Худший спортивный комментатор в истории Хогвартса

– Билл, посмотри скорее кто там, на комментаторском месте, ну же! – Я уже к-который раз го-го-говорю тебе, Эдди: мне не в-видно! – Это Тозиер! – Эдди всплеснул руками и принялся ходить по кругу диаметром в пару его шагов как заведенный. – Я вам говорю, это Тозиер! Он мне сегодня за завтраком так улыбался. – Может, он просто с тобой как всегда флиртовал? – подмигнула ему Бев, но Эдди только отмахнулся: уж он-то знал, что это была особенная улыбка. Что за завтраком рот, глаза и прочие части лица Тозиера так и кричали: «С меня сняли запрет на комментирование матчей, и ты знаешь, что это значит». – Да брось! – Майк хлопнул Эдди по плечу. – Он же не может держать всех учителей под «империусом». А после того, что было осенью, иначе бы комментировать ему никто не разрешил. – Да, Эдди, расслабься, – поддержал его Бен. – Даже если это будет Ричи. Просто не слушай его и все. – Как мне его не слушать?! – Эдди взвился и аж подпрыгнул, чтобы выглянуть из-за плеча Билла в попытках отыскать взглядом комментаторскую трибуну. – Вы помните, что он говорил в тот раз про меня? Перед всей школой! Да ну кто же там?! – Каспбрак поднялся на носочки, но так ничего и не увидев, зажмурился, скрестив пальцы и повторяя как мантру. – Хоть бы не Тозиер! Хоть бы не Тозиер! Мерлин, пожалуйста, хоть бы не… – ДАМЫ И ГОСПОДА! – мольбы Эдди враз пресек прокатившийся громом усиленный заклинанием голос, в ответ на который парень мог лишь обреченно простонать: – О, нет… – ВОЛШЕБНИКИ И ВОЛШЕБНИЦЫ! ВЫ ПРИСУТСТВУЕТЕ НА ВЕЛИЧАЙШЕМ СОБЫТИИ ЭТОГО ГОДА: ФИНАЛЕ ШКОЛЬНОГО КУБКА ПО КВИДДИЧУ. И С ВАМИ ВЕСЬ ДЕНЬ СЕГОДНЯ БУДУ Я, ВАШ ЛЮБИМЫЙ, ЕДИНСТВЕННЫЙ, НЕПОДРАЖАЕМЫЙ, НЕЗАМЕНИМЫЙ, ВЕЛИКОЛЕПНЫЙ… – РИЧАРД! – О, ДА, ДИРЕКТОР МАКГОНАГАЛЛ, ВЫ ПРАВЫ, ЭТО Я – РИЧАРД (МОЖНО ПРОСТО РИЧИ) ТОЗИЕР! Трибуны тут же загудели и сложно было понять радостный это шум, негодующий или и то, и другое: ведь у всех было разное отношение к тому, что натворил Ричи на матче осенью. Билл ободряюще похлопал Эдди по плечу: – Вот в-видишь, с ним директор. Она его ос-становит, если что. – ВЕЧНОЕ ДЕРБИ, – тем временем продолжал вещать пока еще невидимый командам Тозиер с трибун. – СЛИЗЕРИН ПРОТИВ ГРИФФИНДОРА! И, ПОКА ИГРОКИ ВЫХОДЯТ НА ПОЛЕ, Я НАПОМНЮ ВАМ СОСТАВЫ КОМАНД! Эдди, к счастью (скорее всего), прослушал все то, что Ричи говорил о слизеринцах: стоило выйти из подтрибунных помещений, как его тут же замутило. От яркого света, гудящего стадиона, предстоящей ответственности. И в особенности от того, что Тозиер и его неугомонный язык умели превращать и без того нелегкие для него матчи в кромешный ад. Опомнился Каспбрак только когда услышал громогласное: – УИЛЬЯМ ДЕНБРО! – Мужественный, несмотря на свое заикание, лев? – повторила Беверли, идущая следом то, что, по всей видимости, сказал про Билла Тозиер. – Не самое плохое, что мог ляпнуть Ричи. – ИКАР ПОДЛЕТЕЛ СЛИШКОМ БЛИЗКО К СОЛНЦУ И ОПАЛИЛ СВОИ КРЫЛЬЯ. СЛЫШАЛИ, СЛИЗЕРИНЦЫ? УЧИТЕСЬ НА ЕГО ПРИМЕРЕ И ДЕРЖИТЕСЬ ПОДАЛЬШЕ ОТ ОСЛЕПИТЕЛЬНОЙ КРАСОТКИ БЕВ! БЕВЕРЛИ МАРШ – ОХОТНИЦА ГРИФФИНДОРА! – Беру свои слова назад, – Беверли обреченно прикрыла лицо рукой. – Он все тот же придурок. – ОН ЛЮБИТ ПТИЦ, ПОТОМУ ЧТО САМ ЛЕТАЕТ КАК ПТИЦА ИЛИ ЖЕ ЛЕТАЕТ, КАК ПТИЦА, ИЗ-ЗА ТОГО, ЧТО ЧАСТО НАБЛЮДАЕТ ЗА НИМИ? У МЕНЯ НЕТ ОТВЕТА НА ЭТОТ ВОПРОС. ОДНО Я МОГУ СКАЗАТЬ ТОЧНО: ХОТЬ НА ЗЕМЛЕ ОН НЕРАСТОРОПЕН, В НЕБЕ ОН ОБОЙДЕТ ЛЮБОГО. ОХОТНИК – СТЭНЛИ УРИС! – Знаете, а может неплохо, если Ричи опять договорится, и в наказание его пошлют в Запретный лес. – Стэн вскинул кудрявую голову вверх, отыскивая взглядом комментаторскую трибуну. – Может, его там, наконец, кто-нибудь сожрет? За разговором со Стэном Эдди упустил тот момент, когда Ричи представлял их последнюю охотницу – Кристин, но следующее пропустить было просто невозможно: – ЭТИ ЗАГОНЩИКИ – ЛУЧШИЕ В ХОГВАРТСЕ СО ВРЕМЕН БЛИЗНЕЦОВ УИЗЛИ. БЫСТРЫЕ, СЛАЖЕННЫЕ, РАБОТАЮЩИЕ КАК ЕДИНЫЙ ОРГАНИЗМ. МОЖЕТ, ОНИ ТОЖЕ БЛИЗНЕЦЫ? ЗАМЕТЬТЕ, КАК ПОХОЖИ ИХ ФАМИЛИИ: БЕНДЖАМИН ХЭНСКОМ И МАЙКЛ ХЭНЛОН! Трибуны взорвались хохотом, пока «близнецы» – упитанный, белокожий Бен и худой, темнокожий Майк обменивались взглядами, в которых читалось одно и то же: желание прикончить Тозиера после матча. Но Эдди сейчас было не до них. Дело в том, что Ричи еще не представил последнего игрока, а, значит, вот-вот настанет его очередь краснеть и прятаться от сотен насмешливых пар глаз, обращенных в его сторону. – ЧТО Я МОГУ СКАЗАТЬ О ГРИФФИНДОРСКОМ ЛОВЦЕ? Вот оно, началось. – ОН КАК ЗОЛОТОЙ СНИТЧ. ТАКОЙ ЖЕ МАЛЕНЬКИЙ, НЕУЛОВИМЫЙ И