Единственный.

Федя гладит пальцами бледную полоску кожи на своём запястье. Слабый свет фонаря за окном едва выхватывает её из темноты. — Федь, ты чего не спишь? Рядом раздаётся тихое шуршание простыней. Даня тоже не спит — то ли проснулся, то ли не спал всё это время, наблюдая за ним. — Как думаешь, у меня появится метка родственной души? Федя слышит раздражённое фырканье и новую порцию шороха, когда Даня отворачивается от него к стенке, явно посчитав, что его проблема не дотягивает по важности для полуночного братского совета. — Да конечно появится! Давай уже спи! Даня замолкает. Федя снова поднимает руку, поймав запястьем луч света от фонаря, словно в последний раз убеждаясь, что она всё ещё такая же чистая, без малейшего следа мистических букв, как и полагается, когда тебе ещё не стукнуло десять, и, вздохнув, ныряет под одеяло с головой, выдыхая в душную темноту: — У некоторых не появляется… _________ Даня уезжает в другую страну играть за новый клуб до того, как ему исполняется восемнадцать. Обещает часто писать и звонить, но переезд, новые знакомые, новые ожидания, новые дела… Да и у Феди выпадает шанс играть за основу московского клуба, а потому, за суетой быстро бегущих дней, едва получается обмениваться редкими сообщениями, да бесконечными обещаниями приехать повидаться с семьёй. К ожиданию привыкаешь. Отсутствие львиной доли свободного времени скрашивает вечера превращая их в короткие промежутки между тренировками и ранней побудкой, и Федю если и тяготит разлука, то где-то не сейчас, где-то внутри. Изредка скребанёт кошками и утихнет, вспоминая, что вот-вот, уже совсем скоро… А потом в их команду покупают перспективного рязанского полузащитника, и все мысли о брате в голове Чалова незаметно уступают место Косте. Кучаев — солнечный мальчик с вечным беспорядком светлых прядок на голове, слишком легко принимает его дружбу. Спустя неделю Феде уже кажется, что он знает его всю свою прежнюю жизнь, а спустя месяц, что он не сможет прожить без него оставшуюся. Дружба на поле ведёт к постоянным посиделкам за играми в приставку и просмотрами фильмов, а те в совместные, ужины, завтраки… первому несдержанному поцелую Феди, и Кучаев перестаёт уезжать после ужина к себе домой. Квартира Феди также слишком быстро и слишком правильно становится их квартирой. Федя по-настоящему счастлив. Счастлив просыпаться рядом с Костей, уткнувшись носом в коротко стриженный затылок, счастлив видеть по утрам суету полузащитника на их общей кухне, когда Костя в одних трусах и с зубной щёткой за щекой пытается одновременно заварить им кофе и сварить кашу, находя это зрелище едва ли не самым милым в мире. Счастлив… если бы не одно но. Федя всё ещё вытягивает свою руку вверх, лёжа ночью в кровати рядом с Костей, ловит луч фонаря на бледном запястье, не запятнанном надписями, и где-то в глубине души чувствует тот самый, детский, грызущий изнутри ожиданием неотвратимого страх. Чалов, кажется, забыл, что Костя старше его на целый месяц. ________ Утро восемнадцатого марта наступает слишком рано. Громкий вскрик Кости заставляет подпрыгнуть на кровати, слишком резко проснувшись, но, прежде, чем Федя успевает выпутать ноги из одеяла и… ну не знаю, кинуться на помощь? В комнату врывается причина его пробуждения, радостно запрыгивая на кровать и принимаясь покрывать его лицо поцелуями. — Федя! Федя! Федя! — Что, Костя, Костя, Костя? — Чалову едва удаётся усмирить набросившийся на него с утра фонтан нежности, впрочем с улыбкой, поняв, что возглас был вовсе не криком ужаса. Костя счастлив. Просто безумно, до одури счастлив. — Единственный мой! — Глаза Кучаева светятся даже сквозь хитрый прищур. Полузащитник протягивает ему свою руку вверх ладонью, и Федя забывает, как дышать. Он просто хватает Кучаева в охапку, под радостный смех последнего повалив его на кровать, и творит с ним тоже, что и тот с ним самим секунду назад, целуя всё, до чего может дотянуться с такой жадностью, словно этому предшествовала разлука не менее, чем в год, потому что на запястье Кости, отчётливыми буквами начертано «Чалов». ________ Федя не думал, что разлука с братом настолько затянется. Первые объятия за столько лет выбивают из лёгких воздух. Может быть стоило взять с собой в Витебск и Костю, но мама решилась на поездку в последний момент, и Кучаев сам пожелал остаться дома, не желая нарушать воссоединение семейной идиллии. Ночной Витебск слишком тихий по сравнению с Москвой, а ещё тут теплее, и, стоя на балконе, вглядываясь в редкие фонари во дворе, Федя забывает об оставленной в прихожей ветровке. Это совсем не мешает Дане, появившись, набросить её ему на плечи. — Ни слова, это всё мама… — Тихо проговаривает с улыбкой старший Чалов. Он явно соскучился по материнской гиперопеке — на его плечах тоже красуется распахнутая и не застёгнутая куртка. — У вас тут тихо… — Федя следит за полётом чахлого облачка пара изо рта и решает про себя, что куртка оказалась очень даже кстати. — Да, в Витебске так-то нечем особо заняться или сходить куда-нибудь… Не то, что Москва. Хотя… У тебя время то есть? Мама говорит нашёл себе кого-то. — Может быть и нашёл… — Хитро щурится Федя, не решая выкладывать на стол все карты. Откуда мама знает об их отношениях с Костей он не в курсе, разве что материнское сердце подсказало. Ну или отсутствие как раньше частых визитов сына к ней в гости поесть котлеток с пюрешечкой. — И с каких пор это мы стали такими скрытными? — А сам-то?! — Федя резко разворачивается к Дане, выкручивая его руку, заранее замечая мелькнувшую на запястье надпись и подставляет её под добирающийся до балкона луч фонаря. Ладонь словно жжёт калёным железом, и Федя резко выпускает чужую руку. Сердце замирает на мгновение, и пускается вскачь, с избытком накачивая судорожно соображающий мозг кровью. Возможно ли? Или однофамилец? Или… Он смотрит в чужое лицо, но Даня светится ярче уличных фонарей, принимая чужой испуг за удивление. — Да, парень… У меня в восемнадцать тоже культурный шок случился, а потом как-то… сжился. И не нашёл ещё, если ты об этом. Такое чувство, что где-то слышал уже эту фамилию, а вот вспомнить не могу… Хоть объявление в газету давай, не может же он на другом краю мира оказаться. Даня продолжает улыбаться, и нежно, глядя с любовью на свою метку, потирает большим пальцем чёткие буквы на запястье, складывающиеся в фамилию «Кучаев». Просто совпадение… Ничего. Завтра у Феди день рождения. Ему исполнится восемнадцать, и на его запястье тоже появится фамилия Кучаева. Его Кучаева, Кости Кучаева