Соль на кончике языка

Глаза у нее голубые, яркие-яркие, они стыдят его, когда он приводит Королеву драконов к их дверям. — И слухи правдивы? Ты спишь с ней? Джон смотрит на нее в густой тени ее комнаты, свечи резко мерцают. — Ты сказала, что я должен быть умнее. Она не отвечает ему. Не нужно. Санса читает резкий изгиб его плеч и стискивает челюсти — она шепчет его имя в безмолвной мольбе. Все, что ей нужно. Санса поднимает подбородок и садится обратно на стул. Она чувствует горечь на кончике языка. — Ты не будешь спать с ней здесь. Не здесь — не в нашем доме, — она кипит, шипит. Но ей не нужно — Джон никогда не собирался укладывать дракона в логове волков. *** Джон дома, и Арья обнимает его. Он держит ее, и держит, и держит. Он не запутывает руку в ее волосах, не обнимает за талию и не вдыхает аромат на её шее. Нет, все это принадлежит другой сестре. И это мгновенное, громовое откровение. Джон дома, и Арья обнимает его. Он с трудом выпускает ее из объятий, в горле сухо от ненависти к себе. *** — Бейлиш? Арья самодовольно ухмыляется. Ее кинжал остается в ножнах — кровь уже давно высохла. Взгляд Джона устремляется на Сансу, и осознание разливается в нем, как чернила в воде — локоны тьмы в холодном зимнем свете. Она скромно складывает руки на коленях: — Он больше не побеспокоит нас. Кулаки Джона разжимаются. Позже, когда он догоняет её в ее комнатах, хватая за локоть, нужда кипит в горле, и она шепчет дрожащим голосом: — Я в порядке, Джон. И тогда он держит ее в своих объятиях — вся ярость, ужас и слепота трансформируется в полное облегчение, и ее нос утопает в мехах у его горла. Его пальцы шарят в ее волосах, и его грудь вздымается: — Санса… — Я в порядке, — повторяет она. (Она и в порядке и нет, и где-то посередине лежит правда). *** Дейенерис похоже понимает его холодность. В конце концов, идет война. Он смотрит на север, всегда на север — лишь на мертвых. За исключением того, что он смотрит на кое-кого еще. Полоска крови под горлом его милой сестры, ее губы, приоткрытые от горячего вздоха, вздымающаяся грудь с горячим негодованием, когда Дейенерис отклоняет возражения леди Мормонт посреди заседания совета. Джон не может сдержать темный вздох, когда видит, как его сестра облизывает губы — яд уже наполняет его. Нет, не мертвецы удерживают его от Дейенерис. Кто-то очень даже живой. *** — Не гневи её, Санса, ради любви ко всему, что ты считаешь святым, — его глаза темные и честные. Слишком честные. — Пожалуйста. Она задается вопросом, честны ли ее глаза — может ли он видеть, как его мольбы доставляют ей такое удовольствие, что ей должно быть стыдно. (Но она не может быть обеспокоена стыдом, когда сребровласая королева с комфортом прогуливается по ее коридорам, и гнев становится слишком терпким и ярким на языке). Джон подходит ближе, и это слишком близко для этого спора, для этого воздуха, для этого медленного унизительного оправдания, которое она называет приличием. Санса облизывает губы, обдумывая ответ, и Джон снова притворяется, будто не смотрит на неё каждую минуту. — Этот ее огонь и кровь могут помочь нам пройти через долгую ночь, но она так же легко пройдет через Север, если мы ей позволим. Он не отвечает ей. Не хочет отвечать. Они оба знают это — в глубине души — даже если Санса — единственная, кто говорит это вслух. Эта мысль легко разжигает ее ярость — словно клеймо за ребрами, расцветают обиды, портящие ее желание. Она подходит еще ближе. Оправдание правильности лежит у ее ног, окончательно забытое. — Это не та игра, в которой можно выиграть с помощью лести и красивых поцелуев. Мы должны подготовиться. Мы должны защитить свою стаю. А Дейенерис не стая. Грудь Джона вздымается, и как же она хочет попасть в его легкие вместе с воздухом и остаться там навсегда — так что его единственный воздух будет на вкус, как она. — Она никогда и не была, — говорит он смиренно, словно темный секрет, выпущенный наружу. Он снова смотрит на ее рот, и вдруг Санса понимает, что больше не притворяется. *** — Есть способ, — говорит Бран однажды в богословском лесу. Арья точит