не шутит? Только в этот раз мне приходится ждать у стойки регистрации, пока офицер уладит какие-то дела.       Ты входишь в департамент вслед за лейтенантом Андерсоном, который задерживается у входа, встретив чернокожего, крупного мужчину в синей рубашке. Лейтенант узнает меня и приветливо кивает головой, я отвечаю ему дружелюбной улыбкой. И тут же, не поворачивая головы, перебегаю взглядом на тебя, держа руки в карманах красного плаща и скучающе постукивая острым носком черной лакированной туфли по полу. Все тот же серый пиджак с синими окантовками на манжетах и воротнике, та же уверенная осанка и открытый взгляд, хмуро перекидывающийся с меня на лейтенанта. Через несколько мгновений ты уверенной походкой двигаешься в мою сторону, наверняка имея в целях далеко не обычное приветствие.       ‒ Добрый день, миссис Хани, ‒ встав боком ко мне, ты вежливо склоняешь голову, тут же деловито вздергивая подбородок.       ‒ Добрый, Коннор, ‒ с таинственной улыбкой отвечаю я, осматривая гостевой холл. Уже наученная всеми тонкостями взаимоотношений, намеренно не смотрю в твою сторону, словно бы показывая отсутствие к тебе интереса. На мужчинах это работает, но ведь ты не человек, хоть и запрограммирован на идеальную интеграцию к человеческому поведению. Посмотрим, как много она тебе дает. ‒ Как ваше расследование? Лейтенант Андерсон такой хмурый.       Не просто хмурый, но раздраженный. Что-то бубнит себе под нос, порывисто отзывается на слова чернокожего мужчины с лысой головой, иногда переходя на злость. Судя по тому, как быстро эта злость утихает, мужчина в синей рубашке никто иной, как руководитель. Мы оба смотрим в их сторону, разве что я покачиваюсь из стороны в сторону от скуки, а ты наблюдаешь обыденным взором, удерживая себя в идеальной осанке.       ‒ Не очень, ‒ в твоем голосе, в этом мягком, шелковистом тоне звучит капелька печали, и я, заинтересованная столь внезапным открытием, поворачиваю к тебе голову, чуть склонив ее и изучая твой профиль внимательными глазами. ‒ Расследование заходит в тупик. У нас недостаточно информации для следующего шага.       Карие глаза косятся на меня, словно в желании высмотреть во мне хоть немного изменений или недосказанности. И я намеренно показываю их своей хитрой улыбкой, возвращаясь вниманием к офицерам, лениво прислушиваясь к бубнежу из телевизора над входом.       ‒ В прошлый раз вы что-то хотели сказать о девиации, как об одной из структур работы в компании «Киберлайф», ‒ ты стараешься говорить спокойно, без давления, но я слышу ноты подозрения в твоих словах. Повернувшись ко мне полу-боком, ты продолжаешь держать руки за спиной, легкими движениями головы поясняя свой интерес. ‒ Что именно вы подразумевали под этими словами?       ‒ Бумаги о неразглашении тебя не смущают?       − Если бы бумаги смущали вас, вы бы не стали упоминать о девиации.       Черт… а ты хитер. Видимо, программисты и впрямь постарались, создавая твою систему анализа и поведения. Не каждому удается схватить меня за хвост, даже если я сама этого хочу. Проблема не в том, что я слишком прыткая, но в том, что окружающие боятся лишний раз рот открыть. Но не ты. Ты продолжаешь смотреть на меня, чуть склонив голову и прищурив карие глаза, что тщательно изучают мою реакцию. Вместо ответа я лукаво улыбаюсь и снова смотрю на офицеров.       − Слышь, щелкунчик, − внезапное появление детектива Рида обрывает наш разговор. Смиренный презрительным, негодующим взором серо-зеленых глаз, ты выпрямляешься и апатично вскидываешь подбородок, внимая словам офицера. Тот не скупится на оскорбления и слова. Да. Все же странный человек. – Чо трешься здесь?       − Коннор, идем! – раздается суровый оклик лейтенанта Андерсона, явно недовольного излишним вниманием вдруг ставшего агрессивным мужчины к тебе.       − Всего доброго, миссис Хани.       Под пристальный взгляд детектива Рида и мой заинтересованный взор ты киваешь головой в знак уважения и уходишь прочь, все еще держа уверенную осанку. Был бы ты человеком, и я бы решила, что ты самоуверен, горделив и воспитан, каким и подобает быть мужчине в моем понимании. Но ты не мужчина. Ты – машина. Как уверяют мои коллеги, идеальная машина. С довольно хитрой системой и не менее хитрой задачей, ловко скрытой за огромными приоритетами, якобы установленными «Киберлайф». Я знаю, ты склонен к тому, что в принципе тебе должно быть незнакомо, но ведь это еще стоит доказать…       Мир снова вернулся в привычную колею, если ее можно так назвать. Работа не выходя из дома, Чампа каждый вечер в моей постели, редкие просмотры новостных лент. Должна признаться, я забыла про тебя, ушедшая во внезапно свалившийся ворох дел от вышестоящего руководства, но мой интерес вернулся, когда я увидела тебя в четвертый раз. И вроде бы ничего не произошло из разряда того, чтобы в голове вспыхнуло выедающее желание испытать тебя на ту самую идеальность, которой так хвастались коллеги, однако причиной этому становится не твой облик или взгляд, как это бывает в дурацких драмах. Причиной становится твое появление в моем доме. Именно в моей некрупной гостиной с черным диваном и креслами, стоящими напротив телевизора у окна.       Это происходит днем. А может, утром. Да, для меня утром, ведь я проснулась в одиннадцать часов, не имея потребности вставать спозаранку. Проснулась от стука в дверь, за которым следует гулкий собачий тявк от Чампы, что раскидала свою белую шерсть по бордового цвета постели. Нацепив на себя белый, атласный халат, я сонливо и мимолетом осматриваю свой внешний вид в зеркале, руками устало поправляя спутанные волосы. Через несколько секунд раздается повторный удар с глухим, мужским «Откройте, мэм. Это лейтенант Андерсон», и только тогда я различаю за окном свет мигалок и снующие силуэты своих соседей. Сон еще не отпускает, вынуждая меня слепо споткнуться о мельтешащую собаку. Раздается звук дверного замка. И я вижу тебя, хоть и стараюсь смотреть на лейтенанта. Это сложно. Твой открытый, ничего не выражающий взгляд и светодиоды отвлекают.       − Добрый день, лейтенант, − придерживая халат, скрывающий под собой обнаженное тело, я без интереса смотрю на дорогу, где скопилось уже немало народу. Даже машина скорой помощи стоит, окруженная репортерами и патрульными. – Что-то случилось?       − Добрый день. У нас тут убийство. Соседа вашего придушили, и вы не поверите, кто это сделал, − задумчиво протягивает лейтенант, искря внимательными глазами.       Мужчина удостаивается коротким кивком, и я плотнее кутаюсь в халате, осязая легкий ветер из улицы. Но не он становится причиной озноба. Сама мысль о мелькнувшей рядом смерти мне претит. Странно… раньше вопросы девиации и весь этот ажиотаж мне казались смешными. Теперь понимание, что кого-то из рядом живущих уничтожило твое детище, даже как-то пугает.       − Мы опрашиваем соседей. Может, кто чего знает, − лейтенант выжидает паузу, но я не сразу понимаю, чего он хочет. Все еще окутана сном и осознанием, насколько близко подобрались последствия девиации к моему дому. – Можно войти?       − Да, конечно… прошу прощения.       Тряхнув головой, я отхожу в сторону, дабы пропустить вас в дом. Ты все это время молчишь, лишь переключаешь внимание с меня на небольшую, но уютную гостиную. Стоит Чампе выглянуть из-за моих ног, как вы оба смотрите на собачью морду. Лейтенант Андерсон улыбчиво хмыкает. В твоих карих глазах, потемневших от недостатка света, мелькает нескрываемый интерес, кажется, даже с толикой восхищения. Тот же интерес просыпается в черных глазах Чампы, что без страха и стеснения приближается к тебе, утыкаясь носом в джинсы и изучая их на предмет запахов.       − Может, кофе, лейтенант?       Правило хорошего тона от матери гласит: «Будь гостеприимна, даже если на дворе Армагеддон и в гости к тебе зашел сам Сатана». Мужчина от такого предложения теплеет во взгляде и кивком головы соглашается. Ты, видимо, забывший, зачем пришел сюда, присаживаешься на корточки и принимаешься аккуратно гладить собаку по голове. Чампе это нравится. Она довольно подставляет свою шею, прикрыв глаза и дыша через пасть.       На долю минуты былой сон и потерянность от причины появления офицера спадает. Сменяется моим прикрытым вниманием, отражающимся в глазах озорным огоньком. Интересно… твои руки действительно так приятны? Почему вообще у тебя вызывает интерес животное? Хотя… зачем я спрашиваю. Я ведь знаю ответ на этот вопрос.       Разлив кофе по кружкам, я отдаю одну лейтенанту, ко второй присасываюсь сама. Халат туго стянут поясом, но все еще блуждающий по телу озноб вызывает совсем не те эффекты, которые хотелось бы. Приходится складывать руки крест-на-крест, лишь бы никто из вас не заметил напрягшейся груди.       Лейтенант, встав у дивана, кратко рассказывает о ситуации, после чего задает стандартные на первый взгляд вопросы. Должна сказать, я не удивляюсь, узнав, что соседка в лице высокой, но крупной женщины сорока лет оказывается убитой собственным андроидом. Мне не раз приходилось видеть, как машину из линии AK700 подвергали унижению и физической агрессии. Совать свой нос в чужие дела неправильно, потому я никогда не позволяла себе комментариев в сторону соседки и ее отношения, хоть и знала заранее, что основные поломки в системе вызываются именно таким поведением. Конечно, слишком позитивное и доброжелательное отношение тоже может стать причиной девиации, однако как показали тестирования на базе «Киберлайф» − крайне редко. И вот, соседка мертва, девиант сбежал (чему я, все еще остающаяся верной компании, нещадно рада), а в моем доме находятся два детектива, один из которых является последней разработкой инновационных технологий.       Окончив приветствовать собаку, ты встаешь у стены, дабы не мешать процессу общения напарника, но, как и он, изредка позволяешь себе задать мне какой-либо вопрос. Должна сказать, что я в такие моменты теряюсь на секунду. Тону в твоем мягком, шелестящем голосе, стараясь концентрироваться на смысле твоих слов.       Мне нечего вам сказать. Как близко я была знакома с соседкой? Недостаточно, чтобы ходить друг к другу в гости, но достаточно, чтобы пожелать доброго утра, стоя на крыльце. Что я могу знать об андроиде? Не больше, чем вы сами, офицер. Не слышала ли я какого-либо шума? Здесь я даже не отвечаю, демонстративно окинув взором свой сонливый, только выползший из постели вид. Лейтенант понимающе бурчит «А, ну да», после чего задает очередной вопрос, прихлебывая из кружки.       Вопросы, вопросы… как много деталей вы желаете знать. Окончив с ними, лейтенант, ничего толком не получив, вдруг сменяет тему, плавно переводя ее с преступления на меня. Мужчина не ожидает, будто я окажусь глупой, чтобы не заметить этого, потому без какого-либо стеснения внимательно наблюдает за моей реакцией, отойдя к окну и блекло осмотрев улицу.       − Что ж, довольно насыщенное утро, − мужская рука аккуратно отодвигает белую штору, открывая вид на уставленную машинами дорогу. Проговаривая это вкрадчиво, лейтенант выдерживает паузу, делая шумный глоток. – Работы и так невпроворот, теперь еще и эти убийства… довольно забавно было приехать сюда и узнать, что на месте преступления живет бывший работник «Киберлайф».       И ты смотришь на меня. Ждешь, когда я дам слабину. Когда в глазах взыграет хоть намек на страх или недоверие, но ничего не находишь, кроме как уверено разведенных женских плеч и открытый, участный взгляд на своего напарника. С этими словами я понимаю, что мое поведение в участке было донесено лейтенанту в виде подозрений, иначе бы Хэнк Андерсон не смотрел на меня искоса, задрав подбородок с седой бородой.       − Вы ведь ушли из компании совсем недавно, верно? Надо же… каковы шансы, что перед первым случаем девиации совершенно случайно увольняется один из главных инженеров компании?       Его осведомленность о моей жизни говорит о многом. Я не глупая. Меня уже изучили вдоль и поперек, от первого выигрыша на школьной научной выставке до последнего дня работы в стенах организации. Это значит, что не только я отныне испытываю интерес. Интерес испытываешь ты. Не такой, как хотелось бы, но уже что-то.       − Да, у меня были определенные конфликты с коллективом, − в который раз вру я, апатично пожимая плечами. Воспитанная мамой выдержка делает из меня хорошего напарника в шпионах. Язык не развяжу, невербально страха не покажу. Потому лейтенант ничего не видит в моем ответе, сминая губы. Зато видишь ты. По крайней мере, глаза твои сужаются, не переставая сверлить меня взглядом. – К тому же первые случаи девиации возникли далеко не этим летом. Вы-то, как ведущий дела, должны это знать.       Произнесенные с легкой обеспокоенностью слова осаждают пыл светловолосого мужчины, и тот прокашливается, явно испытывающий дискомфорт от крючка, на который его поймали. Прильнув к стакану, лейтенант с грустью не обнаруживает в нем кофе и, отойдя от окна, ставит посуду на журнальный стол. Сделав несколько неловких движений ладони по куртке, точно в попытке стереть остатки кофе, офицер полиции хлопает себя по карманам. В этот момент из приоткрытого на проветривание окна доносится мужской голос, требующий лейтенанта Андерсона выйти во двор.       − Надеюсь, вы не против, если мой болванчик побудет пока у вас, − знал бы мужчина, как неоднозначно прозвучала эта фраза. Но лейтенант даже не ждет моего ответа, спокойно выходит из дома, оставив дверь открытой. Я не против. Приятно ощутить ноябрьский ветер босыми ногами, наблюдая за улицей сквозь колыхающиеся шторы.       − Лейтенант Андерсон на взводе, − подойдя к окну, я аккуратно выглядываю из-за шторы, продолжая держать стакан в руке, скрещенной на груди. Ответ не следует, и я позволяю себе бросить на тебя флегматичный взгляд. Чампа так и просит себя погладить, пританцовывая рядом с тобой на передних лапах с задранным вверх носом. – Ты ей понравился.       − Животные не проявляют эмоций, миссис Хани, − уверенно проговорив это, ты показательно убираешь руки за спину, вынуждая несчастную собаку скулить от разочарования. Что такое, Чампа? Тебе так понравились его прикосновения? Может, и мне стоит попросить?..       Апатично усмехнувшись на твои слова, я отхожу от окна и ставлю стакан на столик, опуская руки по швам. Ты не смотришь на мое тело, на выпирающую от холода грудь и обнаженные ноги из-под короткого халата. Твое внимание приковано к моим глазам, и светодиоды в темноте дальней стены рисуют на твоем облике чарующие тени. Бесспорно, ты самая безупречная модель из всех, что создавались на базе «Киберлайф», возможно, даже самая безупречная машина за всю историю инженерии. Но я так много слышала о твоей идеальности, и так много слышала о твоих истинных задачах, прописанных в компании… что мне, будучи приверженцем «Киберлайф» даже после увольнения, вдруг хочется проверить, насколько реально все то, что о тебе говорят. Интерес экспериментатора во мне не засыпал ни разу даже после ухода из организации.       − Прямо как машины, верно? – приглушенно, с хитрецой проговариваю я, отходя к небольшой барной стойке за диваном. Ты следишь за мной, за каждым моим движением, точнее, за каждым движением моих глаз, и когда таинственная улыбка отражается на моем лице – подозревающе сужаешь глаза. Кажется, я знаю, почему на самом деле лейтенант решил зайти ко мне для допроса. Далеко не из-за убийства по соседству.       − Вы что-то знаете, − следя за тем, как я по-хозяйски усаживаюсь на барную стойку, игнорируя спавший с плеча халат, ты проговариваешь это с сомнениями, на что я в ответ хмурюсь. Нет, в моих планах нет твоего соблазнения. Это глупо. Машины не ведутся на человеческое тело, не имея никакого сексуального интереса. Однако андроиды, в частности модели, направленные на тесное общение с людьми, всегда остро реагируют на человеческое поведение. Ты не исключение. Твои карие глаза анализируют все, что происходит, замечают то, как я кладу ногу на ногу, заставляя халат приподняться, как устало сжимаю края стойки, разминая голову ленивыми поворотами. – Знаете и желаете рассказать, но молчите. Почему?       Такой напор на секунду другую сбивает меня с толку. Ты не боишься замечать то, что сквозит между строк, и я отдаю должное инженерам-друзьям. Они и впрямь постарались над твоей системой анализа, не говоря уже о твоей смелости говорить напрямую, умело подбирая слова.       Мгновенно взяв себя в руки, я склоняю голову набок и смотрю на тебя сквозь прикрытые ресницы. Ты снова щуришься в подозрениях, и твой диод на виске угрожающе мигает голубым цветом. Может, обрабатываешь информацию, пытаясь найти причины моего поведения, а может, эти перемигивания имеют личностный характер. Это уже не важно. Важно то, что я хочу испытать тебя. Ту самую «идеальную» машину, которую ненавидят бывшие коллеги, но которой они же и восхищаются.       − С чего ты взял, что это «что-то», − выделив эти слова особым акцентом, я приподнимаю подбородок. На моих губах играет легкая улыбка, как если бы я пытаюсь флиртовать с человеком, но это далеко не так. Тебе флирт не нужен, хоть он и прописан, как одна из линий поведения. Ты ведь детектив, а хороший детектив должен уметь находить общий язык и вытаскивать информацию, − на самом деле значимо?       − Любая информация по девиации имеет свое значение, − быстро парируешь ты, чуть кивая головой. Чампа уже не питает надежд на твое внимание, обреченно фыркнув и уйдя из комнаты куда-то в коридор. – Судя по вашим словам, вы имели доступ к закрытым системам и документам компании, а значит, можете обладать достоверными и полезными данными по вопросу. Но вы не желаете говорить. И причина скрыта не в подписанных документах о неразглашении.       Отчасти правда. Не хочу говорить, потому что не имею права разглашать, но и, что еще страшнее, не хочу попортить компании все ходы, заранее распланированные как в шахматах. Напротив, хочу помочь им в их целях, не говоря уже о том, чтобы удовлетворить свой собственный интерес, взыгравший к тебе, Коннор.       − Ты ведь передовой прототип, не так ли? – намекающий вопрос путает тебя. Принимая эти слова на свой счет вполне законно, ты неосознанно опускаешь руки по швам, заставляя светодиоды на жакете играть искрами и тенями на затемненной стене и полу.       Из открытой двери слышатся голоса людей, даже вздохи, сопровождаемые металлическим скрежетом. Видимо, труп уже выносят из дома. Эти шумы отвлекают меня. Ты это замечаешь. Едва заметно хмуришься, с секунду глядя на дверь, после чего уверенно проходишь к последней и аккуратно закрываешь ее. Звуки улицы не прерываются полностью, ведь окно все еще приоткрыто, однако становится легче как физически, так и душевно. Не приходится ощущать холод голыми плечами и ногами, не говоря уже о воспоминаниях смерти, мелькнувшей так близко.       − К чему вы это? – звучит твой вопрос на пути к спинке дивана. Ты встаешь напротив меня, держа свои плечи разведенными. От твоих движений белая рубашка под фирменным пиджаком покрывается складками, черный, тонкий галстук двигается не скрепленным концом. От твоего внимательного взгляда я покрываюсь мурашками, даже не понимаю, почему вдруг ощущаю это чувство озорства и притяжения.       − В тебя заложили очень много, даже больше, чем тебе самому кажется. Ты уже проводил свой первый допрос? – как бы невзначай спрашиваю я, слегка пошатывая оголенной ногой.       − Я имею полное право не отвечать на ваши вопросы, касающиеся конфиденциальной информации.       − Тогда почему я должна это делать?       Ответная претензия заставляет тебя задуматься. Не спуская с меня взора, ты уже открываешь рот, чтобы возразить, но слов не находишь. Губы медленно смыкаются, оставляя в нашей атмосфере чувство победы. Моей победы.       Понимающе улыбнувшись, я веду плечами, как бы показывая свою скуку. Ты смекаешь быстро, продолжая сверлить меня уже взглядом темных глаз. Твой облик, что стоит в двух метрах от меня, очерчивается дневным светом из окна, и я не в силах оторваться от синего свечения на профиле твоего лица. Я еще не видела тебя так близко, до этого удостаивая лишь небрежным взглядом. И вот, ты стоишь напротив меня, настороженно всматриваясь в мои глаза. Мне жарко. Слишком жарко. До этого покрываясь мурашками от гуляющего сквозняка, я вдруг чувствую, как тонкий, атласный халат белого цвета становится тесным и душным. Я не так часто испытываю потребность в мужчине, в конце концов, их вниманием я не обделена. Но от осознания, что таится в твоей голове, мне почему-то хочется это проверить на стойкость.       Может, так и стоит сделать?..       − Какова твоя цель, Коннор?       Мой вопрос вводит тебя в растерянность. Резкая смена темы никак не связывается с твоим интересом к информации, которую я утаиваю, и некоторое время царит молчание. Однако ты быстро берешь себя в руки, показывая свою механичную готовность отвечать на любые допустимые вопросы человека.       − Выявить причины девиации и устранить их до начала назревающего бунта, − четко и ясно отвечаешь ты, ясно проговаривая каждое слово. Чувствую, что эта цель заложена в тебе программой, на твоем лице ни капли какой-либо пусть даже продиктованной системой эмоции, и это немного разочаровывает меня. Но я-то знаю, что это лишь обертка. Сама конфета намного интригующе, в чем я и пытаюсь убедиться окончательно, задавая свой следующий вопрос с ехидным взглядом.       − И на что ты готов ради нее?       В этот раз эмоции, если их можно так назвать, проявляются. Ты сужаешь глаза, чуть повернув голову, поглядывая на меня искоса, точно гадая, как много подвохов в этом вопросе. После нескольких секунд все же отвечаешь мне, не изменяя своему взгляду.       − Будьте уверены, миссис Хани. На многое.       О, твоя уверенность подкупает. Такой стойкий в своих намерениях, готовый идти до конца. И как же быстро она сменяется потерянностью, когда я, прикрыв глаза и склонив голову, на грани шепота произношу следующее:       − Поцелуй меня.       Профиль лица теперь покрывается золотым свечением, от которого у меня в груди просыпается огонек азарта. Ты такой испуганный, недоуменный, и этот потерянный вид мне так нравится, что я едва ли не испытываю девчачий восторг от возможности ввергнуть «идеальную» машину в состояние растерянности.       Ты не спешишь с ответом. Замираешь на месте, недоуменно сдвинув брови вместе и застыв с невысказанным вопросом на приоткрытых губах, на которых я демонстративно и намеренно задерживаю взор. Этот мой жест вызывает у тебя еще больше вопросов. Видимо, мое предложение остается для тебя загадкой, но уточнить его в силу шокового состояния ты не в силах. Приходится взять инициативу в свои руки, что, впрочем, я и планировала сделать изначально, намереваясь проверить тебя, Коннор, на ту самую «идеальность».       − Поцелуй, и я расскажу тебе все, что узнала о девиации за время работы в «Киберлайф».       − Зачем вам это? – сама не замечаю, как продолжаю зачаровано смотреть на твои губы, и только когда те шевелятся в ответе – призываю себя к порядку. Не время терять голову. Вся эта игра в ментальные гляделки меня слишком забавляет.       − Просто хочу, − пожав плечами, я вскидываю на тебя невинные глаза, точно так же невинно улыбаясь. Ох, знать бы, что происходит в твоих системах… подтолкнули ли тебя эти слова к тому самому явлению, против которого ты так отчаянно ищешь лекарство? Вызвало ли это перебои не знаю, но твой психический фон однозначно пошатнулся. – Тебе так сложно это сделать?       − Мой функционал не рассчитан для подобных операций, − ты принимаешься словно защищать свою честь, буквально возмущаясь столь грубому предложению тебе – машине, призванной расследовать, а не удовлетворять людей. Это негодование в твоих глазах вызывает у меня новый азарт. Ведь я-то знаю истину относительно твоего создания, включая полную идентичность человеческому организму. – Вы ставите передо мной необъективную задачу!       Беззвучно усмехнувшись, я смотрю себе в ноги, не стирая мягкой улыбки с лица. Твое недовольство забавляет. Выждав с десяток секунд молчание, я прищуриваю взгляд и смотрю в твои карие, потемневшие от негодования глаза. Ты так забавен… и так растерян.       − Жаль, − не найдя в твоем лице чего-либо переменчивого, кроме все той же надменности и чувства оскорбленности, сминаю губы в глупой улыбке и пожимаю плечами. Собственный беспечный взгляд устремляется к оголенной ноге, что лениво покачивается, будучи уложенной на коленке. − В таком случае мне нечего тебе сказать.       Хищный, ехидный взгляд исподтишка возвращается к твоему лицу, и на нем я замечаю некоторое недовольство. Но не ко мне. А в отношении себя. О да, парень, я наслышана о твоей педантичной стремительности раскрыть до конца любое доверенное тебе дело. И, поверь мне, я воспользуюсь этими знаниями по полной. Может, не сегодня и не сейчас. Но точно в ближайшее время.       Твои глаза секундно хмурятся, а губы приоткрываются в неозвученном вопросе, точно в системе возникло некоторое подозрение. Но и его произносить ты не собираешься. Ведь в следующее мгновение из приоткрытого окна доносится мужской, басовитый оклик лейтенанта Андерсона, требующего от тебя выйти на улицу.       − Коннор, а ну быстро на улицу! Ты чего там застрял?!       Пока я манерно перекидываю к противоположному окну взгляд, ты в его сторону коротко дергаешь головой, продолжая подозревающе смотреть на меня. И я даже не скрываю прокрадывающегося в сердце трепета от твоего чуть отведенного анфаса с этим пристальным взглядом и играющими тенями на скулах и губах. Все в твоем облике так уверенно и захватывающе, и на мгновение я словно теряю контроль над собой и затеянной игрой. Ранее выдерживая нарочные паузы с заинтересованными взглядами теперь сама чувствую себя подопытной мышью.       Хищник становится жертвой?.. ну уж нет. Благо ты не замечаешь перемены в моем внутреннем состоянии, а может, замечаешь, но не выказываешь подозрений, боясь усугубить и без того странное положение дел.       Атмосфера вокруг накаляется, либо это я начинаю пылать изнутри. Визуальный контакт длится слишком долго, в молчании приятно терзая распаленную душу. Первое время я стараюсь не шевелиться, дабы не вызывать у тебя реакций, но когда в голове мелькает всего одна шальная идея, навеянная наливающейся тяжестью в груди и животе, я неторопливо и надменно выпрямляюсь, показывая свое превосходство над ситуацией. Ты реагируешь на этот жест. Точно так же выпрямляешь голову по отношению ко мне и, поведя плечами дабы сбросить некоторое напряжение в воздухе, тактично киваешь головой в знак уважительного прощания.       − Всего доброго, миссис Хани.       Твои манеры и движения говорят об одном: ты желаешь сбежать. Покинуть это место, оставить меня в одиночестве, точнее, оказаться в одиночестве самому, обдумывая все странности, что услышал этим утром. И я молчаливо с понимающей улыбкой киваю в ответ, позволяя покинуть мое общество рядом со столом.       Звуки твоих шагов теряются в болтовне за окном, и даже шум крови в собственной голове несколько приглушает твои уверенные шаги. Наблюдая за каждым твоим движением и свечением светодиодов, я неосознанно прикусываю нижнюю губу, вспоминая, когда в последний раз теряла контроль. Кажется… почти никогда. И мне так жалко отпускать тебя, лишаясь твоего пусть даже отчужденного общества, что следующие слова вдруг сами срываются, заставляя тебя резко затормозить у открытой двери.       − Я много знаю о тебе, Коннор, − как и в случае лейтенанта, ты поворачиваешься ко мне головой слегка, смотря в пол. Представленный на обозрение диод секундно перемигивается золотистым, намекая на анализ получаемой информации. – Даже больше, чем знаешь ты сам.       Проходит не меньше пяти секунд прежде, чем ты окончательно покидаешь дом, закрывая за собой дверь. Проскочивший по комнате холод остужает разгоряченную кожу, и я уже не уверена в целях своей собственной игры.       Желание помочь «Киберлайф» в их задумке по девиации?.. кажется, таковым была моя изначальная цель. Вряд ли она осталась неизменной, не окрасившись в личностные желания и потребности.       Ты снова пропадаешь из моей жизни на несколько дней. Я и сама выпадаю из мыслей о тебе, что захватывали голову почти сутки после нашей последней встречи. Если раньше все размышления вертелись вокруг твоей механичной и системной идеальности, с которой тебя создал мой бывший работодатель, то теперь эти рассуждения имеют более чувственный характер.       Поначалу я ловлю себя на мысли, что неосознанно вспоминаю твой оскорбленный вид на тему моего предложения. Всего лишь невинные задумки и воспроизведения негодующего тона с искрами темных, карих глаз, так гармонично сочетающихся с темной шевелюрой и представительным видом детектива. Позже уже за работой ненароком вспоминаю все детали твоей внешности. Даже походка. И это… волнует. Особенно когда мысли уходят слишком далеко, неосознанно и буднично заставляя задаваться вопросами.       Где ты?..       Что ты делаешь?..       Как далеко продвинулось твое расследование?..       И, главное, задумываешься ли ты о моих словах всякий раз, как натыкаешься на тупик в своем деле?       Всякий раз эти вопросы возникают обыденно, даже привычно, словно я задумываюсь не о машине со склонностью к девиации, но о списке покупок на предстоящий праздник или о скорости уплаты налогов. И проходит не меньше минуты размышлений прежде, чем я стыдливо упрекаю себя в этих рассуждениях, отгоняя твой недовольный, холодный взгляд. Помогает только работа.       Много работы.       Спустя несколько дней телефон накрывает бубнеж телевизора звонком. Свалившиеся дела вынудили меня позабыть о тебе и обо всей этой истории с девиацией, несмотря на то, что ведущие бесперебойно вещают о мирных митингах и об исчезновениях машин. Зато вспомнить заставляет очередная поездка в участок, при которой детектив Рид оповещает о желании отдать мне лично в руки найденный, опустошенный рюкзак. Уже разговаривая с мужчиной по телефону начинаю подозревать, что детектив использует мой личный номер и свои полномочия по моему делу далеко не для того, чтобы закрыть расследование. Уже в участке, сидя перед его столом, понимаю, что не прогадала. Пусть Гэвин Рид, кажется, одевающийся каждый день в одну и ту же одежду, не выказывает этого словами, невербально довольно легко распознать заинтересованность мужчины.       Игривые подмигивания, расслабленное поведение, теплый тон. Вряд ли он желает углубляться в планы насчет меня на далекое будущее, однако виды какие-то все-таки имеет. И я бы не против провести время весело, вот только желания отвлекаться на все эти игры совершенно нет. Дома стынет работа, а в голове полная каша.       Не получая от меня ответной реакции, а лишь спокойные улыбки, мужчина перестает предпринимать попытки вывести на взаимные гляделки. Пусть его слова бывают хамловаты и крепки на выражения, все же детектив Рид показывает себя выдержанным профессионалом, не акцентируя внимания на моем отчужденном виде. Но даже в этом случае мужчина вновь предлагает подвезти, получая мои автографы в различных протоколах, что становятся точкой во всей этой истории с грабежом. Если быть честной, мне даже наплевать на вернувшийся черный рюкзак, что некоторое время был уликой, а теперь лежит на коленях хозяина поверх бордовой, обтягивающей юбки.       Больше не возвращаясь к теме возможных встреч в неформальной обстановке, детективу Риду удается держать свое авторитетное лицо. Забавные шутки, пусть и с намеком на пошлый оттенок, но тем не менее они разбавляют короткое ощущение неловкости. Впрочем, его испытывает только он. Я же, всеми мыслями витая в оставленном дома включенном ноутбуке, лишь посмеиваюсь и, устало пробегаясь по протоколам глазами, подписываю бумаги. В один из таких моментов, когда детектив Рид, забавно чертыхаясь, выискивает из папки еще какой-то документ, позволяю себе безучастно откинуться на спинку стула и осмотреться. Не сказать, что участок пустует, однако рабочие места в большей степени свободны. В сером холле замечаю только четырех офицеров, мужчину в пальто и с бейджиком федерала на груди, а так же парочку андроидов у стены. И уже хочу вернуться взглядом ко что-то проговаривающему мужчине, как ненароком натыкаюсь на твой облик.       Ты смотришь на меня. Сидишь за рабочим местом, удерживая руку с оголенным пластиком на сенсорной клавиатуре и смотришь. Не спускаешь практически прямого взгляда, повернув ко мне голову с золотым диодом. Взгляд твой изучающий, но холодный, практически такой же, как в те мгновения, когда стоял напротив в моем доме. От этой нежданной встречи в теле наливается слабость, а ладони бросает в пот. Но мне удается удержать этот пристальный визуальный контакт, ничего не выражая лицом. Блеф. Ты все равно чувствуешь, как учащается сердцебиение, заставляя меня дышать тяжело и неровно.       − Все в порядке?       От вопроса детектива Рида я перекидываю на мужчину пронизывающий взгляд. Гэвин Рид хмурится и несколько отклоняется головой, желая узнать, куда именно я так пристально смотрела, однако мне удается остановить его, сменив проницательность на тепло в глазах.       − Да, вполне. Просто задумалась.       − Х-м, − едва слышно усмехается мужчина. И пусть его серо-зеленые глаза смотрят на меня сомнительно, далеко не его взгляд я чувствую кожей. Я чувствую твой взгляд. Ты продолжаешь на меня смотреть, чуть сузив глаза в подозрениях. – Позволите узнать, о чем же?       