из Москвы. ________ — С днём рождения! — Звучит в трубке радостный крик Кости, и Федя не может сдержать улыбку. — Когда вернёшься домой — тебя ждёт большой и красивый подарок! — Надеюсь ты говоришь о себе в постеле? И прошу, не надо никаких бантов, я не переживу, если придётся тратить время, чтобы тебя ещё и раздеть… В трубке снова слышится смех, рвущий Чалову грудь невозможностью прямо сейчас обнять любимого парня, и одновременно с этим тёмной тучей накатывая на него воспоминанием о чужой метке. — Хорошо, тогда два подарка, надеюсь мы вспомним вообще про второй, хотя бы на следующий день… — Жду не дождусь! У меня для тебя тоже… подарок… ________ Федя возвращается в Москву только к середине апреля, и его с порога сметает ураган ставшей уже такой родной и необходимой нежности, по которой он скучал, кажется, сильнее, чем житель Венеры по солнечному свету. — Всех родственников повидал? — Да, и даже тех, которых не очень то и хотелось… — Уклончиво отвечает Федя, когда его медленно, но безапелляционно уводят в сторону спальни, на ходу помогая снять ветровку с шапкой, а потом и футболку. Костя нежен, но весьма настойчив, тесня его к кровати, пока край матраца не упирается под колени и не вынуждает рухнуть лопатками на свежую простынь. Он забирается сверху, прижав Чалова бёдрами к постели, целует губы и шею, задрав Феде голову, вцепившимися в отросшие кудри пальцами, встречая губами стоны и вибрацию горла. Ластится, словно огромный кот, втирая себя в пах Феди с таким жаром и рвением, словно пытается и вовсе слиться с ним воедино, стать одним целым. Кучаеву не слишком долго удаётся вести — Чалов привычно подминает полузащитника под себя, гладит осторожно ладонью между послушно раздвинутыми бёдрами, вдавливая пальцы в податливое тело, царапая отросшей щетиной плечо и ключицу, ни на миг не позволяя себе оторваться от Кости… Его Кости, только его Кучаева Кости из Москвы. Федя не верит своему счастью, погружаясь в Костю до основания, растворяясь в его стонах, до самых костей пропитываясь идеальным жарким давлением, глотая ломанные буквы слов, готовые вот-вот сорваться с его языка, пока Костя, оглушённый гулом крови в ушах, скрипом кровати и шлепками тел, неистово вбивающихся друг в друга, уже начав растворяться в оргазме, ловит губами его вырвавшийся между судорожными вдохами и выдохами, низкий протяжный стон. И лишь позже, будто бы дождавшись когда вновь восстановится дыхание, Кучаев приподнимает голову от Фединой груди, переплетает с ним пальцы, бросая взгляд на короткое слово, появившееся на запястье нападающего за их короткую, но мучительно долгую разлуку. — Я так соскучился… единственный мой. — Шепчет Костя, и не сдержавшись, трёт пальцами глаза, кривя губы в настоящей искренней улыбке. У Феди на запястье витиевато чернеет «Кучаев». _______ На шестой по счёту звонок всё же приходится ответить. Федя излишне давит на сенсорную зелёную кнопку на экране айфона и раздражённо стискивает зубы, чтобы не сказать лишнего, но его «чего надо?» звучит ещё хуже. — Ничего себе ты с братом здороваешься. Федос, у тебя что-то случилось, или ты просто охренел? Федя трёт пальцами переносицу, пытаясь собрать мысли в кучу и успокоиться. Если у него и есть возможность избавиться от необходимости говорить с Даней по телефону, то только в том случае, если он притворится пай мальчиком. — Да нет, прости… тут навалилось просто… У тебя что-то срочное? — Не то, чтобы срочное, скорее странное. — В голосе Дани не слышно смеха. То, что слышит Федя, заранее ожидая худшего, скорее напоминает смятение, удивление… а может быть и само осуждение. — Помнишь, когда я показал тебе метку родственной души, ты мне так ничего не сказал. А сегодня я узнал, что у тебя в команде играет парень с такой же фамилией, и играет уже давно… Федь, ответь мне честно, что за дела? Ты не рассмотрел или… В трубке слышится тяжёлый вздох. Федя практически чувствует через расстояние, как Даня всеми силами пытается оправдать поведение младшего брата, чтобы не погрязнуть в яме обиды и подозрительности. — Я просто подумал, что могу приехать в Москву, в следующем месяце окно между матчами. Ты мог бы нас познакомить. Не знаешь, у него есть девушка? Телефон разбивается вдребезги, встретившись со стеной раньше, чем Федя успевает подумать, что он творит. В груди что-то тонко колет, медленно ввинчиваясь всё глубже, и дрожащие пальцы давят на рёбра, едва не проминая их внутрь, будто бы это поможет восстановить сбитое дыхание, рваными залпами выдавливающее между побледневшими губами шёпот: — Совпадение… это совпадение… это не он… ______ Феде кажется, что вместе с телефоном стоило сменить и номер. Даня не оставляет попыток дозвониться и поговорить, и игнор его звонков сменяется Федиными сухими и раздражёнными ответами матери, которая задаёт много ненужных и нервирующих вопросов по поводу его отношений с братом. Дело уже не в материнском сердце, Даня точно успел поговорить с ней о том, что же с ним, с Федей, происходит, заронив зерно в плодородную почву материнского беспокойства. — Чал, ты совсем крышей поехал? Что я тебе сделал? — Ничего… Федя уже не считает, что решение ответить на сотый звонок от Дани было самым простым решением прекратить всё это. Он даже не может придумать, как лучше ответить брату, чтобы избежать упоминания Кости, как будто бы если он будет игнорировать его существование, то тот просто исчезнет из головы Дани, то он забудет, оставит идею приехать в Москву, потому что… Его старший брат всегда был более упрямым, чем он, а имея все основания быть настырным из-за наличия метки становился хуже барана, и если ему в голову взбредёт отбить у него Кучаева, он не сомневается, тот не оставит свои попытки, пока не разрушит всё, что ему дорого. Но Даня, как назло вновь и вновь возвращается к запретной теме. — Федь, если это потому что на моей метке фамилия парня… — Это не тот Кучаев, понял?! — Нервы начинают сдавать, и под пальцами слышится жалобный хруст пластика. — Не из моей команды, какой-то другой! Даня молчит какое-то время, напоминая о своём присутствии только дыханием, раздающимся в трубке. — Почему ты так в этом уверен? — Просто уверен. — Мне этого недостаточно, ты же знаешь. Я должен проверить… Если так не хочешь мне помогать, то я сам его найду. В этот раз трубку бросает Даня, а Федя едва сдерживается, чтобы не отправить второй по счёту телефон в полёт с балкона на асфальт. _______ Даня появляется внезапно, как снег в июле, оказывается на пороге его квартиры без предупреждения, без сообщения о времени