Иглу. Пальцы Сансы впиваются в ее бедра. Их брат смотрит в небо, шелест красных лиственных деревьев затмевает свет у его лица. Он так завидно молод. Он так трагически стар. Горло Сансы сжимается в невысказанном горе. Арья чуть ерзает на своем месте, скептически подняв брови: — Дейенерис не сдастся так легко. — Нет, не сдастся, — соглашается Бран. — Мы должны быть осторожны, — шипит Арья, сжимая в руке Иглу. — Очень, — взгляд Брана встречается со взглядом Сансы. Она едва дышит во время этого тайного обмена. В ее разуме мозолистые ладони, покрытые шрамами, брови и глаза, похожие на уголь. Взгляд Брана настолько пуст, что она заставляет себя отвернуться. Она не замечает полумесяцев, что её ногти оставили на бедрах, пока в этот же вечер Санса не принимает ванную, имя Джона пятнает ее губы — солью на языке. *** И вдруг она обнаруживает, что покончила с осторожностью. Джон шипит, когда она дотрагивается рукой до его бедра. — Санса, не надо. — Чего ты хочешь? Рваное дыхание — клочок тумана на фоне вздымающихся легких. — Что ты хочешь? — снова спрашивает она, ее шепот проскальзывает между его шеей и плечом. Его собственные пальцы (не тонкие, не нежные) путаются у неё в волосах, цепляясь за ее поясницу. — Что-то плохое, — его дыхание скользит вдоль ее челюсти, будто пробуя её на вкус. Это ее погибель. И его тоже. Санса притягивает его лицо к своему, целует его с жадностью волков, ее зубы впиваются в его нижнюю губу, и его стон наполняет ее рот — Джон пьет ее, наполняя. Его пальцы цепляются за ее юбки, отчаяние заставляет его рвать ткань, и она тянется к нему, цепляясь за него с дикой нуждой, содрогаясь и прижимая их к стене, и никто не знает, кто начинает первым или чья рука первая скользит не туда, когда внезапно его пальцы ощущают ее жар, а зубы отпускают его губу, ее голова откидывается назад на холодный камень, и Санса задыхается, ломается и наполовину сходит с ума от жгучего стыда за это. *** Вздох щекочет её губы: — Мы не должны этого делать. (Нет, они должны). — Поцелуй меня, — приказывает она. Резкий, жадный вдох. Пальцы Джона уже цепляются за её волосы. — Нет. (Конечно да). Они останавливаются, дневной свет проникает сквозь окна, словно обвинение — луч ясности. — Тогда уходи. (Он не уходит). *** Фиолетовый взгляд королевы драконов не покидает лопаток Джона, копье жара, следующий за ним через весь зал. Ногти Сансы впиваются в подлокотники: — Вам нравится праздник, Ваша Светлость? — её слова — резкое отчаяние. Дейенерис бросает на нее мягкий взгляд — её вздернутый подбородок — единственный ответ. Санса сглатывает: — Я знаю, что Север может показаться мрачным, но вы можете научиться любить его. Резкая улыбка украшает лицо другой женщины. Изгиб уголка ее рта, как хлыст драконьего хвоста. — Я полагаю, Вы правы, миледи, — и Дейенерис снова продолжает наблюдать за Джоном — открыто, ее спина откидывается на изношенный дуб ее стула, будто сидит она на ее украденном северном троне. Санса медленно и неподвижно выдыхает, освобождая крепкую хватку подлокотника. В конце концов, Джон не будет у ног Дейенерис. Не стон Дейенерис отразится от стен комнат Джона, когда его язык приведет ее к резкому и безжалостному завершению. *** — Это не игра, — шипит Арья. Ее рука всегда чувствовалась слишком комфортно на Игле на взгляд Сансы. — Я не знаю, о чем ты говоришь, — это легкая ложь — слишком легкая. Но Арья не покупается. Она шепчет проклятия себе под нос, а ее глаза осматривают внутренний двор, наблюдая, как Джон и Дейенерис идут по крепостной стене. Зима никогда не прекращается в Винтерфелле. И они все еще солят снег — замерзший и смертоносный. Один неверный шаг, и все будет кончено. Санса закрывает глаза и глубоко дышит. Она никогда не хотела играть в эту игру, но теперь она знает игру достаточно хорошо, чтобы выиграть. Джон не смотрит на неё, и она этого и не ожидает. В конце концов, победа никогда не была бескровной. *** Иногда он засыпает у нее на груди. Иногда Санса не будит его. Иногда она думает, что рассвет, пробивающийся сквозь ее оконные щели гораздо страшнее, чем любая