Хладная

— Энгоргио! — плавным движением палочки парящие рождественские украшения увеличились до нужного размера. Гермиона улыбнулась краешком губ и встретилась взглядом с профессором Макгонагалл. После утвердительного кивка снова взмахнула палочкой, и вторая половина Большого зала также погрузилась в светлую атмосферу ближайшего праздника. Десятки мигающих огоньков закружили вокруг снежных фигурок, олицетворяющих символы четырёх факультетов. Свечи окрасились в разные цвета, увеличившись в размерах. — Очень хорошо, мисс Грейнджер, — профессор Макгонагалл указала палочкой на потолок, добавив в заклинание Гермионы иллюзию падающих снежинок. Готово. Обе вздохнули с маленькой долей воодушевления. Жизнь после окончания войны и победы Ордена нуждалась в исцелении. Как и многие другие, Гермиона вернулась в Хогвартс, чтобы закончить обучение, и такие простые повседневные обязанности старосты, как никогда, помогали отвлечься от горьких воспоминаний. Внимательно осмотрев Большой зал, Гермиона подошла к профессору и встретила похожий взгляд. Минерва пыталась вернуть школе былой статус величественного и гостеприимного замка, и по истечении последних месяцев Гермиона могла с уверенностью сказать, что ей это удалось. После кратких пожеланий приятного вечера и тёплых благодарностей они вышли из зала и попрощались. Гермиона медленно ступала по главному холлу, сохранив на лице лёгкую улыбку. Мимо проходили ученики младших курсов. Всё хорошо. Гарри и Джинни сейчас на квиддичном поле. Гермиона улыбнулась чуть шире, всей душой радуясь за их крепкие отношения. Всё хорошо. Рон ждал её в гриффиндорской гостиной. Теперь улыбка светила настолько ярко, что невольно могла ослепить. Всё хорошо! Гермиона поправила ремешок сумки и завела прядь волос за ухо. Смотрела в пол, интуитивно обходя идущих навстречу учеников. Улыбка по-прежнему украшала лицо. Гермиона внушила себе, что нужно улыбаться. У неё с Роном медленно расцветали отношения. Даже несмотря на то, что глубоко внутри Гермиона не верила в собственную влюбленность, с ним она чувствовала себя… уместно. Именно это слово она подобрала к характеристике своей привязанности к Рону. Когда-то задумывалась о защите, надежности и страсти, но потом, после года скитаний по лесам, поняла, что данные качества не особо сильно влияли на отношения. Если с Роном она не ощущала себя в безопасности, то… просто не требовала этого, напоминая себе о его других положительных чертах. Дойдя до арки, ведущей в боковой коридор, Гермиона робко прикрыла улыбку указательным пальцем, когда краем глаза заметила зеленые оттенки школьных галстуков. Группа с четвертого курса прошла мимо, несколько с пятого, а затем… Только-только подумав о том, что у большинства слизеринцев ещё долго не будет возможности свободно радоваться школьным будням, Гермиона собиралась убрать неловкую для них улыбку, но не успела. Потеснившись между учениками, она едва не налетела на того, кого всеми силами пыталась игнорировать все месяцы обучения, начиная с сентября. Они не коснулись друг друга. С непроницаемым лицом Малфой бегло взглянул на неё исподлобья и только на мгновение задержался взглядом на губах, а точнее на её улыбке до ушей. Гермиона с трудом не закатила глаза, поскольку уже могла по секундам расписать следующие изменения на его лице. Едва уловимые, но она привыкла их подмечать. Сначала дёрнулся уголок губ, словно в неприязни, потом чуть различимый прищур и тяжелый вдох, будто в недовольстве, затем резкий поворот головы для прерывания зрительного контакта. Каждый раз к Гермионе приходила одна и та же мысль — он еле сдерживался, чтобы не оскорбить и не унизить её. По крайней мере, другого объяснения она найти не могла. Раньше, во время учёбы, Малфой постоянно цеплялся к Гарри, следовательно, и к Рону с Гермионой, а теперь, после всего что случилось при битве за Хогвартс, он не мог свободно через слова демонстрировать враждебность. Её счастливое настроение растворилось вместе с улыбкой в пользу хмурого взгляда. Гермиона глубоко вздохнула и, пожав плечами, продолжила путь, размышляя… *** Она никак не могла понять причину столь сильных эмоций, которые он постоянно демонстрировал в её присутствии. Это началось за неделю до начала учебного года, когда профессор Макгонагалл встретила всех участников войны в Большом зале. Тогда за столом Гермиона в первый раз почувствовала на себе чересчур острый, сверлящий взгляд. Настороженно подняв голову, она встретила его через макушки других учеников. Он выглядел… болезненно. Не сам Малфой, а его взгляд. На Гарри и Рона он смотрел не менее агрессивно, как и на остальных гриффиндорцев, но, встретившись взглядом с Гермионой, сначала поджал губы, а затем совсем невесело, даже горько, ухмыльнулся. Она приняла этот жест как злое предзнаменование, однако после всего произошедшего её характер закалился так же, как и магические способности. Озарение пришло мгновенно и злость тоже, поэтому она сделала единственное, что… не должна была. Намеренно свела брови в жалости, чуть наклонила голову к плечу в открытом жесте, на миг свела губы в тонкую линию и слегка покачала головой, источая каждым мускулом жалость. Такую одинокую среди других существующих в мире эмоций, которые она не испытывала к нему. Возможно, где-то в душе она злилась на себя за подобную вольность, ведь знала, что данный жест равносилен удару Ступефая по его самовлюбленной натуре, но Гермиона не хотела закрывать глаза на его враждебные взгляды, поэтому и ответила так же, причинив боль своей ненужной жалостью. Отреагировал он, мягко говоря, скорбно. Вероятно, понял её намёк. Гермиона опустила глаза ниже, проследив, как дёрнулся его кадык. Судорожно, будто не хватало слюны для глотка, а глаза… Той ночью ей приснился кошмар, а глаза источали ненависть. С тех пор из всего золотого трио только Гермиона удостаивалась подобных гляделок. Гарри неоднократно толкал её в бок на уроках, спрашивая, что происходило между ней и слизеринцем, а Гермиона не могла сформулировать ответ. Собственно, ничего такого, просто теперь она отдушина для Малфоя… однажды от этой мысли Гермиона долго смеялась во время завтрака, подавившись ростбифом, ведь тогда она поняла простую действительность — в течение последних месяцев Малфой вернулся к прошлому поведению, улучшил успеваемость, собрал вокруг себя прежних друзей, держал непробиваемую маску холодного пренебрежения. Вот только при каждой случайной встрече Гермиона испытывала на себе все горести его больного взгляда. А она улыбалась и вновь открыто демонстрировала жалость… в противоположность или по упрямству. И самой становилось легче, будто бы обмениваясь душевными состояниями, стало проще продолжать жить. Сначала появилось чувство, что она всё это придумала, а Малфой как прежде просто воспринимал её в качестве недостойной магглорожденной, но однажды, когда они случайно встретились в совятне, у Гермионы было такое подавленное состояние из-за нахлынувших воспоминаний, что на ум ничего другого не пришло: она улыбнулась первой, да так, что только слепой не заметил бы провокацию. К её незаметному изумлению, он ответил. Чуть прищурившись, Малфой не показал удивления, но в глазах возник знакомый огонёк понимания. Проходя мимо, он слегка поводил челюстью, якобы подбирая нужное слово, однако оба знали, что прозвучит: — Грязнокровка, — произнес одними губами, медленно и по слогам, в паузах добавив немую фразу: «смотри, как всё просто, ничего не изменилось». Сохранить на лице раннюю жалость не удалось. Её наигранная улыбка исчезла сама по себе, а он удовлетворенно качнул головой и скрылся за дверью. Гермиона больше не делала ошибок и позже пыталась подавить раздражение от подобных оскорблений. Всё-таки с первого курса прошло много времени и данные изречения превратились в демонстрацию узколобости: так она твердила себе… Но вспыхнувший азарт не тускнел, так они и ходили, косясь друг на друга, как на тайных партнёров по излучению нервного напряжения. Правда, временами Гермиона с трудом могла понять его настроение, особенно в моменты её общения с Роном… *** Невзирая на уже привычное, почти безмолвное взаимодействие с Малфоем, Гермиона пыталась игнорировать его взгляды, а то и вовсе обходить другим коридором. Но сегодня после окончания урока она не смогла пройти мимо неприятной сцены. — Это слизеринцы во всём виноваты! — в холле со стороны учеников Гриффиндора раздался возглас Симуса. — Ваш факультет разрушил Хогвартс! — его поддержал пятикурсник, указывая пальцем на слизеринцев, собравшихся у входа в Большой зал. Гермиона обреченно вздохнула и, достав палочку, завернула за угол, увидев знакомое действо. Слизеринцы, среди которых были Малфой, Гойл и Паркинсон, открыто показывали готовность к дуэли, защищая себя от нападок тех, кто потерял своих близких во время войны. Всё бы ничего, но подобные столкновения стали возникать чаще обычного, и Гермиона всеми силами пыталась всегда уладить данные разногласия или хотя бы свести вредный риск к минимуму, как для одной стороны, так и для другой. Спокойствие. Она выдохнула и сделала шаг ближе, как вдруг… — Наш факультет восстановил Хогвартс! — выкрикнула Панси, сделав ударение на третьем слове. — Галлеоны не вернут погибших! — с презрением произнёс Дин, смотря в глаза Малфою. Гермиона подошла ближе, попав в зону их видимости. Симус начал произносить новое обвинение в сторону Паркинсон. Ранее Гермиона всегда успевала вмешаться, успокаивая своих друзей обычными словами утешения, но в этот момент… — Симус, — она обратилась к гриффиндорцу, — достаточно, оставь её в покое! Малфой перевёл взгляд на Гермиону. Она вздрогнула от возникшего раздражения в его глазах. Успела сделать вдох прежде, чем он растянул губы в ухмылке и тихо произнёс: — Не в этот раз, Грейнджер! Она распахнула глаза шире, когда он резко взмахнул палочкой и отправил в Дина и Симуса заклинание: — Локомотор Мортис, — понизив голос, сделал новый взмах и вслед за проклятием обезноживания добавил ещё одно. Дина отбросило назад в свете ярко-оранжевого отблеска. У Гермионы были секунды, чтобы оценить обстановку. Впервые с момента нового учебного года кто-то рискнул нарушить привычные словесные оскорбления. Малфой перешёл черту дозволенного. Она не знала, что больше её раздражало: поведение гриффиндорцев или последствия его атаки, ведь спустя мгновения… — Ступефай! — Протего! — Диффиндо! — Экспеллиармус! Спустя мгновения факультеты сцепились, а Гермиона не знала, что делать, и двигалась по интуиции. Как ни печально, но гриффиндорцы проигрывали. — Протего максима! — направила палочку на середину светящихся лучей противников. Помещение окрасилось в переливы голубого оттенка щитовых чар. Крики заглушились, как и магические атаки. Симус опустил палочку, сохранив на лице выражение предельного гнева по отношению к слизеринцам. Малфой как-то наигранно выдохнул, будто утомившись, и скептически выгнул бровь, прямо посмотрев на Гермиону. — Теперь жалеешь своих недоумков? — спросил он. Она посмотрела на гриффиндорцев. Дин с трудом поднимался на ноги, Симус придерживал покрасневшее запястье, Деннис растирал ушибленное колено. Остальные крепко сжимали палочки. Гермиона спрятала своё древко в карман мантии. Его вопрос прозвучал двусмысленно. Она разозлилась из-за дуэли, но ещё больше из-за того, кто первым начал! Хотелось бы морально ударить… Гермиона медленно кивнула в знак положительного ответа на вопрос Малфоя. В его выражении появилась триумфальная искорка и погасла тогда, когда она искренне добавила: — Их… — кратко кивнула в сторону гриффиндорцев и уточнила, — по-настоящему. И впрямую улыбнулась, посмотрев на Дина и Симуса. Показала разницу между её игрой в жалость с Малфоем и искренним состраданием по отношению к друзьям. Улыбнулась… по-настоящему, слегка, так, чтобы глаза засияли от откровенности и теплоты. По-настоящему. Зрачки неторопливо вернулись к его лицу. Драко медленно наклонил голову к плечу и, чуть сузив глаза, смотрел в ответ. Гермиона могла бы поклясться, что не будь здесь свидетелей, он бы проклял её самым болезненным заклинанием. Его плечи напряглись, на щеках появились мелкие красные пятна от нахлынувшей злости, но потом… что ж, он всегда так делал — скривил лицо и резко отвернулся, прервав зрительную связь. Гермиона выдохнула с облегчением, как внезапно… — Ты постоянно мешаешь нам! Голос Панси прозвучал так неожиданно и громко, что Гермиона растерялась, округлив глаза и приоткрыв рот. Мешаешь? Кому? Вероятно, она мешала слизеринцам сражаться с гриффиндорцами. Гермиона подумала именно так, и на это простое размышление потратила лишнюю секунду, которая в итоге принесла беду. — Ардеовариус! — крик Панси, быстрое движение, грубый взмах. Гермиона ошеломленно узнала данное заклинание, успев перевести с латыни Ardere и Varius. О нет! Яркий белый луч быстро закружился по оси в сторону Гермионы. Кто-то выкрикнул «Протего», но было поздно. За миг до потери чувствительности она успела заметить шок на лицах присутствующих, в том числе у Малфоя, но затем, к её удивлению, он изогнул губы в злой усмешке. *** Гермиона хотела бы потерять сознание, но натренированный разум не желал покидать границы реальности. Когда-то она впервые испытала на себе выносливость рассудка и… какая ирония, тоже в присутствии Малфоя, а точнее на полу его треклятого мэнора под пыткой Беллатрикс. Позже — во время