рейса и намерении посетить столицу, просто проходит внутрь коридора, оттесняя Федю и запирая за собой дверь. — Теперь любому из нас будет сложнее прервать вызов. Напряжение жрёт тишину между ними, и Федя, психуя, уходит на кухню, слыша вслед оклик брата. Хорошо хоть Костя улетел к родственникам в Рязань… прямо-таки божественное провидение. Даня что-то кричит ему вслед, пока он судорожно проводит пальцами по столешнице на кухне, мечется в собственной голове, мечтая, чтобы Даня просто исчез, вернулся в свой драный Витебск и впредь, как и раньше звонил два раза в год, поздравить его с днём рождения и новым годом, и, ослеплённый отсветом лампы на стойке с хромированными столовыми приборами, упускает тот момент, когда вновь оказывается в полной тишине — Даня больше не кричит, он где-то в его… в их квартире. Нервная дрожь кривит уголок губ, холодком пробираясь по пояснице. Даню бесит поведение младшего брата, который то ли поймал звезду, то ли… Он даже не знает что именно. Стаскивая с себя кроссовки, в желании пойти следом и отвесить Феде хорошего леща, чтобы привести в чувство, он замечает слишком большой большой выбор кроссовок в коридоре, и куртки… и фотографию на зеркале в прихожей, где Федя радостно обнимает парня в той же красно-синей форме, что надета и на нём. Любопытство усмиряет гнев. Федя всё ещё морозится на кухне, и Даня, ощущая неловкость от того, что лезет грязными руками в чужую личную жизнь, делает шаг в сторону спальни. Тогда, на своём дне рождения, когда они решили навестить его всей семьёй, младший Чалов так и не ответил ему, кого же он себе нашёл. Боялся осуждения? В голове всё ещё светились улыбки двух парней с общего фото. Если они были счастливы вместе — для Дани это был бы самый желанный подарок, ведь… он всё ещё помнил, как Федю в эмоциях пробило на слезу, когда утром десятого апреля тот взглянул на своё запястье, тут же спрятав его в рукаве от посторонних глаз. Он надеется увидеть больше фото, какое-то доказательство, что парнишка с фотографии и правда живёт здесь, вместе с Федей, делая его мир лучше, но находит гораздо больше. Будто бы ярко загоревшаяся лампочка в тускло освещённом подвале, Даню бьёт в глаза разложенная на постели форма армейской команды и надпись на её спине, до боли знакомая фамилия — Кучаев. Разве такое возможно?! Многие вопросы мгновенно отпадают под тяжестью очевидного, но, в тоже время, рождается больше сотни новых. Даня мнёт в руках прочный нейлон, проводя пальцами по принту, будто бы пытаясь доказать себе его реальность, и реальность того, что именно такое неправильное присутствие этой формы тут, на кровати его брата и есть причина всего. Он слышит за спиной шаги и оборачивается, так и не выпустив футболку из рук. — Федя? — Ему до одури хочется объяснений, хочется, чтобы всё это было лишь сном, от которого можно проснуться, оказавшись вновь в мире, где нет этого тупика… Но сон становится кошмаром — замерший на пороге спальни Федя сжимает в руке тускло блеснувший в свете лампы нож. ______ — Фееедь! Не могу найти свою форму! — Костя, кажется, перевернул верх дном весь шкаф, вытащив на свет божий даже те вещи, о которых, закинутых на самую дальнюю полку антресоли, они благополучно забыли. — Может быть на базе забыл? Давай одевайся быстрее, попросим выдать тебе новую. Ну или заедем в фирменный магазин и купим фанатскую реплику с манекена. Федя смеётся, уже застёгивая куртку в прихожей, но Костя всё ещё хмуро осматривает устроенный им самим бедлам. Он точно помнит, что оставлял её дома… да и в целом, ему кажется, что сама квартира как-то незримо изменилась. То ли пол был другого цвета, то ли пахло как-то иначе, уютнее, пылью, а не стерильной больницей, то ли шторы на окнах другие, будто бы новые, ещё с заломами от упаковки. Он запрокидывает голову, рыча в потолок, и всё же понуро идёт следом за Федей в прихожую. Видимо он просто слишком давно не был дома. В их доме. Пусть он отсутствовал всего неделю, и плюс те два дня в отеле, куда его забрал Чалов сразу по прилёту из аэропорта, устроив романтический вечер со свечами и ужином… Щёки начинают краснеть при воспоминании о том, что они сделали с казёными простынями за эти два дня. Но всё же… Костя запирает за ними дверь, слушая быстрые шаги Феди по лестнице вниз, в последний раз бросая взгляд на вдруг показавшуюся ему какой-то чужой их квартиру. _______ — Не хочу я лежать! Я не больной! И убери ты уже эту подушку! Мягкий квадрат, заполненный холофайбером, ловится ещё на подлёте, и Костя издаёт очередной раздражённо-рычащий звук, пряча лицо в ладонях. Две недели, и за эти две недели три травмы. Две — физические, опять что-то с многострадальным коленом, и ещё одна — она… у них матчи, усиленные тренировки, на кону Лига Европы, а он валится от первого же жёсткого подката на поле, только восстановившись после растяжения, словно осенний лист, никак не желающий удержаться на своей ветке. Эмоциональное напряжение перехлёстывает через край, и приводит к тому, что Федя стоит со скорбным лицом, прижав к груди многострадальную подушку, и сжимая в другой прописанный Кучаеву пузырёк с антидепрессантами, которые тот отказывается пить. Он молча подходит к утихшему парню, здравомысляще откладывая подушку в сторону и не пытаясь вернуть её на её место под покрытое синим тейпом колено Кости, садится рядом и тихонько прислоняется лбом к виску самого дорогого ему человека. — Ты тоже считаешь, что я психованный? — Костя так и не отнимает рук от лица, и его голос звучит глухо, будто из подвала. — Не считаю. По крайней мере, не более, чем обычно. — Федя слышит тихое фырканье из-под ладоней и позволяет себе немного расслабиться. — Но я считаю, что ты у меня слишком чувствительный, и сильно переживаешь из-за травм. Костя выглядывает из своего ненадёжного убежища, кривит лицо и смотрит на Федю так, словно следующее слово решит судьбу последнего, и если тот ошибётся в словах — он спустит на него каких-нибудь мифических собак. Совершит ритуал и призовёт, если потребуется. Но Федя слишком хорошо его знает, и пользуется моментом, опрокидывая Кучаева на кровать, и забираясь пальцами под его футболку, обезоруживая. — А мне нужно, чтобы ты не зацикливался, расслабился… — Чалов наклоняется всё ниже, с каждым сказанным словом, касаясь Костиных губ и… проталкивая ему в рот языком одну из таблеток антидепрессанта. — Глаза Кости округляются до размеров небольших блюдец. — Предатель! — Он всё же умудряется несколько раз стукнуть смеющегося над ним Федю подушкой по голове. — Ты когда успел