ЕГО ТАКЖЕ ВСЕ ХОТЯТ… – ТОЗИЕР! – ПРОСТИТЕ, ДИРЕКТОР. БЕЗ ЛИШНИХ СЛОВ: ЛОВЕЦ ГРИФФИНДОРА, МОЯ СЛАДКАЯ ДЕТКА, ЭДВАРД КАСПБРАК! Без лишних слов, куда уж там. Эдди чувствовал, что вот-вот сгорит от стыда. Он прямо таки ощущал, как все, сидящие на трибунах, тычут в него пальцами, перешептываются, хихикают и повторяют на разные лады это Тозиеровское: «сладкая детка». И он был очень благодарен, когда понял, что Бен, Бев, Майк и Стэн обступили его со всех сторон, пряча от назойливых взглядов. – Просто не слушай его, Эдди, ладно? – шепнула Беверли. – Знаешь, Билл серьезно настроен на победу, – Стэн следил взглядом за тем, как Денбро подходит к капитану Слизерина, Бауэрсу, чтобы пожать ему руку. – У нас сегодня все получится. А на Тозиера забей. Но как тут было забить: голос Ричи, казалось, проникал в каждую клеточку тела Эдди, вынуждая его краснеть, ерзать и прятать взгляд. С другой стороны, он мотивировал Каспбрака как можно скорее поймать снитч, чтобы закончить матч и иметь, наконец, возможность всей командой побить Балабола к мерлиновой бабушке. Майк, казалось, просто вторил его мыслям: – Поскорее поймай чертов снитч, Эдди. А с Тозиером потом разберемся. – КАПИТАНЫ ПОЖАЛИ ДРУГ ДРУГУ РУКИ. МЯЧИ ВЫПУЩЕНЫ И… ИГРА НАЧАЛАСЬ! – Вы помните, на каких условиях я вновь Вас пустила сюда, мистер Тозиер? – МакГонагалл серьезно смотрела на Ричи из-за стекол очков. Нет, все же со смертью Дамблдора ей передалась частичка его безумства, иначе она никогда бы не позволила Тозиеру вновь комментировать матч, после всего того, что он наговорил с этой трибуны в прошлый раз. Ричи убрал палочку от горла, чтобы его голос перестал транслироваться на весь стадион и растянул свои и без того широкие губы в огромной улыбке: – Конечно, мэм. Никаких непристойностей перед всем стадионом! – А что Вы только что сказали в отношении мистера Каспбрака? – Ну, разве это непристойность? – отмахнулся Ричи. Проорал на весь стадион. – КВОФФЛ У ХАГГИНСА! – а потом уже своим нормальным голосом добавил. – Вот если бы я сказал, что Эдди – снитч, и я бы хотел, чтобы он, как первый снитч Гарри Поттера, оказался у меня во рту, это была бы непристойность, мэм. Профессор аж воздухом подавилась от такой наглости. – Вон отсюда, Тозиер! – Директор МакГонагалл? – Ричи выглядел искренне недоуменным. – Никаких! Непристойностей! – МАРШ ОТБИРАЕТ МЯЧ У ХАГГИНСА И СТРЕМИТСЯ К ВОРОТАМ СЛИЗЕРИНА! – Ричи продолжал следить за игрой, хоть и не сильно внимательно. – Вы же сказали «никаких непристойностей перед всем стадионом», а я сказал это только Вам. МакГонагалл устало прикрыла глаза. – Последний раз уступаю Вам, Ричард. Но с этой минуты: никаких непристойностей перед всем стадионом и передо мной лично. Никогда! Вам все ясно? – Окей, мэм, – бодро согласился Ричи. – Все предельно ясно. И БЕВЕРЛИ ЗАБРАСЫВАЕТ МЯЧ В КОЛЬЦО! СЧЕТ ОТКРЫТ! 10 ОЧКОВ ГРИФФИНДОРУ! Я не говорю ничего о заднице Каспбрака, а Вы не прогоняете меня с трибуны. ВНИМАТЕЛЬНЕЕ, БЛИЗНЕЦЫ ХЭНСКОМ-ХЭНЛОН! КАЖЕТСЯ, КРИСС ПЫТАЕТСЯ ЗАПУЛЬНУТЬ БЛАДЖЕРОМ В МАРШ! – Ничего обо всех частях тела Каспбрака. Уточню, зная, как здорово Вы находите в моей речи лазейки. И ничего обо всех частях тел всех игроков, находящихся на поле! – Договорились, директор. ХОКСТЕТТЕР, МАМКУ Я ТВОЮ… Простите, мэм. Я больше не буду. Буду просто смотреть матч и просто его комментировать. МакГонагалл явно в очередной раз пожалела, что согласилась на эту авантюру. Вообще, Ричи не знал, как ему в первый-то раз доверили комментировать матч. Единственная его заслуга состояла в том, что у него был подвешен язык и болтать он мог беспрерывно. – ДАВАЙ, ДЕНБРО! НЕ УПУСТИ МЯЧ, ЛУЗЕР! Но в этом же был его минус: в беспрерывном потоке болтовни Тозиер периодически говорил то, о чем никому знать не следовало. И пусть после предыдущего матча он отбыл свое наказание в Запретном лесу, зато получасовые комплименты заднице Каспбрака привели к тому, что они, наконец, начали встречаться. – УРИС ХВАТАЕТ КВОФФЛ И МЧИТСЯ К КОЛЬЦАМ СОПЕРНИКА. Я ЖЕ ГОВОРИЛ, ОН РОДИЛСЯ, ЧТОБЫ ЛЕТАТЬ! Сначала Эдди, конечно, его побил и несколько недель с ним не разговаривал, но потом на повторенное в тысячный раз пылкое признание в любви, все же ответил взаимностью. А еще, помимо того, что Тозиер много и не по делу болтал, он совсем не следил за матчем. – ТРИБУНЫ РЕВУТ… Что случилось, мэм? – Хокстеттер забил мяч Гриффиндору. Вы за матчем вообще следите? Он следил за Эдди, его маленькой фигуркой, парящей над полем выше всех и почти не видной, если до боли не сощурить глаза. Весь квиддич заключался для Тозиера в одном Эдди: в