армия мертвецов. *** — Мы должны остановиться, — говорит она. — Мы остановимся. Санса сужает глаза. Она не думает, что он слышал ее слова. (Она знает, что Джон ее не слышал — не тогда, когда он врезается в нее, и она рыдает в его плечо от чувства необходимости). Джон встречает ее взгляд. Ее взгляд сразу же опускается в пол. *** — Хотела бы я, чтобы ты не видел все это, — говорит она Брану, её костяшки побелели, но голос ровный. Легкая дрожь его лба, резкое, задумчивое моргание. Рот приоткрывается, будто он хочет что-то сказать, но ничего не происходит. Она переводит взгляд на плачущее дерево. — Я перестал смотреть давным-давно. «И ты была такой красивой — в твоем белом свадебном платье». По её спине бегут мурашки. Она прячет воспоминания о синяках ото рта Джона обратно между ее ребер. *** Арья мрачно смотрит на него, ее губы кривятся в отвращении. — Мы не Ланнистеры, — говорит она, будто обвиняя. Или скорее проклиная. Но у Джона нет никакого опровержения, потому что это столь же верное утверждение, насколько и ложное, и где-то посередине всего этого лежит его гибель. Он даже не моргает, когда отвечает ей: — Я знаю. Той ночью Джон берет её грубо, ее спина трется об холодный каменный пол (у него не хватило ума подложить мех, прежде чем он прикоснулся к ней, попробовал ее, скользнул языком по ее изогнутой ключице, почувствовал ее пульс между своих зубов), соль ее кожи задерживается у него во рту, и когда он сглатывает, он глотает эту пьянящую, безумную потребность — она последует за ним. — Мы не Ланнистеры, — бормочет он ей в шею бессвязно. Санса хватается за камни под ней, не обращая внимания на то, что ее спина будет болеть завтра утром, не обращая внимания на то, что ее сестра будет с презрением смотреть на следы на ее шее. — Тогда не трахай меня, как Ланнистер, — рычит она в ответ. Джон обнажает зубы, мозолистые руки поднимают ее бедра, раздвигая ее сильнее, врезаясь в неё. Когда он входит в нее с яростным вздохом, его бедра так сильно врезаются в нее, что ее лопатки вдавливаются в камень под ней, ее крик эхом раздается у него в ушах. После этого он проводит пальцами по ее расцарапанной коже и шепчет свои извинения: — Прости, Санса, мне так жаль… Ты такая… Я никогда не… Санса, Санса, Санса. Его зубы вонзаются в её плечо. Оказывается, ему не жаль, потому что он делает то же самое и следующей ночью. (Санса позволяет ему). *** Мертвые почти на подходе. Дейенерис нежно проводит рукой по челюсти Дрогона, и Санса необъяснимо замирает от этого вида. — Никто не понимает их так, как я. Никто не понимает их силу, их великолепие и их трагедию. Вдруг Санса видит траурную мать под маской дракона. Но ее зубы уже ощерены. Ее огненное дыхание уже пробует воздух. Ее крылья давно расправлены. Могила уже вырыта. Санса обещает: Когда придут мертвые, мы поприветствуем их. *** Санса зажигает свечи в склепах за ночь до конца света. Его тень накрывает ее, когда она зажигает спичку. — Я не твой брат, — говорит он без преамбулы. Санса моргает. Спичка опаляет кончики ее пальцев — жгучее напоминание. (Их каменный отец смотрит на них сейчас). — Бран, он… — а потом рассказывает остальное. Слова летят из Джона, словно поток, и она не может дышать, спичка превращается в пепел в ее руках. — Я не твой брат, — повторяет он, внезапно оказываясь ближе, и его глаза просто не могут быть такими темными. Но вот правда: это все не имеет значения. Потому что Санса давно видела его измученный войной облик за закрытыми веками, Санса давно знала, что мускус его кожи пропитал все её комнаты, и Санса уже давно дрейфовала своими дрожащими пальцами все ниже, ниже и ниже посреди ночи, когда она душила звуки его имени в подушке. Правда в том… Это и есть правда. *** Санса думает о темном пятне, которое было когда-то Петиром Бейлишем, что все еще блестит на сером камне обеденного зала. Иногда она облизывает губы и чувствует медь на вкус. Ее юбки задевают тусклое малиновое пятно, когда она выходит из зала. (Она думает, что драконы кровоточат так же, как и пересмешники). А Винтерфелл всегда будет домом для волков.