её в рот засунуть?! — Хочешь сказать что это негигиенично? Ну с моей стороны возможно, твой язык в таких местах бывал, что… — Федя отбивает подушку, перехватывая мечущиеся перед его лицом руки Кости, и прижимает их к дивану над его головой. — Костя, солнце… я тоже не в восторге, что тебя пичкают лекарствами, но мне правда хочется, чтобы ты хорошенько отдохнул и расслабился. Тогда и процесс выздоровления пойдёт намного быстрее, а то пока твоя коленка в таком состоянии никакой позы сверху нам не видать, а я же зачахну без своего наездника… Костя вновь издаёт возмущённое ворчание, пытаясь освободить руки, но уже знает, что проиграл — язык Феди добрался до его шеи. ______ Дни тянутся до отвратительного медленно, зажатые в рамки четырёх стен. Костя не знает, чем занять себя, будучи запертым в квартире, где его единственными спутниками являются пузырёк с таблетками, да ожидание — ожидание очередного звонка от Феди, ожидание его прихода вечером, уставшего после тренировки, ожидание того момента с утра, когда прозвенит будильник, и Федя вновь покинет его на долгий день… Костя не привык жить ничего не делая, не привык жить взаперти. Он пытается ускорить время подолгу лёжа в постели и хватая за хвост ускользающий сон, но тот, будто бы в отместку, покидает его и ночью, оставляя вглядываться в накрытое тенью лицо Феди и считать минуты и часы до утренней побудки. Первый звоночек оказался маленьким красным пятнышком на светлом полу у кровати. Костя завис, размышляя, что могло капнуть и, присев (не без труда, придерживая колено ладонью и отставив ногу), смахнул пальцем красную кляксу, растирая её по коже. Краска или… Какое-то движение сбоку, промелькнувшее в проёме двери спальни, заставляет Кучаева резко обернуться, вскочить и выпрыгнуть из спальни в коридор, но… тишина прерывается лишь стуком его колотящегося от внезапной вспышки адреналина сердца — он в квартире один. Костя вспоминает о кляксе возле кровати и вновь смотрит на свои пальцы, но на них нет ни следа красной жидкости… может быть стёр обо что-то случайно? Он тогда не придал этому большого значения, мозг быстро замял воспоминания о случившемся, сохраняя рассудок и оправдывая всё банальным «показалось, нужно выбираться чаще на воздух, уже мерещится всякое…» Но когда Косте кажется во второй раз, он начинает искать в побочках антидепрессантов заветное слово «галлюцинации», которое могло бы объяснить многое. — Фееедь… мне кажется я глюки ловлю… — Голос Кости звучит слишком тихо и жалобно, чтобы сойти за панику. Рука в его волосах замирает, и он поднимает голову с колен Чалова, усаживаясь рядом и вглядываясь в его обеспокоенное лицо. — Ты лекарство принял? Костя фыркает, закатывая глаза, и раздражённо вскакивает с дивана. Желание просто закричать или ударить кого-нибудь в бессильной ярости за то, что все считают его больным, как физически, так и душевно, становится просто невыносим, и лишь понимание, что это сделает лишь хуже, останавливает Кучаева. — Да пью я эти грёбанные таблетки! Они нихрена не помогают, я от них только больше с катушек слетаю! — Он закрывает лицо руками, замирая посреди комнаты и длинно выдыхая. Чтобы успокоиться, чтобы не впадать в играющую на руку окружающим истерику, чтобы не видеть эту жалость по отношению к нему в глазах Феди. — Забудь… Я… я наверное и правда перенервничал сильнее, чем нужно… Я просто… эти травмы… и тебя постоянно нет рядом… Костя без сил опускается обратно диван, вжимаясь в распахнутые для него с готовностью объятия, и утыкается носом Феде в плечо, до боли зажмуривая глаза с такой силой, чтобы ни одна горячая капля не нашла себе путь наружу. Может быть он правда сходит с ума? В таком случае, как порядочный псих, он должен как можно дольше хранить это в секрете… _______ Через несколько дней Косте перестаёт «казаться». То, что раньше мелькало где-то на границе видимости за уголком его глаза, решило показаться в полный рост, и стоит Кучаеву обнаружить в квартире незнакомого парня, то кричит сначала от страха, а после матом. Парень стоит в прихожей, и Косте кажется, что тот просто вошёл через дверь, которую забыл запереть уходя Федя, может ошибся подъездом… Но все его осторожные попытки привлечь чужое внимание не приносят ровным счётом никакого результата. Нежеланный гость просто стоит, молча и как-то скорбно, будто сожалея о безвозвратно утраченном, рассматривает заложенную за рамку зеркала их с Федей совместную фотографию. Отчего-то это кажется неловким и слишком личным… и Костя повышает голос, вздрагивая вовсе не от облегчения, а от нехорошего предчувствия, какого-то мандража, когда его наконец-то замечают. Незнакомец смотрит на него, почти с той же скорбной миной, что и на фотографию, и у Кучаева начинают холодеть и потеть ладони. Просто извинись и уходи… Извинись и уходи… Парень будто бы слышит его, и так же, не произнеся ни слова, отворачивается, делает шаг к двери, поднимая руку, словно касается ручки и даже поворачивает её, но, вопреки всему, просто растворяется, дымом просачиваясь сквозь тёмно-бордовую обивку входной двери. У Кости перехватывает дыхание. Ноги превращаются в лишённую суставов вату, но он всё равно, не до конца понимая — зачем, упрямо делает шаг следом к двери. Воздух в этом месте словно бы уплотнился, и приходится тянуть руку, преодолевая сантиметры жёсткой толщи, пока пальцы не касаются холодной шершавой обивки, доказывая её реальность и материальность, и не опускаются на ручку, несколько раз надавливая ею вниз и убеждаясь в том, что дверь заперта. ________ — Кооость! Костя?! Ты чего, родной? Случилось что-то? Федя наверное уже в пятый раз одёргивает чересчур задумавшегося о чем-то парня, теряющего нить разговора и не отзывающегося на своё имя. Он оставляет на столик к пицце запотевший стакан со льдом и колой, обеспокоенно обнимает лицо Кучаева ладонями, уводя взгляд того от коридора и заставляя посмотреть на себя, и с облегчением замечает на лице парня улыбку. — Всё хорошо, прости, задумался, что-то мысль одна не отпускает… — Что за мысль? — Тут же интересуется Федя, отпуская лицо Кости, но придвигаясь ближе. — А тебе всё сразу скажи и покажи. Секрет. — И с каких это пор у тебя от меня секреты? — Федя хитро щурится и, резко подавшись вперёд, запускает вскрикнувшему Косте холодные пальцы под толстовку, валя того на спину и стараясь ощупать как можно больше горячей на контрасте кожи. — Что ты там прячешь?! — Изверг, холодно же! — Едва не верещит Костя в ответ, пытаясь удержать чужие запястья, и изо всех сил убеждает себя, что