Нахал

      Идти на семинар не хотелось. Хотелось плюхнуться на мягкую сидушку в огромном зале отдыха, уставленном кушетками, столиками, стульями и кадками с густо-зелёными растениями, отлично зонирующими периметр не хуже ширм, и немного подремать.       Близились аттестационные работы по первому семестру, но Лёнька Крушилов был к ним готов уже неделю как. Ему не составляло труда запоминать лекционный материал практически с первого раза. Парень не вёл рукописных конспектов, но делал записи в навороченный ноутбук, используя схему ключевых моментов — этого оказалось достаточно, чтобы ничего не забыть и всё учесть.       Едва начались предэкзаменационные семинары, Крушилов скрупулёзно просмотрел записи, осознал, что нет нюансов, которые бы стёрлись из памяти, и теперь маялся от скуки.       — Лёнька, ты то ли гений, то ли бо́тан упоротый, — с досадой ворчал однокурсник и приятель, Жека Савин, пытаясь зубрёжкой исправить прогулянное и прослушанное.       — Гений, — соглашался Крушилов, ехидно улыбаясь. — Но не бо́тан. На вечеринки мы вместе гоняли, забыл, что ли?       — Угу, только ты там никого не подцепил, — фыркнул Савин и довольно осклабился.       Сам он за каких-нибудь двадцать минут окучил поддатую симпатичную блондинку и тут же покинул с ней мероприятие, стремясь уединиться. Леонид только проводил его понимающим взглядом и тут же осмотрел плацдарм.       Ничего.       Точнее, ничего подходящего для себя. Ибо на лбу каждого, находящегося на вечеринке, парня не написано, гей он или натурал. А определять пресловутым «гей-радаром» Крушилов пока не научился в силу отсутствия опыта.       Не мог же он рассказать Женьке, что девицы ему не интересны. Потому что, реакция на каминг-аут вообще не предсказуема, а стать изгоем и остаться без друзей не хотелось.       Не то, чтобы в Столице наличествовало мало таких, как он, скорее наоборот. Вот только встречал их Лёнька в основном в тематических барах, клубах и уголках сквера, где кучковались представители радужной гвардии. В университете, увы, не оказалось ни одного знакомого лица.       — Крушилов, ты чего разлёгся? — раздался над ухом голос старосты группы, Насти Пелегиной. — Щас семинар начнётся! Ты хоть и отличник, но пропуск есть пропуск. Не рискуй.       — Знаю, — буркнул Лёнька и кое-как принял вертикальную позу. — И что я там не слышал на этих ваших семинарах?       — Будто для меня там что-то в новинку, — пожала плечами Настя. — Но препод по экономике поблажек не даёт.       Крушилов тяжело вздохнул и поплёлся за девушкой в аудиторию, то и дело, поправляя на плече лямку рюкзака. На входе он столкнулся с каким-то студентом, и не обратил бы на него внимания, не сделай тот жест, за который Лёнька, будь он натуралом, двинул бы в глаз. А так — просто опешил.       Тёплая, даже горячая ладонь ловко скользнула пониже Лёнькиной поясницы, недвусмысленно огладила и тут же исчезла. Крушилов, будучи в состоянии полного афигевления, продолжил идти совершенно машинально, широко распахнув при этом ярко-незабудковые глаза.       Оглянуться и разглядеть нахала он даже не подумал, лишь на автопилоте отыскал свободное место, уселся и положил рюкзак в нишу стола. И весь семинар гадал, кем был тот парень, потому что, к стыду своему, не отразил даже малейшую деталь облика коварного незнакомца, а тот ещё, как на зло, не оставил отпечатка даже на периферийном зрении, шагая за Крушиловской спиной.       Едва семинар закончился, Лёнька быстро встал и принялся пристально всматриваться с лица однокурсников, стараясь хотя бы по их выражению угадать особый к себе интерес. Но те проходили мимо, практически не обращая внимания, торопясь в столовую или кафе.       Расстроенный, Крушилов покинул аудиторию и потопал, как и все, поближе к местам, откуда тянуло запахами еды.       