его маленьком ладном теле, напряженно пригнувшемся к метле, в его всегда идеально уложенных каштановых волосах, сейчас раздуваемых ветром, в лихорадочном румянце на щеках, который появлялся, стоило ловцу завидеть снитч. – КАЖЕТСЯ КАСПБРАК моя сладкая детка УВИДЕЛ СНИТЧ! Ричи мог смотреть на него бесконечно. На его аккуратные руки, сжимающие древко метлы. «Эй, Эдс, не хочешь отполировать и мое древко?» – Ричи решил, что раз он просто комментирует матч без всяких своих привычных шуточек, то он обязан потренироваться в них хотя бы про себя. – И… СНИТЧУ УДАЛОСЬ СКРЫТЬСЯ ОТ ОБОИХ ЛОВЦОВ. Мерлиновы кальсоны! ТЕМ ВРЕМЕНЕМ ХЭНЛОН МАСТЕРСКИ ОТПРАВЛЯЕТ БЛАДЖЭР ПРЯМИКОМ В БАУЭРСА! Я УВЕРЕН, ТВОЙ БЛИЗНЕЦ ГОРДИТСЯ ТОБОЙ, МАЙКИ! Можно было бесконечно смотреть на приоткрытые в волнении губы Эдди, такие яркие и влажные, на разгоряченном от быстрого полета лица. «Эй, Эдс, когда ты играешь в квиддич, твое выражение лица такое же, как когда ты кончаешь». – И МАРШ ВНОВЬ ЗАБИВАЕТ МЯЧ! ДА, ЧУВАКИ, ЕСЛИ БЫ НЕ ЭДС, Я БЫ ЕЙ… Понял, профессор, молчу, молчу. Про Марш – это он ради шутки. Ясное дело, что она его совершенно не интересовала и без Эдди. Тозиер был беспросветным геем, просто он был уверен, что, если бы не чувство юмора комментаторов, никто бы и на матчи то не ходил: что в них, собственно, интересного? Взрослые люди кидают друг в друга и в ворота какие-то мячи. А еще один вообще гоняется за призраком, выписывая в небе фигуры высшего пилотажа. – ЗАПУСКАТЬ В МЕНЯ БЛАДЖЕРОМ – НАРУШЕНИЕ! СЛЫШАЛ, БЕН? МНЕ ПОФИГ, ЧТО ТЕБЯ ПОДДЕРЖИВАЕТ ВЕСЬ СТАДИОН, ЭТО ВСЕ РАВНО – НАРУШЕНИЕ! – Даже я его поддерживаю, мистер Тозиер, а мяч остановила только для проформы. – Простите, директор. Я не хотел обидеть Бена или Бев, или Вас, или еще какую-то женщину. Просто у меня поганое чувство юмора. Чтобы не сказать ничего лишнего, можно было смотреть на прекрасные ноги Каспбрака, туго обтянутые тренировочными штанами. Ричи представлял, какая горячая и раскрасневшаяся у него сейчас кожа на ягодицах от того, что он так долго и напряженно сидит на метле. – ЭЙ, ЭДС, ХОТЕЛ БЫ Я БЫТЬ МЕТЛОЙ, ЧТОБЫ СЕЙЧАС ОКАЗАТЬСЯ У ТЕБЯ МЕЖДУ НОГ. – … ВОН! ОТСЮДА! ТОЗИЕР! – Я что, сказал это вслух? Эдди показалось, что он вот-вот свалится с метлы. Между прочим, упасть с этого узкого куска дерева – что может быть проще? Перед глазами все потемнело, дыхание перехватило, и он точно переломал бы себе все кости через каких-то несколько мгновений, если бы подлетевший слева Билл, не придержал его в воздухе. – Ты как? – П-порядок, – они с Биллом как будто поменялись местами: тот спокоен и сдержан, а сам Каспбрак от волнения начал вдруг заикаться. – Тозиер – придурок. – Еще какой, – Эдди покачал головой. Проорать на весь стадион про то, что хотел бы оказаться у него между ног – только Тозиер на это способен. – Я, наверное, не смогу играть, Билл. На меня все теперь пялятся! – Ты справишься! – Билл сжал его плечо. – ХАГГИНС ЛЕТИТ К ВОРОТАМ ГРИФФИНДОРА! – над стадионом пронесся голос профессора МакГонагалл. Видимо, Ричи опять был отстранен. – ЗАЩИЩАЙТЕ КОЛЬЦА, ДЕНБРО! – Не смотри на т-трибуны. Ищи снитч! – Билл напутствовал Эдди, прежде чем метнуться к воротам и вовремя перехватить летящий в кольцо квоффл. Эдди чувствовал, что горит. Раскраснелось не просто его лицо, а, казалось, все его тело. Не к месту представился обнаженный Тозиер, раскинувшийся под ним с разметавшимися по подушке черными кудрями, глядящий без очков мутно, шепчущий: «Детка, какой же ты горячий»! Нет, нет, нет, нужно было выгнать образ Ричи из своей головы. Как сумасшедший, Эдди уставился в безоблачно чистое небо, высматривая гребаную золотую искорку снитча. Поймать бы его уже и закончить этот позор! Он был высоко над землей, но все равно ощущал, как люди на трибунах на него смотрят, как на том их первом матче с Хаффлпафом, когда директор была в отъезде, а больше никто почему-то не додумался остановить Тозиера, когда тот на весь стадион вопил: «ПОДНИМАЙСЯ ЕЩЕ ВЫШЕ, ЭДС, ДЕТКА! Я ХОЧУ ПОСМОТРЕТЬ НА ТВОЮ ПОПКУ!» или «УХ, КАК ТЫ ОБЪЕЗЖАЕШЬ ЭТУ МЕТЛУ! А МЕНЯ ТАКЖЕ ОБЪЕЗДИШЬ?». Может, учителя поначалу думали, что ослышались? В любом случае, Снейп додумался лишить Ричи голоса уже тогда, когда тот в десятый раз повторил то, какие у Эдди красивые ягодицы, и когда сам Эдди уже почти сгорел на месте, как феникс, от всех этих сомнительных комплиментов. Он и сам не знал, почему потом все же согласился встречаться с Ричи. То ли его подкупили эти полные обожания глаза, то ли то, что Ричи каждое утро встречал его с тех пор словами извинения и признаниями в