мелькнувшее в коридоре движение ему только привиделось. _______ Косте страшно оставаться дома одному. Ощущение, что он не один, давит на голову усиливающимся нестерпимым гулом, но, когда навязчивый образ рыжеватого парня в белой толстовке появляется в пятый раз, Костя уже не шарахается от ужаса. В голове, словно осуждение его страха проносятся где-то когда-то услышанные слова «бояться нужно живых», и он просто сидит на диване, подобрав под себя ноги, будто бы опасаясь оснуться пола, и упершись подбородком в колени, вглядывается в знакомые черты лица не в силах вспомнить, где же он его видел. А Костя уверен, что видел, иначе откуда его сознание взяло это образ? — Кто же ты такой… — Тихо шепчет Кучаев, и резко отрывает голову от коленей. Уже второй раз незнакомец будто бы слышит его, хотя… он же плод его воображения, он должен знать, о чём Костя думает. Парень подходит к шкафу, совершая руками движение, словно открывает дверцы (те, разумеется остаются на своих местах не шелохнувшись), опускается на одно колено и принимается доставать, судя по всему, коробки, складывая те в стопки, пока в одной из них не находит… что? Костя вытягивает шею, и даже опускает одну ногу с дивана, упираясь ею в пол, чтобы не навернуться с мебели через голову, уже без страха, попираемого любопытством, вглядываясь в движения чужих рук, и понимает, что незнакомец переворачивает страницы, будто бы листая какую-то книгу. Но… откуда бы книге взяться среди коробок, в которых они хранят с Федей обувь? Костя не заметил, как задумался, и отвёл взгляд. Он смотрит на шкаф, но рядом с ним уже пусто, и любопытство берёт вверх. Очень медленно Кучаев покидает своё место на диване, словно ожидая, что видение вернётся и в этот раз обозначит свои права на их с Федей общую мебель, распахивает дверки, отодвигая в стороны плечики с разномастными вещами, начиная от кожанок и ветровок, и заканчивая просто футболками и Фединым выходным смокингом, в котором он получил награду лучшего молодого игрока РФПЛ, и смотрит на сгрудившиеся внизу коробки, пытаясь уговорить себя не психануть прямо сейчас, не захлопнуть шкаф и уйти, желательно и вовсе из квартиры, на свежий воздух. Потому что страдать от галлюцинаций — это одно, а вот думать, что они тебе о чём-то говорят — это совсем другое. И всё же, сжав зубы, Костя, как и его видение немногим ранее, опускается перед шкафом на колени, принимаясь доставать украшенные символами различных брендов коробки одну за одной, приоткрывая крышки и откладывая в сторону, убедившись, что там Федины кроссовки, его старые бутсы, времён Мастер-Сатурна, которые дороги ему, как память, ещё одни кроссовки… Он перекладывает коробки с позабытой, уже не используемой ими, обувью, складывая их вокруг себя в шаткие башни, пока не остаётся одна, самая дальняя, и Костя думает уже оставить её в покое, не открывать, одновременно уверяя себя в том, что он был прав — его подсознание просто сходит с ума, оно не общается с ним посредством образов… и вместе с тем страшась обнаружить подтверждение обратному. Когда он тянет на себя прямоугольник из плотного картона, то понимает, что задержал дыхание и не дышит, и длинно, с каким-то жалобным звуком, похожим на стон, выпускает из лёгких воздух, обнаружив под крышкой толстый, ещё советский фотоальбом. Костя боится брать его в руки — откуда его видение могло знать, что эта вещь здесь, если сам Кучаев не знал об этом?! Он уверен, что никогда не видел этот фотоальбом даже стоявшим на полке, не говоря уже о том, чтобы знать, что он запрятан в самую дальнюю коробку там, куда они с Федей вероятно заглянули бы только в случае, если бы решили выбросить всё это старьё, и натолкать в шкаф новых вещей. Мир в голове начинает путаться. Костя пытается осознать только что случившееся, задавая себе вопрос: неужели он и правда настолько безумен? Но, к сожалению, упуская из виду другой: кому и зачем понадобилось так далеко прятать фотоальбом? Костя решается открыть обложку и перевернуть полупрозрачный лист кальки, скрывающий за собой аккуратно приклеенную чёрно-белую фотографию женщины и мужчины на пороге какого-то здания, и, судя по большому кульку из пелёнок в руках у женщины — стоят они на пороге роддома. Они кажутся смутно знакомыми, но Костя листает дальше, осторожно убирая кальку с уже цветных фотографий. Ребёнок — мальчик, сначала на фотографиях один, а потом их становится двое, потому что следует новая фотография с кульком и на этой, более качественной, цветной фотографии, уже можно разобрать лица. Костя понимает, что это за женщина — это мама Феди. Мужчина соответственно его отец, а сам Федя, либо этот мальчуган, либо спит в кульке, утомлённый путешествием по родовым путям… Листок с фотографиями, краешек которого зажат в пальцах начинает выписывать кульбиты, смазывая картинку перед глазами — у Кости трясутся руки. Федя не говорил, что у него есть… или был брат. Он судорожно листает страницы дальше, наблюдая за взрослением братьев с довольно ощутимой, чтобы их различить, разницей в возрасте и наконец-то узнаёт в младшем из них Федю — он видел его детское круглое, обрамлённое теми же светлыми бараньими кудряшками лицо на стене выдающихся воспитанников Юного Динамовца, когда приходили туда повидать знакомых. Но вот второй… Фотографии резко кончаются. Костя по инерции перелистывает ещё несколько страниц, замечая куски клея, а кое-где и оторванные уголки фотографий, надорванные края листов фотоальбома, оставляющих впечатление, что их просто выдрали в припадке какой-то остервенелой злости… Тяжёлая рука опускается Кучаеву на плечо, и он подскакивает с криком, руша вокруг себя картонные башни. Кажется, сердце сейчас выскочит из груди, и ожидание этого не пропадает, даже когда Костя видит за своей спиной всё ещё обутого и не снявшего куртку Федю. — Кость, ты опять не отзывался… что ты… — нападающий наконец-то замечает фотоальбом в руках Кости, и обеспокоенное всего минуту назад лицо, так резко меняется, покрываясь тенью, что Костя думает не закричать ли ему во второй раз. — Зачем ты это достал?! Кто разрешал тебе брать?! — Федь, успокойся, я просто решил прибраться и… Костя не успел договорить. Не придавая значения ни одному его слову, Федя рвётся вперёд, выдирая фотоальбом из его пальцев, и ураганом вылетает и из комнаты и из квартиры вовсе, хлопнув за собой дверью и оставив Кучаева на полу, среди разбросанных коробок в полном недоумении и ещё большем непонимании того, что происходит. Вернувшись, Федя, конечно, извинился. А потом и ещё раз, единственным