войны и боевых дуэлей. Поэтому каждая секунда унизительной слабости больно травмировала гордость. Приземлившись на спину и ударившись головой, она потеряла ощущение боли. Заклинание Панси являлось подвидом тепловых чар. Вместо болезненных ощущений каждый участок кожи покрылся нестерпимым жаром, глаза заслезились от яркости, будто перед ними сверкали белые огни, изо рта выходил прерывистый пар, на висках выступил пот. Надрывно всхлипнув, она с усилием повернулась на бок, чтобы пылающее лицо коснулось прохладного пола. — Мисс Грейнджер! — в стороне послышались торопливые шаги, а затем к ней подбежала встревоженная профессор Макгонагалл. Гермиона крепко зажмурилась, пытаясь отвлечься от жара, но ощущения, сродни термическим ожогам, не могли стать фантомными. Внешне только увлажнилась и покраснела кожа, но боль была реальной. Вокруг шумели ученики, Симус вновь начал кричать на Паркинсон, которая рычала на него в ответ, а Гермиона… Гермиона почувствовала странного рода апатию с явным признаком дефекта. Просто держала глаза закрытыми и сжала до крови кулаки, пытаясь подавить судороги. В голове метались мысли, подобно резким скачкам озарения: какой толк страдать сейчас, если она успела пострадать раньше?! Нужно ли искать у других жалость к ней, если за время войны каждый из её знакомых уже потерял того, кого и так ранее неоднократно жалел?! Теперь потеряют её, и что, был ли смысл требовать внимания к себе?! В дальнем уголке сознания появилась честная и такая тривиальная для испытанных бойцов мысль: пережив войну, уже не так страшно чувствовать боль, как раньше в годы невинности и детских забав. После победы Гермиона пообещала себе, что никогда не покажет слабости, поэтому… Поэтому на вопросы Минервы, как сильно болело и что она сейчас чувствовала, Гермиона просто мрачно вздохнула и ответила с долей безразличия: — Я ничего не чувствую, — и попыталась незаметно для окружающих продемонстрировать силу духа, столкнулась в битве с болью тет-а-тет. Сама не поняла, что ответила не шёпотом. Её услышали остальные. Гриффиндорцы разозлились пуще прежнего, кидая желчные взоры в сторону учеников Слизерина. Гермиона открыла глаза, но от сильного жжения пришлось часто заморгать. Уже позже, когда Макгонагалл помогла ей добраться до больничного крыла, она вспомнила необычное противоречие в выражении лица главного виновника происходящего. Да, это всё из-за Малфоя и его вздорного «локомотора мортиса»! Если бы не было дуэли, Гермиона бы не вмешалась и не получила бы горячий приём от Паркинсон. Противоречие заключалось в том, что его глаза создали контраст с искривленными в усмешке губами. После её ответа профессору Макгонагалл он едва заметно нахмурился… *** — Мисс Грейнджер, вам известны последствия заклинания? — мадам Помфри поднесла к её рту ещё одно зелье. Поморщившись от кислого вкуса, Гермиона кратко кивнула и откинулась на подушки. От Ардеовариуса, проклинающего ощущением жара, как в раскаленной печке, спасало лишь одно заклинание прямо пропорционального воздействия, которое поддерживалось с помощью зелий. Чтобы не сгореть, тело должно долго находиться в состоянии холода. Впоследствии через определенное время температура нормализуется. — Мне помогут согревающие чары? — внутри была надежда на положительный ответ, но целительница поджала губы в сожалении и покачала головой. — В течение суток вы должны принимать зелья, способствующие стабильной температуре внутренних органов, но… — мадам Помфри сделала паузу и печально свела брови, — холод будет очень пронизывающим. Пронизывающим? Гермиона в мыслях закатила глаза от насмешки судьбы. Мадам Помфри нужно было сказать ей правду: холод будет лютым, замогильным, леденящим и… безжалостным. Вокруг глаз скопились слезинки, которые она быстро смахнула рукой. — Я понимаю, мадам, не беспокойтесь обо мне, — слова прозвучали глупо, поскольку успокаивать целителя всё равно что утешать того, кто наступил тебе на ногу, по идее, должно быть наоборот. Но своими словами Гермиона успокаивала не её, а себя, точнее занималась самовнушением о том, что любое положение можно изменить с помощью отвлекающих факторов. Так она и делала: повторяла про себя все изученные заклинания, переводила руны и вздохнула с облегчением, когда ближе к вечеру мадам Помфри скрылась в личном кабинете и оставила её одну с печальной реальностью. Тогда-то и наступил коллапс. Переодетая в плотную пижаму, под двумя одеялами, заколдованными на дополнительную порцию тепла, Гермиона укрылась с головой и до скрежета зубов прикусила край подушки. Тело дрожало конвульсивными рывками, по шее стекал холодный пот вследствие лихорадки. Мышечная дрожь плечевого пояса сопровождалась онемением рук. Гермиона свернулась в клубок, судорожно выдыхая на ладони, чтобы хоть как-то согреть пальцы, но даже дыхание казалось холодным, будто лёгкие, вместо кислорода, закачивали в себя охлаждённую пыль и выпускали частицы льда. Гнев на Паркинсон сменился негодованием из-за собственной ошибки. Ведь говорил же Гарри, что палочку нужно убирать лишь тогда, когда опасность миновала. Столько улучшенных реакций на атаки в прошлом и… вот итог. Печально. Свернувшись на боку, Гермиона прижала колени к груди и обхватила их руками. Под одеялом — одинокий комочек жизни, дрожащий и замерзающий, а то и вовсе костенеющий, словно под воздействием нового нападения василиска, только на этот раз каменеть приходиться медленно. Наиболее мучительно — не мерзнуть, а понимать, что нет возможности согреться даже при условии, что появится желание пробежать сто кругов вокруг школы. Из-за слабости и ломоты она не прошла бы и десяти метров. Гермиона ясно понимала истинную теорию магии по отношению к маггловскому методу решения подобных проблем. С заклинанием бороться нельзя, если только изнутри… В тишине пустующего больничного крыла раздавался только стук её зубов, прерывающийся на сухой кашель и тяжелые вздохи. На мгновение ей показалось, что скрипнула дверь, но позже мысль ушла, и Гермиона снова затряслась под одеялом, издавая тихое поскуливание. Прилипшие к щекам влажные волосы добавили неудобств, и Гермиона не выдержала. Решила любым способом отвлечь себя от прохлады. Когда-то в детстве, упав с велосипеда и поранив лодыжку, мама сказала ей, что слова устами храбрых людей способны спасти от травмы, если представить её в виде живого существа. Тогда царапина на ноге превратилась в жучка-многоножку, которого она отважно победила бактерицидным пластырем. Сейчас Гермиона закрыла глаза, использовала воображение, создав иллюзию жуткого снежного человека, и отправила в него мощное Редукто и парочку Инсендио, а вслух шептала, внушая снова и снова: — Не чувствую! — зажмурилась, закрыв лицо руками. — Не чувствую! Ничего не чувствую, и боли нет, как нет и холода! — втянула побольше воздуха и задрожала сильнее, когда произнесла. — И тепла тоже нет и никогда не будет, — а коченеющая душа добавила, — как и безопасности! Проклятие! Всё бесполезно. Теперь Гермиона всерьёз испугалась, ведь в придачу к холоду явственно замерцала душевная травма. Как ни пыталась, а страх после войны так и не покинул её. Нет! Нет! Она в безопасности! Всё плохое в прошлом! Необходимость глотнуть свежего воздуха стала мимолетным наваждением. Крепко смежив веки, Гермиона отбросила одеяло к ногам и повернулась на спину. Надавив пальцами на глаза, зашептала спасительный самообман: — Я в безопасности! — Навряд ли, грязнокровка. Вздрогнув всем телом, Гермиона резко отвела руки от лица и изумленно уставилась на посетителя. Напротив неё, вальяжно облокотившись на спинку изножья и держа одной ладонью подбородок, стоял Малфой. Взгляды сошлись на целую минуту, пока его глаза плавно не опустились вниз по её телу. Гермиона так и хлопала ресницами, задаваясь вопросом, не галлюцинация ли он, как последствие переохлаждения, пока не заметила его слегка приподнятую бровь. Нахмурившись, она посмотрела на себя и… резко натянула одеяло до подбородка, потому что в припадке прежних конвульсий пижамная рубашка была задрана, оголив живот, пуговицы натянулись, обнажив участки груди, штаны были чуть приспущены, показывая торчащие тазовые кости. В совокупности с блестящей от пота кожей и растрепанными волосами внешний вид, по её мнению, источал слабую, постыдную уязвимость. А ещё по разуму пролетели десятки вопросов, начиная с непонятного объяснения его прихода и заканчивая недоумением, почему он вообще обратился к ней. Раньше каждое мимолетное общение происходило на границе случайных встреч и вынужденного сотрудничества на парных уроках, а сейчас… Сейчас она пропустила мимо ушей его слова и «грязнокровку» и стальным голосом спросила: — Что тебе нужно? — на конце в интонации появилась гневная нота, содержащая скрытый подтекст, добавляя к вопросу дополнительный совет оставить её в покое и убраться восвояси. Придерживая кулачками одеяло у подбородка и по-прежнему вздрагивая от холода, Гермиона свела брови в угрюмом выражении и была готова к его насмешке над её положением, однако Малфой ничего не сказал… он показал. Хмыкнув, он провёл оценивающим взглядом по её телу, скрытому одеялом, и демонстративно сморщил нос, без слов говоря, какое неприятное зрелище открылось ему минутой ранее. Затем выпрямился, размял плечи и, спрятав руки в карманы, чуть наклонил голову и медленно изменил выражение лица. Гермиона была уверена, что увидела в нём точную копию своего взгляда, которым впервые посмотрела на него несколько месяцев назад при встрече в Большом зале. И… вздрогнула, потому что пробрало до костей. Хуже чем холод, сковывающий её тело. Малфой делал это медленно, будто смакуя каждую секунду. Гермиона, в качестве дрожащего под покрывалом зрителя, напоминала загнанного зверька, которого пугали под прицелом ружья, но на самом деле — улыбкой. Сведя брови в жалости… напускной, чуть выставив вперёд нижнюю губу в сострадании… притворном, он несколько раз похлопал ресницами в сочувствии… фальшивом. И улыбнулся, чуть приоткрыв губы и показав кончик языка, мягко… так же мягко, как острый нож разрезал мясо, пуская кровь из рваной щёлки и показывая кончик внутренности. Озарение почти сшибло с ног, хотя она и так лежала пластом, лишь дрожа от холода, но Гермиона искренне поверила, что улетела с ринга под шум собственного поражения. Хотелось прокричать, что вот же я! Мне плохо! Помогите, скажите пару слов утешения! Хотя бы крупицу жалости, но… Нет, её озарение состояло в том, что Малфой пришёл за местью. Ему надо было лишь дождаться подходящего момента, и вот, пожалуйста. Самое печальное для Гермионы было понимание, что его месть была вполне заслуженной, ведь, не имея возможности открыто прокричать на весь мир, что она ненавидела тех, кто виноват в мучениях её друзей во время войны, она нашла единственного, над кем могла совершить самосуд. Ей нравилось засыпать с чувством, что при каждом её взгляде Малфой вспоминал о прошлом. Это он открыл двери Хогвартса для Пожирателей смерти! Это в его доме её пытала Беллатрикс! Это он постоянно оскорблял магглорожденных! Тем не менее… она его не ненавидела, но однажды получив удовлетворение от мести, Гермиона не смогла остановиться, прекрасно зная, что Драко не станет предпринимать никаких серьезных действий в ответ. Не после войны, когда его семья и он сам в таком невыгодном для общества положении. Быть может, тогда в начале года он и вправду нуждался в крупице жалости, но Гермиона сделала хуже — показала, что он вовсе не достоин милосердия. Хотя, на самом деле, то, что происходило сейчас, показалось странным. Гермиона не могла понять, почему он так серьёзно подошел к вопросу о мести. Её прошлые слова и взгляды — пустая блажь, совсем не по-гриффиндорски, но это лишь горькая причуда измученной девчонки… В конце концов, не Круциатус ведь! Она откровенно не понимала, почему получила от него столько внимания. Подумала об этом, сильнее нахмурилась и почему-то покраснела, правда, в её состоянии было сложно судить о цвете кожи. Бледность от холода быстро перетекала в румянец от мышечной дрожи и обратно до белого полотна на лице и шее. Гермиона в негодовании подняла глаза к потолку и шумно выдохнула. Пасовать не хотелось, но Малфой и так понял, что успешно воспользовался её слабостью, поэтому она не собиралась изображать непонимание и открыто процедила: — Жестоко, Малфой. Твоё хрупкое эго может гордиться собой. Оставаясь в прежней позе, он слегка мотнул головой, скидывая недавнюю сочувствующую маску. Теперь его лицо, в каком-то смысле, было привычным и от этого менее опасным, почти предсказуемым. Только губы вновь расползлись в самодовольной усмешке, невольно путая её веру в его предсказуемость с глупой, губительной наивностью, из-за которой она могла ошибиться в предсказывании его будущих действий. — Грейнджер, — выдохнул, понизив голос, будто объяснял очевидное, — ты никогда не будешь в безопасности, — последнее слово произнёс с иронией, напомнив про её недавнее бормотание, — пока не поймешь, какой не хрупкий я на самом деле. Сделав ударение на отрицательной частице, Малфой опустил взгляд вниз, словно задумавшись о своём, и провёл рукой по металлической перекладине на изножье кровати. Гермионе не понравился этот жест. Его пальцы почти нежно погладили поверхность металла, однако на тыльной стороне ладони надулись вены, будто под сильным напряжением. Она устала. Казалось, стало холоднее. Челюсти