любви. «Я такой трус, понимаешь. Я бы так никогда не признался, но тут на адреналине сказал и уже остановиться не мог. Ну, прости, Эдс. Эдди. Детка. Прости меня! Хочешь, я на колени встану в Общем зале и извинюсь перед тобой? А хочешь, я встану на колени в Общем зале и отсосу тебе? Ой, по ребрам только не бей – мне уже от Денбро по ним здорово прилетело. Ну, Эдс. Понимаешь, ты мне так нравишься, голова кругом идет! Совсем ничего не соображаю. Эдс, давай встречаться, а?». Эдди выдержал две недели подобных излияний, на которые он всегда отвечал неизменным: «Уйди, Тозиер, ты мне противен», но которые в глубине души ему все же немного нравились, прежде чем ответить: «Ну, давай попробуем, что из этого может получиться, чучело». Тозиер и раньше, конечно, подкатывал к Эдди. Казалось, с самого первого курса. Беверли постоянно говорила, что Ричи неспроста все время тусуется с их компанией и что он влюблен в Эдди, но никто ей не верил, несмотря на то, что Ричи разве что слюной не тек, стоило Каспбраку показаться в поле зрения. И только к шестому курсу Ричи все же осмелился признаться в своих чувствах. И, конечно, с поистине Тозиеровской помпой: сразу перед всей школой. С тех пор они встречались уже почти год, и все было в порядке. Порядок этот был, конечно, относительный, в стиле Тозиера, но все лучше, чем то, что происходило сегодня на стадионе. Ричи просто нельзя было доверять говорить что-то большому количеству людей – из него сразу так и начинали сыпаться его сальные шуточки. Эдди был так на него зол, что почти забыл про игру, пока не услышал: – КАЖЕТСЯ, ДЖОНС, ЛОВЕЦ СЛИЗЕРИНА, УВИДЕЛ ЗОЛОТОЙ СНИТЧ! О, нет! Каспбрак не был уверен в том какой сейчас счет, но точно знал одно – то, чья команда быстрее поймает снитч, решит исход матча и то, у кого в этом году окажется кубок. На прошлом курсе он еще не играл, не решался выйти на поле: все время казалось, что из-за такой высоты он свалится в обморок или у него начнется астматический приступ, которые, казалось бы, перестали его преследовать за годы жизни в мире магии. Но Билл смог его убедить, что он прирожденный ловец, и свой первый матч Эдди провел блестяще, даже не смотря на Тозиера. И проиграть сейчас он никак не мог. Преимущество Эдди состояло в том, что он был легче Джонса и, следовательно, быстрее и маневреннее. Слизеринский ловец был к снитчу ближе, однако, Эдди с легкостью его обошел, пристально удерживая взглядом золотую искорку и решив для себя, что теперь уж точно не упустит ее из виду. Он уже почти дотянулся до снитча, когда Джонс резко налетел на него снизу, почти сбрасывая с метлы. Дыхание перехватило, зазвенело в ушах. Эдди испуганно повис на одной руке на парящей в воздухе метле, чтобы в следующую секунду понять – звон вовсе не у него в голове. Снитч мелко звенел своими крылышками прямо возле его уха. Маневрировать, держась на одной руке не получалось, но Каспбрак успел крепко ухватить снитч свободной рукой, ощущая как под пальцами трепещут маленькие тоненькие крылья, прежде чем вторая его рука соскользнула с древка и он осознал, что вот теперь он точно свалится и никакой Билл не успеет его вовремя поддержать. – Вы в курсе какое первое требование предъявляется к комментаторам, мистер Тозиер? Беспристрастность. Ричи был сослан с комментаторской трибуны прямиком в лапы профессора Снейпа – А Вы, почему-то, еще и болеете не за свою команду, а за Гриффиндор. – Ой, бросьте, профессор. Плевал я на Гриффиндор – я болею за Эдса. Я, конечно, дружу со всеми в гриффиндорской команде, но, если бы Эдс учился на другом факультете – я болел бы за другой. Тозиер сощурился так, что аж брови свело: он пытался разглядеть Каспбрака, которого сейчас за пояс поддерживал, кажется, Денбро. Ричи даже пожалел на секунду, что летает как мешок с навозом гиппогрифа и совершенно не в состоянии играть в квиддич, а то также мог бы сейчас Эдса обнимать. – Знаете, мистер Тозиер, то, что выдает на весь стадион Ваш поганый рот… – Снейп демонстративно не смотрел на Ричи. – Иногда я очень жалею, что осенью не лишил Вас голоса навсегда. – Директор МакГонагалл не дала бы Вам этого сделать! – Да, потому что я с удовольствием сделала бы это сама! Директор перегнулась через бортик комментаторской трибуны, вперившись в Ричи очень рассерженным взглядом. Ноздри ее аккуратного носа яростно раздувались, а губы превратились в тонкую ниточку, почти совсем исчезнув с лица. Кажется, Ричи впервые видел ее такой разъяренной. – Я уже не знаю, как наказывать Вас, Тозиер, чтобы Вы поняли! Вы ведь не лишены интеллекта, так почему сквернословите