способом, который мог заставить Костю на время выбросить из головы все странные, ненужные и волнующие его мысли и вновь довериться ему. Но на вопрос, почему Федя никогда не рассказывал Косте о своём брате, Федя ответил лишь «давай не сейчас, пожалуйста». _______ Костя не может перестать думать. Быть может, если бы он продолжал тренировки вместе с Федей, заглушить мысли физическими нагрузками было бы вполне реально, но в его распоряжении лишь стены и интернет. Интер… Кучаев только что не бьёт себя ладонью по лбу за то, что, отказавшись в своё время от социальных сетей и отвыкнув от присутствия в каждом моменте своей жизни этой части цивилизации, он банально не догадался погуглить информацию о Федином брате. То, как Чалов отобрал у него фотоальбом, а после сбежал, неизвестно где тот оставив, и не горя желанием рассказывать, что же случилось с их семьёй, подсказывало, что, вероятно случилось что-то страшное. Может быть Феде всё ещё тяжело говорить об этом? Благо, его парень был достаточно медийной личностью, чтобы всемирная паутина знала о нём всё, хотя бы по части фактов, не затрагивая размышления о мечтах и прочих тонких материях. Он с трудом пережидает три секунды, пока загрузится рабочий стол ноутбука, и открывает браузер, но надежда тут же разбивается об изображение тиранозавра, у которого никак не получается достать иконку поисковика — безжалостная надпись уверяет его, что сеть отсутствует. С лёгкой, непонятно почему накатывающей со спины паникой, Костя отставляет ноутбук в сторону и тянется за простоявшем на зарядке всё утро телефоном. У него ведь есть мобильный интернет, ведь так? Нет… голубая линия прогресса Хрома застыла где-то по середине экрана в неспособности загрузить страницу, и телефон раз за разом бесит Костю всплывающими уведомлениями, что при загрузке страницы произошла ошибка. Да что происходит с этим миром?! Костя издаёт нервный смешок. Может быть пока он спал на мир напали инопланетяне и уничтожили все спутники связи, а следом за ними и всех людей? Он давно выглядывал из окон, чтобы убедиться в отсутствии на улице Уэлсовских треножников? Подобные мысли слишком отчётливо напоминают ему о поставленном диагнозе, о пузырьке уже подходящих к концу таблеток, и он запрещает себе думать в таком ключе. Быстро накинув куртку на плечи, Костя решает дойти до ближайшего торгового центра и поймать wifi там, но дверь ожидаемо не реагирует на движение ручки — Федя всегда запирает её уходя… Вот только Костиных ключей не наблюдается ни в замочной скважине, ни на тумбочке в прихожей. Костя оставляет попытки отыскать ключи лишь через час, по ходу которого нервно выворачивал карманы всех курток, включая Федины, осмотрел ящики тумбочки, даже переставил обувь, в надежде обнаружить упавшую и скрывшуюся за каким-нибудь кроссовком связку, но ключей не было. Чертовщина какая-то… Взлохмаченный, и слегка вспотевший, от того, что так и не снял куртку, Кучаев смотрит на зажатый в руке телефон, как ни странно сообщающий ему, что с уровнем сигнала всё впорядке, и понимает, что у него остался лишь один вариант. Он быстро листает список избранных контактов и вызывает Федю — равнодушный женский голос сообщает ему, что на балансе недостаточно средств. Косте хочется прижаться спиной к стене. Неясная тревога всё нарастает, мешает дышать, и, даже чувствуя лопатками прохладу бетона за тонким слоем обоев, Кучаев может поклясться, что ощущает затылком настырный, будто бы сверлящий тяжёлый взгляд. Вот только нет никого. Мелодия звонка разрывает тишину так внезапно, что Костя едва не выпускает из вспотевшей ладони вибрирующий входящим вызовом телефон. Ещё даже не рассмотрев имя звонившего, он жмёт судорожно несколько раз зелёную кнопку, и с облегчением слышит голос Феди. — Кость, ты чего звонил? Мне смска пришла, что у тебя денег нет, а ты пытался… — Да! — Нервно вскрикивает Кучаев, и тут же прикусывает губу, постаравшись успокоиться. Чалов, возможно, последний человек, который не считает его психом, а он боится собственной тени… И старается ответить как можно более небрежно. — Да… Не знаю, как так вышло… Я что звонил — интернета дома нет, я думал выйти оплатить и ключи не нашёл. — Точно! — Косте кажется, что он увидел, как Федя приложил ладонь к своему лбу. — Прости, малыш, я заметил уже когда к базе подъезжал — я случайно и свои и твои прихватил, перепутал, спешил очень. Найдёшь чем заняться? Мы уже скоро заканчиваем, я на обратном пути только в магазин заскочу и инет оплатить. Люблю тебя! — И я… тебя люблю. — Заканчивает Костя и прерывает вызов первым. Паника немного отпускает, видимо самое страшное, что его сегодня ожидает — это перспектива провести весь вечер с книгой в руках, дожидаясь, пока не приедет Федя и не вызволит его из этого комфортабельного плена столичной квартиры. Костя шумно выдыхает, стягивая с плеч куртку, и, повесив её, уже собирается отправиться в гостиную, но не может удержать короткого вскрика. Его навязчивая галлюцинация в этот раз появляется слишком внезапно, спровоцировав потрясающий по своей неожиданности «boo-эффект». — Ты не мог бы не пугать меня так?! — Возмущённо выдаёт Костя, и тут же трёт лоб, прижатым к нему кулаком. Приехали… он уже со своими глюками разговаривает. Парень однако, никак не реагирует на его слова, лишь стоит у него на пути, грустно всматриваясь куда-то ему за спину, и, наконец-то, спустя минуту, а может быть и две, когда Косте становится уже не по себе, поднимает руку, указывая… Кучаев не понимает куда именно. Он крутит головой, пытаясь сообразить и мысленно провести линию от кончика указующего пальца до стены, но по всему выходит, что незнакомец указывает просто в угол у входной двери. — Что там? — Отчаянно вглядываясь в кусок стены спрашивает Костя, то ли позабыв о том, что говорит сам с собой, то ли смирившись. Он вновь смотрит на парня, но тот уже исчез, растворившись в воздухе, будто бы выработав лимит сумасшествия у него в мозгу. И всё же… Костя делает шаг к двери, пытаясь усмотреть что-то необычное, и чувствует себя всё более сумасшедшим с каждой секундой, что напрягает зрение, скользя по светлому узору обоев. Но ведь нашёл же он тот фотоальбом… Он опускается на колени, скользит пальцем по плинтусу, обнаруживая на нём тонкий слой пыли, успевший скопиться после прошлой уборки, и замечая, что на маленьком отрезке, прижимающем ковролин у самой двери, её нет. Костя любопытно проводит по белой поверхности пальцем и он остаётся чистым, но его волнует совсем другое — этот кусочек плинтуса оказывается ничем не