сжимались из-за спазмов, зубы ныли. Скрыться под одеялом, подальше от него — приоритет, поэтому Гермиона утомленно прошептала: — Ты получил, что хотел, — Малфой медленно поднял на неё взгляд, в его глазах мелькнуло недовольство, однако спустя мгновение он усмехнулся, — я усвоила урок и больше не буду упрекать тебя за прошлое. Малфой перевел взгляд на тумбу, находящуюся рядом с кроватью Гермионы, где стояли зелья и лежала её волшебная палочка. Прикусил изнутри щеку и кратко кивнул. — Да, Грейнджер, это правильное решение, хотя в твоём состоянии прозвучало как прощание, — он улыбнулся, обнажив зубы, и добавил ехидства в голос, — собралась умирать, грязнокровка? Будто в ритм его словам по её телу пробежал резкий озноб, вызвавший тихий стон. Малфой чуть прищурил глаза, наклонив голову и посмотрев на неё исподлобья, улыбка померкла, но не исчезла насовсем. Гермиона краем глаза заметила, как его пальцы сжали перекладину. — М-мне очень х-холодно, — больше не было сил играть в сильную личность, Гермиона свернулась в клубок, задрожав всем телом, — уходи! Она не могла скрыться под одеяло с головой, не удостоверившись, что он покинул больничное крыло, поэтому требовательно указала пальцем на выход, но он не двинулся. Гермиона часто заморгала от горьких слёз, которые появились из-за липкого хлада. Ощущение, словно она стояла на ветру с широко раскрытыми глазами, позволяя дуть прямо на зрачки. Неприятно, даже больно… да, теперь больно, голова раскалывалась, кости зудели от каждого движения, издавая хрусты, на шее вздулись напряженные вены. Гермиона опустила одеяло до груди, чтобы посмотреть на ладони. Либо зрение ухудшилось, либо они и вправду стали синими, такими же как артерии на запястьях, где бешено гудел толчкообразный пульс. Помфри предупреждала об этом. Сколько прошло времени с приёма последнего зелья? Гермиона вмиг забыла о Малфое и подскочила на кровати, неуклюже потянувшись к столику за зельем. Из горла вырвался болезненный вздох, превратившийся в мычание сквозь плотно сжатые зубы. Мокрая рубашка прилипла к телу. Она залпом осушила колбу, скривила лицо и с обречённым стоном упала лицом в подушку, пытаясь усмирить новые слёзы, но в голове одно слово: холод, холод, холод, нет, два, опасность, опасность, опасность, холод и опасность… Проклятие! Гермиона мысленно ударила себя по лбу, вспомнив о нежеланном свидетеле. Хоть бы он ушёл! Пожалуйста! Легла калачиком, посмотрев в сторону изножья… Хвала Мерлину, никого! И резко дернулась, когда с левой стороны возле окна прозвучал вкрадчивый, растягивающий слова длиннее, чем обычно, голос: — Я могу согреть тебя. Сначала Гермиона уставилась на него в недоумении. Малфой не смотрел на неё, а выводил абстрактный узор на запотевшем стекле, но глаза, направленные на своё действие, явно не видели этого. Гермиона старательно думала о смысле его слов. Когда он чуть склонил голову, искоса посмотрев на её лицо, она не смогла понять его выражение. Слегка прикусив серединку нижней губы, он показывал внимание и одновременно долю… опасения?! Нет, она точно не так поняла… скорее всего, он говорил о другом. Внезапно Гермиона смекнула и, округлив глаза с надеждой во взгляде, потрясённо вымолвила: — Ты знаешь заклинание, чтобы отменить Ардеовариус? — получилось даже не вопросом, а полуутверждением из-за возникшей перспективы избавиться от последствий проклятия. Однако через несколько секунд Гермиона снова спустилась с небес под лавину, потому что Малфой… нет, он не высмеял её чаяние. Сначала его брови мимолетно дернулись к переносице, словно в удивлении, потом наоборот пережили секундную хмурость, затем губы дрогнули в сдерживаемой улыбке, похожей на самоиронию. Покачав головой, он мягко стукнул костяшкой указательного пальца по стеклу, размазав своё художество, и медленно выдохнул. — Знаю… — как-то наигранно протянул во рту раздумывающий звук, похожий на «ммм», и подобрал слово, — способ. Направив взгляд в область его плеча, Гермиона пыталась вспомнить все учебники по данной теме, но… Он неожиданно засмеялся. Она нахмурилась. Проследила за движением его руки, пригладившей светлые волосы назад, и вопросительно изогнула брови. — Что смешного? — Ты не смотрелась в зеркало, Грейнджер? Одного взгляда достаточно, чтобы… — во время секундной паузы он цокнул языком и договорил, — кончить от смеха. Гермиона по привычке вздернула подбородок и открыла рот, чтобы ответить, но в это время за дверью послышались шаги и голоса Гарри и Рона. На лице неумышленно отразились облегчение и радость — эмоции, которые, в свою очередь, вызвали у Малфоя неприязненный взгляд в сторону двери. Перед тем как друзья зашли бы в лазарет, Гермиона решила окончательно проверить, не издевался ли он над ней, поэтому спросила прямо: — Заклинание отмены существует? На полпути к выходу Драко остановился, но не повернулся к ней лицом. Гермиона смотрела на его затылок, надеясь на расстоянии понять его мысли, но Малфой лишь низко опустил голову, проведя ладонью по глазам и, вздохнув, очень тихо ответил: — Нет. Гермиона накрылась так, чтобы из-под одеяла торчал только нос, и не знала, столкнулись ли ребята у двери. Слёзы вновь навернулись на глаза, а мурашки покрыли всё тело. Она бы не удивилась появлению гусиной кожи даже на лице или где-нибудь в подмышках, настолько было холодно! К тому же её мучила злость на слизеринца, который решил поиздеваться над ней, подарив, а затем разрушив надежду на исцеление. — Гермиона! — Ты в порядке? — даже дорогие сердцу голоса Гарри и Рона не помогли избавиться от боли в душе и холода в теле. *** — В-везде холодно, я… я н-не чувствую рук, — Рон крепко обнял её. После ухода Гарри она плотнее прижалась к Рону, но с каждой минутой холод становился более нещадным. Она свернулась в мягкий кокон из одеял и дрожала всем телом. — Как тебе помочь? — в голосе Рона отчётливо звучали беспокойство и опасение. Переместившись, Гермиона положила голову на его плечо и всхлипнула. — Т-так теплее, — это правда, телесный контакт волшебным образом помогал организму переносить приступы дрожи. Гермиона не знала, сколько времени прошло, но за окном давно стемнело, а звон колокола предупредил о приближении отбоя. Обняв Рона, она прерывисто вздохнула и произнесла: — Тебе пора уходить, — отчасти её слова служили прикрытием настоящего желания, заключающегося в том, чтобы не демонстрировать при нём свою слабость. — Я хочу остаться, — Рон поцеловал её в уголок губ, — если тебе станет хуже, то… — Со мной всё в порядке, — она быстро солгала и внимательно посмотрела на его лицо, подмечая каждую эмоцию. И вроде бы стало теплее, но Гермиона решила не обманывать себя, признавшись, что нежность его взгляда нельзя охарактеризовать как любовь. Он заботился о ней, но, по всей видимости, глубоко внутри разделял её мнение о том, что между ними не могло быть серьёзных отношений. Какое-то время они смотрели друг на друга, Гермиона откинулась на подушки, а он сидел рядом, сжимая её ладонь. Возможно, последняя надежда на их совместное будущее вызвала следующие слова из её уст: — Ты можешь согреть меня? И сразу же в мыслях чертыхнулась. Гермиона неосознанно повторила похожие слова, сорвавшиеся ранее с других губ. Её фраза прозвучала с неумышленной долей фривольности, а в разуме появились картинки неуместных интерпретаций. Удивившись собственному порыву, Гермиона быстро покачала головой, отмахиваясь от образов, а Рон ответил: — Да, — получилось тихо. О нет! Гермиона поджала губы, не зная, как вернуть свой глупый вопрос обратно, ведь они оба поняли смысл данного… соглашения? Союза? Сделки? Нового шага в отношениях? Секса во спасение? Душа зарыдала сильнее глаз, ведь в реальности она не хотела подобного бесчувственного уговора, но, спасибо Мерлину, в этот момент в лазарет вошла мадам Помфри. — Мистер Уизли, время посещения закончилось. Возвращайтесь в гостиную своего факультета. Выдохнув с облегчением, Гермиона случайно зацепилась за мысль, что если бы Рон действительно испытывал к ней сильные чувства, то она позволила бы себе вступить с ним в интимную близость. На мгновение ей хотелось бы забыться в пьянящем дурмане чужого вожделения, чтобы… о боже, чтобы почувствовать себя в безопасности! Под эгидой страсти Гермиона желала хотя бы на миг довериться человеку, который полностью смог бы взять её под контроль, однако такие мысли держались под строгим табу, поскольку ранее она никогда не оказывалась в ситуациях, связанных с непристойностью. Гермиона могла сколько угодно думать об этом и по-девчачьи украшать обычный темп фрикций вялой романтикой о полёте тела куда-то в рай, но в реальности для неё обязательным пунктом для свершения сего действа являлось сильное, духовное чувство, подобное влюбленности, хотя бы у одного из партнёров. Таким образом, она нашла для себя облагороженную сторону интимных отношений и лишь в этом видела преимущество настолько близкой связи с другим человеком. Показалось или нет, но, кажется, Рон тоже облегченно выдохнул, заставив Гермиону задуматься о том, не похожи ли их мнения относительно близких отношений?! Однако спустя неловкую минуту Рон наклонился, прижавшись губами к её щеке, и прошептал: — Я вернусь, как только смогу. Гермиона растерянно заморгала, не поняв, придёт ли он после отбоя, нарушив школьные правила, или вернётся завтра утром… Но все предположения, домыслы и неловкость от беседы исчезли с усилением лихорадки. Рон покинул больничное крыло, мадам Помфри тщательно дозировала зелья, сопоставив её нынешнюю температуру с первоначальной, но результаты оказались неутешительными. *** Гермиона уже дважды переодевалась из мокрой пижамы в сухую, на третий раз использовала высушивающие чары, но через короткое время снова билась в дрожи, стирая пот со лба и шеи. Всё бесполезно — печальный вердикт, наполненный отчаянием. Гермиона крутилась на кровати, обхватив руками голову. Заплаканные глаза не различали очертаний тёмного помещения, в которое почти не попадал тусклый лунный свет. Проглотив очередную порцию зелья, она погрузилась в беспамятство, надеясь пережить мучительное время, но часы не торопились приближаться к утру, будто специально издеваясь над выдержкой. Короткие сны путались с реальностью, ухудшая состояние до панического смятения. В глазах сильно жгло, слипшиеся ресницы причиняли дискомфорт в уголках. Опустив одеяло до талии, она крепко зажмурилась и перевернулась на спину. Когда глубоко втянула в себя спасительный воздух, вздрогнула всем телом, ощутив на щеке странное тепло. Мимолётно. Слегка и нежно. В отчаянии Гермиона зажмурилась сильнее, приняв это ощущение за новый обман восприятия. Просто было очень холодно, а её кожа казалась такой ледяной и влажной, что даже случайный сквозняк от двери можно было принять за что-то необычное. Но затем оно вновь появилось, едва ощутимое, лёгкое прикосновение. Сначала задержалось на скуле, потом по коже плавно проскользнуло вниз, почти коснувшись уголка губ. Исчезло и вновь вернулось по тому же маршруту. Гермиона назвала бы новое прикосновение не тёплым, а горячим. Ощущение, будто бы… Страдающие мысли медленно собирались воедино. Давление слегка усилилось, и она почувствовала скольжение по изгибу челюсти. Осторожное поглаживание пальцем, скорее всего, костяшкой, поскольку периодически можно было ощутить основание ногтя. Почти щекотно, но ещё тепло. Она так и не открыла глаза, когда обрушилось понимание… — Рон… — слабый выдох, а внутри лёгкое негодование от того, что он вернулся, как и обещал. Палец замер на подбородке. Гермиона неспешно качнула головой, ожидая, что он уберет руку, но… К её удивлению, он возобновил поглаживание, повернув ладонь и погладив контур губ подушечкой пальца. В дальнем уголке её здравого рассудка послышался тихий звоночек беспокойства, ведь подобное поведение совсем не свойственно Рону, а следующее движение вовсе вызвало удивление. Кратко задержавшись на подбородке, палец медленно прочертил линию до нижней губы, застыл и, слегка оттянув её, погладил глубже. Органы чувств совершили кульбит по причине искреннего потрясения. Гермиона резко открыла глаза, но через несколько мгновений закрыла с приглушенным стоном, поскольку снова появилось жжение, а мутная пелена мешала зрению. Вместе с тем она разозлилась на себя за раннюю оплошность, из-за которой Рон её неправильно понял. Вот результат. Гермиона дернула головой и повернулась на бок, спиной к нему, а губы произнесли почти жалобно: — Не надо. Что ж, он уйдет, а завтра она поговорит с ним. Сейчас ей было слишком плохо, чтобы объясняться. Рон не будет настаивать, хвала всем высшим силам за его характер! Она так думала несколько секунд. Задрожала от холода, подавив слёзы, и… Лёгкий шорох, похожий на снятие мантии, заставил её нахмуриться, а стук обуви, видимо, тоже снятой, вызвал чувство лёгкого страха. Гермиона напряглась каждым позвонком и собиралась встать с кровати, но не успела. Он дёрнул одеяло, сначала она подумала, что Рон ляжет рядом и накроет обоих сверху, но вместо этого, он резко отбросил его на пол, словно в раздражении. — Ч-что ты делаешь? — холод, холод, холод говорил за неё. Она нащупала под собой второе одеяло, но не смогла им накрыться, поскольку раздался скрип матрасных пружин, а затем её обвили крепким кольцом и подтянули к себе, оставив лежать на боку и прижавшись к ней сзади всем телом. На нём была школьная рубашка и