похуже любого бродяги из Лютного переулка? УРИС ЗАБИВАЕТ МЯЧ! СЧЕТ 40-20, В ПОЛЬЗУ ГРИФФИНДОРА! – О, не переживайте, директор, – а вот теперь, когда Снейп на него посмотрел, Ричи очень хотел, чтобы тот и дальше продолжал демонстративно разглядывать поле. – Я придумал для него отличное наказание. Раз ему не помогают ни штрафы, ни отработки, ни прогулки по Запретному лесу, я решил подойти индивидуально. С этого дня и до конца учебного года Вы под домашним арестом, Тозиер. А это значит, что я запрещаю Вам выходить из гостиной Слизерина, кроме как на учебу или для принятия пищи, или по другим естественным потребностям. И запрещаю кому-либо с других факультетов посещать Вас. Ричи недоуменно пожал плечами: – Да невелика беда. – Кажется, Вы медленно соображаете, мистер Тозиер, так я Вам намекну: до конца года Вы не увидитесь с Каспбраком, ведь он на другом факультете. Ричи как будто ледяной водой окатили. А ведь действительно! У них не так много совместных занятий (всего пара, и одно из них – у Снейпа), в Большом зале они сидят за разными столами. Если Ричи не разрешат просиживать целыми днями и ночами в гостиной Гриффиндора, как он делал это сейчас, то он, действительно, Эдса больше почти не увидит. А, что еще хуже, ему снова придется ночевать в своей спальной, где одноклассники не преминут превратить его жизнь в ад. Чертов Снейп знал, как ударить по самому больному! Тем не менее, Ричи постарался не показать то, насколько он расстроен. – Что там до конца года? Пара месяцев? Пф, переживу! Но он знал, что не переживет, если немедленно не найдет какую-нибудь лазейку. – КАЖЕТСЯ, ДЖОНС, ЛОВЕЦ СЛИЗЕРИНА, УВИДЕЛ ЗОЛОТОЙ СНИТЧ! – раздалось вдруг с комментаторской трибуны, и Ричи тут же увидел, как расплывчатая точка в небе, обозначавшая для него Эдди, ринулась слизеринскому ловцу вслед. – Ни черта не вижу отсюда, – проворчал Тозиер недовольно, а потом, решив, что худшего наказания, чем не видеться с Эдди, ему уже никто не придумает, решительно пошел по трибунам вниз, намереваясь, не много, не мало, выйти на поле и смотреть матч оттуда. – ВСЕ ВЗГЛЯДЫ УСТРЕМЛЕНЫ НА ЛОВЦОВ ДВУХ КОМАНД! Да уж, взгляд Тозиера тоже был устремлен туда, из-за чего он несколько раз наступил другим зрителям на ноги, и чуть было не завалился на колени профессору Флитвику. – КТО ЖЕ БЫСТРЕЕ ДОБЕРЕТСЯ ДО СНИТЧА? «Пф, ну и вопросики у Вас, директор, – Ричи развеселился. – Конечно, это будет мой Эдс!», ему даже смотреть не надо было, чтобы знать то, что Каспбрак самый лучший, самый быстрый, самый ловкий. И самый сексуальный, но это уже к квиддичу не имело никакого отношения. Ричи уже дошел до самой нижней трибуны и сейчас размышлял, как бы половчее спуститься вниз, когда его вдруг как током передернуло от вопля стоявшего рядом первокурсника с Хаффлпафа: – Гриффиндорский ловец! Он же сейчас с метлы свалится! Не нужно было иметь хорошее зрение, чтобы видеть: Эдди в опасности. Он повис на метле на одной только руке, еще и бестолково махал второй, вместо того, чтобы попытаться ухватиться за древко и ей, чтобы укрепить свое положение. Ричи как в замедленной съемке видел, как пальцы Каспбрака скользят все ниже и ниже… Конечно же, ничего он видеть с такого расстояния не мог, но мозг упорно подкидывал жуткие картинки Эдди, разбивающегося насмерть о поле. В кои-то веки быстрый язык Тозиера, не подсоединенный к мозгу, сыграл ему на руку: – Акцио, метла! Ближайшая метла прилетела к нему откуда-то с соседней трибуны, чуть было не пришибив при этом того самого первокурсника. Ричи неловко забрался на нее, зная, что выглядит в воздухе просто смешно, но сейчас ему было не до гордости: хоть немного, хоть уже ближе к земле, но ему нужно было поймать Эдди. Он чувствовал себя бестолково, вылетая на поле нелепыми зигзагами, но все же успел набрать высоту, прежде чем Каспбрак рухнул прямо на него. Метла затрещала и резко накренилась вниз под их совместным весом. Но Ричи все же смог ее выровнять на какое-то время и относительно мягко опустить, что, впрочем, не помешало им обоим скатиться кубарем на траву. – Пиздец, Эдс. Ты чуть не умер, – Ричи лежал на Каспбраке и смотрел в его глаза своими расширившимися от страха зрачками, затопившими почти всю радужку. – Я умер. От стыда. Из-за тебя, идиот, – прохрипел Эдди недовольно, впрочем, не предпринимая никаких попыток выбраться. – «Хотел бы я быть метлой…». Я тебе этого никогда не забуду, веник ты ощипанный. – Эдс, прости, пожалуйста! Я это про себя сказать хотел. Знаешь, как сложно сдерживаться и просто комментировать, когда я тебя вижу! – Ричи попытался