прикреплён к стене и, стоит его коснуться, сразу же отваливается в сторону, обнажая под собой кусочек штукатуреной стены, выглядывающей из-под полоски обоев и оптоволоконный кабель интернета, ведущий к роутеру. Вернее… два конца кабеля, чем-то перекушенные посередине. _______ Федя возвращается слишком поздно, гораздо позднее, чем обещал, ссылаясь на пробки и бесконечно извиняясь за то, что забыл заплатить за интернет. Он обещает сделать это завтра с самого утра, по дороге на тренировку, и Костя соглашается, но ведь… проблема не в этом, проблема в перекушенном кабеле. Он не знает, почему не рассказал об этом Феде, как только тот пересёк порог квартиры. А ещё остаётся его отрицательный баланс на телефоне, это исправить проще, чем кабель, но когда он вспоминает об этом и хочет попросить Чалова перевести ему денег на счёт со своего телефона — тот уже спит. Костя стоит в дверях спальни, глядя на завалившегося едва ли не поперёк кровати Федю — должно быть и правда умаялся за сегодня, — и, когда собирается уже уйти в гостиную, может быть, чтобы дочитать начатую сегодня со скуки книгу, телефон Феди ярко загорается, осветив дисплей уведомлением о сообщении в каком-то мессенджере. Ну конечно, есть ведь ещё телефон Феди… И Костя, воровато прикрывая экран, чтобы не разбудить своего парня светом, утаскивает телефон с собой в гостиную. Он сразу же открывает вкладку инкогнито, чтобы Федя не узнал, что он роется в том, о чём сам Чалов почему-то говорить не хочет, но любопытство оказывается сильнее чувства вины или стыда. Первая же попытка запроса «Брат Фёдора Чалова» выдаёт ему несколько сотен результатов, пестрящих заголовками единого содержания, и он переходит по первой попавшейся ссылке, вглядываясь в строчки текста, несущих неутешительную информацию о том, что Даниил Чалов, играющий за ФК Витебск, брат Фёдора Чалова, нападающего армейского московского клуба, бесследно пропал и всё ещё не найден. — Не найден… — Будто бы в задумчивости повторяет Костя, моментально замещая родившееся внутри было недоверие на жалость. Бедный Федя, вот так вот потерять брата и даже не знать, что с ним произошло… Понятно теперь, почему он не хотел говорить о нём — сколько бы времени ни прошло, эта рана вряд ли когда-нибудь затянется полностью. Время… что-то в этом слове вновь настораживает успокоившуюся было паранойю, и Костя ищет дату написания статьи, ожидая увидеть там дату, наступившую как минимум за несколько лет до его появления в команде, и замирает, едва не роняя телефон из рук. Даня пропал около месяца назад. Но его волнует не это. И даже не дата предполагаемого исчезновения — Костя легко узнает цифры, в этот день Федя снял им номер в гостинице, он помнит, потому что это был день его прилёта обратно в Москву из Рязани, он сам покупал билеты на самолёт. Его поразила фотография, прикреплённая к статье. На ней Федя стоял рядом с высоким рыжеватым парнем с небольшой бородкой. Рядом с его галлюцинацией. Надпись под фото гласила «Даниил и Фёдор Чаловы». _______ Костя не может сосредоточиться, и то и дело подвисает, переставая натирать морковку на тёрке. Вопросов стало больше, чем ответов. Брат Феди… Даня, пропал около месяца назад. Почему Федя так спокоен? Почему он не хочет говорить о нём? Почему его образ… Костя останавливает поток мыслей, упираясь в новое пугающее определение — призрак, — и неосознанно вздрагивает. Почему призрак Дани теперь преследует его? А ведь ещё эти непонятные и пугающие детали, вроде интернет кабеля и спрятанного фотоальбома с выдранными страницами. Он мог бы спихнуть кабель на случайность, а исчезнувшие фотографии необходимостью предоставить их в полицию для розыскных мероприятий. Столько вопросов… Ему хочется задать их все Феде. Они же родственные души, чего он так боится? Костя поднимает глаза на Чалова… младшего Чалова, по какой-то явно надуманной причине (с чего он так решил?) пропустившего сегодня тренировку, и сейчас старательно шинкующего лук большим ножом, и видит старшего, замершего в углу их кухни и, всё с той же грустью в глазах, устремившего свой взгляд на Костю. Кучаев сдаётся, он открывает рот, чтобы наконец-то задать вопрос, какой — он пока не придумал, может быть хотя бы небрежно сообщить, что споткнулся о плинтус, тот отвалился и он, кажется, оборвал им оптоволоконный кабель, но не может произнести ни звука. Даня, всё так же глядя ему в глаза, медленно цепляет пальцами низ толстовки и тянет её наверх. Костя видит сначала что-то тёмное, красное, чем измазан живот старшего Чалова, а затем оно, уже не просто прилипнув к коже, а собираясь в тёмные ручейки, начинает вытекать из-под белой толстовки, напитывая её густой красной кровью, и наконец, Даня оголяет грудь, в которой виднеется несколько похожих на кривые ухмылки глубоких порезов. Костя видит, как их края сходятся и расползаются от дыхания призрака, и не может вымолвить ни слова. А Даня в это время просто молча указывает на большой нож, зажатый в Фединой руке… — Костя! Кучаев резко отшатывается от стола, не понимая откуда исходит угроза, но на кухне только он и Федя, который уже обеспокоенно отложил нож, и обошёл вокруг стола, готовый или обнять его, или поддержать, если тот вдруг начнёт падать в обморок. А Костя не уверен, что этого не случится. В голове вновь стоит гул, он хватает ртом воздух, который никак не удаётся протолкнуть дальше в лёгкие. — Костя, родной, ты чего? Ты словно призрака увидел… — Плохое сравнение, очень плохое сравнение, но Чалов не сдаётся, всё же добравшись до него, и, обняв ладонями его лицо, заглядывает ему в глаза. — Тебе плохо? Может быть скорую вызвать? От Феди веет неподдельной заботой, но его прикосновения только усугубляют панику. Что пытался сказать ему призрак? Федя подхватывает Костю на руки, унося его в спальню, и опускает на кровать, тут же засуеившись в поисках телефона и обнаружив тот на тумбочке. — Полежи, я сейчас врача вызову… — Нет! — Костя едва ли не выпрыгивает из постели, но вовремя натыкается на уткнувшиеся ему в плечи ладони. — Нет, Федь, всё нормально, правда, это просто… помнишь я тебе про глюки говорил? Типа от лекарств побочка… вот… большого паука увидел… — Кучаев умудряется изобразить на своём лице кривую усмешку, в надежде, что её можно принять за смущение. — Перепугался — жуть просто… — Ты уверен, что всё в порядке? — Конечно. — Костя кладёт руки на замершие на его плечах ладони, и нежно, будто бы невзначай, гладит пальцем запястье, где у Феди темнеет метка с его фамилией. Это действует на Чалова успокаивающе. — Ладно… — Федя