брюки, а узнаваемый узел между ключицами означал наличие галстука. Гермиона издала испуганный возглас, когда затылок обожгло горячим дыханием, а его рука плотнее обхватила её туловище. Так плотно, что стало больно, поэтому она вцепилась двумя ладонями в его запястье с намерением ослабить давление, но внезапно… Она замерла, когда его свободная ладонь убрала влажные пряди с её загривка, а дыхание защекотало кожу чуть ниже корней волос. Если бы Гермиона обратила внимание, то удивилась бы, как быстро билось его сердце, прижимаясь к её собственному через ткани и кости. По усыпанной мурашками коже заскользил горячий язык. Контраст вызвал ошеломлённую реакцию с её стороны, будто маленькая часть чужой плоти вдохнула жизнь во всё её тело, улучшив состояние и повысив температуру, но… Прозрение настолько ясное, насколько и опасное. Это не Рон! Не мог быть он! Не так и не сейчас! На поверхности первую строчку в её эмоциях занял страх от неизвестности, теперь уже неприкрытый надеждой на иллюзию. Отпустив его запястье, она до боли начала тереть глаза холодными пальцами, чтобы убрать слёзы и вернуть нормальное зрение, но неожиданно он переместил руку, скользнув пальцами под рубашку и погладив живот, который прерывисто дёргался при каждом тяжёлом вдохе. Ладонь легко скользила по влажной коже. Добавив грубости, он надавил и свёл пальцы. От подобных щипков мышцы пресса напряглись, Гермиона втянула живот и начала вырываться… Голос дрогнул в начале и в конце очевидного изречения: — Ты не Рон, — в другой ситуации она бы усмехнулась от глупости своего положения, но не сейчас. Зато усмехнулся он. Гермиона почувствовала, как прижатые к её затылку губы медленно растянулись в улыбке, затем он глубоко вдохнул, невольно отвлекая её от побега. И вправду задумавшись на несколько секунд о его настоящей личине, Гермиона пропустила момент, когда его ладонь требовательно оттянула ткань с её плеча, сорвав верхнюю пуговицу рубашки. Она крепко смежила веки, сморщившись от неприятного щекочущего ощущения, когда он захватил пряди волос на макушке и, чуть наклонив её голову, коснулся губами боковой части шеи, где дико бился пульс. Сначала застыл, просто прижавшись, затем всосал. На втянутой коже появилось болезненное покалывание. Гермиона медленно открыла глаза, подсознательно уже догадываясь… Нет, это невозможно! Но… Но боковым зрением даже в темноте можно распознать его светлые волосы. «Я могу согреть тебя.» Так он сказал. Нет! Нет! Нет-нет! За одной мыслью пришла другая. Верил ли он в то, что она не поймет? Скорее всего, нет. Всё было настолько очевидно, что никто бы не стал прятаться. В завершение Гермиона вовсе ужаснулась открывшейся догадке. Он ненавидел её с первого курса и теперь хотел причинить вред… Внезапно пространство кровати ослепили настенные свечи. О нет! Паника накрыла с головой, а глаза выцарапали из поля зрения единственное спасение — волшебную палочку на ближайшей тумбе. Она резко оттолкнула его локтями, дёрнувшись вперёд и протянув руку к древку. Из уст Гермионы раздался приглушенный вскрик, когда он сжал пальцы на её волосах, вернув обратно в прежнее положение. Её ладонь так и осталась на весу, будто пытаясь призвать палочку на расстоянии. Однако в этот момент, прильнув спиной к его груди и запрокинув голову для уменьшения боли от грубой хватки, она поймала мелькнувшую странную мысль, что удобно поместилась в его личном пространстве. Впору, как влитая… Не сговариваясь оба сохранили молчание, в тишине раздавалось только её шумное дыхание. Вперив взгляд в потолок, она выпустила на волю несколько слезинок и облизала губы. Не знала, как спастись. Особенно сбивало с толку то, что, когда она узнала его личность, страх таинственным образом начал испаряться и теперь… исчез совсем. Рука подрагивала, продолжая тянуться к палочке, но её перехватили бледные пальцы, сжавшие тонкое запястье. Из-под полуприкрытых век она наблюдала за тем, как его ладонь заскользила по её предплечью, сдвигая ткань рубашки к локтю. Вернувшись обратно, он накрыл тыльную сторону ладони и, скрестив пальцы, медленно опустил её руку на кровать. Всё это действие оказалось настолько аккуратным и неспешным, что у неё на миг появилось суждение — он сделал это намеренно, дабы успокоить… Или нет?! Когда он крепче сжал её ладонь, Гермиона не выдержала, собираясь спросить, что вообще происходило между ними. — М-м… Малфой… — Не в ту сторону, Грейнджер, — он перебил её таким спокойным голосом, будто вовсе не его жар согревал её спину на протяжении последних минут. — Ч-что? — спросила шёпотом, не поняв его слова. Хватка на волосах исчезла, он расслабил руку, придерживая пятернёй её затылок. Не больно. Осторожно. Наклонив голову, он уткнулся носом в местечко за её ухом и приоткрыл рот, чтобы пояснить своё высказывание, но затем закрыл, будто передумав. Она чувствовала это по изменению в дыхании и движению губ, а в мыслях задалась вопросом, страшно ли ему так же, как и ей… Он сглотнул. Спиной она ощутила, как его лёгкие наполнились кислородом через глубокий вдох. Своеобразная красота физиологии одновременно очаровала и напугала. Гермиона не ответила бы, почему пришла подобная антитеза. — Не в ту сторону ты тянешься за спасением, — повторил, указав на тумбу с магическим оружием, его голос понизился, когда он сжал ладонь Гермионы и завёл её назад ей за спину, — сюда надо… Прикусив губу и протяжно выдохнув, она попыталась выдернуть руку, но хватка усилилась, а потом… — Малфой! — с испугом она зажмурилась, когда он прижал её руку к своему паху. — Я позову мадам Помфри! — Не позовёшь, — бескомпромиссно ответил с ленцой, возможно, намеренной. Чуть сдавил и двинул бедрами, слегка толкнувшись в её ладонь. Возле уха она услышала прерывистый вздох, который он заглушил прикушенной губой. То ли от шока, то ли непонятно от чего, Гермиона притихла и вместо того, чтобы продолжить бороться, прекратила сопротивление. Он был горячим. Даже через ткань брюк можно было ощутить, каким он был горячим. Гермиона так долго страдала от холода, что само ощущение чего-то противоположного сработало на психике, как эффект усмирения. Зажмурившись и наклонив голову в сторону от него, чтобы не отвлекаться на поцелуи шеи, она напрягла ладонь, ситуация начинала приобретать оттенки требования по удовлетворению любопытства. Видимо, её жест с поворотом головы был неправильно воспринят как неприязнь или отвращение, поскольку в следующую секунду он захватил в кулак пряди её волос и, дёрнув обратно, процедил прямо в ухо: — Трогать Уизли тебе было приятнее?! — полувопрос, полуутверждение со злой интонацией и риторическим смыслом. Что? Рона? Гермиона честно не могла понять, почему он был уверен, что у неё уже имелся интимный опыт. Дёрнувшись из его хватки, она вцепилась ладонями в простыню перед собой и глухо воскликнула, когда он обхватил её двумя руками, заключив в плотные кольца, и сдавил в стальном объятии с явным намерением причинить боль. — Или, может быть, Поттера? — в голосе проскользнула насмешливая нота с привкусом горечи. Гермиона всеми силами пыталась отмахнуться от навязчивой идеи, что своими словами он вызвал в ней искорку глубокого интереса, поскольку в его интонации не столь выражалось желание унизить намёками на неограниченную половую связь с друзьями, сколь сверкало чувство… ревности? Серьёзно?! Данные мысли привели к выводу, что его действия могли иметь более загадочные мотивы, чем обычная месть или способ согреть… И почему-то стало стыдно за собственную неопытность. Короче говоря, неразумные комплексы вынудили её задуматься о том, прекратил бы он это, если бы узнал, какой незрелой она была на самом деле. Главный вопрос, хотела бы она, чтобы он прекратил, вовсе вогнал все рассуждения в эмоциональный ступор. Разве она не верила в духовное единение? Делить постель нужно с возлюбленным, ведь так? Главный принцип из её списка, но… Так холодно снаружи и больно внутри, так давно больно… от всего, от жизни. Бесчувственный акт с Роном стал бы кощунством, потому что он один из двух её лучших друзей. Последствия в виде неловкости и недомолвок не заставили бы себя долго ждать, а Малфой… никто не узнал бы. Гермиона была уверена, что никто не узнал бы об этой ночи… Не дождавшись ответа, он крепче прижал её к себе до хруста позвонков, а затем резко отстранился и повернул её на спину. Гермиона округлила глаза, когда их взгляды встретились. Он навис над ней, схватив рукой за нижнюю челюсть. — Приятнее? — чуть прищурившись и скривив губы в тонкую линию, он наклонился ближе, не прерывая зрительный контакт. Гермиону так сильно захватили собственные противоречивые чувства, что она забыла смысл его полного вопроса. На секунду поверила, что он спрашивал, стало ли ей приятнее лежать на спине, чем на боку, поэтому сболтнула: — Д-да… Честный ответ, в каком-то смысле. Теперь, когда она могла прямо смотреть на него, такая позиция и вправду показалась удобной, вот только в его глазах появился нездоровый блеск, а губы плотнее сжались в недовольстве. — Да, — повторил за ней, словно выплюнул, — несомненно… Однако спустя короткое время он слегка качнул головой, будто отгоняя плохие мысли. Из-за жеста на лоб упало несколько белых прядей. Гермиона перевела на них глаза и неосознанно облизала губы. Он опустил на них взгляд. Не отвечая за мимолетный порыв, Гермиона робко протянула руку, чтобы убрать волосы с его лба, однако он перехватил её на полпути, так и не отведя взгляд от губ. Ей очень хотелось спросить, о чём он думал в этот момент. Будто бы запрятав злость подальше, сейчас его лицо не выражало агрессии, скорее раздумье… Выдохнув, вероятно, на что-то решившись, он прижал её руку к подушке, прямо на раскинутые каштановые кудри. Дрожь по-прежнему окутывала тело, холод пробирал до костей. Её губы рефлексивно задёргались, зубы застучали. Повернув голову вправо, она жалобным взглядом посмотрела на колбу с зельем. — М-малфой, м-мне нужно… — Нет. Надавив на изгиб челюсти, он заставил вновь смотреть на него. — Н-но тогда… — Да. Гермиона тавтологически в мыслях назвала данный диалог бессмыслицей. Он не торопился, будто ждал чего-то, а она вдруг подумала, что подобная неспешность связана либо с обычной нерешительностью, либо с его желанием о взаимности без принуждения, но, поскольку она не до конца понимала весь этот слизеринский склад ума, безоговорочно верить во второй вариант было рискованной ошибкой. Она решилась, расслабила пальцы, которые до этого были сжаты в кулачок, позволяя ему почувствовать отсутствие сопротивления. Малфой перевел взгляд на её руку, потом на глаза, и снова на руку, и неторопливо отпустил запястье. Гермиона сдержала вздох облегчения. Вторую ладонь тоже положила на подушку рядом с головой. Весьма беззащитный жест. Вот она, открытая и уязвимая. А холод уже не холод, а охлаждение. Более свирепое и беспощадное. На его лице пропали все эмоции, кроме едва заметной мрачности. Держа равновесие на одной руке, он медленно переместил вторую, скользнув по её горлу вниз и дотронувшись до пуговицы на рубашке. — Малфой, я… я не хочу, чтобы ты… — до сих пор было стыдно и неловко, она не хотела бы снимать одежду, верхнюю, по крайней мере. — … трахнул грязнокровку? — с усмешкой спросил он. Гермиона покраснела наполовину от смущения, наполовину от вспыхнувшего гнева. Однако подметила необычную деталь в его поведении: после того, как она расслабила руки, почти выразив доверие к нему, его настроение сменилось в сторону привычного высокомерия с долей насмешки. — Очень мило с твоей стороны, Грейнджер, — его улыбка стала шире, когда она возмущенно свела брови, — заботиться обо мне, — протянув во рту нарочито раздумывающий звук, он добавил, — хотя от твоей заботы лучше держаться подальше, даже эльфы все передохли. — Малфой! — инстинкт сработал быстрее разума, когда она попыталась оттолкнуть его от себя, желательно на пол по ту сторону дверей, но он неожиданно ловко схватил её за запястья, вновь прижав их по двум сторонам от головы. В наигранном сожалении он изогнул одну бровь. Наклонился ближе к её лицу, издав языком прерывистое «ц», и прошептал в губы: — Теперь точно нет. Гермиона судорожно сглотнула, когда между ними осталось минимальное расстояние, а его дыхание согревало холодные губы. — Ч-что? — её нижняя случайно задела его верхнюю. Он улыбнулся. — Теперь у тебя нет возможности избежать того, что я сделаю с тобой. Гермиона смежила веки, так мягко ощущалось прикосновение губ, но затем… Вместо поцелуя — тихий смешок и кончик языка, скользящий вдоль её губ. Такой нескромный мазок. Вверх, до преддверия носовой перегородки, вниз, до серединки нижней губы. Гермиона в изумлении раскрыла глаза, на секунду успев увидеть насмешливое выражение лица, прежде чем он резко наклонился, прижимаясь к губам в требовательном поцелуе. Неумышленно из её горла вырвался глухой стон, когда его язык закружил по полости, сплетаясь с её собственным. Она могла бы вовсе не шевелиться, поскольку поцелуй имел все признаки доминирования. Малфой по-прежнему прижимал её руки к подушке, опустился на локти, накрыв своим телом, и ни на мгновение не прервал поцелуй, даже когда она попыталась свести губы и отстраниться для глотка воздуха. Давление на одном запястье исчезло, сразу же появившись на подбородке, не разрешая отвернуться. Большой палец с нажимом погладил незаметную ямочку, а губы продолжали пленять её