код ошибки "404 out of system"

Мерзко клокочет внутри, смертельно хочется спать. Упасть бы и не проснуться, но не положено. Идеально выглаженная униформа, по две пуговки на рукаве — серебристый хром без единой царапинки, мягкий отблеск фирменных ботинок, слой тонального крема на лице — всё должно быть по инструкции, любые изъяны — устранить. У римлян «Феликс» означало «счастливчик». Сам Феликс чувствует себя бракованным. Он придет домой через пару часов, в стандартную квартиру для государственного служащего среднего звена — серо-голубую коробку с видом на соседнюю многоэтажку, включит в системе своего унылого жилища полную звукоизоляцию и… Не проронит ни звука, будет лишь, подобно рыбке, открывать рот, хватая воздух и заглушая растущую истерику, прижимать к краснеющим глазам заботливо приготовленное для подобных случаев белое полотенце, размазывая по его поверхности бежево-серое месиво из тонального, пудры и слёз. А потом посмотрит на себя в зеркало и, уже не сдерживаясь, закричит во весь голос. Для тридцатого века Феликс слишком устаревший, так говорят немногочисленные близкие люди. Такой же устаревший как его родители, как предки. Он порой их безмерно ненавидит за это. По сути, они, его семья, сломали ему жизнь своими убеждениями, сами того не понимая. *** В эпоху тотального программирования и систематизации спокойнее быть нормальным: просыпаться по графику, принимать чётко определенный набор витаминов и идти на работу в точно выверенное время, добираться до офиса за определённое количество минут и проводить там строго назначенное количество часов. Никаких переработок, пробок, очередей — всего того, что так ненавидели люди прошлого. За всем вокруг следит и отдает указания маленький чип в руке, который вживляется ещё в утробе матери, ровно перед тем, как запрограммировать внешность будущего человека. Маленький, меньше рисового зёрнышка, ключ к покою и порядку. Ключ, которого у Феликса нет. Зато есть россыпь веснушек, лунатизм и ненависть к себе — бонусы выбора родителей. Они, безусловно, хотели ему добра. По-своему, основываясь на своих взглядах. Сколько Феликс себя помнил, мама всегда говорила: «Посмотри на них, всей их жизнью управляет какая-то микросхема, и неизвестно, кто управляет этой самой микросхемой. А если однажды им прикажут убивать всех вокруг?» В её словах была доля истины, в детстве это казалось единственной верной идеей. Тогда он гордился, что он особенный, ровно до первого «извини, но ты бракованный». Он услышал это впервые в начальной школе, практически в первый день, когда подошёл познакомиться к стайке одноклассников. — Почему я бракованный? Со мной что-то не так? — У тебя на лице эти штуки. Это сбой системы, мне не разрешают общаться с такими. Мучительно долго тянулись школьные годы, первые несколько лет прошли в абсолютном одиночестве, под грифом «бракованный». Учителя относились к нему скорее снисходительно и обращались с ним исключительно по инструкции, одноклассники игнорировали факт его существования. Позже появились первые друзья, и те в виртуальной социальной сети, почти все старше него. Они никогда не видели лиц друг друга, никогда не слышали реальные голоса, не знали, кто где живёт. В рамках сети они видели только аватары друг друга, которые сами создавали. Феликс позаботился, чтобы его никто не мог узнать. И убрал из внешности всё, за что его могли осудить. Быть «не таким» было невыносимо, быть вечным изгоем — утомляло. В тайне от родителей, когда ему исполнилось 18, Феликс пришел в центр генетического программирования и буквально умолял прекратить его мучения и поставить ему этот чертов чип. Но всё было бесполезно. В Систему можно было попасть только до рождения. Правительство запрещало чипировать взрослых людей в назидание остальным: отказавшись однажды от предложенного «блага», получить его потом — невозможно. Они называли это естественным отбором. Вот только Феликсу никто не давал выбора. В тот же день он ушел из дома, никому ничего не сказав, не поставив в известность. Не считаясь с их мнением. Начались годы маскировок, когда макияж практически сросся с кожей, пряча уродливые рыже-коричневые пятна на лице, попытки полностью контролировать свою жизнь начали проводить к еще большим расстройствам сна, а необходимость всем вокруг улыбаться и выказывать доброжелательность доводила до нервного срыва раз в месяц. После одного из таких срывов он очнулся на крыше посреди снежной зимней ночи, в пижаме, мокрой на плечах от тающих снежинок. И не почувствовал ничего. Не было страха за свою жизнь, не было паники. Не было никаких эмоций, только желание шагнуть. — Эй, ты, дурной! Феликса резко дернули назад, он врезался спиной во что-то мягкое. «Что-то» начало орать ему на ухо. — А если бы меня не оказалось тут? Ты совсем? Куда только эта чертова Система смотрит? — Явно не на меня, я бракованный, — безэмоционально ответил Феликс, даже не поворачиваясь. Какая разница? Этот человек своим появлением не дал ему завершить то, что, возможно, могло бы стать его лучшим в жизни решением. Это просто глупый человек, который посреди ночи вышел на крышу просто так. Стоп. Система такого не приемлет. Феликс лениво поворачивается, чтобы посмотреть на этого бедолагу, такого же ненужного, как он сам. Перед собой он видит самого