Дождь.

Курим сигареты Только этим летом, Без остановки и на бегу Хлопаем по лужам, Нам никто не нужен. Нам это по фигу, по фигу.*

Наташа прикусила губу. Нет-нет, главное не заржать, главное не засмеяться в голос. Сохраняйте, господа, каменные физии. - Чего? – Гилберт, мокрый, похожий на дворового кота Гилберт, выжимает футболку. Мокрые, посеревшие от воды волосы прилипли к лицу. Парень выудил телефон и кармана мокрых джинс и всучил его Наташе, с намеком, подержи, пока я сушусь. Они стояли в подъезде первого попавшегося дома, во двор которого успели завернуть, когда начался ливень. Тяжелые капли барабанили по поржавевшему козырьку парадной, а вода полоскала уже порожки дома, почти заливаясь в маленький, тесный и сырой холл. Арловская переступала с ноги на ногу. Мокрые ступни скользили в легких босоножках, джинсы крепко облепили бедра и ноги, а легкая, простая футболка обтянула грудь и живот. Но отчего-то Наташе было жутко плевать. Если бы такое случилось с кем-нибудь другим, точнее в какой-нибудь компании, она бы жутко смутилась, но сейчас, она кусала губу, сдерживая хриплый, хрюкающий смех. Уж слишком Байльшмидт, безупречный, нахальный, противный Байльшмидт, выглядит сейчас жалко. Мокрая футболка, джинсы, волосы-сосульки, которые создавали образ человека без определенного места жительства. - Нет, этим синоптикам хреновым надо зарплату урезать. Вдвое. А лучше вообще на сухой паек посадить! – возмущался парень, сжимая в руках подол майки. – Чего ты ржешь, ненормальная? У меня даже трусы мокрые! Наташа не выдержала. По парадной прокатился заливистый смех, с хрипотцой и редким, но метким хрюканьем. Девушка прикрывала рот ладошкой, изо всех сил стараясь смеяться тише. Она жмурила голубые глаза, под которыми от дождя залегли круги от туши и подводки, и хохотала, хохотала, хохотала. Воистину, как ненормальная. - Вот дурочка с переулочка, - фыркнул Гилберт и надул тонкие губы. Арловская хрюкнула в последний раз и умолкала. Она с напускной злостью посмотрела на парня. - Сам придурок! - Эй! Я же ласково! - Фигасе, ласково! – Наташка сложила руки на груди и нахмурилась, только дергающиеся уголки губ выдавали её настоящие настроение. - Ах, ты, жопа! – Гилберт накинулся на нее. Он щекотал девушку, а та вновь и вновь сотрясала подъезд своим до жути смешным и дурацким смехом. Они всегда жили по соседству. С детства в одном дворе. Только Наточка, под присмотром старшей сестры, сидела на лавке, играла в куклы, которые её жутко раздражали. Когда Оленька отворачивалась, Наташка, с присущей её стервозностью и садизмом, отрывала ненавистным куклам головы и насаживала их на пальчики, а потом изображала неких НЛО. Ну, в общем развлекала себя как могла и всегда с завистью смотрела, как Гилберт, рассекал по двору на новеньком, красивом велосипеде. Воистину, рыцарь с зелеными ссадинами на коленках. Потом, когда она чуть подросла, Наташка отобрала у Гилберта велосипед. Угрохала и велосипед, и саму себя тоже. Долго выла, сидя дома, пока Оля поливала её коленки и ладошки зеленкой, а внизу, на улице бубнил Гилберт. В конце концов, у него теперь колесо восьмеркой, и раму погнула. Экая дура! Потом, они вместе ходили в школу. Наташа вышагивала гордо, задрав нос так, что была бы она чуточку выше, цепляла бы перьевые облака. Ну, как так она же идет со старшеклассником, который славится своей дурной репутацией. Это же именно, Байльшмидт курил в туалете, разукрасил стену школы, подсыпал слабительного в чай англичанке. А еще, Гилберт дружил со страшим братом Наташки, и Наташке это очень нравилось. Ей было пятнадцать, ему восемнадцать. Он таскал ей конфеты и говорил «вот подрастешь, женюсь!», а Ваня бил его по голове за это. Все смеялись. А Наташка хмурилась. - Не хочу за тебя замуж, ты дурак, - говорила она. - А за кого хочешь? – спрашивал Гилберт, потирая макушку. - За Ванечку! И все снова смеялись. Сейчас она сидит на порожках парадной, прижимаясь к мокрому плечу Гилберта. Их ноги мокнут под проливным июньским дождем. Жалко. Теперь они видятся исключительно летом, потому что Гилберт учится, работает, а Наташа вовсю пытается закончить эту дурацкую школу, которую она, к слову, ну просто до рвотных рефлексов ненавидит. Все эти девочки, юбочки, бантики, ленточки. Хотя нет, ленточки она любит. Когда их привозит брат или Гилберт. Да, особенно, Гилберт. - Слышь, а ты пустишь меня к себе. Если я поступлю в твой город? – Арловская хмурится, когда капля падает ей на нос. - Нет. Зачем мне женщина в квартире? Еще распугаешь всех моих тараканов! – сипит Гилберт, затягиваясь очередной супер дорогой сигаретой. - Придурок, - шипит Наташка и впивается зубами в его плечо. Байльшмидт смеется. И вряд ли кто-то знает, как он любит приезжать домой летом, чтобы просто увидеть подросшую, избалованную девочку, которая теперь уже совсем девушка и которую так необъяснимо сильно хочется забрать к себе домой. Ну, чтобы тараканов пугала. ___ * Братья Гримм - Кустурица