рот. Сплетение жара и холода вызвало эпатирующую реакцию всех органов чувств. Гермиона крепче зажмурилась, позвоночник напрягся, рефлекторно толкая ближе к источнику тепла. Она выгнулась навстречу, прильнув к нему всем телом. Случайно двинулась бедрами, соприкоснувшись с промежностью, и через его губы прозвучал низкий стон. Только тогда он наконец отстранился, остановив поцелуй. Гермиона часто дышала через рот, пытаясь понять, почему этот стон, сорвавшийся с его губ, усилил эффект поцелуя в несколько сотен раз. Во все глаза уставилась на его лицо, которое показывало удивление совместно с оценивающим взглядом, но затем он слегка нахмурился. Гермиона прикусила уголок губы, пытаясь дышать через нос. Тяжесть его тела стала более ощутимой, когда он наклонился, придавив её собой и уткнувшись в шею. Теплее. Тяжело, но уют не всегда зависел от свободы движений, верно?! — Тебя так легко возбудить, — прошептал будто бы не ей, а просто так, с нотой негодования из-за того, что на его месте сейчас мог быть кто-то другой, желающий пососать её язык, и ничего бы не поменялось, а реакция была бы такая же. На горле стало щекотно, но Гермиона отвлеклась на его движение. Как прежде, не поднимая головы, он медленно вытягивал пуговицы из петель на её рубашке. — Я-я… — сглотнула, прочистив горло, и солгала, — я не возбуждена. Его грудная клетка дёрнулась от тихого хмыканья. Гермиона зажмурилась, ощутив, как части ткани сползли в стороны, оголив грудь и живот. Тёплая ладонь начала движение где-то на правом боку и неспешно поднялась выше, мазнув большим пальцем по соску. Она открыла глаза от странного ощущения. Сначала подумала, что он задел чувствительную область ногтем, но нет. Повторив, Малфой мягко обвёл сосок подушечкой пальца, но даже это почти воздушное прикосновение едва-едва, где-то отдаленно было похоже на боль. Хотя болью подобное покалывание можно назвать с трудом. Да и боль ли это, если новое касание пустило по телу резкий импульс, заменив дрожь от холода на дрожь от сладострастия. А потом вдруг он свёл пальцы, и Гермиона застонала, чувственно, даже страстно, зажав руками края подушки. Но он убрал руку и приподнялся, встретившись глазами. Специально медленно осмотрел её тело кичливым взглядом, как днём, во время своего первого визита. — Не возбуждена?! — произнёс с сарказмом, изогнул губы в кривой улыбке и отстранился, потянувшись к собственным манжетам на рубашке. — Даже удивительно, грязнокровка, если ты так пылко реагируешь на меня, на… врага, то… — перед словом «враг» была короткая, явно случайная заминка, — то можно предположить, что тебя уже имел весь твой излюбленный Гриффиндор с пуффендуйцами в придачу. В уголках глаз скопилась влага, но Гермиона быстро заморгала, смахнув слёзы. Обняла себя за плечи, прикрыв грудь, но он небрежно оттолкнул её руки, заставив показать себя. Она открыла рот, чтобы сказать, как сильно он заблуждался в своих словах, но… Но посмотрела внимательнее. Он… зол. Действительно, зол, но это не отвращение, а что-то другое. Отбросив галстук, он стянул рубашку через голову, но Гермиона даже не посмотрела на его тело. Глаза говорили о многом, практически скрыв серый цвет за чернотой зрачков. Пульсирующая вена на виске выдавала сильное напряжение, на лбу выступил пот. Сместившись вниз, он резко потянул её за ноги, устроившись на коленях между ними. Она сползла с подушки, уставившись в потолок, но сразу же приподняла голову, чтобы увидеть, как он стягивал её пижамные штаны, оставив нижнее бельё. Он не смотрел на её лицо, а следил за своими движениями и открывшимся видом. Вместо того, чтобы сказать ему правду, она вспомнила его похожее раздражение из-за Гарри и Рона, сузила глаза в подозрении и хрипло спросила, в душе молясь об искреннем ответе: — Почему это так важно для тебя? Брови поползли вверх от её прямого вопроса. Малфой наклонил голову к плечу, посмотрев на неё, но затем опустил взгляд и встречно спросил: — С чего ты взяла, что мне не наплевать, с кем ты трахалась? Потому что вдруг ей стало не наплевать, с кем трахался он. Захотелось единогласия в этом вопросе. Гермиона понуро опустила взгляд и напрягла бедра с желанием свести ноги. — Я передумала, Малфой, лучше умереть от холода, чем прикасаться к тебе, — потянула колени к груди, но… В лазарете раздался вскрик, когда он обхватил лодыжки и рванул их обратно. Его пальцы зацепили край кружева. Бельё быстро заскользило по ногам, да так и осталось обвивать левую щиколотку. Факт того, что он не снял его, сильнее ударил по гордости, чем предположения о её отношениях с гриффиндорцами. Гермиона слабо забилась ногами, странным образом потеряв связь с главным виновником её положения — с холодом. Просто эмоции раскалились, подгоняя быстрее кровь, в этом всё дело. — Отпусти! — в поисках спасения она ухватилась за подушку, чтобы прикрыть себя, но он выхватил её. Встав на колени, Малфой приподнял её за бедра и подложил подушку ей под поясницу. И поза ей не нравилась. Смотреть на него снизу вверх лёжа на спине с задранными ногами стало до жути неприятно, поэтому Гермиона попыталась оттолкнуться лопатками от матраса, и в этот момент… Ничего страшного, просто, когда она поднялась корпусом, он толкнул её в грудь… она упала назад. Снова рванула, опять толкнул, она приземлилась. Вновь поднялась, упала и ещё несколько раз… этакая упрямая неваляшка с перьями на голове, вперёд-назад. Ей-богу, комично, словно он качал её на качелях или тренировал мышцы пресса. Собственно, после очередного падения Гермиона обессиленно откинула руки в поражении по двум сторонам от головы и сипло дышала… Тепло… дыхание тёплое, нет, горячее? Какая глупая, неловкая ситуация. Она покраснела до ушей, собрала края рубашки, чтобы закрыть грудь, но… Посмотрела на него. Стало легче дышать, потому что его губы подрагивали в сдерживаемой улыбке, которая мгновением позже всё-таки показалась на лице. Как-то так получилось, что прежняя ярость померкла с двух сторон. Гермиона испытывала злость из-за его грубого обращения, но подобная эмоция быстро сменилась на исступление, которое требовало свободы и раскрепощения. Из-под хмурых бровей она наблюдала, как Малфой обхватил её бедра, шире раздвинув ноги. Придвинулся ближе на коленях и расстегнул ремень. Уголок губ едва заметно дёргался, видимо, он пытался сдержать комментарий или подавить улыбку, а всё из-за того, что там внизу Гермиона всегда придерживалась правила гладкости и избавлялась от всех волосков. В данную минуту стало невыносимо смотреть на его лицо. Щёки окрасились в пунцовый цвет. Закрыв лицо руками, она вздрогнула, когда услышала звук расстегивающейся молнии на брюках, и прикусила губу от лёгкого прикосновения его пальцев к лобку. Затем уловила недолгий шорох. — Картина маслом, Грейнджер, — он совсем некстати, по мнению Гермионы, выразил в интонации саркастический подтекст. Любая дешёвая аналогия с драматургией в быту всегда навевала мысли о том, что собеседник издевался над ней, но теперь, услышав такое в сексуальном плане… странно, разве подобное выражение не обозначало яркость и важность момента?! Он это имел в виду?! Лучше бы он молчал, ведь Гермиона поверила в другой смысл его фразы и между строк услышала: вот и я, Грейнджер, а сейчас тебе будет больно, ха-ха! Поморщившись от стеснения, она опустила руки вдоль тела и решилась взглянуть на него. Точнее она бы взглянула, но он не встретил взгляд, и она перевела глаза вниз, туда, куда смотрел он. Увиденное немного поразило её, даже испугало, ровно настолько, насколько и очаровало. Из уст неумышленно вырвался томный стон… Мягко поглаживая кончиком указательного пальца лобок, Малфой медленно дышал через рот, едва заметно сведя губы в трубочку, а большим пальцем провёл по половым губам, но не надавливал на выемку, а просто гладил сверху. А второй рукой… Гермиона сглотнула комок в горле, когда он чуть приспустил брюки вместе с бельём и обхватил основание члена, заскользил до головки и повторил. Довольно грубо, на её взгляд. Через кожу отчётливо проступало разветвление вздувшихся вен, а от его движения они вовсе казались тёмными. Тело отреагировало новой дрожью. Ноги сами по себе дёрнулись, но Малфой небрежно хлопнул по внутренней стороне бедра, и она бессознательно развела их шире. В это мгновение он расслабил ладонь, положив её на лобок, и надавил большим пальцем на переднюю спайку половых губ чуть выше клитора. Она судорожно выдохнула, и они встретились взглядами. Чуть запрокинув голову, он посмотрел на неё из-под полуопущенных ресниц и, облизнув губы, усилил давление большого пальца. Помассировал глубже, пока палец не скользнул вниз и не коснулся клитора. Она прерывисто задышала и вцепилась пальцами в простыню. В его глазах мелькнула яркая искорка открытого восторга, но затем Малфой кратко зажмурился, стерев данное выражение лица и, сжав основание, мазнул головкой члена по половым губам. Теперь зажмурилась она, но услышав хриплый смешок, быстро открыла глаза и вновь покраснела. Драко убрал руку с лобка, чтобы она увидела, как заблестела головка от её смазки. Прикусив губу и наблюдая за её раскрасневшимся лицом, он слегка двинул бедрами, и член заскользил по половым губам, попав в выемку. Сдержал стон после различимого хлюпающего звука и снова совершил движение, увлажнив не только головку, но и ствол. Следом провел рукой по всей длине, отстранился. С крайней плоти упала капля смазки, испачкав её лобок. Гермиона дышала через раз. В уголках глаз скопился пот, попавший на склеру, вызвав жжение. Она проморгалась, не сумев быстро привыкнуть к своему состоянию, ведь… ведь, она с трудом собирала мысли в целое… ведь это даже не секс, но каждый мускул так трепетно откликался на ласку и его прикосновение, что Гермиона и вправду боялась потерять возможность дышать. Такое странное, будто плавно нарастающее глубоко в теле тепло, но… не хватало. — М-малфой… Он тоже боролся с дыханием, стараясь чаще дышать носом через широко раздувающиеся ноздри, но на его лице Гермиона увидела тень намеренного контроля, словно он сдерживал себя от раскрытия эмоций. Не прерывая зрительный контакт он наклонился, поставив одну руку рядом с плечом Гермионы, а второй ладонью обхватил её влажные пальцы, которые срослись с простыней. Давление на половые губы увеличилось, когда он сымитировал толчок, прижавшись головкой к преддверию влагалища. Она зажмурилась и всхлипнула, но… больше ничего… Подняла веки и застыла. Впервые за эту ночь он улыбался именно так. Её плечи напряглись от испуга, ведь она никогда не видела у него такой широкой, самодовольной и крайне алчной улыбки, плотоядной даже. — С твоей точки зрения, всё так просто, да? — растягивая слова по принципу манерности, он забрал край простыни из её руки. — Я не понимаю… — ответила честно, пытаясь понять, почему в нём так ощутимо зрело ехидство. Сжав её ладонь, он направил её вниз к колену. Гермиона непонимающе уставилась в его глаза, а он вымолвил: — Раскрой себя… — короткая пауза и быстрый выдох окончания, — для меня. И на губах засиял жестокий оскал, превративший лицо, в совокупности с возбуждением и пылким темпераментом, в злобную гримасу. Драко направил её ладонь. Под его силой она обхватила себя под коленкой. Он наклонился ещё ближе, искусственно нежно погладив указательным пальцем щеку, и указал кивком на вторую руку. — Н-нет, — выдохнула, когда он коснулся подбородка. — Н-нет? — передразнил, резко сжав ладонью щёки. — Ты ещё не поняла, Грейнджер? Застонав скорее от неожиданности, нежели от боли, Гермиона выкрикнула: — Не поняла чего? Нет, боли он не причинял, лишь сдавил пальцы. Из-за натянутой кожи губы надулись, образовав «о», и… Подавшись вперёд, он поцеловал её. Гермиона замотала головой, чтобы избавиться от давления, но всё равно ощутила, как язык настойчиво толкался в появившуюся щель между губами. Затем она заглушённо вскрикнула прямо в его рот из-за короткого укуса… Секунды шли, а поцелуй… Поцелуй, как и в первый раз, вызвал много эмоций. Если немного успокоиться и отдаться ощущениям, то можно было понять простую истину — такова сторона грубой страсти. В определенном смысле, имевшей право на взаимность… Когда такая очевидная мысль пробралась в разум, Гермиона расслабила лицевые мышцы. Малфой тоже уменьшил нажим и теперь только придерживал щёки без сильного давления. Она ответила, сама чуть прикусила его нижнюю губу, лизнула… В момент поцелуя он кивнул, проскользя по её губам в соответствующую сторону, и чуть отстранился, чтобы посмотреть в глаза и ответить на вопрос: — Я не принуждаю тебя, но… — он опять улыбнулся той самой улыбкой и провёл рукой по её груди, — но требую. Сузив глаза, она поверила, что способна запустить в него Диффиндо, настолько он держал контроль над собой. Заодно она подумала, что разницы в его понятиях совсем не было, по крайней мере, для неё. Внезапно он прочертил ладонью линию от её груди до промежности и устремился средним пальцем ко входу во влагалище, но не вставил, лишь слегка надавил подушечкой. Опустился на локоть. Кратко пройдясь поцелуями по изгибу челюсти, зашептал соблазняющим голосом: — Требую честности, — пояснил он и небольно зажал губами край подбородка, а палец ласкал половые губы, задевая клитор при каждом движении, — ты хочешь, чтобы я тебя трахнул, признай это, Грейнджер! Мысли метались по кривым извилинам. Гермиона застонала сквозь плотно сжатые зубы, когда он