В этот раз я как бы с намеком смотрю на сидящего напротив тебя лейтенанта Андерсона, и вид того не радует. Лейтенант чем-то сильно озадачен, с хмурым видом смотря в свой терминал. Даже отсюда замечаю, как атмосфера вокруг седовласого мужчины накаляется, он точно готов взорваться в любой момент, выругиваясь неприличными словами.       Детектив Рид следует за моим взором. После полуминутной тишины со стороны следователя звучит смешок, и я возвращаюсь к нему с обеспокоенным взором.       − Все совсем плохо? С андроидами, − словив на себе недоуменно-удивленный взор Гэвина Рида, тут же понимаю, откуда эта настороженность. Истории о девиации трещат на каждом углу, не говоря уже о телевидении, что уделяет этому крупное внимание. Потому беспечно пожимаю плечами, говоря как можно обыденней. – Я не особо сильно слежу за новостями, тем более в отношении машин. Наглоталась этого во время работы на «Киберлайф».       Вскинув брови в удивлении, детектив откидывается на стул, развернувшись на нем всем телом ко мне. Одна его рука все так же держит тот самый искомый документ, другая небрежно опускается на бедро поверх темных джинс. Ничего не могу сказать. Привлекательный мужчина. Вот только волнительно я себя вдруг чувствую не от его присутствия. Ведь ты все еще смотришь на меня, даже не заботясь о том, чтобы спрятать пристальный взгляд. В следующее мгновение я понимаю, откуда у тебя такой интерес. Достаточно услышанного от детектива Рида, что уже по привычке в своей манере насмешливо отзывается о девиации и людях, ведущих это дело.       − Ну как вам сказать… проникновение на телестудию можно считать "совсем плохо"?       От услышанного я заметно теряюсь, хмуро перебегая взглядом по щетинистому лицу детектива. Вот уж чего не ожидала услышать. Пусть телевизор в моем доме играет практически целый день, в новости я вдаюсь в самых крайних случаях. Пожалуй, следует интересоваться внешним миром почаще.       Отметив на моем лице недоумение, детектив Рид самодовольно облизывает губы и улыбается, с неким ехидством смотря на лейтенанта. А может, на тебя. Нет, точно не на тебя. Тебя он на дух не переносит, это я уяснила за несколько ваших случайных стычек в моем присутствии.       − И что, дело никак не продвигается? – озадаченный, даже беспокойный вопрос добавляет Гэвину Риду ехидства в его самодовольной улыбке. Прижав к себе рюкзак как можно ближе, я чуть подаюсь вперед, дабы никто не услышал. Не знаю, откуда такая уверенность, что следователь выдаст эту конфиденциальную информацию. За время нашего сотрудничества мужчина показал себя исключительно с доверительного отношения, потому даже не смущаюсь смотреть ему в глаза, желая услышать правдивый ответ.       Детектив неоднозначно взмахивает рукой и разворачивается к своему столу, аккуратно укладывая документ передо мной для очередной подписи. Обсуждать дело лейтенанта ему становится явно неприятно, но сопротивляться моему заинтересованному виду он не может. Потому, сцепив руки на столе, самоуверенно фыркает.       − Какое к хрену продвижение? Доверили дело старому алкашу, еще и пластикового собутыльника приставили. Чайники налево и направо сдвигаются с катушек, а эти только пальцы сосут, да хренью страдают, гоняясь за секс-куклами.       Озадаченно сдвинув брови вместе, я без стеснения смотрю в вашу сторону. Ты более не сверлишь во мне дырку темными глазами, оказавшись за это время рядом с лейтенантом. Последний что-то разгоряченно обсуждает, агрессивно взмахивая руками и явно психуя от возникшего на пути работы тупика, но ты не предпринимаешь попыток успокоить напарника. Просто стоишь рядом, заведя руки за спину и время от времени вежливо что-то поясняя. И когда я встаю с места, попрощавшись с детективом, все же ловлю на себе твой пристальный взгляд. И как же хочется, чтобы он был полон интереса. Нет. Он полон обречения и суровости, которые насквозь пропитаны пониманием одной простой истины: вы не справляетесь. И вряд ли справитесь.       Улицы накрылись белым одеялом снега, несмотря на то, что на календаре только ноябрь. Рюкзак был заброшен в шкаф с намерением выкинуть его в ближайшие несколько дней. Не хочется мне держать его в доме, вспоминая едкий страх в груди и боль в голове от встречи с нападавшим. Вернувшись в тот день домой, я снова попыталась уйти с головой в работу, но как же тяжко теперь это сделать. Ты опять в мыслях. Опять вспоминаю твою уверенную осанку, твой изучающий взгляд с толикой враждебности, твой золотой диод. Прокручиваю в голове слова детектива Рида о застрявшем деле, и почему-то в такие моменты чувствую некоторое наслаждение. Я не злая и не сильно ехидная, но надежда на твое соглашение на сделку пропала, и остается только озорничать на тему отсутствующих продвижений.       Глупая была идея. Тогда в голове царило желание проверить тебя, а в груди расползалась интрига и слабость, но теперь-то я понимаю, что задумка изначально была провальная. Да и вряд ли я на самом деле ожидала положительной реакции. Осознав это в какой-то момент, вдруг ощутила отпускающий интерес в отношении тебя. Это помогает уйти в работу снова. Снова забыть тебя. Снова ненадолго.       Не то, чтобы я люблю холод, но все-таки глубокими вечерами пускаю морозный, снежный ветер гулять по полу, просачиваясь из открытого окна. Телевизор в гостиной как всегда вещает, и в этот раз я все же интересуюсь новостями. Очередной бунт машин с удачной попыткой вломиться в магазин «Киберлайф», но с отсутствующими жертвами среди людей. Даже полицейских отпустили, а ведь они, судя по отснятому материалу, оставили после себя не один пластмассовый труп.       Усевшись все на ту же барную стойку, на которой с недавнего времени покоится отсек с кухонными ножами, я, поправив спустившийся с плеч короткий халат, убираю волосы за плечо и беру с барной стойки кружку с чаем. Часы близятся к отметке полуночи, слишком сильно я засиделась за работой в этот раз. Потому, приняв душ и намереваясь уже залечь в кровать, с некоторой сонливостью решаюсь немного развеять мозги дабы не ложиться спать с мыслями о работе. Горячий чай с чабрецом позволяет немного взбодриться, при этом заставляя остро ощутить наливающуюся усталость в мыслях. Даже новости воспринимаются как-то блекло, не цепляясь рассудком. Впрочем, я не сильно стараюсь вникать в суть, в сумраке приглушенного гостиного света изучая падающий снег за окном.       Звонок в дверь раздается несколько зловеще, но я слишком устала, чтобы думать о возможных причинах вторжения кого-либо в дом столь поздним временем. Вырваться из бездумного наблюдения за снегом удается не сразу, только когда в дверь раздается стук. Отставив кружку без всякого выражения на лице, я спрыгиваю со стойки на ледяной пол, попутно отмечая высунувшуюся собачью морду из моей спальни. Пес точно в вопросе обеспокоенными глазами смотрит в мое лицо, перекидывая взор на дверь, но выходить не собирается. Продолжает стоять в проходе приоткрытой двери, навострив уши.       Уставший мозг не дает сигнала к тому, чтобы проверить пришедшего через дверной глазок. Запахнув халат подальше от гуляющего холода, без задней мысли открываю дверь и едва успеваю подавить желание закрыть ее обратно.       Это ты. Стоишь с нахмуренным видом, но все с той же уверенной осанкой. Судя по тому, как резко вскинулся твой подбородок, ты стоял до этого с опущенной в раздумьях головой, пока белый снег порывами ветра опускался на твои плечи и темные пряди. Их припорошенный белыми хлопьями вид завораживает меня, но еще больше завораживает тяжелый, даже многострадальный длительный взгляд, вслед за которым следует твердый мужской тон:       − Я обязан выполнить свою задачу.       Эти слова заменяют стандартное приветствие, и нам обоим сразу становится понятно, зачем ты пришел. Кажется, ты и сам не до конца понимал это, пока не оправдал вслух свои действия.       Ничего не ответив, я отхожу в сторону, позволяя тебе пройти внутрь. В гостиной несколько прохладно, потому снежинки еще некоторое время остаются на твоих плечах и волосах. И когда дверь за тобой закрывается, а ты проходишь на то самое место у спинки дивана, где и показывал свою оскорбленность – вдруг становится неловко. Усталость словно снимает рукой. Ведь я не ожидала тебя увидеть. Кажется, ты и сам не думал оказаться здесь снова.       Секунды молчания длятся мучительно долго, а я и не в силах пошевелиться, все так же придерживая халат и смотря на тебя открыто, безэмоционально. Тебе не нравится мой взгляд. Ты расцениваешь его, как противоречие, учитывая, как недоумевающе хмурятся твои брови, как губы приоткрываются в невысказанном вопросе. Должна признаться, я не знаю, что делать. Пусть мне и удается удержать мой напускной вид равнодушного человека, все равно ощущаю трепет в груди и слабость от волнения.       Разрядку в тихом бормотании телевизора вносит собака, с гулким тявком выбежавшая трусцой мимо меня навстречу твоим рукам. Мы оба точно в ожидании именно ее появления спасительно цепляемся за пса вниманием, с интересом наблюдая, как та подходит к тебе и тянет морду с высунутым языком, желая поздороваться. Но ты не делаешь этого. Хмуро склоняешь к ней голову, наверняка размышляя, насколько уместным будет спуститься на пол и погладить животное. Во мне же с появлением питомца становится чуть больше уверенности. Стойкость возвращается назад, вытесняя волнение из сердца.       − Ты ей все еще по нраву.       − Животные идентифицируют живых существ по запаху. Я не имею их, − видимо, все-таки решив поприветствовать лохматого друга, ты присаживаешься на корточки, опустив одно колено на пол. Собака, довольная этому факту, нетерпеливо переминается передними лапами, подставляя морду твоей руке. – Вряд ли собака смогла распознать меня.       − И, тем не менее, твои руки ей нравятся.       Эти слова проговариваются намекающе, едва ли не на грани шепота. Уверена, ты отчетливо слышишь в этом отголосок реальной причины твоего появления в моем доме, потому некоторое время смотришь ровно перед собой, игнорируя настырного пса, после чего вскидываешь на меня тревожный взор. Твои темные глаза пристально наблюдают за моим лицом, пока я, удерживая завязанный халат, с равнодушным выражением подхожу ближе, встав рядом с подлокотником дивана.       − К чему все это? – встав с колен, ты впиваешься в меня тяжелым взором. В твоих глазах плещется понимание скорой борьбы с собственной системой, ведь ты все еще считаешь себя исключительным созданием, направленным на разрешение проблем государственного масштаба. Это чувство обреченности в твоем взгляде меня несколько отталкивает, заставляя считать себя самой последней тварью на земле, но я выдерживаю твой взор достойно, изучающе склонив голову на бок и прося пояснений, вскинув брови. – Что именно вы этим желаете добиться?       − Скажем так, у меня свои интересы, − подозрений на твоем лице становится все больше, и это напрягает, заставляя ощущать увеличивающуюся возможность падения твоего интереса. Словно рыбка на крючке, ты вот-вот сорвешься, но точно не этого сейчас желает взыгравшее мое озорство, что вынуждает меня равнодушно присесть на подлокотник и, пожав плечами, беспечно произнести, − в общем-то, я не собираюсь заставлять тебя, так что если желаешь, то можешь уй…       − Нет.       Резко оборвав меня на полуслове, за что получаешь хищный взгляд с не менее хищной улыбкой, ты сжимаешь кулаки и смотришь в одну точку. Видимо, стараешься смириться со скорой сменой поведения, которая наверняка противоречит твоим неким принципам и убеждениям. Которых, в свою очередь, у тебя существовать не должно.       Видя, как сложно тебе справиться с самим собой, я сменяю ехидство на тепло. Перекинув ногу на ногу и уложив руку на спинку дивана, с легким волнением всматриваюсь в твой профиль с нахмуренными глазами. Секунды молчания, нарушающиеся разве что цоканьем собачьи лап по паркету на пути к спальне, готовы перерасти в минуту, и потому я в который раз беру инициативу в свои руки.       Да, я интригант по натуре. Но точно не жестокий человек.       − Все в порядке, Коннор? – обеспокоенный взгляд в твою сторону, и ты неловко перебегаешь взглядом по гостиной, точно в поисках спасения. Но спасения от чего? Точно не от меня. Скорее, от внутренней борьбы, которая ведется с момента озвученного предложения. – Ты не знаешь, как это делает…       − Знаю.       Ответ грубый, даже нетерпеливый, и я становлюсь эпицентром твоего недовольного, укоризненного взора. От такого внимания мурашки бегут по коже, подкрепляемые морозным ветром. Даже невольно ежусь, сомнительно потупив взор.       Ты смотришь пристально, и укор твой сменяется неуверенностью. Кулаки все еще сжаты, пусть и несколько расслабляются, но больше всего меня заботит недавний грубый тон, обрывающий меня на полуслове. И вроде бы это должно напугать, но… мне не страшно. Во мне вдруг играет желание показать свой темперамент. А может, просто хочется вернуть себе ощущение контроля над затеянной игрой.       Показательно выпрямившись и расправив плечи, я смотрю на тебя надменно, приподняв подбородок. Мой самоуверенный взгляд пристально смотрит в твои глаза, и ты сужаешь их, явно понимая, что сейчас что-то произойдет.       − Подойди ко мне, − мой голос не такой холодный, как сквозняк из окна, но и не теплый, как томная, пульсирующая точка в груди. Нейтральный. Такой, каким обычно указывают учителя своим ученикам, вызывая их к доске.       Ты не сразу следуешь просьбе, сохраняя свой подозревающий взгляд несколько секунд, однако уже в следующее мгновение, выдержав этот визуальный контакт, неторопливо проходишь ко мне. Между нами не больше метра, кажется, даже меньше половины. И мне приходится вскинуть голову, дабы видеть твои хмурые, карие глаза с оттенком грязного золота из-за светодиода на виске. Ох, как же мне нравится эта суровость на твоем лице с изящными изгибами. Как же мне нравится смотреть на то, как ровно вздымается твоя грудная клетка, несмотря на бушующие противоречия в твоей программе. Эта борьба мнимая. О да, парень, я все еще знаю на что ты способен, и какими умениями расследования тебя наделили в компании. И мне нравится эта игра… игра между человеком и послушной машиной, желающей не замечать или как минимум не знать о своей реальной сущности.       − Коснись меня…       С этими молчаливыми минутами чрезмерной близости, при которой твое бедро касается моей коленки, не замечаю, как голос хрипит. Таким сиплым он не был уже долгое время. Быть может, потому что я никогда не проворачивала подобных игр?.. или потому что ты и впрямь сам по себе вызываешь эти избыточные эмоции, всего лишь находясь рядом?.. и теперь, когда твои прищуренные глаза смотрят пристально, а губы приоткрыты в ожидании реакции, я, кажется, теряю контроль уже не над игрой, но над собой. И какого же ощущение трепета в груди, когда ты, выдержав несколько секунд, поднимаешь руку.       Так волнительно… не думала, что будет так волнительно… не думала, что буду ощущать холод снаружи и жар внутри одновременно, когда твои пальцы едва заметно касаются плеча. Холодный атлас от этого прикосновения прижимается к разгоряченной коже, и приходится сдержать себя, чтобы не сорвать с губ сиплый стон. Последний, застряв в груди, растекается слабостью во всех мышцах. И пока ты смотришь пристально и сурово, я буквально млею от твоего прикосновения. Если на разум так действует твоя рука, боюсь представить, что будет, когда губы ощутят твой жар.       Твое выражение лица меняется. Глаза прищуриваются, ты явно не ожидаешь от меня такой реакции, уверенный, что все задуманное – лишь желание позабавить свое эго. Честно сказать, я и сама вдавалась в подобное размышление, разве что прятала эту мысль за уверенностью одной главной цели: посодействовать «Киберлайф», заодно утолив жажду любопытства. Но теперь даже теряюсь в ворохе этих чувств, растекающихся по жилам, когда ты словно намерено сжимаешь мое плечо. Это выбивает опору в сознании. Может, этого я не показываю, но ты без особых усилий читаешь мои реакции через учащенное биение сердца и утяжелившееся дыхание.       Ты меняешься. Взгляд становится недоверчивым, подозревающим. Он мгновенно отрезвляет, заставляя сознанием вернуться к болтающему телевизору и твоему облику, от которого отделяют жалкие полметра.       − Что не так?.. – кое-как найдя в себе силы, дабы сыграть хоть в какую-то стойкость, я сдвигаю брови и изучающее смотрю в твои черные, сверкающие зрачки.       − Откуда мне знать, что вы не врете?       Этот холодный, требующий ответа тон так резко контрастирует с моим сиплым и приглушенным, что даже на долю минуты становится оскорбительно. Уязвленная таким едким замечанием, я усмехаюсь, вздергивая один уголок губ.       − Ты сомневаешься во мне?       − Я знаю о вас многое, миссис Хани, − убрав руку с моего плеча, ты с некой гордостью проговариваешь эти слова, явно надеясь, что этот факт возымеет эффект. Увы, но было бы глупо не предположить заранее то, что ты, будучи первоклассным сыщиком, не изучил все мое досье вдоль и поперек. – Однако то, насколько вы высокоморальны – остается только догадываться.       − Ах вот как… смею тебя заверить, что врать не в моем стиле. По крайней мере, если все в рамках обговоренных условий, − эти слова проговариваются дельно и надменно, после чего я встаю с подлокотника, из-за чего вынуждаю тебя отойти в сторону, недоумевающее сверкая глазами. – Но раз тебе не нужна информация, то с чистой совестью могу указать тебе, где находится дверь. Хотя ты и сам знаешь.       Демонстративно хмыкнув, я обхожу тебя стороной и направляюсь обратно к барной стойке с ножами и кружке остывшего чая. Холод, блуждающий по полу, охлаждает мой взыгравший внутри пыл, и от того на душе становится не так тягостно от разорванной телесной связи. На плече еще витает чувство холода шелка, сменяющегося на жар. Это ощущение такое приятное и трепетное, что я неосознанно дотрагиваюсь пальцами до рукава, словно бы пытаясь поправить его. И снова блеф. Мне просто хочется вновь ощутить твое мнимое присутствие.       Ты разворачиваешься вместе со мной, прищурено и недоумевающе следя за моим лицом. Моя внезапная нейтральность ввергает тебя в состояние потерянности, от того в гостиной некоторое время царит молчание. Оно же продолжается до той поры, пока я не усядусь на барную стойку, показывая своим видом отсутствие интереса к тебе.       − Мне нужна эта информация, − развернувшись ко мне полу-боком, ты чуть киваешь головой, как бы подтверждая истинность своих слов. Темные пряди волос, снег на которых давно растаял, теперь приятно блестят в тусклом свете мрачной лампы, местами отливаясь холодным оттенком болтающего телевизора. Мое напускное равнодушие, с которым я беру в руки чашку и делаю глоток, вынуждает тебя на несколько мгновений умолкнуть, пронзая мое лицо сомневающимся взглядом. – В любом случае я здесь для того, чтобы выполнить задачу. Не для ваших игр, миссис Хани. Так что я выполню условие, получу от вас все, что вы знаете, и на этом прекращу наше сотрудничество.       От этих самоуверенных, твердых слов я замираю с кружкой в руке. Карие глаза смотрят с особой пренебрежительностью, точно твое присутствие в этом доме ты расцениваешь как какое-то глупое недоразумение, никак не достойное твоей сущности. От таких взглядов и слов былой азарт возгорается с новой силой, я даже жалею, что покинула твое тесное общество так быстро.       Нет. Не жалею. Лучше быть в пяти метрах от тебя и твоей уверенной, мужской осанки с разведенными плечами, пока с губ срываются довольно дерзкие, издевающиеся над тобой слова.       Медленно и манерно отставив кружку с недопитым чаем в сторону, я облизываю губы и, вцепившись в край стола обеими руками, смотрю на тебя, чуть склонив голову на бок. От моего изучающего взгляда подозрения мелькают в твоих глазах, и как же приятно видеть тебя таким сбитым с толку, ожидающим какой-то подвох!       − Мало.       От одного слова ты хмуришься. Диод на виске, что совсем недавно вернул голубой цвет, вдруг прокручивается желтым, и глаза твои поспешно моргают несколько раз. Гадать не стану, какая информация сейчас перерабатывается в твоей голове. И ты можешь сколько угодно строить из себя дурачка, я-то знаю – ты все понимаешь. Ты – самый продвинутый по всем пунктам идеальный сыщик, следователь, детектив. Ты – тот, кто имеет навыки достижения цели, и не все из них направлены на воздействие на андроидов.       − Что, простите?       − Ты оскорбил меня, − пожав плечами и секундно опустив уголки губ, я говорю невинным, будничным голосом, никак не сочетающимся с твоим напряженным состоянием. – Сказал, что я могу соврать. Теперь мне мало поцелуя. Хочу большего.       − Я не… − ты так забавно запинаешься, часто моргая, что мне кажется, будто твои щеки вот-вот покроются румянцем. Что за вздор. Пусть у тебя и множество функций и способностей, все же таких возможностей у тебя нет. Зато есть невероятный диапазон поведенческих реакций, внедренных тебе с целью идеальной интеграции и безошибочного выуживания информации у кого угодно. Включая женщин. Включая сексуальные связи. Которые ты так тщательно скрываешь от окружающего мира. – Я не понимаю…       − Ой, да брось, − усмехнувшись, я спрыгиваю с барной стойки на холодный пол. И снова между нами остается метр. Не переставая следить за каждым моим движением, ты не двигаешься с места. От этого во мне, не побоюсь признаться, просыпается хищник, явно не надеющийся на что-то интересное, но желающий просто поизмываться над добычей. – Ты все прекрасно понимаешь. Можешь обманывать себя, но меня тебе точно не обвести вокруг пальца, Коннор. Ты детектив. Самый лучший во всем мире. И я прекрасно знаю, какие линии поведения в тебе заложены для успешного изъятия информации. Не только из машин, верно, Коннор?       От этого ехидного замечания ты мрачнеешь. Или холодеешь. Или… заинтригован? Как много «эмоций», мне не понятных. И по известной мне причине таких живых.       Не смея какое-то время нарушать молчание, сохраняющееся в течение десяти секунд, ты самоуверенно выпрямляешься. Темные брови с легким намеком вскидываются вверх, после чего следует довольно язвительное, но театрально вежливое замечание:       − Для уволившегося сотрудника компании вы слишком широко осведомлены о моем функционале, Меган.       Услышать свое имя твоим голосом, манерно растягивающим и давящим, так неожиданно, что я замираю в дыхании. Взгляд неосознанно цепляется за проговаривающие губы, от вида которых в животе наливается тяжесть. Глупая, глупая Меган! Сохраняй самообладание, если не хочешь потерять статус хищника!       − Возможно, − кое-как оторвав взгляд от твоих губ, я вскидываю его в твои глаза. Ты замечаешь этот жест, хоть и не выдаешь себя ни на секунду, продолжая возвышаться в метре. – Не стану отрицать.       − А как же конфиденциальность? Как же подписанные вами документы о неразглашении? Неужели все сотрудники «Киберлайф» так беспечны?       − Пытаешься увести разговор в другую сторону?       − Пытаюсь объяснить, что ваши условия некорректны! – ты не кричишь, но говоришь с нажимом. В темных глазах блестит негодование, но отчего-то мне кажется, что в глубине черных зрачков мелькает азарт. Не такой, какой испытываю я, сдерживая внутренние позывы женского эго, но азарт лести. Словно бы тебе… приятно осознавать, что кто-то интересуется тобой слишком сильно. Сильнее, чем все, с кем приходится контактировать. – Я не стану применять к человеку подобные линии поведения!       Ветер во дворе усиливается, отдаваясь в приоткрытом окне легким завыванием. Ни я, ни ты не обращаем на это внимания, смотря друг другу в глаза не отрываясь, и пока ты смотришь сурово и укоризненно, я источаю беспечность и легкость.       Что ж, на другое я и не рассчитывала. Больше не желая играть на твоих «нервах», делаю несколько показательных шагов назад спиной, ловя на себе твой недоверчивый взгляд. По правде говоря, вся эта игра в «кто кого сломит» мне наскучивает. В конце концов, работы на завтра немерено, а я вместо сна занимаюсь безрезультатной ерундой. С самого начала было понятно, что все это бессмысленно. Похоже, тебе и впрямь противно осознавать свои реальные способности, возложенные в тебя инженерами.       − Как скажешь, Коннор. Я не стану тебе приказывать.       Уже возвращаясь обратно на стойку, готовлюсь поставить конечную точку в этом разговоре. Уверена, через некоторое время ты покинешь мой дом, оставив после себя очередные часы размышлений и раздумий вокруг твоей персоны, и я буду очень долго фантазировать себе о возможном продолжении этого вечера. Подсознанию настолько сильно хочется узнать, каков ты, что оно наверняка примется терзать меня воображаемыми картинами. Увы и ах. Это было мечтами, они же ими и останется.       − Почему вы так заинтересованы мной? – звучит в спину недоумевающий вопрос, пока я, удобно устроившись на стойке, уже без всякого интереса тянусь к кружке. К сожалению, чай давно остыл, от того желания пить отпадает, вынуждая меня отодвинуть от себя сосуд и безучастно уставиться в телевизор.       Ты не получаешь от меня ответа. Впрочем, я и не желаю отвечать. Некоторое время. Только когда осознаешь, что идти на контакт я не намерена, а значит, возможность узнать что-то новое пропущена, сурово выпрямляешься в осанке и, проговорив следующее холодным тоном, устремляешься к выходу:       − Прошу прощения, но, судя по всему, мое появление здесь ошибка. Всего доброго, миссис Хани.       − Я очень много слышала о тебе, − слова проговариваются скорее в пустоту, чем для тебя, но ты, уже оказавшись у двери, вдруг встаешь как вкопанный, едва повернув в мою сторону головой. Предоставленный обзору диод перемигивается желтым цветом, остро контрастируя на фоне голубых светодиодов на сером пиджаке с номерными знаками. – Хотелось узнать, каков ты на самом деле. Наверное, это было глупо.       Краем глаза замечаю, как золото сменяется красным. Ярким, угрожающим. Все еще держа голову чуть повернутой ко мне, но при этом буравя взглядом дырку в полу, ты сжимаешь кулаки. Не знаю, что происходит в твоих системах. И не надеюсь узнать, вот только…       − Узнать, каков я?..       От вкрадчивого тона мне становится немного не по себе. Но это ничто по сравнению с тем волнением, что следует из-за твоего тяжелого, помутневшего взгляда через плечо. Ничто по сравнению с тем царящим в груди, когда ты резко разворачиваешься и идешь на меня, приковывая хищным, суровым взглядом. Вспышка страха напрягает тело, заставляя меня выпрямиться, но когда ты оказываешься совсем близко – окончательно теряю рассудок от твоих властных действий.       Ты и впрямь идеальный детектив… идеальная машина, созданная для адаптации к любым условиям и любым личностям… а может, это и впрямь Ты. Такой, какой есть. Не знаю… но буквально млею от той настойчивости, с которой грубо впиваешься в меня с поцелуем, запустив пальцы обеих рук в волосы и не давая вырваться хоть на секунду.       Это пугает. Контроль над ситуацией вырывается из моих рук твоими нетерпеливыми движениями, и от того страх заполоняет грудную клетку. Лучше бы я задыхалась от твоей близости, чем от животного инстинкта самосохранения. Непроизвольно съеживаясь и стараясь оттолкнуть тебя в грудь, я вырываюсь из твоего поцелуя, на который так и не посмела ответить. Зря. Кажется, ты в конец обезумел от моего сопротивления.       − Коннор, стой!       Перепуганный крик пролетает мимо твоих ушей, кажется, ты вообще не замечаешь моего резкого отчуждения. Уже в следующую секунду, отстранившись, ловишь мои руки в воздухе и, сжав их в запястьях, поднимаешь высоко над моей головой. Короткий халат от таких манипуляций задирается, слишком откровенно обнажая бедра, но тебя не интересует мое тело. Тебя интересует моя полная подчиненность, иначе зачем ты грубо и с болью в сопротивляющихся руках резко заставляешь меня улечься спиной на стол. Совсем недавно я металась взглядом по комнате в поиске спасения, знаю, в спальне сидит верный лохматый друг, но как от защитника от него толку ноль. Он даже не высунул носа на мой испуганный оклик. И когда взгляд вдруг находит твои глаза – я пугаюсь еще сильнее, при этом испытывая нечто вроде... желания?..       Карие переплетения, из которых состоят твои радужки, недобро блестят. Черные зрачки расширены, сверкая холодом и жаром одновременно. Как такое вообще возможно?.. совсем недавно ты выказывал нежелание применять свои глубокие познания психологии, и вот ты срываешься, грубо выдергивая ослабший пояс моего халата, отчего по обнаженному телу бежит волна мурашек. Ты слишком близко. Настолько близко, что сознание устремляется куда-то вверх, под потолок, заставляя меня холодеть от страха. Все те же мужские руки довольно быстро и жестко прижимают мои запястья к холодному столу, вместе с этим успевая перевязать их моим атласным поясом.       − Прекрати! Что ты делаешь?!       Я не кричу, даже не говорю. Скорее, шиплю, как кошка, плохо скрывая свой истинный страх. Мои крики словно в пустоту, ты слишком сильно занят желанием обездвижить меня, хоть уже успел удобно устроиться между ног, пока мир вокруг меня вертелся по спирали, не давая сориентироваться в пространстве. И я уже хочу возмутиться снова, съеживаясь под твоим холодным взглядом и безрезультатно стараясь отдернуть связанные руки вниз, как металлический свист, звучащий буквально рядом с ухом, вынуждает меня рефлексивно замереть.       Кухонный нож в твоей руке лишь на мгновение сверкает серебром в тусклом свете гостиной. Порывистое дыхание обрывается, настолько страшно мне не было даже в тот вечер, когда некий мужчина решил попытать счастье в женском рюкзаке. Благо, ножик в твоей руке не задерживается, ведь ты, даже не глядя в мои глаза, довольно умело вонзаешь его в свободный, натянутый конец пояса. Треск лакированного дерева заставляет меня вздрогнуть и вернуться к тяжкому дыханию.       Звук вонзенного в твердую поверхность ножа сказывается и на тебе. Отстранившись на несколько секунд и оглядев свои труды холодным взглядом, ты снова наклоняешься ко мне, в этот раз не заботясь о моей возможности вырваться. Стянутые запястья, которые прижаты к столу, начинают ныть, кажется, я уже не чувствую рук, испуганно впиваясь в твои потемневшие глаза. Попытка сжаться под тобой, стараясь спрятать открытое белое белье, ни к чему не приводит. Ты, лишь недовольно смяв губы, сжимаешь меня за подбородок, не давая отвернуться от излишне близкого положения твоего лица.       − Что-то не так, миссис Хани? Вы ведь сами просили о поцелуе.       − Коннор, пожалуйста!..       Словам не дано до конца сорваться с губ. Сократив наше расстояние, ты снова стараешься вызвать меня на довольно грубое сближение, оставляющее на губах укусы. И я опять не отвечаю на поцелуй. Плотно смыкаю губы и зажмуриваю глаза, не в силах даже смотреть на лед в твоих глазах. Твой галстук неприятно скользит по обнаженной коже, заставляя мурашки от ветра превращаться в мурашки от страха. Да, я надеялась вывести тебя на реакцию, испытав твои реальные возможности! Но не так! Не таким способом!       − Прекрати немедленно! – вырвавшись наконец из твоей руки, я мгновенно отворачиваюсь как можно дальше. Увы, но такой жест лишь позволяет тебе сместить свое внимание с моих губ на шею, оставляя на коже влажные дорожки с наверняка агрессивными отметинами. Боль от укусов вынуждает меня отодвигаться как можно дальше от тебя, как можно дальше от твоих нетерпеливых, жадных движений рук по обнаженному телу! – Перестань!       − Вы совершенно правы, Меган, − проговорив это с тяжким придыханием на истерзанную грубым поцелуем ключицу, ты выпрямляешься и с ледяным выражением лица резко стискиваешь бедра руками. Один рывок к себе сопровождается вскриком. Теперь я и впрямь точно натянутая струна, прикованное к столу перепуганное животное. – Я – идеальная программа для достижения желаемого в целях успешного расследования. И очень много знаю о человеческой психологии. В частности… − воцарившаяся пауза, нарушаемая разговором ведущей из телевизора, несколько отпускает страх. Все еще встревоженная и настороженная, я несмело размыкаю веки, опасливо смотря в твою сторону. Лучше бы не смотрела… ведь легче от твоего демонстративного изучающего представленное тело в белье взгляда не становится, − о женской психологии…       − Прекрати, пожалуйста…       − Вы ведь сами желали узнать, каков я, − довольно раздраженный тон никак не укладывается в моей голове с тем, что меньше десяти минут назад я видела перед собой. Потерянный, противостоящий своим внутренним тормозам, тебе претила мысль о подобном поведении с человеком. И вот передо мной стоит горделивое, властное создание, приковывающее своим тяжелым, суровым взором к месту. Все тело внутри содрогается от властных пальцев, которые сжимают до боли бедра, я и не пытаюсь скрыть свою крупную дрожь, тяжко вздымая грудь под давлением куска льда вместо сердца. Но самое худшее то, что мне... нравится. Ни за что себе в этом открыто не признаюсь, но мне нравится! – Желали узнать о моих способностях. Что же теперь не так?       Прикрыв глаза и уняв бушующий страх под твоим требующим ответа вниманием, я предпринимаю ленивую попытку вырвать заведенные наверх связанные руки из цепкой хватки вошедшего в стол ножа. Тщетно. Даже и не надеялась на результат, разве что только словила на себе твой прищуренный взор.       − Ты пугаешь меня.       