обычного представителя нынешних людей: ровная кожа, пропорциональное тело, базовый цвет и густота волос, рост немного ниже стандарта, но, возможно, так захотели родители, бывает. — Что, изъяны на мне ищешь? — Как ты понял? — Не ты первый. Плюс ты явно не дурак, а ситуация сейчас дурацкая, нестандартная. Ваши чертовы программисты из Системы такое не любят. Со Чанбин — первый реальный друг Феликса. *** История Чанбина откровенно пугала Феликса. Тот родился стандартным человеком, в хорошей семье, чипированным, обыкновенным, но, как говорили окружающие, старомодным. Ему не нравилось жить по распорядку, он ненавидел факт слежки за собственной жизнью и попытки мириться с этим ни к каким результатам не приводили. Чанбин искал выход из ситуации или хотя бы компромисс, а жизнь всё продолжала свой бег. Семья не вмешивалась, им было не до того, они планировали переезд в другую страну. Для них изыскания Чанбина были игрой, а значит ему надоест однажды, потому в один прекрасный момент они, совершенно без каких-либо опасений, уехали, оставив уже взрослого по меркам общества Чанбина полностью в собственном распоряжении. Это было их ошибкой. — Хочешь сказать, они не знают, что ты удалил чип? Чанбин скривил лицо, вопросы про чипирование он ненавидел всей душой, но Феликс смотрел на него с таким искренне детским любопытством, что он с тяжелым вздохом кивнул, пусть и неохотно. — А не думаешь, что это неправильно? — Не думаю. Я совершеннолетний, Система перед ними за меня больше не отчитывается, и я тоже не обязан это делать. — Я бы хотел поменяться с тобой жизнями. — А я бы с тобой с радостью махнулся. Дурак. *** Кровь больше не капает. Чертыхаясь, Чанбин перевязывает рану на своей руке чистым бинтом, он совершенно спокоен, а Феликса трясет. Простая попытка убрать разбитую чашку обернулась для старшего маленькой катастрофой, но тому словно всё равно, будто каждый день такое происходит. — Да я же не умираю, прекращай, — ворчит Со. — Ты себе чуть вены не вспорол! Как вообще ты умудрился? И сидишь теперь будто ничего не случилось. — Ничего и не случилось. Рана и рана. Запрограммированные люди не чувствуют боль в той степени, в которой обычные — об этом Феликс узнает позже. Все их эмоции и ощущения притупляются чипом, но, как оказывается, избавление от него не решает эту проблему. Проблему ли? Засыпая на диване в гостиной у Чанбина, Феликс думает, что это классно, когда ничего не болит, когда не давят эмоции. Он завидует Чанбину. И немного себе. Ведь у него есть Чанбин. *** И это становится невыносимо, выворачивает наизнанку и убивает. Бракованный в чём-то одном — бракованный во всём. Осознание того, что с ним происходит, окончательно настигает Феликса только через несколько месяцев. Осознание, что Со Чанбин ему не друг. На друзей не смотрят так, как смотрит Феликс. От друзей не остаётся глубоко внутри щемящей тоски и желания не отпускать, раствориться в человеке. С друзьями не хочется целоваться. Обезумевший от собственной испорченности и осознания того, насколько сильно он вляпался, Феликс не выходит из дома, не отвечает на звонки, не открывает дверь, когда Со несколько раз приходит его проведать. Полная изоляция наедине с собственной головой, с болезненно-сладким ощущением собственной глупости вперемешку с эйфорией, несколько дней в четырех стенах. Эмоциональный кокон, из которого рвётся что-то наружу. И вырывается, когда Ли снова оказывается на пороге квартиры Чанбина и настойчиво звонит в дверь. Если избавиться от чипа, то окажешься вне Системы формально: тебя не смогут отслеживать, от центрального управления не будут поступать информация о распорядке дня и медицинские рекомендации. Однако Система никогда не отпустит окончательно. Все запрограммированные люди остаются такими до конца жизни, с их приглушенной эмоциональностью и физическими ощущениями, с установками на правопорядок, с одобренной системой ценностей, принятой Правительством, в голове. Со Чанбин много лет ищет способ вынуть из сознания насаженные ещё до рождения элементы. Безуспешно. Пока безуспешно. Но Феликса мало волнует, когда это получится. Потому что сейчас он целует Чанбина, а тот не испытывает ничего. Просто смотрит на него снисходительно. По инструкции. — Ты же понимаешь, что я ничего не чувствую, да? И что даже принять это не смогу? Понимает. Базовая установка — влечение только к людям противоположного пола, любые исключения — сбой. А сбой не такое частое явление. *** Пуговки цвета серебристого хрома на рукавах, скулы сводит от улыбочки по стандарту, лицо чешется под слоем макияжа. Осталось полчаса до конца рабочего дня. Полчаса до очередной тихой истерики, до размазывания по лицу косметики в желании высвободить рыже-коричневые пятнышки на щеках и носу. Нужно как можно скорее выкричать из себя всё. Чтобы прийти в квартиру на два этажа выше уже совершенно спокойным и отмытым от попыток выглядеть как положено. Чанбину нравятся его веснушки, как доказательство полной свободы Феликса от Системы, полной свободы его воли. Феликсу нравится с закрытыми глазами целовать Чанбина, мягко касаясь его потрескавшихся губ своими. Главное не открыть глаза раньше времени, чтобы не увидеть пустоты в зрачках напротив. Для тридцатого века Феликс слишком устаревший. Всё еще болезненно-свободный.