ткнуться в щеку Эдди губами, но тот резво отвернулся с недовольным: – Не слюнявь меня! Не сейчас! Чего ты вообще тогда в комментаторы опять полез, раз знаешь, что не можешь сдерживаться? – Хотел попросить тебя быть моей парой на выпускном балу так, чтобы все это слышали, – Ричи тяжело дышал. Его горячие губы были прямо напротив губ Эдди, и тот с трудом сдерживался от рефлекса тут же их поцеловать. – Выпускной бал только в следующем году, дурень! – Я хотел попросить заранее… – Тозиер зарылся пальцами в волосы парня. – Прости, что я опять все испортил. Еще и матч Вы проиграли из-за меня… – Ну, это тебе не удалось! Не все же сразу! – Эдди хмыкнул и чуть разжал кулак, бывший прямо под ладонью Ричи, в котором ярко блеснул на солнце слабо трепыхающийся снитч. Только теперь Ричи понял, что они с Эдди уже давно не одни, что их обступили обе команды и преподаватели, которые, правда, почему-то не лезли и дали им немного поговорить. Но теперь, когда в руке Эдди обнаружился снитч, все враз закричали, кто-то из Гриффиндора весьма бесцеремонно откинул Тозиера в сторону, чтобы поднять Каспбрака с земли и начать радостно качать его на руках. Слизеринцы же, проходящие мимо, весьма ощутимо пихали Ричи, цедя сквозь зубы уже привычное: «Хули ты празднуешь, Тозиер? Ты с нашего факультета». Это напомнило Ричи о его наказании. Да, вернись он в слизеринскую гостиную и одноклассники покоя ему не дадут за то, что он уже почти год жил в общей гостиной Гриффиндора. – Эй, Ричи, пойдем скорее! Ребята пообещали устроить вечеринку! Когда Эдди, наконец, выпустили из кольца счастливо обнимающих его гриффиндорцев, дотащивших его на руках почти до самой школы, он тут же нашел взглядом Тозиера, как всегда в таких ситуациях сиротливо стоящего в стороне. У Каспбрака, при виде такого Ричи, похожего на побитого пса, всегда сердце сжималось. Да ему и самому хотелось, чтобы среди рук, радостно обнимающих его, оказались любимые руки любимого Балабола. – Знаешь, Эдс, тут такое дело… – Ричи непривычно мялся и прятал глаза, и у Эдди аж сердце в пятки ушло. – Даже не думай со мной расставаться, придурок! То, что я на тебя зол, еще не значит, что я больше никогда не захочу тебя видеть! – Что? – Тозиер аж опешил от такого напора. – Нет! Я что, по-твоему, совсем больной?! Я с тобой никогда не расстанусь по своей воле. И по твоей, возможно, тоже, но я не об этом. Эдди пихнул его локтем в ребра. На душе сильно полегчало. – Мне тут Снейп назначил наказание за… Ну, сам знаешь. За то, что я тебя люблю и не могу держать это в себе, – Ричи засунул руки в карманы мантии, но потом снова их вытащил, чтобы притянуть Эдди поближе. – Мне больше нельзя приходить к вам в гостиную. До конца года. – О, – Каспбрак заметно осунулся. Как сильно он ни злился бы на Ричи прежде, он ни на секунду не представлял, что может остаться на праздничной вечеринке без него. – И что же теперь делать? – Ну, я тут подумал. Он разрешил мне выходить из нашей гостиной, цитирую: «для принятия пищи или по другим естественным потребностям». – Тозиер кивал, вторя своим мыслям и развивая логическую цепочку. – Мыться – это естественная потребность. И тут я скажу тебе только два слова, Эдс: «имбирное пиво». Эдди недоуменно воззрился на Тозиера снизу вверх. Не ударился ли он головой, пытаясь спасти Каспбрака? – Это пароль от ванной старост, детка. Я, конечно, наказан, но я все еще староста. Помнишь, как мы с тобой устраивали там свиданку пару месяцев назад? Пена, масло, целый бассейн воды – лучше места не найти, согласись? Эдди хмыкнул. Кажется, в словах Ричи был резон. Но кое-что его все же волновало: – А где ты будешь спать? Ну, ты вроде как последние несколько месяцев ночевал в нашей общей гостиной. Вернешься в вашу спальню? – парень поежился, представляя насколько «теплый» прием ждет Ричи в гостиной Слизерина, где он почти не появлялся с тех пор, как стал встречаться с Эдди. – Ой, не проблема! Даже не переживай! – Тозиер легкомысленно отмахнулся, но Эдди чувствовал, что Ричи вовсе не так беспечно относится к произошедшему, как старается это показать. – Давай лучше наобнимаемся сейчас так, чтобы до конца года хватило, а потом беги скорее к своим – боюсь, они не начнут вечеринку без главного героя вечера. Каспбрак, бывший на голову ниже Ричи, прижался лицом к его груди, стараясь не выдать сорванным дыханием и участившимся сердцебиением то, что он волнуется за Тозиера и то, что на самом деле, ему тоже все это время будет очень сильно его не хватать. – Пообещай, что придумаешь что-нибудь, – требовательно сказал он, пробираясь