В столовой народу было — яблоку негде упасть. Плюнув на голод, Лёнька гордо выплыл из столовского зала и почесал светлую макушку, соображая, в какое кафе лучше податься. Что и они забиты под завязку, к гадалке не ходи, но есть шанс подсесть к кому-нибудь, всё-таки, кафешная еда много дороже, и не все могут позволить себе подобную расточительность. Столовая-то дешевле в разы.       Ему повезло. Нашлось и место, и столик в кафе оказался не в самой середине, да и компания была сплошь с их потока. Уплетая жаркое в горшочке, Лёнька искоса разглядывал своего соседа: красивого, крепкого парня с короткими каштановыми волосами и карими глазами в густых ресницах. В сочетании с тонкими чертами и светлой кожей, однокурсник производил впечатление весьма приятное, но Крушилов не обольщался. Посмотреть — можно, пялиться — нельзя. И уткнулся в свой горшочек, окуная ломтики ржаного хлеба в густой мясной соус.       Подошедший официант принёс соседу ванильный чизкейк, и Лёнька невольно облизнулся. Сладкое он любил, но это было бы уже слишком для его бумажника. Родители, конечно, не стремились морить чадо голодом и активно спонсировали Лёнькин карман, да только постоянные загулы с Жекой «съели» весь бюджет, а попросить добавочных у отца с матерью Лёнька постеснялся.       Отставив в сторону пустой горшочек, Крушилов протянул руку с стакану с апельсиновым соком. И оторопело вытаращился на кареглазого соседа, когда тот невозмутимо пододвинул чизкейк поближе и пихнул ему в руку чистую вилку.       — Вкусняшки лучше есть ртом, чем глазами, — насмешливо прокомментировал шатен и отколупнул кусочек со своей стороны.       — Спасибо, — прифигел Лёнька, но отказываться даже не подумал.       Дают — бери, отблагодарить всегда успеешь.       На улицу они вышли вместе, и только теперь Крушилов спохватился. Протянул руку:       — Леонид.       — Павел, — пожал конечность кареглазый и улыбнулся: — Не хочешь сгонять в киношку? До следующей пары два часа.       — А что там щас идёт? — обрадовался Лёнька и тут же огорчился: — А, не, я пас, извини.       — Бабло на нуле? — догадался Павел. — Не парься, я угощаю. Мне в лом одному, ищу компанию.       — Ну, хорошо, — нехотя согласился Крушилов. — Но мне как-то стрёмно на хребет садиться, я тебе потом верну, через неделю.       — Договорились, — опять улыбнулся Павел и повёл Лёньку в ближайший кинотеатр.       Билеты в обычный зал и со студенческой скидкой обошлись вовсе не дорого, от чего Крушилов ещё больше обрадовался. Но мест поближе не нашлось, только на задние ряды, да ещё угловые. Лёнька на зрение не жаловался, однако слегка подосадовал — торчать на местах для парочек не улыбалось. Только и будут, что лизаться со всех сторон, а ты усиленно делай вид, что интересуешься исключительно фильмом. Впрочем, фильм обещал быть захватывающим.       Поп-корн и колу, которые неизменно сопутствовали любому кинопросмотру, покупать благоразумно не стали — и так наелись в кафе. Павел занял самое крайнее кресло и кинул рюкзак на ковролин у ног. Крушилов сделал то же самое и огляделся, пока в зале горел свет. Как он и предполагал, впереди и сбоку тусили пары, вызывая лёгкую зависть и неприязнь. Лёньке тоже, до дрожи в пальцах, хотелось обнимашек и сладких поцелуев в сумраке кинотеатра, да где ж их взять?       Чтобы сбавить градус растущего огорчения, Лёнька выудил телефон и принялся проверять учебный чат. Почти все разбрелись, кто куда, только Настя вынуждена была остаться и решать какие-то дела с куратором. Крушилов от души ей посочувствовал.       Паша уселся полубоком и заглядывал в экран, но Лёнька его не одёргивал — не тайна же. Тем более, в чате было много мемов и коротких видеороликов со всякой интересной шелухой, которые оба неторопливо просматривали, хихикая и вполголоса обсуждая.       