сделал возвратно-поступательное движение членом и вместе с пальцем заскользил по преддверию. Ощутив под собой влажную ткань подушки, Гермиона глубоко втянула в себя воздух, уловив терпкий запах совместного возбуждения. Обстановка, время, место, Малфой. Так много всего, что можно захлебнуться от переизбытка чувств. На ней была только мокрая рубашка, на нём — лишь брюки. Получилось успешное сочетание. Но ответить не смогла, а направила на него взгляд, одновременно кричащий, как стыдно ей за всё происходящее, как сильно она нуждалась в тепле и какие эмоции он смог вызвать за такое короткое время. И вроде бы, она почувствовала, что он понял. Это было видно по торжеству во взгляде. Он поднял палец на уровень их лиц и медленно слизал с него смазку. Этим же пальцем дотронулся до местечка между её ключицами и постучал по коже, будто привлекая внимание. Наклонился губами к уху и произнёс с хрипотцой на окончании: — Тогда растяни себя так сильно, чтобы я поверил тебе без слов. Когда он приподнял голову, она уставилась в его глаза, боясь лишний раз моргнуть. Смотреть в них было безопаснее, чем наблюдать за своей дрожащей рукой, которая медленно потянулась ко второй коленке, чтобы развести, но неожиданно Малфой перехватил её и, немыми словами сказав насмешливое «нет-нет-нет», опустил вниз. — Здесь, — он вымолвил еле слышным шёпотом и приник к её рту с неистовым поцелуем. Под его направлением Гермиона прижала ладонь к лобку, а указательный и средний медленно сошлись по линии половых губ. Она всхлипнула прямо в его рот, из уголка скатилась капля слюны. Внизу пальцы надавили на чувствительные губы и раздвинули их. Натянутая кожа слегка защипала. Малфой двинул бедрами, и Гермиона почувствовала, как по пальцам прошлась влажная, горячая головка. Данный жест по неизвестной причине успокоил её от ожидания скорой боли, ведь кожица оказалась такой мягкой, что… что желание почувствовать её ближе, а может, плотнее, или же глубже, вовсе превратилось в потребность, причём не в ту, которая связана с любопытством и исследованием неизведанного, а в ту самую, когда волей овладевал свирепый инстинкт к совокуплению, где «жёстко» это норма, а власть партнёра — закон. Гермиона очень надеялась, что Малфой не поймёт, как важно для неё было сохранить уверенность в том, что утром она не будет об этом жалеть. Гермиона замерзала, а он пришёл, и она позволила, ведь просто же?! На самом деле, просто было в начале, а теперь очень сложно, потому что сейчас она не представляла себя отдельно от него. Над ними запотело окно, духота комнаты душила вместе с запахами разгоряченных тел. Гермиона отвечала на его поцелуй со всей страстью, пока Малфой не оттянул её нижнюю губу и не отпустил с мокрым щелчком. Простонал в уголок рта: — Шире, — её пальцы соскальзывали с половых губ, задевая член, но она развела их сильнее, — ещё… Второй ладонью отвела колено в сторону. Издав всхлип, Гермиона уткнулась носом в его щеку. — Шире… — Б-больно. Малфой приподнялся на вытянутой руке. Холодок, пробежавший по её телу от потери тепла, вызвал непроизвольную судорогу. Сохранив зрительную связь, Драко облизнул указательный палец и опустил руку вниз. — Малфой! — она вскрикнула, потому что открытая полость припухла и стала более чувствительной для его прикосновения. — Не скули, Грейнджер, мы в школе, вообще-то. Возвышаясь над ней, он держал равновесие на вытянутой руке рядом с её плечом. Их глаза сошлись разными взорами, если у неё — чувственным и уязвимым, то у него… Гермиона снова заметила у него отпечаток злого взгляда, либо сосредоточенного с признаком мрака, по-прежнему удерживающего контроль. Хотя вид: взъерошенные волосы, закрывающие лоб мелкими влажными прядями, покрасневшие от поцелуя губы, пот на висках и блеск глаз — свидетельства обострённой восприимчивости. Он глубоко вдохнул. Запрокинул голову, потеряв её взгляд. Уставившись на стену над кроватью, еле слышно выдохнул: — Расслабься, Гермиона. Она округлила глаза от прозвучавшего имени, но не успела удивиться в должной мере, потому что… Придерживая за основание, Малфой подставил головку члена к отверстию, несколько раз провел окружность по преддверию, дополнительно увлажнив, и очень медленно направил себя. У самого входа на секунду зажмурился, а потом… Не далее трёх-четырёх сантиметров. Он вставил даже не на всю головку. Не посмотрев, почувствовал осязанием всего тела её резкий вздрог, не такой, как раньше от холода и прелюдий, а болезненный. Гермиона не издала ни звука, а вскрикнула в себя, прижав сжатый кулак к губам, но боль, подобно внезапно возникшей царапине, сразу же ушла, оставив неприятное тянущее ощущение. Она понятия не имела, какой ожидать реакции от Малфоя. Часто хлопая ресницами из-за слёз, Гермиона воззрилась на него в состоянии нарастающей паники. Его ладонь будто бы бессознательно сжала простыню, где он опирался. Малфой по-прежнему не взглянул на неё, лишь медленно прикрыл глаза. По промежности стекла маленькая струйка крови. Гермионе стало и горько, и смешно от понимания, что больше, чем состоявшаяся дефлорация, её пугала и одновременно прельщала его реакция на… конфуз? Бесчестье? Ошибку? Поругание, нанесённое его члену кровью грязнокровки? Собственно, именно с таким выражением лица она пялилась на него: с испугом, вниманием, долей сумрачного азарта и страданием от дискомфорта в половых органах. С настолько противоречивыми эмоциями, что нечаянно можно было разделить лицо, одну щеку для жгучего румянца, а другую для мертвенной бледности. Малфой открыл глаза и очень медленно наклонил голову вниз, прямо встретившись с её глазами. По его скуле текла капля пота, дыхание работало с перебоями, взгляд характеризовался спектром различных чувств. Сначала он чуть сузил глаза, посмотрев на неё строго испытующе, потом… Гермиона судорожно сглотнула, поскольку потом уголки его губ приподнялись, но не в радушной улыбке, а более сардонической, ведь глаза оттеснили её от дружелюбия, показав вспыхнувший хищный огонёк. Всмотрелся в её лицо, скорее всего, распознав в выражении азартную нотку. Приоткрыв пошире рот, он выдохнул, слегка отведя вперёд нижнюю челюсть, потом прикусил губу. Гермиона опустила взгляд ниже, где подрагивала диафрагма в такт его учащенному дыханию. Снова посмотрела в глаза, когда он осторожно убрал ладонь с члена и поставил руку так же, как и вторую, рядом с её плечом. Следовательно, он приблизился, а Гермиона в волнении кусала нижнюю губу, перебегая зрачками с одного его глаза на другой. Что-то мелькало там глубоко под серым цветом, нечто похожее на ласкательное упование. Данное наблюдение заставило Гермиону поверить в то, что сейчас он наконец-то покажет настоящие эмоции, потеряет контроль, скажет приятные слова, пообещав быть нежным с ней, и неспешно доведёт дело до конца… Было бы так просто забыться в ласке… И когда его улыбка расширилась, а глаза чуть прищурились в задорном взгляде, наблюдая за ней, Гермиона расслабила лоб, выражая откровенное доверие и симпатию. Едва заметно улыбнулась в благодарности, но… Но спустя секунду её глаза ошеломленно распахнулись, ведь он… Он в ответ на её улыбку, полную простоты и наивности в связи с незнанием, что такое настоящая всепоглощающая, необузданная, жадная страсть, от которой давно хотелось удавиться, наклонил голову к плечу, устойчивее поставил ладони на кровать, свёл брови в наигранном, умилительно-сожалеющем выражении и изогнул губы в лёгкой ухмылке. Оба задержали дыхание, никто не двигался, Гермиона не моргала по причине замешательства — почему он так себя вёл?! Как завороженная, перевела взгляд с его глаз на губы, которые… сначала специально неторопливо увлажнились языком, а потом проникновенным полушёпотом, с лаской на каждой букве, с долей иронии вымолвили совсем не то, что она ожидала: — Сука, — из-за её обмана. Секундная пауза. Её изумление и… Мгновенный резкий рывок. Сморщив лицо от боли, Гермиона отрывисто вскрикнула, когда одним сильным толчком, преодолевая плотные стенки влагалища, он грубо вставил до упора и дополнительно двинул бедрами вперёд, словно с желанием показать ей всю гамму ощущений и палитру впечатлений, усилив чувство наполненности и обладания до максимального уровня восприятия. Как вставил, так и замер, ощутив мышечные сокращения. Член попал в узкие тиски, плотно прижавшись головкой к влагалищному своду. По его телу прошла сладостная дрожь, заставившая выпустить на волю хриплый стон. Но замер он намеренно. Когда Гермиона захныкала и повернула голову в сторону, коснувшись матраса щекой, он сразу же схватил её за нижнюю челюсть и вернул обратно, вынудив смотреть на него. — Больно?! — язвительно спросил. — Да, да! — она уткнулась ладонями в его грудь, пытаясь оттолкнуть, и всхлипнула. — Больно! — Да, — в такт выдохнул он. Сжал пальцы на её подбородке. Гермиона запрокинула голову, чтобы отодвинуться, но… — Грейнджер! — позвал её злой интонацией. На мгновение она остановилась и посмотрела на него. Их глаза сошлись. Он кивнул непонятно кому и улыбнулся. Сделав возвратное движение, туго заскользил по вагине и, оставив головку у входа, повторил рьяное движение, толкнувшись до конца. — Драко, хватит! — от новой вспышки боли Гермиона ухватилась за его плечи, вонзив ногти, но долго тянуться выпрямленными руками к нему она не могла из-за слабости от последствий проклятия, а он, в свою очередь, не опускался на локти, держа расстояние и смотря на неё с высоты. Издав ещё один глухой стон, заглушенный зубами, Малфой ослабил хватку, теперь лишь придерживая её за горло, но не сдавливая. — Хватит, да?! — медленно вытащил и снова резко толкнулся. — Д-драко, я не могу… — она снова потянулась к нему, рука заскользила по торсу. Гермиона зажмурилась, ощутив под пальцами влажную от пота кожу. После нового движения мышцы пресса напряглись и стали горячими. — Ты всё можешь, Грейнджер! Разве не этого ты хотела, м? — с каждым грубым толчком матрас скрипел в ритм долбящей по стене кроватной спинки. — Драко, Д-драко, — его голос терялся в тяжелом дыхании, через которое лился горький сарказм, — давай ещё раз, Грейнджер! Спровоцируй меня сильнее! Так, как ты всегда делаешь! Что ещё скажешь? Согреть тебя, а? Заставить стонать, как шлюху? — он отпустил её горло, опершись руками на матрас, и увеличил темп фрикций. — О! Оказывается, ты вовсе не шлюха, да? Что случилось, грязнокровка, Уизли коротковат был? — и вдруг при следующей фразе его голос понизился до горестного, почти жалобного звучания, а интонация потеряла язвительность, он спросил случайно. — Почему ты позволила мне? Мерлин! Она про себя молилась, чтобы он оставил её в покое и прекратил издеваться… до определенного момента — пока вдруг до неё не дошёл истинный смысл его слов. В течение минуты, пока он нещадно терзал её тело, Гермиона закрыла глаза и вцепилась в его предплечья, пальцы царапали чёрное клеймо пожирателя, а разум работал подобно центрифуге, в которой появились новые прозрения и чувства. «Спровоцируй.» Это его слабость. «Так, как ты всегда делаешь!» Признание? Гермиона в изумлении поняла простую правду — всё «это», включая желание, искушение, влечение, обстоятельства ночи, решение заняться сексом, удовлетворение, похоть, всё-всё-всё «это» исходило от него задолго до первого прикосновения. Малфой практически каждым жестом и мускулом источал потребность в ней. Это не ненависть, не желание унизить и не стремление изнасиловать, а конкретнее — не стремление порвать, к чертям собачьим, все придатки вместе с маткой. «Почему ты позволила мне?» Нотки отчаяния. Плюс: горестное незнание? Удивление? О великие силы! Гермиона поразилась собственной мягкотелости, но сейчас, в момент, когда он причинял ей боль, использовал физическое преимущество, обидные слова и вседозволенность, именно на него, а не на себя, она поставила ярлык «уязвимого». Гермиона догадалась по всем признакам: ревности, гневу, предложению согреть и ранним предшествующим диалогам. Догадалась, что… это невероятно, фантастически невозможно… но она нравилась Драко Малфою! И мелькнувшая тревога в его взгляде во время первого визита в лазарет была реальной… О нет! Да! Но нет же! Да, да, и ещё раз, да! «Да» окрасило жизнь. Нет, не в яркие краски, а в серые под стать его глазам. Так необычно и удивительно — получить потрясение, которое превысило ужасы войны и прежнюю жизнь обычной гриффиндорки. Лечить подобное подобным — принцип гомеопатии, Малфой превзошёл все ожидания, сумев закрыть собой все прошлые негативные воспоминания. Минута прошла. Мысли нашли правильный вектор, наградив её сакральным знанием, заключающемся в том, что Малфой был прав — Гермиона может всё. Даже успокоить представителя клыкастых змей. Спровоцировать? Ну, она была гриффиндоркой и не занималась подобной ерундой, по крайней мере, сознательно, а вот быть смелой — вполне! Она наполнила лёгкие воздухом, будто в первый раз, и открыла глаза. А его были закрыты. Крепко. Тело двигалось в жёстком, грубом ритме. Гермиона чувствовала слабый запах крови и мельком взглянула вниз, но её было немного. Его пах был в каплях, уже засохших. Прислушавшись к ощущениям, она охарактеризовала боль не как резкую и колющую, а как тупую, режущую при каждом быстром скольжении члена. Если бы только он двигался помедленнее… Отпустила его предплечья, робко сложив руки в замок у груди в беззащитном жесте и вжала голову в плечи. Поза, как будто бы