руками под мантию Тозиера, жадно трогая обнаженную кожу парня, которой уже привык касаться в любое удобное время. Невозможно было поверить, что целых два месяца он не будет встречать Ричи утром на диване их гостиной, непричесанного, в мятой мантии, всегда выглядящего так, словно он уснул тут случайно, в первый и последний раз. Целых два месяца его день не будет начинаться с привычных поцелуев в каком-нибудь укромном уголке, за широкими спинами скрывающих их от посторонних взглядов Билла и Бена (все, конечно, тысячу раз видели, как Эдди и Ричи целовались, но им все равно нравилось делать это украдкой). Еще два месяца по вечерам Каспбраку не усесться по-собственнически в кресло, прямиком на колени Ричи, устроившегося поближе к камину. И Тозиер не будет эти два месяца баюкать его на руках, перебирать волосы, а потом нести сопротивляющегося и вырывающегося Эдди в спальню шестикурсников под его недовольное: «Поставь меня, придурок, я тебе не невеста, чтобы ты меня на руках таскал!». Эдди и сам не заметил, как за этот год свыкся с ежедневным присутствием Тозиера в своей жизни. Да, они ели за разными столами и ходили на разные предметы, но все это время Каспбрак знал, что, стоит ему промокшему и злому вернуться с тренировки по квиддичу, Ричи встретит его радостными горячими объятиями, глупой шуткой из разряда: «люблю, когда ты течешь», и чашкой горячего какао – «смотри, что я спер для тебя у домовиков». И даже злиться на Ричи в такие моменты не получалось, потому что Эдди прекрасно знал, что это «спер у домовиков» на самом деле было многочасовым стоянием Тозиера у дверей кухни и вымаливанием внеочередной чашки горячего какао и вкусной булочки для «его сладкой детки Эдса». – Эй, парни, вы идете? – на крыльце показался Бен, призывно машущий в сторону обнимающейся парочки руками. – Беги, Эдс, – Ричи коротко чмокнул Эдди в щеку, зная, что, если решит поцеловать его в губы, вряд ли сможет оторваться в ближайшие полчаса. – Я уверен, ребята закатили самую лучшую вечеринку в твою честь. Ты такой крутой. Мерлин, ты офигительно крутой, Эдди! Я никогда не перестану тобой восхищаться. Каспбрак чувствовал, что еще немного этих прощаний, и он разревется. – Тогда завтра в восемь в ванной старост, Тозиер. Если опоздаешь – убью! – проворчал он недовольно, тоже целуя Ричи только в щеку, и решительно развернулся в сторону парадных дверей, ведущих в школу. – Я сам себя убью, если опоздаю, детка, – полетело ему вслед. Эдди чувствовал, что еще никогда у него не было вечеринки со столь явным привкусом горечи. – Вот Вы где, мистер Тозиер! А я Вас везде ищу. Ричи почти час уже сидел на берегу озера и кидал в воду камешки, надеясь выманить тем самым гигантского кальмара и обрести хоть какую-то компанию на этот вечер. В гостиную Гриффиндора путь ему теперь был заказан, а в своей появляться не хотелось. Он надеялся пробраться туда под покровом темноты, перед самым комендантским часом, перекантоваться на диване в гостиной (хоть они были ужасно жесткими, словно из камня, не то, что у гриффиндорцев) и с первыми лучами солнца вновь оттуда сбежать. Если повезет, никто из одноклассников его не заметит, и он сможет счастливо провести так два оставшихся месяца. Конечно, если не повезет, то его побьют и будут бить каждую ночь за все то время, что он «предатель, тусовался с вонючими гриффами». В целом, сидеть в одиночестве на берегу озера, когда в гостиной Гриффиндора Эдди, наверняка, выпивший сливочного пива или, может, чего покрепче, раскрасневшийся и счастливый, обнимаемый и целуемый всеми на свете, кроме самого Тозиера, празднует свою победу, было не так уж и плохо. По крайней мере, Ричи пытался себя в этом убедить. Одиночество – это вообще не так уж и плохо, а компания из гигантского кальмара ему нужна была только ради смеха. Но все же он немного обрадовался, хотя больше все-таки удивился, когда рядом с ним на поваленное дерево вдруг опустилась директор МакГонагалл. – Добрый вечер, мэм. Вот, любуюсь озером в свете последних лучей уходящего солнца. Желаете присоединиться? Клянусь, что не буду говорить никаких непристойностей. МакГонагалл хмыкнула. Какое-то время они сидели молча, оба глядя на ровную озерную гладь, стремительно темнеющую, но еще отливающую радостным желтым светом где-то на горизонте. – Почему Вы не в своей гостиной, мистер Тозиер? – Скоро пойду, мэм. Я помню о наказании Снейпа, не переживайте. Просто решил, что смотреть на озеро – это моя, как он выразился, «естественная потребность». МакГонагалл вновь хмыкнула, но потом, спохватившись, все же добавила: – Профессора