Свет погас неожиданно, и Лёнька торопливо вырубил звук на телефоне, убрав гаджет с глаз долой. Он устроился поудобнее, но Павел даже не подумал сменить позу. Одна его рука оставалась перекинутой через подлокотник Лёнькиного кресла, а вторая расслабленно покоилась на животе. Крушилов мысленно пожал плечами — удобно человеку, и пусть его.       Фильм, действительно, оказался захватывающим. А парочки — любвеобильными. Но Лёнька не успел восхититься в полной мере первым и возмутиться вторым, потому что очень знакомая нахальная рука, перестав свисать с подлокотника, опустилась в район паха и очень настойчиво там погладила.       Замерев от неожиданности, Крушилов скосил глаза на соседа, но тот с интересом воззрился на большой экран. Его ладонь, тем не менее, будто жила собственной жизнью, аккуратно лаская твердеющий бугор в Лёнькиных джинсах. А Крушилов старался даже не двигаться и только закусывал покрепче губу, боясь застонать от наслаждения на весь зал.       Кончил он довольно быстро и весьма бурно, но на него никто не обратил внимания. А отдышавшись, повернул голову к Павлу и во все глаза уставился на однокурсника, не зная, что и сказать.       Паша тепло и таинственно улыбнулся, притянул Лёньку к себе поближе и накрыл его губы своими. И остаток киносеанса обнимал и целовал так, что Крушилов едва не возбудился повторно.       Как только в зале зажегся свет, Лёнька соскочил и помчался в туалет, приводить себя в порядок, и даже сумел сделать это так, что на трусах не осталось следов. Джинсы же вовсе оказались не испачканными.       Павел ждал у выхода из туалета, всё с той же тёплой улыбкой и неугасающим интересом в карих глазах.       — Ты — гей? — решился спросить у него Лёнька, когда они шагали обратно в университет.       — Да, — спокойно подтвердил Павел, незаметно скользя пальцами по ладони Крушилова. — Как и ты, полагаю.       — Ага, — не стал отрицать Лёнька. — Но как ты понял?       — Наблюдал, — добродушно усмехнулся Павел. — Будешь со мной встречаться?       Лёнька аж споткнулся на ровном месте.       — Фига́, ты быстрый, — пробормотал он.       — Я могу за тобой поухаживать, сходим на свидания, хочешь? — предложил Павел совершенно серьёзно.       Крушилов аж зарделся.       — Хочу, — несмело согласился он. — Но с сексом не затягивай, я не против, если что…       — Ты же девственник, — проницательно заметил Паша, заглядывая в голубые Лёнькины незабудки.       — Ну и что, — буркнул тот, прячась за ресницами. — Я ж не девочка, чтобы трястись от страха перед потерей этой девственности.       Они миновали вход и завернули за угол, когда Павел аккуратно втолкнул Лёньку в нишу окна с высоким подоконником. Обняв Крушилова за талию и прижимая к себе, однокурсник жадно поцеловал несопротивляющегося Лёньку и прошептал:       — Обещаю, радость моя, со своей девственностью ты расстанешься очень скоро… И очень сладко, — опалив дыханием ушную раковину, так, что мурашки побежали по Лёнькиной коже, пообещал парень.       Крушилов обмяк в его объятиях и только и мог, что кивнуть. Ему даже стало наплевать, увидит ли их тут кто-нибудь, лишь бы эти руки продолжали своё упоительное занятие, а губы перемежали такие нужные слова с не менее нужными поцелуями.       Их действительно заметили.       — Пацаны, вы ж спа́литесь нахрен, — прошипел сбоку Жекин голос, и приятель втиснулся между Лёнькой и его теперь уже парнем, аккуратно расталкивая в стороны. — Сюда идут!       Павел мгновенно принял независимый вид, а Крушилов деревянным болванчиком отвернулся к окну, пытаясь заглушить стук сердца, набатом бивший по ушным перепонкам. Жека хлопнул его по плечу, немного приводя в чувство, и привычной скороговоркой принялся изливать на пушистую голову Лёньки последние новости.       Отвлекающий манёвр удался.       Мимо проходили студенты, все спешили по своим делам, а Лёнька, краем уха улавливая трескотню друга и искоса поглядывая на Павла, который одними глазами дарил целый Мир, думал, что, вот прямо сейчас, в эту минуту, счастливее его нет никого в целом свете.