ей было холодно. Мягко прикрыла веки и на очередной толчок слегка подвинула ногу, погладив коленом боковую часть его туловища. На секунду он остановился… — Д-д… Драко, согрей меня, — голос дрогнул из-за страха, что он продолжит язвить, поэтому, не открывая глаза, она быстро зашептала, — согрей, с-согрей, согрей, согрей! Подняв веки, увидела его немигающие, изумлённые глаза, на дне которых пестрел намёк на смятение. Засмущалась своих слов и повернулась лицом в сторону, но он прижал указательный палец к щеке и вернул в прямое положение. Подобный жест за эту ночь стал привычным, уже знакомым, будто бы он всегда так делал. — Мне холодно, — прошептала, надеясь достучаться до него, но вместо этого увидела возвращение враждебного взгляда. — Тебе уже давно не холодно, гряз… Но договорить он не успел. Гермиона долго собирала последние силы, чтобы сделать спасительное движение. Надавила рукой на внутреннюю часть его локтя, из-за которого ему пришлось наклониться, и вцепилась пальцами в светлые волосы на затылке. Приподняв свою голову, она припала к его рту, быстро всосав верхнюю губу. Обвив ногами торс, приникла всем телом, стерпев боль от нового проникновения, которому сама поспособствовала, насадившись глубже. Прозвучали одновременные любовные стоны через губы, целующие — её, неподвижные — его. В душе не понимала, почему он не догадался, что своей просьбой согреть она намекнула на… в общем-то, раз не понял намёка, Гермиона решила отважно признаться, как истинная гриффиндорка. — Грейнджер… — неразборчиво прошептал он при затянувшемся терзании своей верхней губы, которую активно ласкала Гермиона. Мириады различных чувств, как мистический феномен, обрушились на обоих, создав в сознании множество вопросов. Гермиона не позволила ему отстраниться, душа снова молилась, чтобы ничего не испортить. Она обняла его вокруг шеи двумя руками, надавив предплечьями на затылок, на пару мгновений выпустила его рот, чтобы повторить прошлую интонацию Малфоя: — Хватит, да?! — и лизнула в уголок губ, с триумфом ощутив, как напряглось его тело. Когда она вновь прижалась к губам, на её бедре появилось давление от его пальцев, горячее и подрагивающее, явно случайное. Дискомфорт между ногами усилился, но Гермиона забыла все неудобства, когда рискнула чуть отстраниться и посмотреть на его лицо. — Малфой, — получилось как-то ну очень любовно для той, кто подвергся ненужному насилию, но те эмоции, которые она в нём увидела, перекрыли последние минуты вреда, во всяком случае, морального вреда точно, — я позволила, потому что никогда никого не хотела так сильно, как тебя, но сейчас мне очень больно, пожалуйста, согрей меня по-настоящему, — сделала ударение на последнем слове, ведь оно всегда символизировало честность. Между лицами осталось расстояние, при котором каждый был способен рассмотреть реальные чувства друг друга. Она видела, как часто он моргал, находясь в изумлении от её действий и слов, как блестели его глаза с расширенными зрачками из-за возбуждённого, психологического состояния, когда он так тщательно всматривался в её лицо, как нервно дрожали припухшие губы, показывая чрезмерное волнение, а может, трепет в паре с растерянностью, как покраснели щёки в качестве признака многогранной экзальтации. Гермиона сделала вывод: он не ожидал, что она поймёт его чувства и ответит. Слегка улыбнулась, ведь… Боже, и она не ожидала, что он окажется таким — бурно проявляющим свои чувства. Даже страшно стало, но своеобразный страх служил больше возбуждающим фактором, нежели отталкивающим. И внезапно… восторженность души дошла до мозга, напомнив про настоящее положение дел, а всё из-за того, что Гермиону снова ударила судорога из-за остаточного воздействия проклятия. Она дёрнулась, причинив себе боль от… Малфой вздрогнул всем телом, очнувшись от их визуального контакта. Нет, в его теперь уже более осмысленном взгляде не появилось сожаление о своей недавней грубости. Вероятно, по его мнению, она заслужила это. — Я… — начал он, но голос звучал сипло, поэтому он прочистил горло, — я согрею. Честно, она не расслышала, потому что во время произнесения воскликнула от неожиданного крепкого объятия. Малфой придавил её к матрасу, обвив руками туловище и уткнувшись в шею. Она почувствовала боль в горле от того, как сильно гортань прижалась к его плечу, а ещё его протяжный вдох, когда он втянул её запах. Но в момент его движения бедрами Гермиона зашипела от боли и быстро пролепетала: — Нет, подожди, мне… я… мне неудобно, — мягко сказано. Но, видимо, к нему вернулось хвалёное самообладание, потому что, подняв голову, он улыбнулся и поцеловал её. Гермиона только собиралась снова возмутиться, но… Хвала Мерлину! Она выдохнула от облегчения, ведь между телами заскользила его ладонь, которая достигла паха. Зажмурившись и покраснев, Гермиона прикусила губу. Он обхватил основание члена и медленно отстранил бедра, затем направил взгляд вниз. — Проклятие! — она выругалась от щелчка, похожего скорее на шлепок, когда головка покинула липкие складки. Слабость ощутимо влияла на движения. Ей удалось со второй попытки посмотреть туда же, куда и Драко. Через узкую полоску пространства между ними, она увидела, как он несколько раз провёл пальцами по члену, удаляя кровь, а затем… — Что ты делаешь? — в панике спросила она и снова зажмурилась из-за скольжения его руки по влагалищу, но он не ответил, лишь собрал остатки крови и смазку с половых губ, чтобы затем вытереть ладонь о простыню. — Грейнджер, мне любопытно, — низким голосом начал и выбил подушку из-под её спины, — каковы границы твоего великодушия, если ты всё также течёшь, как сучка, даже после того, как я порвал тебя? Несмотря на гнев от его лексики, Гермиона облегченно откинула голову, когда он подхватил её под коленками и неспешно выпрямил ноги, которые по-прежнему были разведены, а сам остался на коленях между ними. — Я знаю, почему ты это сделал, — взглянула на него под полуприкрытыми веками. Малфой лёг сверху, на этот раз не оставив расстояния, опустился на локти и положил ладони на её щеки, а затем медленно заскользил ими вверх, зачесав назад влажные волосы. Его голос и взгляд были далеки от следующих слов, будто он думал о чём-то другом: — Однажды один человек убеждал меня, что существует оправданная жестокость, — добавил каплю иронии и поцеловал её в уголок рта. Гермиона хмуро свела брови, всем видом показывая неуместность данного разговора. — И кто же это? Малфой пустил ладони вниз по её телу, пальцы закружились вокруг сосков. Он провёл языком от скулы до ушной раковины и прошептал возле уха: — Тёмный Лорд. Гермиона издала обречённое мычание в закрытом рту и закатила глаза к потолку. — Я не оправдываю тебя, просто понимаю причины поведения и… Обрывок фразы заглушился его губами. Язык заласкал нёбо и сплёлся с её собственным. Пальцы защекотали соски, чуть оттянули и мягко напряглись, слегка сжав их. Гермиона сконцентрировалась на поцелуе, не следя за своими руками, обнявшими его спину, но после этого жеста он качнул головой, прервав связь губ, и с улыбкой произнёс: — Никого и никогда? В первую секунду Гермиона нахмурилась в недоумении, но затем он ущипнул её сосок, словно подгоняя к трезвости, и она вспомнила. — Никого. Чуть сместившись, он лёг рядом с ней на бок, опираясь на локоть, и поцеловал её плечо, а рука погладила грудь и двинулась ниже. Она договорила: — Никогда. Прикусив изнутри щеку, Малфой опустил ладонь вниз. Она вздрогнула, ожидая, что он коснётся входа и ей снова станет больно, но… — Закрой глаза, Гермиона. «Расслабься, Гермиона.» Такое ощущение, что он называл её по имени только при важных моментах. — Я не… — Как хочешь, — палец демонстративно ускорился и надавил на отверстие, вызвав боль. — Хорошо, да, да! — она закрыла глаза, он остановился. Добавив к указательному средний, он погладил половые губы и прикоснулся к клитору. Гермиона вздрогнула и немного свела ноги. Пальцы сделали круговое движение, чуть надавили и слегка пощекотали. Её мучила двойственность ощущений. Ниже Гермиона чувствовала неприятное жжение, но оно было таким отдалённо ноющим, что воспринималось как давление извне, а выше… тут оказалось сложно. — Малфой, — позвала, когда стимуляция усилилась, а средний щекотал область вокруг клитора кончиком ногтя. Но он хранил молчание, и это ей совсем не понравилось. Давление в одной точке странным образом тоже заныло, но немного по-другому, как нарастающая тёплая щекотка. Почему-то стало совершенно необходимо свести ноги или лучше скрестить их крепко-накрепко, а пальцы ног наоборот развести в разные стороны. Живот подрагивал, Гермиона запрокинула голову, издав долгий, томный стон. Сбоку на бедре уловила движение скользящей плоти, оставившей за собой влажную дорожку, но Малфой сделал это лишь раз, а потом отстранился. Пальцы скользнули ниже, размазав смазку по вульве. Гермиона прижала ладонь к его груди тыльной стороной и погладила по ключицам. Будто бы услышала любострастный вздох, но была занята своими ощущениями. Плавно-плавно, по нарастающей ввысь. Теперь заныло внизу живота. Голос сбился из-за стонов. — Гермиона, — его дыхание опалило ухо, когда он наклонился и лизнул его, — ты не ответила на вопрос, — сделал всасывающее движение, зажав губами мочку. Её рука переместилась с груди вниз, остановившись на животе. Его пальцы обвели окружность вокруг входа во влагалище, а большой массировал клитор. — К-какой? — она открыла рот в немом крике и вытянула вторую руку вверх, вцепившись в кроватную решётку, пока первая невзначай опустилась вниз по его животу, коснувшись лобковых волос. — Почему ты так сильно течёшь из-за меня? О нет! Можно ли оценивать стыд по уровням? Гермиона достигла последнего. — Это н-не т-так, — жалобно солгала, когда ощущения тепла медленно распространились на туловище, будто кожу щекотали изнутри. Потерявшись в чувствах, Гермиона не осознавала, что указательный палец, хорошо увлажненный её собственными густыми выделениями, уже какое-то время был внутри до основания ногтя и покручивался в разные стороны, стимулируя проход. — Нет?! — в его голосе отчётливо звучала мягкая, безобидная усмешка. — Это легко проверить… Если при активной стимуляции клитора она хотела свести ноги, то теперь, чувствуя плотное сжатие мышц вокруг пальца, Гермиона бессознательно развела их шире. Приоткрыла уста, чтобы ответить ему, но её отвлекло ощущение… Продолжая ласкать Гермиону одной рукой, второй он подтолкнул её ладонь ниже. Шумно выдохнули оба, когда пальчики погладили член. Малфой сдвинул локоть, заведя свои пальцы в её волосы на макушке, придерживал на месте и произнёс на ухо: — Кольцом, Грейнджер, не стесняйся, — после слов раздался его гортанный стон, когда она обхватила твёрдый орган плотным кольцом пальцев. Малфой толкнулся в ладонь. Через её пальцы выступили капли с влажной головки, крайняя плоть открыла вид натянувшейся уздечки. — Я… я… — телу хорошо, разуму стыдно, — я хочу посмотреть, — робко попросила Гермиона, ведь до этого так и держала глаза закрытыми. По конкретной причине после просьбы она ощутила под пальцами набухание лишней пары вен, а возле уха раздалось глухое бормотание, похожее на ругательство. И тут она вскрикнула. Палец хоть и медленно, но полностью вошёл во влагалище и слегка поводил в разные стороны. — Малфой, не надо! Но большой палец так же настойчиво кружил по клитору, то надавливая, то теребя. Это отвлекало. Вдобавок Малфой укусил её в шею и севшим голосом с усмешкой вымолвил: — На что ты хочешь посмотреть? Сжав зубы и выгнувшись, она издала громкий стон и напрягла ладонь, самостоятельно проведя от головки до основания члена. Мизинец коснулся грубых волосков и складчатой кожи мошонки. Гермиона замотала головой в отрицании, он поймал её губы в дразнящем поцелуе. Отстранившись, медленно произнёс: — Не хочешь говорить, — вновь поцелуй, — тогда будешь слушать… Её стон сменился хныканьем от быстрого темпа. Гермиона чувствовала, как к указательному пальцу неспешно протискивался средний, растягивая узкие стеночки, а большой скользил по губам и клитору. Влажные звуки стали постоянными и громкими. Его ладонь сильнее сжалась на её макушке, причинив лёгкую боль, но, по-видимому, он сделал это рефлекторно, когда она ускорила движения пальцев, поглаживая член по всей длине, и на конце крепче сжала головку. — Грейнджер, я… — зажал губами её кожу на горле и вернулся ко рту, — я хочу вставить тебе, — двинул бедрами и через пальцы коснулся головкой её бедра. — Н-нет, Драко! — Молчи и слушай, — ещё одно возвратно-поступательное движение, и он сравнял скорость ласки влагалища с толчками в ладонь. В комнате смешались запахи пота и секса, преимущественно кисловатые, похожие на запах застоялого молока. — Ты течёшь, потому что хочешь меня там, внутри! — Нет, — отрицание из-за недавней боли. — Если бы я знал, как горячо ты всосёшь мой член, то трахнул бы тебя ещё на пятом курсе! Нет, нет, нет, мысли кричали, а ещё готовы были взорваться от негодования за собственную отзывчивость, ведь после его слов тело обдало усилением дрожи, не связанной с проклятием. Теперь его пальцы легко скользили внутрь, особо увеличивая трение на передней стенке влагалища и пуская горячие импульсы по телу Гермионы. — Ты позволишь мне снова! — Драко! — Тебе мало этого, — он сжал ладонь, пальцы вошли глубже, а пясть надавила на половые губы, — ты хочешь, чтобы я