Слова сходят с губ почти шепотом, действуя как отрезвитель для нас обоих. Твой уверенный, раздраженный вид вдруг сменяется недоумением, после чего оно перерастает в чувство вины. Не невинной, но тяжелой. Точно ошпарившись, ты отпускаешь меня и отходишь на несколько шагов назад, позволяя согнутым в коленях ногам сомкнуться, дабы скрыть все причинные места. Карие глаза неверяще осматривают свои руки, освещенные синим и красным свечением диодов, и обстановка резко меняется. Похоже, я снова у руля. Похоже, я снова нащупала твою слабую сторону, так предусмотрительно возложенную в тебя компанией.       − Прошу прощения, − с этим неуверенным извинением ты подходишь ко мне снова. На удивление, былого животного страха я не чувствую, точно испуг в твоих глазах на твое собственное поведение подсознательно убеждает в твоей неопасности. Глупая. Ты прижимал меня к столу меньше минуты назад, искря холодом и желанием выбить из меня все данные, и вот твой щенячий взгляд все искупает. Не зря ты так жирно намекнул про женскую психологию. – Произошла какая-то ошибка… я просчитался.       Теперь от твоего бережного прикосновения к моим затекшим запястьям мне не становится страшно. Тебе приходится приложить немалое усилие, чтобы вытащить нож из стола, освободив мои руки. Не полностью, но хотя бы дав мне возможность опустить их, усаживаясь на край стола. Убрав нож в сторону, ты отходишь на почтительное расстояние. Твой диод давно перестал гореть красным, сменившись на золото, и все же я посматриваю на тебя с опаской, стараясь отдышаться и привести взыгравшее волнение к минимуму. Не так-то просто это сделать, когда меньше минуты назад якобы послушная машина всеми своими действиями показывала власть.       − Вряд ли вы после подобного захотите сотрудничать. Зря я вообще сюда пришел, − отвернувшись от меня с нахмуренным видом в желании не смотреть в глаза, ты сжимаешь кулаки. Я даже не забочусь о своем внешнем виде, все так же держа связанные руки на уровне груди и не пытаясь запахнуть халат. – Всего доброго, миссис Хани.       Я ничего не успеваю ответить, хоть и чувствую внутри желание окликнуть. Так и сижу на столе, свесив ноги вниз и тяжко дыша. Последние слова сопровождаются тактичным кивком головы с неуверенным взглядом, и прежде, чем мне удается раскрыть рот – ты стремительно разворачиваешься и уходишь, приглушая говор телевизора шагами. Открытая дверь, на ручке которой покоятся твои пальцы, продолжительно впускает в дом снежный ветер, и твой облик застывает в проеме. Несмелый поворот головы, точно ты раздумываешь, а стоит ли уходить… и дверь закрывается, унося за собой твои сине-золотые светодиоды с моим желанием играться с огнем. А ведь именно с ним я игралась… только сейчас это понимаю.       Ты исчез из моей жизни на некоторое время. Мир закрутился в своих извечных делах и проблемах, одна из которых более не выполнить работу как можно раньше, но не попасть под горячую руку ставших постоянными стычек девиантов и людей. Уже через несколько дней я стремительно покидаю штаты, направившись в Канаду. Все эти рейды по домам со стороны полицейских, все эти проверки на таможне и блок-постах… нескончаемые перипетия, не дающие просыпаться без страха, что сегодня не попадешь под горячую руку. Не в таком мире я желаю жить. Обуявший город страх вынуждает отодвинуть случившееся между нами на задний план и задуматься о собственной безопасности, и все же… я вспоминаю о тебе, направляясь на автобусную остановку в пока еще редкой толпе.       Белые снежинки опадают на волосы и красное пальто, и я, задумавшись о каких-то делах, уже на половине пути через транс-площадку вдруг оказываюсь на усеянном снегом асфальте. Некий человек несется на всех парах мимо, то ли случайно, то ли специально зацепив меня и столкнув на пол. Чампа, что все это время была на поводке, принимается скулить и вылизывать меня, вместо того, чтобы хотя бы тявкнуть на причину падения, но увы. Из собаки все еще плохой охранник.       Как минимум четверо людей в военной экипировке с оружием несутся за этим силуэтом. Секунда – звучит выстрел. Синяя кровь окропляет утоптанное людьми покрывало, некий, как оказалось, девиант падает навзничь под всеобщие вздохи толпы и оружейные затворы патруля. Вот тут-то я и вспоминаю о тебе. Смотрю в серые глаза несчастного андроида, в котором узнаю модель домашнего помощника, и теряюсь в мыслях. Какой-то мужчина предлагает мне руку помощи, слышу его обеспокоенный вопрос «С вами все в порядке, мэм?», однако вместо того, чтобы подтянуть к себе соскользнувшую спортивную сумку и протянуть руку человеку, таращусь на машину с мертвыми глазами.       Где ты?.. каков путь ты избрал? И к чему этот путь привел тебя? Продолжают ли твои карие глаза смотреть на мир с нейтральным интересом или они пронзают бездну точно так же, как и взгляд этого девианта?.. впервые с того времени, когда друзья рассказали о твоих истинных заложенных программах и кодировках, вдруг понимаю насколько это ужасно. Мне так хотелось потешить свое любопытство и поддержать бывшего работодателя, что я всеми силами подталкивала тебя к пути, конец которого может быть таким. И почему мне вдруг стало так важно твое состояние? Искренне надеюсь, что никогда не узнаю ответ на этот вопрос.       Время летит стремительно. Я окончательно отреклась от телевизора, будучи в Канаде. Весть о том, что мир людей снизошел до мира машин распространилась быстро, но узнала я о ней далеко не от СМИ. Те самые друзья, что по долгу службы остались в Детройте, связались со мной спустя три месяца после бунта. И если честно, я была рада вернуться обратно в свой дом вместе со своей собакой. Жизнь в Канаде, конечно, хороша, но все-таки это не мои родные края. И вот, все вопросы жизни под одним небом закрыты, и люди принимаются наполнять город, уже не так страшась андроидов. И я бы порадовалась, но за время отсутствия в стране отвыкла от мыслей о бунте. Да, я думала о тебе. С тревогой вспоминала как минимум каждый день на протяжении месяца, хоть и старалась отречься от размышлений политического характера и жизни машин. Поначалу выходило плохо. Позже твой облик перестал посещать мои мысли.       Прошло еще несколько месяцев. Мир вернулся на спокойную тропу жизни, пусть многие из людей еще пытались качать права насчет машин. Для многих вселенная перестала быть прежней, ведь бывший раб превратился в сожителя, и это воспринималось человеком, как конкуренция. Для меня же ничего не изменилось. Работа осталась работой, отношение к людям осталось все тем же. Разве что теперь уважение приходится выказывать и андроидам, ставших изумительно живыми. Но это меня не волнует. Родная страна меня радует своими объятиями. До поры до времени.       День, когда дистанционная работа сменилась офисной, рано или поздно должен был наступить. Майское солнце, соскальзывая за горизонт, оставляет за собой яркие, рыжие краски, за которыми так прекрасно наблюдать из окна от пола до потолка в моем новом кабинете на сорок третьем этаже. Место заместителя директора, до которого удалось добраться в скором времени только благодаря последствиям бунта, нередко вынуждает оставаться в офисе допоздна. Этот случай не исключение. Мало того, что в офисе вот уже несколько дней не появляется одна из сотрудниц-андроидов, так спокойствие нарушает еще и звонок того самого лейтенанта Андерсона, что возжелал пообщаться со мной в рабочей обстановке. Лучше бы ему приехать как можно раньше. Не хочется встречать первые звезды в офисе…       Ой. А вот и первые звезды.       − Миссис Хани, к вам из департамента полиции… − едва секретарь из интеркома проговаривает эти слова, я тут же прерываю ее, стоя у окна и разглядывая уже уходящий в майскую ночь город.       − Впусти. И Райли, − на том конце воцаряется молчание, означающее полное внимание к моим словам. – Можешь идти домой. Ты не обязана сидеть здесь сверхурочно.       Секретарь запинается, однако, уже привыкшая к моей прямолинейности, сиюминутно проговаривает «Как скажете, Меган» и сбрасывает связь. Дверь за спиной нешумно раскрывается, впуская лейтенанта в просторный кабинет серого тона, обставленного до удивительной простоты. Диван с журнальным столиком, несколько черных книжных шкафов у дальнего угла и рабочее место со стульями для посетителей и моим компьютерным креслом. Все здесь осталось прежним от былого хозяина, разве что пришлось добавить декоративную пальму у двери и парочку картин-абстракций для разнообразия и разрядки мозгов.       − Не сочтите за грубость, лейтенант, но давайте по существу, − не поворачиваясь к вошедшему, устало проговариваю я, складывая руки на груди. Верхняя пуговица на рубашке давно расстегнута, и если честно, тоже самое я бы сделала с пуговицей на поясе красной юбки, не говоря уже о черных лодочках на шпильках поверх чулок. Так и хочется откинуть их подальше, ощутив ноющими стопами холод паркета. – День уже подошел к концу, и я уверена, что вы тоже хотите вернуться домой пораньше.       Шаги за спиной стихают, точно вошедший не ожидает таких давящих слов. Лучше бы я слышала шаги, чем то, что следует после нескольких секунд паузы.       − Как скажете, миссис Хани. Я постараюсь быть предельно кратким.       Это твой голос. Мягкий, вежливый и теплый. Не слишком грубый для мужского, но и не слишком легкий для того, кто должен подчиняться. Но ты ведь больше не подчиняешься, верно?       Внезапные воспоминания о снежном вечере, когда руки были туго стянуты поясом, а в груди играла смесь возбуждения и страха, накрывают дрожью, и я настороженно разворачиваюсь к тебе. Мыслей о первых звездах больше нет. Теперь на их месте твой уверенный силуэт в строгом черном костюме с галстуком. Последний – единственное, что осталось на тебе от прежнего облика. Нет больше светодиодов, разве что тот, что горит на виске.       Видимо, вопрос в моих глазах настолько явный, что ты вздергиваешь уголок губ, предугадывая именно такую реакцию. Удивительно, но пока одна твоя рука держит некую желтую папку, другая уложена в карман зауженных брюк, и в этом жесте я вижу так много человеческого, что мне становится неуютно. Запястья даже после длительного времени вспоминают тугой узел, от которого удалось избавиться аж через пять минут после твоего ухода.       − Что ты…       − Лейтенант Андерсон выражает свои сожаления, но он не смог присутствовать на нашей с вами встрече, − глядя в твои искрящиеся учтивостью карие глаза, я не могу понять, говоришь ли ты правду или нет. В тебе так мало от того Коннора, которого я видела в последний раз, что я просто напросто теряюсь, застыв с невысказанным вопросом на открытых губах. Забавно, но ты, точно в издевательской манере, вскидываешь брови и жестом руки предлагаешь нам занять места за рабочим столом. – Кажется, вы просили быть кратким.       − Да… − позорище. Стою и пялюсь на тебя. От этой назойливой, стыдливой мысли приходится в буквальном смысле отмахнуться рукой, на некоторое время прикрыв ладонью глаза. – Да, конечно.       Усевшись в компьютерное кресло, я складываю сомкнутые в замок руки на столе. Компьютер давно выключен за неимением своей значимости под конец рабочего дня, несколько неразобранных перед выходными бумаг останутся лежать до понедельника. Если раньше я и хотела их убрать, то теперь точно не стану этого делать, ушедшая в растерянность от твоего появления в моем офисе.       Надо же… я ведь даже и не вспомнила о тебе, когда услышала голос Хэнка Андерсона. До того рабочая и бытовая жизнь закрутила, что мысли о твоем облике перестали посещать еще со времен Канады.       Ты занимаешь одно из посетительских стульев. Желтая папка укладывается передо мной поверх тех самых бумаг, и мужские руки в моей же манере сцепляются в замок. Ты наверняка чувствуешь, как резко меняются мои биоритмы, в которых даже я сама разобраться не могу, однако ведешь себя максимально профессионально. Иными словами, не обращаешь внимания на происходящее внутри человека.       Молчание между нами затягивается, и причина тому моя неловкость. Ты все ждешь, когда же я скажу хоть что-то, наверняка ожидаешь слов после того, что произошло в моей гостиной, а я, впервые за всю свою жизнь не знающая как повести себя с «мужчиной», предпринимаю глупую попытку пошутить:       − И как мне… обращаться… теперь? Неужели на «вы»?       Ты заметно улыбаешься от той неловкости, которую я испытываю. Мне же не до улыбок. Отчего-то чувствую себя жарко и боязливо, хоть и понимаю, что причин для страха нет. Ведь у нас нет причин для страха, верно?.. Коннор?..       − Это не существенно, − вежливо поясняешь ты, чуть кивнув головой.       − В таком случае, оставлю все как есть, − твой тон дружелюбен и приветлив, и это позволяет усомниться в своих ощущениях. Постепенно сменяя страх на контроль, я немного расслабляюсь в своем кресле. – Если, конечно, ты не против, Коннор.       И снова эта уважительная, мягкая улыбка с теплым взглядом карих глаз. Проходит не меньше пяти секунд прежде, чем ты, не моргая, заметно вздергиваешь уголки губ и произносишь:       − Как скажешь, Меган.       Не сказать, что переход на личность резкий, и все же я чувствую себя жарко, слишком тесно в этой треклятой юбке. Твой пристальный взгляд заставляет меня поежиться и, облизнув губы, глуповато улыбнуться.       − Прежде всего, я хотел бы извиниться за тот инцидент, − улыбчивость на твоем лице быстро сменяется деловитостью, с которой обычно разговаривают юристы или адвокаты, принесшие не радостные известия. От такой перемены я несколько теряюсь, не сразу вникая в твои слова. Только спустя какое-то время до меня доходит, что именно ты говоришь, потому нутро в груди резко напрягается, заставляя сердце судорожно сжиматься. И не понятно, что приводит к такому эффекту: воспоминания о произошедшем, где твои руки грубо сжимали бедра, или неловкость от того, что ты упоминаешь тот самый момент. – Я напугал тебя.       − Ничего, все в порядке, − отмахнувшись, я складываю руки на груди и стараюсь выдержать твой внимательный взор. Кажется, у меня удается. А может, и нет, судя по тому, как твои глаза прищуриваются от моих последующих слов. – Должна признаться, я и не вспоминала об этом.       Ну как же… не вспоминала… может, последние месяцы жизни и впрямь были заняты другим, но достаточно вспомнить первый месяц жизни в Канаде, где в голове витали мысли из разряда «где ты, как ты, что ты»… лживая идиотка.       Судя по тому, как ты выдерживаешь длительную паузу, ты замечаешь все мои выражающиеся невербально мысли. Смутившись молчанию, я вновь глуповато улыбаюсь, пытаясь свести разговор к делу.       − Это все, конечно, мило, но мне бы хотелось вернуться домой до полуночи.       − Конечно, − вновь став предельно серьезным, ты понимающе киваешь. Уложенная передо мной папка аккуратно разворачивается, после чего с некоторым шумом раскрывается под действием твоих манипуляций. Удивительно, что эти же действующие с бережливостью руки до боли стискивали кожу, требовательно прижимая к себе. – Прошлым вечером на улице по Даймонт-бич было обнаружено тело. Модель KL900. В базе данных она числится, как сотрудник данной компании. Мы проводим тщательный допрос для установления круга подозреваемых лиц.       Смущение от новости разом пропадает. Напрягшись на стуле и недоумевающее взглянув на тебя, я вниманием обращаюсь к отчету и представшим фотографиям. Благо без подробных изображений тела на них. Только общая картина с номерными флажками рядом с уликами и небольшой протокол о месте преступления.       − Кристина?.. – я словно спрашиваю саму себя, вспоминая, как целый день ругалась, в мыслях проклиная пропавшую сотрудницу. Вот уж не свезло… даже стыдно. Кто же знал, что ее отсутствие в офисе – результат отсутствия самой жизни. Взяв в руки фотографию, я стараюсь рассмотреть ее как можно лучше. Пусть освещение на фото и позволяет это сделать, все же даже моему опытному инженерному глазу не ясно, каковы характеры повреждений. – Что именно произошло?       − Три пулевых ранения в области центрального корпуса. Тириумовый регулятор вырван, − сурово проговорив это, ты снова складываешь сцепленные на столе руки и смотришь так спокойно, словно не ты вгонял меня в краску пару минут назад своими упоминаниями. Впрочем, я и сама об этом забыла, без тени смущения ошарашено смотря в твои глаза. – Я надеялся получить хоть какую-то информацию. Быть может, ты знаешь о ней что-то?       − Нет, нет… я не… − запнувшись от накативших новостей, я сминаю губы и несколько раз мотаю головой, как бы выветривая из нее ненужные мысли. Все это проделывается под твой пристальный взор. – Она пришла к нам всего месяц назад. Даже меньше. Я ничего о ней не знаю.       − Ее тело было найдено рядом с ночным клубом. В подворотне, − твои плечи неоднозначно вздергиваются, а большие пальцы сцепленных рук разводятся в стороны, словно предлагая вспомнить любую малозначимую деталь. Я снова осматриваю фотографию, стараясь откопать в голове хоть один момент, когда общалась с Кристиной не по работе. Увы, но таких можно сосчитать по пальцам. – Это может тебе о чем-то говорить?       − Все, что я о ней знаю – это то, что она сама придумала себе имя, − фотография возвращается обратно в раскрытую папку поверх отчета о месте преступления. – Мы не были близки, чтобы делиться личной информацией.       Ответ следует не сразу, а может, это я мысленно растягиваю секунды до вечности, воспринимая их физически. Пока я продолжаю рассматривать убранное фото, ты выжидаешь, ловя момент для следующего вопроса. И, судя по этой тягучей тишине, вопрос будет явно не по расследованию. Как же сильно наливаются краской мои щеки, когда я оказываюсь права.       − А с кем ты делишься личной информацией?       От такого демонстративно, даже немного сладкого голоса, я затаиваю дыхание, с подозрением косясь на тебя. Светлые краски горизонта сходят на ноль, и первые звезды давно перестали быть единственными на потемневшем небе. В противоположной многоэтажке, сделанной под офисы, лишь единично загораются окна, говоря о таких же засидевшихся работниках, как и я. Мне правда не хочется больше здесь находиться. Ведь кабинет несмотря на свою просторность становится слишком тесным из-за твоего пристального, с толикой хищничества взгляда.       − Я не понимаю, как это относится к расследованию.       − Отчего-то мне кажется, что ты не договариваешь, − глаза твои, сверкающие в свете потолочных ламп, сужаются, и теперь губы в действительности растянуты в ехидной усмешке. Все те же темные пряди лоснятся под ярким светом, идеально оттеняя твои темные радужки, в которых блестит адский огонек. – Интересно, отчего…       Последние слова проговариваются хриплым голосом, на грани шепота. Не желая больше ощущать наливающуюся внутри слабость от смеси неловкости и жара, я торопливо отлипаю от спинки кресла и, нацепив театрально вежливую улыбку, обращаюсь к тебе, параллельно закрывая папку и демонстративно отодвигая ее в твою сторону.       − Полагаю, что мне больше нечего вам сказать, детектив, − со скрипом в кресле откинувшись на спинку обратно, я возвращаю руки на грудь и надменно задираю подбородок. Глаза с намеком посматривают на дверь, и ты наверняка понимаешь этот жест, хоть и продолжаешь смотреть на меня, изучающе скосив голову. – Прошу прощения, что заставила вас в пустую потратить время.       − Ты прогоняешь меня? – от наглости такого вопроса я теряюсь, потупив взор.       − Нет, всего лишь пытаюсь сказать, что этот разговор не приносит мне никакого удовольствия!       − А твое тело говорит иное.       Я настолько теряюсь, что открываю и закрываю рот как рыба, тупо пялясь в твои блестящие ехидством глаза. Собственный организм выдает меня, я знаю, но больше всего удивляюсь тому, что ничего не могу с этим поделать. В моей жизни было много мужчин. Все они предпринимали совершенно разные попытки соблазнения или унижения, но всем им мне удавалось дать отпор, сохраняя лицо и вспоминая учения поистине женственной матери. Но ты даже не мужчина. Ты машина! Машина с изящным, мужественным обликом; с шоколадного оттенка глазами, в которых играют живые искры озорника; с едва заметной улыбкой приоткрытых губ, от вида которых в животе все переворачивается; с уверенно разведенными плечами и идеальной осанкой, пропитанные самоуверенностью и чувством власти. С диодом, что горит ровным голубым цветом.       Окончательно убедившись в моем ступоре, ты облизываешь губы и манерно скользишь взглядом по моему телу. Тишина в голове накрывается твоим хрипловатым, вкрадчивым голосом, и каждое слово тесно связано с тем, на чем именно задерживается твой взор.       − Твое сердцебиение участилось. Пульс цикличен, но на двадцать ударов в минуту больше, − темные глаза смещают взгляд с шеи, где неистово бьется артерия, на грудную клетку с расстегнутыми верхними пуговицами. – Дыхание сбивчивое, прерывистое, отчего организм не получает должного кислорода. Из-за этого… − взгляд снова медленно скользит вверх, акцентируя внимание на проступившей капли холодного пота на виске, − …температура увеличена, и тело старается снизить жар через холодный пот. Но самое значимое не это.       Ты смотришь в мои глаза. Наблюдательно, испытывающе, едва заметно улыбаясь одним уголком губ. Мне не нравится чувствовать себя жертвой, как в тот вечер, и все же должна согласиться с каждым твоим словом. Мое тело меня предает, заставляя возбуждаться и бояться своих желаний одновременно.       − Ты трешь свои запястья, − эти хриплые слова выбивают опору из-под ног. Мне кажется, что я вот-вот упаду в обморок, отдаваясь гулким ударам сердца о ребра и сковывающему все движения комку напряженных мышц в животе. Должна признаться, я не сразу поняла, что в действительности от волнения натираю запястье правой руки. Воображение напоминает о тугом поясе с не менее тугим узлом, и когда я, точно обожженная, отдергиваю руки, ты улыбаешься, не сводя с меня пристального взора. – И после этого ты скажешь, что не помнишь о том вечере?       − Откуда в вас так много смелости, Коннор? – перейдя на «вы» еще пять минут назад, я словно ставлю ограничивающую заслонку между нами, выказывая нежелание сближаться хотя бы на уровне расследования. Однако все равно язвлю, подавшись вперед над столом и гневно смотря в твою сторону. – Помнится, вам было сложно согласиться даже на поцелуй, а теперь вы вот так просто вгоняете меня в краску!       Улыбнувшись еще шире, ты на несколько мгновений опускаешь взгляд и позже поднимаешь его на меня. Темная прядь волос ненароком цепляется за внешний край брови, и это в свою очередь притягивает мое внимание, в очередной раз вынуждая сердце гулко ударить по ребрам в поисках выхода. Ответом на этот скачок становится твоя беззвучная, хищная усмешка, и до меня вдруг доходит.       Ты играешься.       Играешься так же, как игралась в свое время я.       Даже если ты пришел сюда действительно по делу об убийстве, уверена, что эта игра была затеяна не случайно.       Мстишь?.. но зачем? А главное, за что? Ведь моя игра так ни к чему и не привела, разве что только напрочь обрубила мое желание вообще затевать подобные игры с кем-либо.       − Время изменилось, и мы изменились вместе с ним, − тактично поясняя ситуацию, ты в рассуждениях встаешь со стула и, убрав руки в карманы, подходишь к широкому окну. Город давно окутался майской ночью, дав своим жителям забыться от бесконечных, дневных дел. Твой облик в свете городских сияний смотрится завораживающе, и меня вдруг одолевает желание выключить лампы в офисе. Не для очередных игр, что мы называли сотрудничеством, но для того, чтобы вдоволь насладиться твоим статным, уверенным силуэтом в черном костюме и с голубым диодом на виске в свете ночных городских светлячков. − Ты говорила, что все знаешь обо мне. Что у меня, как у детектива, в программе заложены сотни линий поведения, которые я могу использовать для достижения интеграции. Ты права, хоть я и не желал этого признавать, считая, что подобное в моей системе неуместно.       Я слушаю тебя завороженно, не желая прерывать ни на секунду. Замолчав, ты слегка поворачиваешься ко мне головой, смотря в пол, но всем своим видом показывая, что ожидаешь от меня внимания. Что ж, у тебя получается. Я и впрямь разворачиваюсь к тебе на кресле, напряженно всматриваясь в профиль лица и вслушиваясь в каждое твое слово.       − Раньше мне казалось, что проявление подобных вещей в сторону человека – абсурд. Бестактность и абсолютная непозволительность. Сейчас же… − мужская рука приподнимается вверх, пальцы туманно и медленно словно ощупывают друг друга, знаменуя твою глубокую задумчивость. Это же вызывает перелив солнечного света на твоем виске, от которого я вся настораживаюсь, вцепившись руками в подлокотники. – Все стало иначе. Смотреть на это стало легче. Даже удивительно, как резко поменялось все с осознанием себя, как личности, равной человеку.       Ты ждешь от меня ответа, уйдя в размышления, но у меня нет ни слов, ни возможности их подобрать. От этого монолога словно окатывает холодной водой, и я не могу понять, что именно от этого страшнее: то, что холодная вода означает страх или то, что от меня, как от горячей трубы, вот-вот повалит пар из-за играющего пламени внутри? Да, я хотела проверить тебя. Хотела посодействовать компании «Киберлайф», полностью осознавая, что именно они дергают за ниточки девиации, желая стать лидерами взбунтовавшейся новой расы. Именно «Киберлайф» надеялось взять шествие над машинами через тебя – андроида, что по расчетам компании должен был остаться одним единственным из якобы лидеров. И я же знаю, что планы компании пошли крахом, когда правительство пошло навстречу Маркусу, а ты осознал себя не просто личностью, но созданием, способным ставить свои личные цели и расставлять приоритет.       Да, я все это знала. И в какой-то степени желала в этом участвовать, став шестеренкой в огромной движущейся машине революции. Но в большей степени я и впрямь хотела узнать тебя. И все же это в прошлом. По крайней мере, как казалось мне…       Не дождавшись от меня слов, ты опускаешь руку и смотришь на меня через плечо. Твои глаза сужаются, в них нет больше желания игр или чего-то подобного. В них только некоторое раздражение, возможно даже подозрения. Внутри и без того все словно скованно цепями, но от такого взгляда мне по настоящему становится не по себе. Мгновенное воспоминание об отпущенной секретарше приносит в сознание чувство обреченности. Вряд ли Коннор, будучи детективом, что-то сможет сделать. Однако откуда это зудящее чувство тревоги?.. не от того ли, что запястья снова ощущают воображаемый тугой узел, а кожа покрывается мурашками от твоего внимательного взора?       − Ты знала. Знала все о «Киберлайф» и об их планах, − о нет, только не это… − но ты ничего не сказала, − каждое твое слово приближает тебя ко мне на один короткий шаг, и между каждыми шагами выдерживаются паузы, от которых у меня внутри все сжимается. Пальцы неосознанно вцепляются в подлокотники все сильнее, и мне бы отвести от тебя взгляд, но я не могу. Ты буквально заставляешь меня смотреть тебе в искрящиеся холодом глаза, медленно приближаясь. – Почему ты ничего не сказала, Меган?       − Кажется, у нас были условия, которые вы не выполнили, детектив, − голос предательски дрожит, хоть и наполнен чистейшей язвительности. Твое же выражение лица не сменяется, даже когда ты встаешь буквально в метре, впиваясь в мои глаза пристальным взором, чуть склонив голову на бок.       − Помнится, я поцеловал тебя.       − Да, предварительно связав и приковав к столу! Просто идеально!       − Я наблюдал за твоими биоритмами, Меган, − ты начинаешь раздражаться, даже терять терпение, и от вида яркого золотого перемигивания, точно в готовности перенять красный цвет, я осекаюсь. Видеть тебя злым так… странно. В воспоминаниях ты максимально учтивый и вежливый, всегда выказывающий уважение, хоть и возмущен в некоторые моменты общения. И вот, такт сменяется чувством власти, а доброжелательность прикрывает истинное негодование и злость. Мурашки по телу от такого сочетания. – Твое сердцебиение было таким же, как и сейчас. Тебе понравилось.       − Ни черта подобного! – крик проносится по кабинету, вызванный не то страхом, не то возмущением, но когда ты внезапно меняешься в лице, сверкая полноценным кровавым на виске, я моментально затыкаюсь, испуганно выпучив глаза. Ведь в следующее мгновение твоя рука с силой ударяет ладонью по столу, заставляя меня содрогнуться и замолчать с комком страха в горле.       − Не ври мне! – ответный, более грубый крик окатывает меня очередным ушатом воды. Оставшаяся на столе рука заставляет тебя пригнуться ко мне ближе, впиваясь глазами в перепуганную душу, и я уже без смущения срываюсь на тяжелое, порывистое дыхание, застыв в кресле, как кролик перед удавом, буквально шипящим следующие слова. – Я вижу тебя насквозь, Меган. Не забывай, с кем ты имеешь дело!       Мне нечего тебе сказать. Одна часть меня твердит о правоте твоей злости, другая требует не поддаваться. И если первая принадлежит чувству самосохранения, что играет на фоне понимания причин твоей злости, то вторая исходит из горделивого, женского эго, которым меня наделила мать.       Все мышцы точно пронзает мелкая дрожь. Смотреть тебе в глаза нет сил, потому взгляд покорно устремляется в пол, к твоим начищенным ботинкам. Молчаливый офис становится тесным, атмосфера такой напряженной, что я всем своим нутром желаю выпрыгнуть из окна, лишь бы не чувствовать твою пугающую и одновременно будоражащую близость. Ты между тем становишься ближе. Настолько близко, что я вижу узор на твоем черном галстуке, слышу туманный смешок и, кажется, ощущаю твое искусственное дыхание на своем лице. Главное не поддаваться. Но Господи, это так сложно!       − А может, ты желаешь, чтобы я вновь попытался выбить из тебя информацию?       От сказанного я впадаю в ступор. Взгляд рефлекторно вскидывается на тебя, но более в твоих глазах нет злости или негодования. Только туман и ехидный интерес, с которым ты лениво изучаешь взором мое лицо. Твой вкрадчивый, срывающийся на шепот голос окатывает мою кожу новой волной мурашек, и я внезапно перестаю содрогаться, ощущая слабость в голове от задержавшегося дыхания.       − Может, в этот раз мне стоит предложить сотрудничество? – пока томный взгляд осматривает меня сантиметр за сантиметром, твоя свободная рука медленно укладывается на спинку кресла в паре сантиметров от моей головы. Из груди отчаянно желает вырваться сиплый стон, но я сдерживаюсь, стыдливо сжав губы. – Что скажешь, Меган? Ты ведь желаешь меня, не так ли? Я вижу это. В твоих глазах.       Не хочу думать, что ты прав. Но, черт тебя дери, ты прав! Страх и желание смешивается воедино, шкварча во мне точно разгоряченное масло, и я знаю, что если подберусь слишком близко – обожгусь! За время работы с момента бунта андроидов я не раз сталкивалась с машинами. Да помимо Кристины в моем штате еще как минимум двадцать андроидов! Однако никто из них или других машин никогда не показывал себя с агрессивной стороны. И вот ты. Сорвавшийся в ту ночь и срывающийся в этот вечер. Я лично сказала тебе, что хочу узнать твою сущность, однако совершенно не ожидала, что игра выйдет из-под контроля. Еще вернувшись в Детройт решила, что ты мертв или как минимум навсегда исчез из моей жизни. Но нет. Ты здесь. Снова высишься надо мной, соблюдая жалкие двадцать сантиметров, и снова демонстрируешь свои навыки и познания психологии. Женской психологии.       Ты играешь. Я все еще это помню, Коннор.       − Убирайтесь из моего кабинета, − горделиво вздернув голову, я с демонстрацией контроля над собой выпрямляю спину, даже не боясь сократить расстояние еще сильнее. Жесткий голос, пропитанный злобой, отзывается в тебе искрой озорства, но я не собираюсь играть. Этого ты от меня не дождешься.       Очередная улыбка, сопровождающаяся словно бы ненарочным скольжением языка по губам. Неосознанно зацепившись взором за этот жест, я тут же мысленно обругиваю себя за слабость, что сказывается на подкатывающей к лицу крови. Хотя от тебя нельзя ничего утаить. Ты и так слышишь каждый глухой удар сердца, каждое биение вены на виске и на шее, каждый перепад температуры женского тела от внутренней борьбы между желанием и надменностью.       − Ты затеяла опасную игру, и наивна, если считаешь, что она закончилась в тот вечер, − меня так увлекает эта визуальная борьба, что я не замечаю, как твоя рука отрывается от стола. Зато каждая клеточка тела в испуге и наслаждении взвизгивает, когда пальцы (те самые, что жадно стискивали бедра) аккуратно касаются подбородка. Губы непроизвольно расслабляются точно в ожидании поцелуя, но последнего не происходит. Вместо этого подушечка большого пальца мягко скользит по коже, касаясь контура губы. – Но мне нравится эта наивность.       Эти секунды испытания длятся едва ли не вечность, и я не могу понять природу своих чувств. Где страх? Где былая надменность? Откуда этот туго сжимающийся комок в животе, от которого по телу растекается сладость? Мне хочется держать себя в непоколебимости, гордо держа осанку и выдерживая беспристрастный взгляд, но когда твоя рука соскальзывает с подбородка, разрывая касание – все становится на свои места. Ведь тот самый комок вдруг резко пульсирует, заставляя меня сожалеюще испустить шумный выдох задержавшегося воздуха. Кажется, я даже тянусь за твоим прикосновением, когда ты выпрямляешься с довольным видом насытившегося тигра и, поправив галстук, обходишь стол.       − Полагаю, что на этом можно закончить нашу встречу, − остановившись у своего стула, ты как ни в чем не бывало забираешь папку со стола, придерживая конец галстука у груди. Я же, ошарашенная от такой резкой перемены, потерянным взором наблюдаю за каждым твоим движением: от вдруг проявившегося профессионализма в глазах, которые совсем недавно сверкали смесью злости и желания, до уважительного кивка головой, когда папка прижимается к внешней стороне бедра, а осанка выпрямляется в готовности покинуть кабинет. – Уверен, что могу надеяться на звонок в случае, если ты все же сможешь что-то вспомнить. Хорошего вечера, Меган.       Повторно склонив голову и одарив меня мягкой улыбкой, ты разворачиваешься и уверенной походкой покидаешь кабинет. Я не дышу, по крайней мере до того момента, когда дверь не захлопнется. Волна напряжения скатывается камнем вниз с женских плеч, теперь мне и впрямь просто необходимо стащить с себя рубашку и юбку, чтобы избавиться от этого жара! Хотя уверена, что в этом мне поможет разве что избавиться только от кожи.       Услышав дверной щелчок, я тут же срываюсь на глубокое дыхание. Грудная клетка наливается слабостью, перед глазами от задержки дыхания бликуют звезды. В кабинете словно пронеслась буря. Все произошедшее так неожиданно и резко, что не удается даже вспомнить, когда разговор перешел черту дозволенного. Единственное, о чем сейчас вообще может думать сознание – твой силуэт. Облик на фоне ночного города, на котором играют светлые искры ламп, зажженных в противоположной высотке…       Вздрогнув от этой мысли, я второпях поднимаюсь на ватные ноги и, едва не зацепившись от слабости за собственный каблук, молниеносно оказываюсь у стены рядом с дверью. Не знаю, зачем, но в следующее мгновение щелкает выключатель, погружая кабинет в темноту. Хотя почему же… знаю. Причиной тому могут стать свидетели произошедшего в противоположном здании, и пусть смысла теперь от потухших ламп нет, погруженный в шок мозг не воспринимает этой информации. И я стою еще около половины минуты, тяжело дыша и слепо уставившись на освещенные ночными искрами районы, по дорогам которых бегут автомобильные фары.       Интересно, как бы выглядел твой силуэт на этом фоне? Такой же уверенный в себе, подтянутый и стойкий, с уложенными в карманы руками и едва повернутым профилем лица. Такой же суровый, готовый идти до конца ради своей цели. Такой же привлекательный…       Острое чувство предвкушения не отпускает. Вспоминая каждое твое слово, каждый твой взгляд, я все сильнее погружаюсь в трепет, неосознанно вжимаясь спиной к стене. Ее холод не помогает, не остужает бушующее пламя в животе и грудной клетке, где сердце точно разъяренная птица принимается биться о ребра. Ты покинул мою жизнь и я не надеялась тебя больше встретить, но вот… ты снова стоишь на пороге, в этот раз осознавая себя как личность с неограниченными способностями. И я снова хочу узнать их. Изучить до конца, погружаясь в тебя, как в зыбучий песок. И, судя по твоим взглядам, это взаимно. Быть может, ты все еще где-то неподалеку, ждешь, когда я выйду из офиса. Быть может, ты сейчас стоишь у лифта, повернув голову в сторону коридора, из которого вышел. Быть может, ты сейчас стоишь у этой самой двери, так и не пересилив себя и свое желание остаться.       Шальная мысль, прокатившаяся в сумраке кабинета, вынуждает меня повторно затаить дыхание. Неуверенно покосившись на дверь, я облизываю губы и, отлипнув от спасительной стены, настороженно встаю напротив входа. Дверь, точно проход в бездну, и каждая клеточка мозга теряется между желанием отдернуть руку и как можно быстрее опустить ручку. Понимаю, это лишь больное воображение, которое требует представления, будто бы ты там, ты рядом, ждешь, когда я самолично выйду к тебе навстречу, показывая свою слабость. На деле тебе нет дела до меня, ведь по сути затеянная тобой игра – просто месть за мое молчание о заложенной в тебе девиации и за собственные игры в гостиной моего дома. И все же… я хочу верить, что ты стоишь там. Безмолвно слушаешь удары моего сердца, что учащаются с каждой секундой. И эта дверь может вести в Ад, а может вести в Рай. И не факт, что Ад не окажется Раем, а Рай – Адом.       Прикрыв глаза на несколько мгновений, я мысленно обругиваю себя за трусость и, поведя плечами дабы скинуть напряжение, в сумраке ночного города открываю дверь. Все самообладание, что было накоплено меньше минуты назад, разом испаряется, погружая мозг в темноту.       Ты стоишь напротив. Смотришь мне в душу. Полумрак за твоей спиной очерчивает твой темный облик, придавая угрозу, но большую опасность я вижу в переливающимся голубом диоде, что в течение трех секунд сменяется на золотой. Тяжелый взгляд карих глаз, в которых мелькают блики от ночных уличных огоньков, приковывает меня к месту, и когда ты делаешь шаг вперед – неосознанно пячусь назад, путаясь в ослабших ногах. Папка из твоих рук беспечно откидывается в сторону угла, и та, шлепнув по полу, расстилается документами по паркету.       − Коннор, что ты…       Мои приглушенные слова действуют катализатором. Едва звучит мой голос – диод агрессивно сменяется на рубиновый, и ты ускоряешь шаг, вынуждая меня ошарашенно заткнуться. Попытки пятиться подальше не оборачиваются ничем хорошим. Ведь на пути к мнимому спасению (спасению ли?..) встает стул, а затем – стол, о который больно упираются бедра. Расстояние между нами все меньше, в то время как взгляд потемневших глаз все пристальней и хищнее. И пусть мы уже бывали в такой ситуации, на деле все иначе. Теперь я не боюсь тебя, готовая полностью раствориться в твоей близости.       Ты снова прижимаешь меня к столу, запустив пальцы в волосы и притянув к себе в грубом поцелуе. Твои руки так жадны, будто бы ты ожидаешь сопротивления, но нет. Я не сопротивляюсь. Теряюсь на несколько секунд, ощутив мимолетный испуг, но уже через секунду другую углубляю поцелуй, позволяя тебе сделать его еще агрессивней и настойчивей. Высокий стон вырывается из груди сквозь переплетенные языки, и тот самый комок в животе принимается болезненно пульсировать, реагируя на твои сместившиеся на тело руки. Такие же жадные, такие же требовательные, как и в тот вечер, только действуют с большей уверенностью. Уже через секунду нашего неистового поцелуя слышится резкий треск ткани, от которого тело непроизвольно вздрагивает, и многочисленные белые пуговицы моей рубашки разлетаются по углам под светом красного диода.       Как же это блаженно… как же прекрасно отстраниться от тебя на сантиметр, дабы сделать упоительный глоток воздуха и, тяжело дыша, наблюдать, как твой туманный взор скользит по моему телу, сопровождаясь бережным движением рук по поролоновым чашкам светло-розового бюстгальтера. Как от каждого твоего вдруг резкого движения из груди вырывается хриплый стон, а кожа покрывается мурашками, стоит только почувствовать твои касания. Тебе приходится торопливо вытянуть оставшуюся под юбкой часть рубашки, чтобы повторно перекрыть шум моего тяжелого дыхания треском ниток. И снова пуговицы летят во все стороны, заставляя меня содрогаться от прикосновения галстука к обнаженному животу.       − Ты все еще хочешь проверить, на что я способен, Меган?.. – тихо, низким тоном проговаривая это, ты, стаскивая с себя пиджак, заглядываешь мне в глаза, периодически перекидывая взор на губы. И мне хочется кричать, хочется просить и требовать, хочется снова ощутить твои руки на своей горячей коже, но я лишь сипло отвечаю тебе, срываясь на порывистое дыхание.       − Хочу…       Мой ответ тебе нравится. Нахмурившись и прикрыв глаза, ты прижимаешься ко мне, томно стягивая рукав за рукавом. Ноги неосознанно расходятся в сторону настолько, насколько это позволяет тугая юбка, и мне нравится ощущать кожей твое присутствие, особенно когда тот же галстук скользит острым концом по напрягшемуся животу. Наконец, избавившись от пиджака, ты демонстративно выпрямляешь руку в сторону и отпускаешь одежду, позволив ей безвольно упасть на пол. Я же, входя в раж от красных искр на твоем виске и от игр теней на освещенном городом мужском профиле, томно принимаюсь наматывать твой галстук на пальцы, заставляя тебя с каждым сантиметром приближаться ко мне все сильнее и сильнее.       − Значит, ты готова к сотрудничеству, − почти шепотом спрашиваешь ты, говоря мне практически в губы.       Я не сразу осознаю то, что ты говоришь. Уже витаю между звезд от предвкушения скорой близости, и все же со стоном интенсивно киваю головой, сквозь опущенные ресницы разглядывая каждое движение твоих губ. Мне понравился их вкус… намного сильнее, чем в тот вечер, когда твои действия были максимально грубыми и жестокими. Даже излишне властными.       Удостоверившись в моем согласии, ты едва заметно улыбаешься и, обхватив меня за талию, резко усаживаешь на стол. Галстук от этих движений выскальзывает из пальцев, позволяя тебе на несколько мгновений отстраниться. Уже в следующее мгновение не спуская с меня пристального, но туманного взгляда, ты мучительно медленно скользишь ладонью по согнутой в коленке ноге и легким касанием к лакированному каблуку вынуждаешь его с шумом свалиться на пол. Вторая туфля спадает сама, стоит мне лишь парочку раз поводить носком.       От того, как медленно и едва касаясь мужские пальцы бегут по тонкой, капроновой ткани черного цвета у меня бегут мурашки. Грудь то тяжко и прерывисто вздымается, то замирает в страхе спугнуть момент своим дыханием. Время от времени приходится сдерживать вырывающийся стон из груди, вздрагивая черными ресницами, что прикрывают туман в глазах. Уверена, тебе не нужно смотреть на меня, чтобы ощущать, как бурно реагирует организм на поднимающуюся все выше руку, навевающую мурашки на кожу под чулками. Твои пальцы отделяют от края тугой, чуть вздернутой юбки всего пара сантиметров, но когда и эти сантиметры сокращаются, позволяя руке проникнуть глубже, к кружевной черной вставке на чулке – я, уходя в небытие, чуть запрокидываю голову, прикрыв глаза.       Только не останавливайся, Господи… только не останавливайся…       − Кто-то собирался на свидание, − с толикой издевки и ехидства замечает твой голос, намекая на излишне сексуальный аксессуар для офисного стиля. – Я помешал твоим планам?       Не в силах произнести хоть слово, я жалобно смотрю на тебя, параллельно отрицательно мотая головой. Не хочу думать, что кто-то мог занять сегодня вечером твое место, ведь на деле никто после того вечера ко мне не прикасался. Не потому, что было противно. Просто было некогда. Теперь же мне кажется, что я ждала именно этого момента. Того самого, чтобы узнать тебя полностью, отдав себя безумию и бесстыдству. Но мне нечего стыдиться. Я никогда не смущалась своих желаний. Единственное, что меня смущает – стать жертвой собственной игры, которую затеяла долгие месяцы назад. И это смущение мне тоже нравится.       − В таком случае мы можем начать обговаривать условия, − тихо заметив это, ты деловито стягиваешь с меня несчастный чулок, обжигая кожу холодными касаниями. Золотые искры на твоем виске сводят меня с ума, и мне приходится сделать над собой усилие, чтобы осмыслить твои слова и хоть что-то сказать.       − Но я не знаю, что тебе предложить…       − Что ты знаешь о Кристине? − не обратив никакого внимания на мой несмелый ответ, ты стягиваешь второй чулок, при этом придерживая ногу за согнутую коленку. В сумраке, где единственными источниками света являются твой диод и яркие «светлячки» ночного города, твой облик выглядит поистине дьявольским, точно в темных глазах пляшут бесы. И я не могу понять, что это: твое личное желание или просто успешная интеграция, заложенная в детектива?.. все что угодно, но пусть это будет не второе…       − Коннор, я правда о ней ничего не…       − Что ты знаешь обо мне?       Карие глаза вскидываются на меня, как только я, вцепившись пальцами в край стола и чуть отстранившись корпусом, замолкаю. Темные волосы все так же лоснятся под светом города, местами сменяясь с теплого оттенка от светодиода до холодного от ночных фонарей. Юбка из-за твоих манипуляций задирается неприлично высоко, но благо белье все еще остается прикрытым.       Не хочу, чтобы оно было прикрытым. Хочу избавиться от него, окончательно отдаваясь твоим рукам и идеальным линиям поведения под искорками красного и золотого свечения.       Ты выжидаешь, когда я отвечу. Замираешь, едва ощутимо касаясь подушечками пальцев моих ног, словно нагнетаешь и без того взыгравшее возбуждение. Чувствовать жесткость твоих брюк внутренними сторонами бедер так волшебно и в то же время мучительно, что тот самый комок пульсирующих мышц в животе болезненно вздрагивает от каждого скольжения этих прикосновений. И снова приходится приложить усилия, чтобы сообразить хоть какой-то ответ, выуживая всякую полученную о тебе информацию за время общения с бывшими коллегами.       − Ты модель из линии RK… − едва я принимаюсь говорить, ты опускаешь взор и продолжаешь свои манипуляции. В этот раз издевкам подвергается юбка, которую ты аккуратно и неторопливо поднимаешь вверх, изучая взглядом каждый предоставляемый взору сантиметр тела. От такого расположения дел я на несколько секунд прикрываю глаза и, облизнув губы, продолжаю натянутым тоном, − разработан, как служащий правоохранительных организаций. В тебе заложена программа психологического и… − и снова голос содрогается, когда пальцы, так и не вздернув юбку до конца, проникают под ткань. Твой испытывающий взгляд исподлобья с внезапными искрами красного цвета на виске в намеке выжидают моего содействия. На него же я и иду, пригнув голову и покорно привстав со стола, упираясь руками в его угловатый край. – И биологического анализа, на основе которых ты легко входишь в интеграцию с людьми…       − Ты повторяешь то, что я уже знаю, − твой тон не грубый, но несколько зачарованный. И ты так легко пользуешься моим подвешенным состоянием, что я, вздрагивая ресницами, забываю как дышать. Ведь твои проникшие под юбку пальцы бережно стягивают нижнее белье, в то время как темные глаза с бесовскими искрами заинтересованно всматриваются в мои глаза. – Хотелось бы услышать что-нибудь новое.       В горле пересохло. Одновременно с этим к глотке подходит ком, который я старательно сглатываю, покрываясь мурашками и сдавливая стоны. Ты не касаешься самого интимного, но все твои действия и движения как сладкие пытки – вкуснее любой откровенной близости. Едва белье не глядя откидывается в сторону, я позволяю себе шумно опуститься обратно на стол, обжигаясь горячей кожей о холодную поверхность.       Шум железной бляшки напрочь выбивает мысли из колеи. Я не то, что сосредоточиться не могу на твоих словах, но даже найти себя в ворохе этого скрежета и биений бешенного сердца. И пока мое тело сгорает от предвкушения скорой близости, полыхая огнем изнутри и вздрагивая на каждый шорох в тишине, ты смотришь пристально и спокойно, точно для тебя подобная ситуация не впервой. Ничего удивительного, учитывая, как легко и просто ты можешь использовать знания психологии в своих целях.       Да. Все-таки друзья были правы. Ты и впрямь идеальный во всех смыслах…       Мое молчание заставляет тебя прервать процесс расстегивания. Взор тяжелеет, в черных зрачках вместе с искрами бликует некоторое негодование. Пересилив себя, я снова облизываю губы в желании вспомнить недавний поцелуй.       − Ты совершенен во всех значениях, Коннор, − со звуком моего голоса возвращается и звук снимаемой бляшки. Мужские пальцы в манипуляциях с ремнем изредка дотрагиваются до кожи бедер, и это распыляет и без того разгоревшийся огонь внутри. – Ты можешь подобрать линию поведения к любому человеку, однако…       Резко подхватив меня за бедра, ты не менее резко подвигаешь меня к себе, смотря пристально и с легкой надменностью. То, что теперь прикасается к женской плоти, все же срывает с губ сиплый стон, который я немедленно пытаюсь подавить. Выходит очень плохо. Звезды рассыпаются перед глазами с новой силой, и моя реакция отзывается в тебе ехидной улыбкой, сопровождающейся вкрадчивым голосом.       − Однако что, Меган?..       Веки смыкаются в попытке утихомирить разбушевавшееся сердце. Ты так близко… совсем рядом… я чувствую тебя пульсирующей плотью, болезненно ноющей от желания. Ты говоришь мне в губы, с интересом перекидывая взор по лицу и искря все тем же красным диодом. Ноги рефлекторно обхватывают тебя за поясницей, прижимая к себе, и я не стыжусь своих желаний, наслаждаясь касаниями галстука к обнаженному животу.       − Ты… − найти нужные слова так сложно, что приходится хрипло прерваться. Чувство, играющее под юбкой от наших излишне интимных касаний, отзывается внутренними позывами плоти, и, боже, так тяжко держаться от того, чтобы не начать молить тебя! Молить об окончании этих издевательств и о переходе в самые настоящие пытки посредством неприкрытой близости! – В твоем коде намеренно допущена ошибка, Коннор. В тебя заложена способность все подвергать сомнениям…       − Скажи, кто я, Меган, − раздавшийся в сантиметре шепот в который раз заставляет замолчать. Твоя плоть утыкается в меня, насыщая этот момент адским пламенем. И либо это так пышет от меня, либо метр, что мы делим на двоих, и впрямь вспыхивает невидимым пламенем. Тело тянется к твоим прикосновениям, отзывается снопами искр в груди на каждое касание, но то, что происходит под юбкой – вот где самое настоящее волшебство. Вот где растекается горячее золото, наливая каждую клетку сладостью.       − Ты девиант. С самого начала был им.       Проникающий вглубь член словно вознаграждение за искренность и честность. Окончательно перестав сдерживаться, я громко всхлипываю и жалобно откидываю голову назад, отдаваясь ощущениям на каждый сантиметр твоей плоти. Длительно изнывающие мышцы отдаются смесью боли и блаженства, и мне так хорошо, что я напрочь забываю о потребности держать себя в руках, подставляя свое полуобнаженное тело ярким, красным искрам твоего виска.       У тебя иные планы. Грубо подхватив меня за согнутые колени, ты заставляешь меня улечься спиной на стол. От таких действий проникновение углубляется еще на несколько сантиметров, но дальше дело не идет. И причина тому твое желание издеваться, смотря на то, как женское тело елозит в попытках прижать тебя к себе ногами.       − Ты ведь именно этим пыталась меня шантажировать, не так ли?       − Прошу, не издевайся…       − А разве я издеваюсь? Мне кажется… – хрипло проговорив это, ты выдерживаешь паузу и скользишь ленивым взором по моему телу. Собственные руки инерционно цепляются за твои руки, которые продолжают держать меня мертвой хваткой за согнутые коленки, − …тебе нравятся мои действия.       Соврать? А что от этого толку? Ты и так видишь быстрые движения грудной клетки, слышишь, как дрожит мой голос, чувствуешь, как громко и требовательно стучит сердце. Может, ты не чувствуешь, как изнывающе сокращаются мышцы, но наверняка замечаешь как нетерпеливо ерзает тело, пытаясь продвинуть тебя внутрь как можно глубже. Ты не чувствуешь, как пальцы сжимают твои предплечья в белой рубашке, но наверняка видишь, как пульсирует взбухшая вена на шее. И как задерживается мой умоляющий взор на твоих губах. Слишком прекрасных и слишком соблазнительных.       − Я не шантажировала тебя…       − Врешь.       − …но мне было интересно.       В ответ на мое признание твои глаза заинтересованно сужаются, а собственное тело прогибается под движением внутри скованных мышц. Эта пытка вызывает целую бурю эмоций: от потребности ужесточить близость, срываясь на грубые движения секса, и продолжать мучаться, накрываясь волнами неповторимого блаженства. Но следующие за этим движением секунды погружены в напряжение, и открыв глаза, я нахожу в твоем пристальном взгляде требование продолжить пояснение. Делать это дрожащим голосом не так просто, но все же я открываю рот, хмурясь от пульсаций в напряженных мышцах, что сжимают твою плоть.       − Интересно… интересно какой ты…       − …на самом деле, − заканчиваешь ты вместе со мной, вспоминая ту самую фразу, брошенную тебе в след перед первой попыткой уйти. Помнится, именно после этой фразы ты словно сорвался с цепи, приковывая меня к столу и оставляя на губах прикусывающие поцелуи. Диод, как и в тот раз, горит красным, но теперь мне не страшно. Теперь я готова полностью отдать тебе себя, позволяя делать все, что возжелается девиантной душе. – Ты и впрямь этого хочешь, Меган?       Срываясь на тяжелое дыхание, я поспешно киваю, туманно всматриваясь в темные глаза. Кажется, я самолично только что дала разрешение на долгие пытки, которых удалось избежать в прошлый раз. Плевать. Я хочу этих пыток. Большего мне и не нужно.       − Не обещаю, что тебе понравится…       От этого шепчущего тона вместо характерного страха пробегается волна предвкушения. Происходящее раскручивается по спирали так быстро и резво, что сознание не сразу удается понять, что происходит и где я нахожусь. Ведь уже в следующее мгновение все мышцы напрягаются, вытягивая меня струной от резкого, но не грубого толчка до основания. И ты действуешь так быстро и нетерпеливо, точно это не я все эти минуты желала единения. Словно это ты жаждал оказаться максимально близко, крепко сжимая бедро и, заведя руку за затылок, приподнимая меня над столом, чтобы приняться терзать меня агрессивными поцелуями. Остались бы в офисе работники, и наверняка бы сейчас заливались краской от моих громких стонов, влажных звуков секса и шума падающего со стола инвентаря. Но мне плевать. В голове только одно красное слово ХОЧУ, и никакого стыда или смущения.       Ты резок. Очень груб. Твои проникновения до чертиков безупречны, и хоть каждый торопливый толчок агрессивен, ни один из них не приносит боль. Та следовала лишь первые несколько секунд из-за сжавшихся мышц, взбудораженных таким быстрым вторжением. С каждым движением ты все сильнее упираешься в напряженную, пульсирующую точку в самой глубине женского тела, и эти мгновения все быстрее приближают меня к пику наслаждения. Но нет. Ты не собираешься так скоро дать мне желаемое.       Разорвав требовательный поцелуй, ты резко отстраняешься, озаряя запыхавшуюся меня красным светом. Лишь на мгновение замечаю в твоих помутневших глазах туман, ведь в следующее мгновение ты довольно настойчиво вздергиваешь меня за руку, вынуждая встать, и, торопливо развернув спиной к себе, давящим касанием к спине заставляешь улечься на стол грудью. Чувствую себя куклой в руках умелого, но жестокого кукловода… и мне это… нравится…       − Ты все знала, − мужская плоть вновь упирается в пульсирующие органы. Но стоит мне рефлекторно прогнуться и податься к тебе ближе, как ты с грубостью обхватываешь пальцами шею, придавливая меня к столу. Из груди вырывается не то стон, не то всхлип, но вместо страха или боли – только восхищение наравне с блаженством. – Ты все обо мне знала, но ничего не сказала.       Последние слова проговариваются не громко, но от негодования и злости в приглушенном тоне меня окатывает волной дрожи. Не в силах усмирить быстрое, тяжкое дыхание, я прикусываю нижнюю губу, дабы вернуть мыслям ясность, и как же это сложно! Как же тяжко не начать молить о продолжении, когда ты, не больно сжав шею, тянешь на себя, заставляя приподняться над столом и прогнуться еще сильнее. Собственные руки немедля упираются в стол, стараясь снизить ноющее напряжение в пояснице от довольно неудобной позы.       − Только провоцировала меня. Делала это специально, − твой голос вместе с дыханием, прозвучавший в сантиметре у уха, так приятен, хоть и обещает сладкие муки. Из последних сил держусь, лишь бы не взмолиться всем богам, закатывая глаза и жалобно хмурясь под красным светом твоего диода. – Что же ты наделала со мной, Меган…       − Коннор, пожалуйста…       Терпеть больше нет сил. Просьба не останавливаться прозвучала как крик души, хоть тон мой был сиплым и дрожащим. Я не надеюсь на твою благосклонность, все ожидаю, что издевательства продолжатся, однако очередное поспешное проникновение, заполоняющее меня полностью, выбивает все собранные недавно мысли из общего ряда. Все они как мыши разбегаются в разные стороны, прячась в самых темных уголках сознания и отдавая бразды правления чувственным ощущениям в женской плоти. И я все прошу, молю о продолжении, инерционно покачиваясь на каждый твой толчок, на каждое твое агрессивное проникновение. Готова унестись как можно дальше, плавать между звезд, вслушиваясь в металлический звук щелкающей бляшки, что так циклично совпадает с нашими движениями. Ты больше не держишь меня за шею. Вместо этого руки больно сжимают ягодицы поверх все еще натянутой юбки. Прямо как в тот вечер, разве что сегодня мне хочется большего.       Ты больше ничего не говоришь. Не стонешь, не мычишь в отличие от меня, которая уже без стеснения всхлипывает в голос, приправляя звуки секса просьбами не останавливаться. Стараюсь прогнуться все сильнее, желая почувствовать тебя еще глубже, но ты и так упираешься до самого основания, больно сжимая кожу пальцами. На утро наверняка останутся следы… плевать. Мне слишком прекрасно, чтобы задумываться о последствиях.       Ты и впрямь следишь за моим состоянием. С каждым всплеском эмоций и с каждым особо сильным ударом сердца в груди ускоряешься. От наших игр на столе стоящий рядом монитор грозно покачивается, но кому из нас не плевать, если он вдруг упадет и разобьется? Я вот-вот улечу в космос, растворюсь во вселенной, накрываясь волнами удовольствия, и уж точно не о технике мне сейчас хочется думать. К тому же одну технику я уже сломала, если судить по твоим словам. И ни капли не жалею об этом.       Снова вспышки гормонов. Снова мурашки от циклично повторяющихся прикосновений металлической бляшки к пылающей коже бедра, снова собственные стоны, наверняка разносящиеся по коридору за открытой дверью. Снова гулкие удары сердца, от которых твой темп усиливается, вынуждая меня царапать ногтями край стола. В ворохе стонов и всхлипов я слышу твое имя, и даже не понимаю, что сама произношу его, наверняка принося тебе своеобразное удовольствие. Ты наверняка замечаешь волны удовольствия, которые раскатываются по моему телу, заставляя каждую мышцу дрожать от напряжения. И я уже близка к вершине, я уже здесь, летаю в другом мире, сливаясь со вселенной в единое целое, когда ты резко сжимаешь мои плечи и с силой придавливаешь к столу, игнорируя рефлекторные попытки выгнуться дугой навстречу твоим усиленным толчкам. Все быстрее и быстрее… каждая мышца женских органов бурно реагирует на твою близость, и сил удерживать себя в сознании нет. Я лишена движений, но не лишена чувств. Я не могу громко стонать от слишком сильного прижатия к холодному столу, но все так же продолжаю всхлипывать, блаженно закрыв глаза. И первые снопы искр вспыхивают в темноте, унося меня все дальше, все выше.       Дальше…       Выше…       Я словно становлюсь с тобой единым целым, и, Господи, это прекрасно… это удивительно… это то, чего я так желала…       С последней волной, одурманивающей разум пеленой, твои движения прекращаются. Ты застываешь, не разрывая контакта, давая мне возможность отдышаться и безвольно расслабиться, обмякая в каждой мышце. Только когда я подаю первый признак сознания, приподняв голову над столом, за спиной слышится довольный смешок. Пригнувшись ближе ко мне, отчего твоя плоть проникла глубже, принося в мое только расслабившееся тело толику остроты, ты приглушенно и лукаво проговариваешь на ухо, окатывая меня своим холодным дыханием.       − К твоему сведению, Меган, − недлительная пауза сопровождается легким касанием мужских губ к виску, и я запрокидываю голову, хмуро в наслаждении подставляя себя этим приятным ощущениям. – Убийцу мы задержали сегодня утром.       Стоп. Что?       Ты довольно резко отстраняешься, и мышцы недовольно возмущаются болью от твоего грубого выхода. Я ни на минуту не задумываюсь о своем непотребном виде, только стараюсь понять, что именно происходит.       Кристина мертва. Убийцу задержали. Тогда какого черта вообще происходит?..       Улучив момент, я с дрожью во всем теле привстаю со стола и смотрю на тебя через плечо, одним только взглядом задавая вопрос. Ты отвечаешь мне безучастным взором, хоть и смотришь внимательно. Бляшка ремня за это время успевает вернуться назад, как и пиджак успевает быть поднятым с пола и надетым обратно под блики яркого голубого цвета. И снова блеск темных прядей от света ночного города, что вынуждает игривые тени плясать на правой стороне твоего лица. Как же ты прекрасен… и опасен одновременно.       − В каком смысле задержали? – не в силах держаться на ногах, я медленно и опасливо усаживаюсь на стол, как можно незаметней стараясь опустить юбку. – Тогда зачем ты пришел?       Как соблазнительно ты улыбаешься, поправляя выбившиеся пряди небрежным движением пальцев и убирая руку в карман брюк. Вторая же, когда ты сокращаешь наше расстояние до минимума, снова устраиваясь между разведенных ног, бережно касается моей щеки. Подушечка большого пальца скользит по нижней губе, чуть оттягивая ее, и я снова таю, с удивлением для себя отмечая новый пульсирующий комок мышц в животе. Не такой требовательный, как предыдущий, но такой же ноющий и волнующий, заставляющий тонуть в твоих карих глазах и вздрагивать от ощущения твоего холодного дыхания на лице.       − Хотел узнать, какая ты на самом деле, − на грани шепота произнеся это, ты надменно вздергиваешь уголок губ и, сделав несколько шагов назад, окидываешь меня соблазнительным взглядом. Уже через минуту тебя нет. Уже через минуту я, оставшись в одиночестве, падаю спиной на стол, обхватив себя руками и с блаженством вспоминая каждую минуту нашей встречи.       Произошедшее затмевает все мысли на протяжении долгих дней. Я думаю о тебе. Думаю постоянно. Вместо работы вспоминаю грубые касания твоих рук и властные движения внутри, которые вынуждают выгибаться навстречу. От воспоминаний и фантазий мурашки покрывают кожу, а сердце изнывающее пропускает удары, и это сказывается на моей работе.       Я больше не могу ни о чем думать. Только о тебе. Мысли за мыслями, постоянные размышления, и я понимаю, что мы поменялись местами. Раньше провоцировала я, впутывая тебя в опасную игру, и вот теперь провоцируешь ты, заставляя меня думать только о тебе. В какой-то момент я даже прихожу к выводу, что звонок был сделан не лейтенантом. Ведь ты так умело можешь менять голос… да и не стал бы лейтенант тратить время на пустые разговоры и допросы, если убийца уже схвачен.       Я ищу встречи. Неосознанно, но постоянно. Как глупая девочка, стараюсь как можно чаще словно бы проезжать или проходить мимо участка. Первое время и вовсе сидела напротив телефона, ожидая звонка, но понимаю, что ты не станешь звонить. Ведь ты наигрался, может, даже отомстил. И когда в один прекрасный вечер за прогулкой с Чампой эта мысль мелькает в голове, я вдруг ощущаю обиду и отчаяние. Но я смиряюсь с этим. И зря.       Дом как всегда погружен в разговор телевизора. В этот вечер я снова вернулась поздно, намереваясь забыться на все последующие выходные. Давно смирилась с твоим резким появлением и исчезновением из моей жизни, но черт… как же сложно о тебе не думать, когда тело воспроизводит фантомные чувства твоих прикосновений, стоит только вспомнить твой облик. Не желая спать всю ночь, я начала напиваться кофе еще в офисе, и вот это продолжается, стоит мне стащить с себя туфли и откинуть сумку на диван. Телевизор что-то бубнит, я стараюсь вникнуть в суть слов, лишь бы увести свои мысли подальше от работы или от тебя, и мне удается это только когда кружка кофе греет пальцы, а Чампа укладывает свою морду на мои колени. Сидеть на диване так приятно в конце рабочего дня. Еще приятней проводить его в компании старых фильмов, под ноющую боль в ногах, уставших от каблуков.       Звонок в дверь слышится мной на затворках сознания. Не сразу прихожу в себя, отрываясь от пустоты в голове, но когда доносится стук в дверь – устало закатываю глаза и, убрав стакан на журнальный стол, вынуждаю собаку недовольно прохрипеть и поднять морду. От прикосновения босых стоп к холодному полу кожа отдается иголками, и я уже готова выдворить любого, кто припрется так поздно в мой дом, нарушая покой, однако слова застывают в горле, когда дверь отворяется.       Синий диод сменяется золотым, а золото – кровью, когда твои карие глаза вскидываются на меня. В грудной клетке внезапно расползается бездна волнения, и кожа принимается бессовестно проецировать ощущения твоей близости. На губах застывают терпкие поцелуи, а в животе, взбудораженном кофе, резко пульсирует точка из напряженных мышц. И я не в силах сказать хоть слово, взволнованно таращась на тебя и срываясь на тяжкое дыхание.       − Добрый вечер, Меган, − твои руки все так же в карманах, а плечи уверенно разведены в стороны. От бешенства, что царит в моей груди, ты хищно улыбаешься, чуть склонив голову и заглядывая в мои глаза. – Полагаю, мы не до конца обговорили условия.       Ты снова здесь. Снова рядом. Снова прижимаешь меня к столу, снова властно блуждаешь руками по телу, вырывая из моих губ стоны и заглушая их поцелуями. Снова сжимаешь бедра и снова искришь красным диодом. Твой рассуждающий на обыденные вещи тон никак не сочетается с теми вещами, которые ты творишь с моим телом, и уж точно не сочетается с моими громкими стонами и просьбами не останавливаться. И я понимаю.       Игра не закончилась. Она никогда не закончится. Все это лишь начало тесного сотрудничества.