выпрямляется, оставляя по пути лёгкий поцелуй на его лбу. «Как покойника» зачем-то очень не к месту возникает в мозгу Кости ассоциация, и он гонит её прочь. — Надо будет все же сходить к врачу по поводу этих лекарств… Последнюю фразу Федя уже бурчит на пороге спальни, удаляясь на кухню и гремит там чем-то, то ли продолжив готовить ужин без него, то ли убирая со стола, не желая заниматься этим одному. Костя почти не слышит. Гул в его голове становится отчётливей, и он наконец-то может различить в нём отдельные фразы, складывающиеся во всё новые и новые вопросы и предположения. Что это значит? То, что Даня мёртв? Иначе он не был бы призраком, ведь так? То, что его зарезали ножом? Перед глазами вновь встают ужасные раны на груди… Кажется, это было и так очевидно. То что его убил… Мозг отказывается делать это предположение. Ради бога! Это же Федя! Его родственная душа! Его единственный, родной, любимый… Костя закрывает лицо руками, погружаясь во тьму. Почему-то именно сейчас всё это кажется невообразимым бредом. Он словно сумасшедший, наконец-то понявший, что он болен, и ужаснувшийся всей той ахинеи, которой он верил, которую видел, но которую всё ещё не может вытравить из своего сознания, и осознаёт, что ему придётся всю жизнь прожить в борьбе, выискивая правду среди отчаянно лезущих в голову ложных истин. Эти мысли отнимают слишком много сил, и Кучаев даже не замечает, как погружается в сон. _______ Костя просыпается уже утром. Он не спал так долго даже в те времена, когда едва доползал домой после особо долгих и напряжённых тренировок, и голова вновь гудит, но теперь уже скорее от того, что он переспал. Феди в квартире нет, но на тумбочке возле кровати лежит записка о том, что он ушёл совсем ненадолго и совсем скоро вернётся, а Костя должен лежать в кровати и отдыхать. Точно такие же две записки с маленькими сердечками в уголке обнаруживаются ещё и на кухне и на тумбочке в коридоре, на случай если вдруг Кучаев, проснувшись, не увидел записку в спальне. От подобной заботы сладко щемит где-то у сердца. И всё произошедшее кажется просто кошмарным сном… Костя уже нутром чувствует появление Дани. Просто удивительно, как он раньше не замечал этого холодка, дующего будто бы из открытой форточки, того как поднимаются волоски на руках, словно он обладает каким-то шестым чувством. Он медленно оборачивается, как-то рывками, будто бы опасаясь, что Даня вновь окажется в крови, или без головы, или что ещё пострашнее, вроде настоящего полтергейста, призванного превратить его жизнь в настоящий ад, но старший Чалов выглядит обычно, на белой толстовке не видно ни пятнышка. — Что тебе от меня нужно? Что ты хочешь сказать? Я не понимаю… Теперь разговоры с призраком не кажутся ему настолько безумными, хотя это всё ещё выходит за рамки разумного. А Даня, словно убедившись, что его заметили, скрывается в спальне, оставляя после себя быстро испаряющееся облачко тумана. Костя идёт следом. Он не заходит внутрь, остановившись на пороге и наблюдая, как брат Феди что-то делает с плинтусом возле кровати, трогает его бестелесными руками, словно проваливаясь в материальный в отличие от него пластик, и, будто бы убедившись в том, что у его самого ничего не выйдет, смотрит на Костю, выжидающе, и так тоскливо, что вымораживает все внутренности. Он не пропадает в этот раз, просто отходит в сторону, ожидая действий Кости, и тот неуверенно шагает вперёд, всматриваясь в то место, которое только что так заинтересовало призрака. Всё выглядит… обычным. Кучаев пробует оторвать плинтус пальцами, ожидая, что за ним окажется может быть очередной порванный провод, но тот держится крепко. И Костя принимает решение. Он не решается взять тот самый нож, что был в руках Феди вчера вечером, и выбирает топорик для мяса, посчитав, что у него достаточно крепкое лезвие, чтобы не сломаться. Оно очень легко входит между полоской пластика и стеной, и Кучаев надавив, замечает, что он порезал обои. Ему всё равно не удалось бы сделать это незаметно… В конце концов он может списать это на психоз, вряд ли теперь даже Федя считает, что он в своём уме. Размышления рисуют на лице полузащитника не весёлую улыбку, и он, плюнув на всё, резко дёргает рукоятку топорика на себя, вздрагивая от раздавшегося хруста пластика. Сердце у Кости пропускает удар. Маленькие нестыковки, зародившие у него когда-то смутное подозрение, слишком правильно, будто бы детали одного пазла, выстраиваются в целую картину, в которую ему не хочется верить. Он просто сходит с ума, ведь так просто не может быть. ЭТО НЕПРАВДА! Костя не знает, раздался ли крик у него в голове, или он кричал сам. Под тонкой полоской плинтуса, там, где на полу, чуть более тёмного оттенка, куда не добралось выщелачивающее цвет чистящее средство с запахом больницы, там, куда не дотянулись руки, перестелившие постель, выбросившие его перепачканую форму и развесившие новые, только вынутые из упаковки занавески, темнела уже засохшая корочка, просочившейся в щель под плинтус крови. Костя мотает головой, словно заведённая игрушка, будто бы отрицание поможет сделать всё происходящее более нереальным, и утыкается взглядом в Даню, ища в нём ответ, хотя бы подсказку. Ну почему он не может говорить… Но старший Чалов может. Хоть и не словами — глазами. Какой должен быть взгляд у человека, которого убил собственный брат? Заколол кухонным ножом в собственной спальне, а потом… — Почему? Почему… — Шепчет Костя будучи не в состоянии найти причину, выдумать, хотя бы предположить. Даня тянет к нему свою руку, и по щекам Кости, словно прорвав какой-то невидимый заслон, текут слёзы. На запястье Дани чернеют буквы мистической метки, складываясь в до боли знакомую фамилию. Его фамилию. Кучаев. _______ Федя отсутствовал явно дольше своего «совсем скоро вернусь», но он надеется, что большую часть времени Костя спал и потому его задержка будет не слишком очевидна. Он преодолевает последний лестничный пролёт и замирает, словно что-то вспомнив, возвращаясь назад и останавливаясь у мусоропровода. Пошарив в карманах, Чалов вынимает из карманов два набора ключей, свои и Костины, горстку мелочи и наконец то, что и искал — чек из тату салона. Он рвёт его несколько раз, тщательно сминая в кулаке огрызки бумаги и, ещё раз осмотрев чуть покрасневшую, но ставшую более чёткой надпись у себя на запястье, безжалостно выбрасывает смятый, неопознаваемый клочок в мусоропровод, продолжив подниматься на свой этаж. Ведь его уже должно быть ждут. Его единственный. Его Костя, Костя Кучаев из Москвы.