вошёл в тебя! — Я не… — под её рукой увеличилась плоть, ставшая ещё горячее, это отвлекло и заставило понять, что… Как и она, он был близок. Гермиона никогда не ощущала подобного, но сразу всё поняла. Это невозможно спутать ни с чем другим. В голове сработал щелчок отключения рациональности по причине ненасытной потребности почувствовать его внутри, причём не из-за наивной надежды, что на этот раз не будет боли, а из-за стойкой уверенности в том, что… жар его тела, тепло его чувств, зной его желания, пылкость его страсти, в совокупности — пекло… просто необходимо глубоко впустить в каждую клеточку своего естества, чтобы навсегда избавиться от хладности. Что бы ни произошло, Гермиона была уверена в важности этой ночи, как в самом горячем из всех возможных источников, как в начале новой жизни, в которой появилась причина для настоящих улыбок и искренних чувств. Иными словами, Малфой излечил её… Тело трепетало в агонии предстоящего взрыва. Гермиона сильнее сжала ладонь вокруг члена, добавив движениям плотного трения. Собиралась открыть глаза, но Малфой замедлил её намерение жадным поцелуем. Она завела ладонь в его волосы, прижав ближе. — Да? — перекатившись на неё сверху, выдохнул в губы и сохранил равновесие на локтях. — Н-н… Гермиона издала протяжный стон из-за прикосновения члена к лобку и случайно укусила его губу. Малфой продолжал ласкать её рукой, а затем приподнял голову и сказал: — Теперь смотри! Гермиона резко открыла глаза, встретившись с его пламенным взглядом. Её рука замедлила движение на члене, когда он добавил: — Направь в себя, — она всхлипнула, ощутив медленно нарастающий жар между ногами, который гладко перемещался в остальные части тела, — я… — в его выражении читалось чувственное прошение, почти мольба, — я… бережно… Она едва расслышала его тихие, сбившиеся от частого дыхания слова, но он наклонился к уху, чуть двинув бедрами, и повторил: — Очень бережно, — и слегка толкнулся. Но не вошёл, а ждал её ответа, и эта редкая для Малфоя неожиданная «деликатность» поставила точку в её отрицании. — Да? — снова спросил он, крепко стиснув её в объятии одной рукой. Пострадало и так затруднённое дыхание. Её ногти до крови вонзились в его спину, а голос прозвучал как безграничная жажда: — Да! И она направила, а он сделал аккуратное поступательное движение, войдя до середины. Поцеловал её в губы и только после этого вставил на всю длину, а палец продолжил ритмично ласкать клитор. Она оцарапала его, ногти очертили поясницу и вернулись к лопаткам, потом обратно. Прозвучали общие стоны… и продолжились. — Ты чувствуешь, ты должна чувствовать! — в исступлении забормотал в ухо, спрятав лицо в гриве её волос. — Должна! Внезапно! Она вспомнила свои слова, брошенные в холле. «Я ничего не чувствую!» Вероятно, они как-то повлияли на него. Движения ускорились, Гермиона сама подалась навстречу. — Чувствую! — Тебе хорошо? Толчки уменьшили интервал, превратившись в рьяные рывки. — Да! — ощущение, похожее на мощную вибрацию. — Не холодно? — спросил, облизнул ушную раковину и прильнул к шее, всосав участок кожи. — Нет! Вместо нормального зрения перед глазами сверкали яркие точки, ноги подверглись онемению. Гермиона шумно застонала от болезненного засоса. — Тепло? — его дыхание защекотало кожу под подбородком. Она запрокинула голову, сжавшись каждым позвонком от глобального наплыва неизведанного ранее чувства. — Жарко! — выкрикнула, и в этот момент он теснее сжал её в объятии. Каждая клеточка организма испытала на себе оглушительный взрыв адского пламени. Гермиона задрожала под ним, пока оргазм захватывал как тело, так и душу. Кожа горела от натиска раскаленной волны, сбившей её в состояние безмерного блаженства. Ощутив тугие мышечные сокращения, Малфой ускорил темп на несколько быстрых толчков. Зарылся лицом в её волосы, застонал и сделал резкое движение, войдя на предельную глубину. Застыл, рефлексивно вдавив её в матрас, а затем снова толкнулся вперёд, забившись в дрожи. Обессилев, он расслабил тело, невольно лишив её возможности привести дыхание в норму. Гермиона не знала, сколько прошло времени, но тело не хотело покидать просторы необыкновенной, лёгкой свободы. Малфой всё ещё был в ней, и когда он медленно двинул бедрами назад, она рефлекторно обняла его крепче. Возле уха послышался хриплый смешок сквозь тяжёлое дыхание. — Ещё раз? От его вопроса Гермиона в изумлении вытаращилась в потолок. Нет, ну нет, она лишилась сил, не чувствовала ног, была такой липкой! Определенно, нет! Конечно, нет! Нет! Нет! Но… — А можно? — вырвалось робко, как от неопытной младшекурсницы, за что она готова была ударить себя по носу. Нет! Нет! О великие силы! Гермиона не представляла, как сможет вернуться завтра к занятиям и в каком состоянии её бедное тело… Малфой неспешно, почти лениво поднял голову и с улыбкой осмотрел её пунцовое лицо. — Почему бы и нет… — произнёс шёпотом и потянулся к её губам, но она остановила движение, обхватив ладонями его щёки. — Это безумие! Вытянув бровь в иронии, он глубоко вздохнул и плавно вышел из неё, но Гермиона всё равно вздрогнула. По промежности скользнули остатки спермы. Малфой перекатился на спину и прикрыл глаза, положив на них ладонь тыльной стороной, но затем его внимание привлекла застывшая девственная кровь на пальцах. Гермиона следила за ним краем глаза и мельком задумалась о том, что кровать смогла уместить обоих… явное магическое вмешательство, да и дверь таинственным образом казалась темнее, чем раньше, словно под заглушающими чарами. Уголок рта дрогнул. У неё не было ни одного шанса, но… — Малфой, — тихо обратилась она, повернув к нему голову и увидев, как ноготь большого пальца счищал маленькие пятна крови с указательного. Он наблюдал за своим движением непроницаемым, задумчивым взглядом. Гермиона заметила, как в его глазах промелькнуло сожаление, похожее на чувство вины, но затем он мягко улыбнулся. — Что, Грейнджер? — спросив, закрыл глаза и положил ту же ладонь тыльной стороной на лоб. — Ранее ты называл меня Гермионой, — произнесла с долей усмешки. Его улыбка расширилась, язык облизнул нижнюю губу, тело по-прежнему было расслаблено. Гермиона не ожидала, что увидит его таким безмятежным и спокойным, по-мирному счастливым даже. — Тебе не подходит это имя, уж слишком мистическое. — Что? — В связи с твоими добросердечными порывами и наивностью, ты больше похожа на… хм, на Дейзи, Ненси, — усмехнувшись, он махнул рукой, — или на Рут! — Так звали мою бабушку! — Я и говорю, как у старухи! Не выдержав, Гермиона повернулась боком, приподнявшись на локте, и вцепилась пальцами в его подбородок. — Малфой, тебе тоже не подходит твоё имя! Я вот вижу тебя Стэном! — он округлил глаза, когда она наклонилась ближе и сощурилась. — Стэн Малфой, как тебе? — Меня бы не назвали маггловским именем! — Во Вселенной миллиарды звёзд! Если есть Драко, почему бы не быть Стэну? Созвездие стэниуса, слышал о таком? — Ты это сейчас придумала? Гермиона поджала губы. После победы над проклятьем она больше не ощущала себя слабой. Качнула головой в отрицании, вздёрнув носик, и упрямо посмотрела на него. Правда, заметив смешинки в его взгляде, немного успокоилась, поскольку весь этот диалог, включая его слова о том, что ей не подходило имя Гермиона, являлся лишь задорной колкостью. Наигранно утомлённо вздохнув, он обхватил её запястье, отстранив от своего лица. Гермиона уже собиралась убрать руку… Сохранив на лице улыбку и не отводя глаза, он приложил её ладонь к своей щеке. — Так и быть, Гермиона. Что ты хотела спросить? Да, она обращалась к нему по очень важному поводу… Растеряв весь свой боевой настрой, Гермиона забегала зрачками по его лицу и сглотнула. Она волновалась из-за того, что… — Перед тем как Панси прокляла меня, она сказала… — сделала паузу, боясь продолжать. Малфой приподнял брови и закончил сам: — Она сказала, что ты постоянно мешаешь. Гермиона в мыслях горестно добавила: им! Панси сказала, что она мешала им! — Да, — шепнула и уставилась на него. Драко пожал плечами. Гермиона нахмурилась и тревожно спросила: — Разве для тебя это совсем не важно? — она готова была заплакать от веры в то, что Малфою всё равно, с кем спать и встречаться. На секунду она ужаснулась мысли, что для него эта ночь не имела ровным счётом ничего важного, в отличие от неё. Он тоже слегка нахмурил брови. Всматривался в её лицо и спустя минуту вдруг приоткрыл рот в понимании. Усмехнулся и лукаво произнёс: — Для меня?! — протянул руку, проведя пальцем по её щеке. — Я бессилен, Грейнджер, мне очень жаль. Панси потеряла голову от любви. Её губы начали дёргаться от приближения слёз. Он наклонил голову к плечу, сдерживая улыбку от её вида. Погладил по щеке. — Прекрати! — она оттолкнула его руку и отстранилась, повернувшись к нему спиной, чтобы встать с кровати, но… Он последовал за ней и резким движением сгрёб в объятия, прижавшись грудью к спине. Гермиона воспротивилась и всхлипнула, но потом вдруг затихла, когда он прошептал ласкательным голосом прямо на ушко: — Ты всегда мешаешь её планам! — Я не хочу это слышать! — Постоянно отвлекаешь от удовольствий! Гермиона никогда не хотела вставать между чужими отношениями, но сейчас ей было очень больно от мысли, что Малфой и Паркинсон… И когда она закрыла лицо руками, издав сдавленный стон терзания, он сделал глубокий вдох и усилил объятие, зарывшись в её волосы на затылке. — Грейнджер… — чувственно выдохнул уже без притворства. — Я совершила ошибку, — прошептала, прикрыв ладонью глаза. Сзади раздался слабый, невеселый смешок. — Ты совершила ошибку, когда сыграла со мной в жалость. Только тогда, но не сейчас! Что? Гермиона угрюмо сморщила лицо, не поняв его. — О чём ты? Малфой как-то загадочно промычал долгий звук в закрытом рту, а потом более крепко обнял, от чего у неё хрустнул позвонок. — Это было начало, Грейнджер. — Я не понимаю. — Не понимай дальше. Зубы плотно сжались. Она злилась, с губ сорвалось: — Отпусти меня, Малфой! Мы забудем обо всём! — к злости прибавилась смелость. — И я предупреждаю, если ты ещё раз назовешь меня грязнокровкой или причинишь вред, то я вызову тебя на дуэль, и на этот раз тебе не удастся отсидеться в слизеринской гостиной. Наступила долгая пауза, а потом вдруг… Гермиона распахнула глаза, повернув голову и посмотрев на него через плечо. Он смеялся. Прежде она никогда не видела его искренний, неприкрытый надменностью смех. Невольно Гермиона стёрла с лица злость, удивившись увиденному. Но Малфой замотал головой, толкнув её обратно, и снова уткнулся в затылок. — Невероятно, — пробормотал в волосы, — кто бы мог подумать, — сказал, будто сам себе. Гермиона прикрыла веки. Завтра её ожидал серьёзный разговор с Роном, который вернёт их к обычной дружбе, а по поводу Малфоя… она безутешно вздохнула, а он вдруг прошептал: — С Финниганом. Она задержала дыхание. — Что? — Ты мешаешь ей с Финниганом. Дыхание сбилось, вызвав покашливание. Гермиона не могла поверить и ошеломленно переспросила: — С Симусом? — Вместе с кровью ты потеряла слух? Гермиона испытала ни с чем несравнимое облегчение, а ещё… тепло в душе. — Невозможно! Но ведь Панси и Симус… — Трахаются сейчас так же, как и мы. — Но гриффиндорец никогда бы не посмотрел в сторону сли… — быстро умолкла, осознав всю картину целиком. По её телу заскользила горячая ладонь и, остановившись на ягодице, резко сжала её. Гермиона пискнула, а он протянул слова: — В самом деле?! Она не успела ответить, как её резко повернули на спину. Он игриво прижал тонкие запястья к матрасу и навис сверху. Прикусив губу, Гермиона сдержала улыбку. Встретив его заговорщический взгляд, ответила честно: — Есть исключения. Он поцеловал её, и она ответила. Все последствия они оставили на потом и любили друг друга… *** В то время как Драко и Гермиона занимались сексом, а в реальности — любовью, ночью в дуэльном клубе мерцали яркие вихри заклинаний. — Импедимента! — Протего! — Ступефай! — Экспеллиармус! Её палочка приземлилась в углу комнаты, а сама Панси тяжело дышала, отдергивая от горла влажный ворот блузки. — Ты не смеешь меня обвинять! — кинулась к нему. — Ещё как смею! Это твоя вина! — он увернулся и схватил её за руки. — Ты прокляла Грейнджер, а до этого Аббот и Боунс! Он встряхнул её, но Панси неожиданно резко рванула в сторону и вскрикнула: — Не волнуйся, Симус, грязнокровка больше не помешает нам! Мой друг об этом позаботится! Его удивление предоставило ей свободную секунду. Панси вырвала палочку, но он снова отнял её и прокричал: — Аква Эрукто! — полилась вода. В миг произнесения Панси прыгнула на него. Они столкнулись, оказавшись вдвоём под фонтаном воды. Раздался грохот совместного падения, а затем… Симус сделал кувырок, подмяв её под себя и прижав руки к полу. — Ты… — его губы склонились ближе, — ты когда-нибудь прекратишь? — Бороться с тобой?! — она хмыкнула и облизала губы. С его волос капала вода, её одежда промокла насквозь, а губы подрагивали от холода. Панси вытянула вперёд шею и прошептала возле его губ: — Если согреешь меня… Симус улыбнулся. Она поцеловала его, как делала всегда после ссор гриффиндорцев и слизеринцев. И когда он ответил с жаром и страстью, Панси на миг усмехнулась про себя, задавшись вопросом, повезло ли сегодня Драко с его грязнокровкой так же сильно, как и ей со своим полукровкой. Эти гриффиндорцы выбили из них весь дух. Глупые-глупые гриффиндорцы. И такие любимые…