Снейпа, Ричард. Они вновь замолчали. Солнце совсем скрылось, и ровная поверхность воды, не тревожимая никакими ветрами, в опускающихся сумерках начала отливать стальным. – Мне тут стало известно, что в этом году Вы почти все время ночевали в гостиной Гриффиндора, это так? Ричи вздрогнул. Он не совсем был уверен, что подобное запрещено школьными правилами, но и в том, что такое разрешено, он не был уверен тоже. – Это Вам Эдс сказал? Не подумайте ничего, он так говорит, потому что обо мне заботится, хотя со стороны может показаться, что он только и жаждет того, чтобы я схлопотал еще одно наказание. Тозиер не был уверен, что директор не превысила свой лимит хмыканья на сегодня. – Не важно, откуда я об этом узнала. Ричи почувствовал желание оправдаться: – Я не могу сказать, что мне плохо на Слизерине, но, мне кажется, Распределяющую Шляпу давно пора отправить на свалку – она меня распределила на Слизерин только потому, что там училась вся моя родня, это же тупо! Я вообще не понимаю, зачем вся эта ерунда с факультетами и распределением? Почему мы не можем учиться там, где сами захотим? Вы же умная женщина, могли бы все это давно упразднить, раз директор Дамблдор в свое время не додумался, хоть и был, как говорят, великим волшебником. Ричи заткнулся, понимая, что уже наговорил лишнего. В этот раз директор не хмыкнула, а тяжело вздохнула, переводя взгляд куда-то вверх, может, ища им шпиль Астрономической башни, откуда, говорят, Дамблдор упал и разбился насмерть. – Да, директор Дамблдор был великим волшебником. А еще он хорошо чувствовал людей. Вы бы ему понравились, мистер Тозиер. Ричи не знал, как реагировать на такое. Он неловко улыбнулся и пожал плечами, тоже переводя взгляд вверх и замечая, что на небе уже начали проклевываться первые звезды. – Наверное, мне пора идти, да? Чтобы успеть до комендантского часа и не схлопотать еще одно наказание. – Да, Вам определенно пора идти, мистер Тозиер. Поднявшись сам, Ричи подал руку директору, помогая встать и ей, что та, впрочем, не смотря на возраст, сделала без особых усилий. – Ну, буду надеяться, что в гостиной Слизерина уже все спят. Не очень-то хотелось бы общаться с одноклассниками. Они считают, что на матче я излишне много хорошего сказал в сторону Гриффиндора, а истинные слизеринцы так не делают. – Конечно, не делают, – согласилась директор серьезно. Но потом в ее глазах блеснула едва заметная хитрая искорка, которую Ричи бы пропустил, не выйди луна из-за тучи в самый подходящий момент. – Совсем забыла сказать то, зачем я Вас искала. Сущий пустяк: просто хотела напомнить, что спать это тоже, как выразился профессор Снейп, «естественная потребность». Ричи вскинул брови так резко, что аж лоб заболел. Это что же, директор ему сейчас непрозрачно намекает, что он может продолжать ночевать в гостиной Гриффиндора? С ее позволения? – Мэм, я правильно Вас… – Идите уже, Тозиер, – МакГонагалл демонстративно отвернулась. – А то вечеринка на Гриффиндоре закончится без Вас. Ричи не мог поверить своим ушам. – Мэм, я Вас люблю! Если бы не Эдс… – Не зарывайтесь, Ричард! – голос ее был строг, но Ричи готов был поклясться, что в нем сквозит улыбка. – Запрет на непристойности в моем присутствии все еще действует! – Я ничего такого, директор! Я бы Вас просто поцеловал! – Тозиер уже не мог стоять на месте. Он не знал, как лучше завершить этот разговор, но ноги уже сами несли его ко входу в школу и там скорее, в Восточную Башню, окунуться в яркий праздник и поцеловать, наконец, Эдса по-настоящему, и не выпускать его из объятий всю ночь. – Я Ваш большой-большой должник и сделаю все, что захотите! – Только одно, мистер Тозиер, – директор повернулась к нему лицом. Как Ричи и предполагал, она улыбалась. – Поклянитесь, что никогда не выберете для себя карьеру спортивного комментатора! Ричи засиял так, что, казалось, осветил весь берег. – Клянусь, мэм! Спортивный комментатор – никогда! – И никакой другой! И никакой карьеры на радио или телевидении, Тозиер! Ричи согласно кивал на все, а потом весьма панибратски помахал директору рукой, чтобы, перепрыгивая через две ступеньки, поскорее оказаться перед дверями, ведущими к Эдди. МакГонагалл же, стоило Тозиеру скрыться в школе, вновь подняла взгляд на шпиль Астрономической башни, с которым предпочитала разговаривать чаще, чем со страшной, треснувшей гробницей, где покоилось тело предыдущего директора. – Это ужасный мальчишка, Альбус. Жуткий сквернослов, хитрец и пройдоха. Но я знаю, Вы поступили бы также. Голубые звезды на небе задорно подмигивали в ответ на ее слова.