Традиции и сигареты с поцелуями

Когда было плохо, Лера шла к ней, к Полине, которую ненавидит или же пытается ненавидеть. Приходила на порог, готовая идти куда подальше, если дверь откроет Дудка-старшая, и легко потянуть за руку, если перед ней появится Полина в домашнем, полная уюта и тепла. Обычно получала одобрение, они вместе поднимались на самый высокий этаж, ставили там импровизированный лагерь, там, куда никто обычно не ходит, сидели, молчали. Лера курила. Иногда Полина спрашивала, что да как, кто на этот раз виноват, не опять ли всё дело в матери. Фаркаш отвечала, сухо и односложно, делала очередную затяжку, выдыхала дым перед собой, в случае ненужности неловкой поддержки — в симпатичное, ненакрашенное лицо девушки рядом. Это стало традицией, Лера старательно обходила стороной принадлежность (их, их, их), потому что сама мысль об этом вызывала эмоции, которых не должно быть и в помине. Скорее всего, Полина тоже считала эти посиделки на старых, потрепанных временем, шмотках давно привычным делом. Как не догадалась Дудка-старшая, ей богу, неизвестно. Наверное, её успокоило невнятное объяснение про бесконечное выпрашивание конспектов. И, конечно, роль сыграла близость к входной двери Полининой комнаты. Но у них бы ничего не получилось, кстати, без пофигистического отношения женщины, так называемой матери, вечно занятой какой-то чепухой. Психологом выступала не только Полина. В периоды особой эмпатии Лера сама, сама спрашивала, стало ли всё ещё хуже. В зависимости от ответа, первой тянула руку. Обе они любили контраст холодного с горячим. Это помогало, но со времен начало пьянить, подобно алкоголю. Всё стало дольше, растянулось, как жевательная резинка. В некоторых случаях — эволюционировало. Вместо простого прикосновения ладоней, при очередном душераздирающем монологе, Лера прижимала к себе Дудку, спину к груди, утыкалась носом ей в шею. Пальцы сплетались, наступала тишина. В воздухе то и дело зависали пахнущие лаймом дымные облачки. Иногда Полина подставляла предплечье. Иногда Лера игнорировала этот жест и привычным движением тушила окурок о собственную руку. Через какое-то время пошли поцелуи. Безумно сладкие, безумно недолгие, неловкие и скромные, со вкусом лайма и табака. Полина льнула, требуя больше, больше, больше. Лера по-взрослому отказывалась, не здесь и не сейчас. Дудка понимала, послушно отставала, облизывала покрасневшие губы, собственноручно обвивала талию её, Фаркашскими руками, и затихала, наслаждаясь. «Странно, правда?» — говорила она, Лера кивала, ложила голову на каштановую макушку и выдыхала очередное облачко дыма. Действительно, странно, учитывая то, что в школе они терпеть друг друга, как и прежде, не могли. Во всех местах, кроме туалета, и то, когда там никого другого не было. Быстро, влажно целовались у раковины, аккуратно подправляли макияж, Полина — Лере, Лера — ей, после расходились с самым что ни на есть ненавистным видом. Ну, Фаркаш расходилась. Полина же улыбчиво, как и всегда, шла навстречу новому уроку…

***

— Кого там ещё, господи, принесло? Но Лера уходила раньше. Поднималась на самый последний этаж, ставила импровизированный лагерь, выпускала лаймовый дым прямо перед собой. Тушила бычок о предплечье, смотрела на маленький кружок, и плакала, плакала, плакала...