***
Он может только лежать и сидеть. Том, словно тепличное растение, чья жизнь зависит от помощи окружающих, впрочем, переживать из-за этого не стоит. Его судьба предрешена: Азкабан и поцелуй дементоров в особой камере на виду у всех. Сразу они, конечно же, обезглавят Нагайну, которая не сползала с колен хозяина и по-прежнему не подпускала к нему министерских шавок. Показательная казнь змеи — обхохочешься! Приговор обжалованию не подлежит, да он и не просит, разве что печалится из-за верной подруги. Она такого уж точно не заслужила. Все убийства — только его рук дело. Обузой Том ни для кого быть не привык, а в таком состоянии и подавно. Все силы уходят на то, чтобы держаться с достоинством, если это еще возможно. Собравшиеся маги его презирают, он их тоже, но голос в какой-то момент почти срывается на крик. Непростительная слабость. Поттер. Мальчик-который-записался-в-орден-какого-то-святого храбро, глупо, неожиданно вырос перед ним, как спасительный шкаф из его детства. Заслонил от чужих глаз, дал секунду на передышку, чтобы вернуть высокомерие в свой голос. Том привык никогда не терять лица, а потому смешивает героя с грязью под ногами, разносит в пух и прах его заступничество. Тот лишь хмурится, сжимает губы, игнорирует насмешливый взгляд судей и продолжает упорно гнуть свою линию. «Я возьму его на свое попечение», «Под мою ответственность», «Да, он будет лишен возможности колдовать», «Я не одену на змею намордник. Она не станет ни на кого нападать», «У меня больше прав решать его судьбу, чем у вас». Судьи недовольны. Они по сотому разу задают один и тот же вопрос: «Зачем вам это нужно, мистер Поттер?» — Это моя блажь. Герою не откажут. На все воля героя. Гори синим пламенем магическая Британия и несносный мальчишка! Тома, словно чемодан с вещами, переносят в дом на Гриммо и выгружают на кровать. Унизительно. Змея успокаивающе шипит на груди. Поттер смотрит на него и молчит. Весь день, как коршун кружит вокруг, вытаптывая на полу неровные орбиты, как дикий зверь пробирается раз за разом ближе, примеряется-прицеливается своими мерзкими жабьими глазами. Том ждет пытки Круцио, чего угодно, но не того, что мальчишка струсит, отступит, виновато опустит взгляд и, наклонившись, поправит ему подушку. Столкнется с ним на секунду глазами и выскочит из комнаты, как ошпаренный, прячась от кошмара всей своей жизни за закрытой дверью. Он до утра не будет спать, пролежит в тишине, содрогаясь от бессильной злости в рыданиях. В глубинах покореженной души маленький мальчик Том будет сидеть на подоконнике приюта и шептать: «Где же ты, мама? Почему не заберешь меня домой?» Фантомный бред пробежит по комнате призраком измученной женщины, остановиться рядом, приложит к воспаленному лбу ладонь и тихо, едва слышно, скажет: «Мой бедный сынок». Реддл возненавидит ее за то, что оставила его, за то, что так долго не приходила, и сердце содрогнется от невыносимой муки — он никогда раньше не видел Меропу. Почему же она явилась только сейчас, когда Том сотню раз оступился на своей жизненной дороге? Когда за выплаканные в детстве слезы Темный лорд заставил многих людей заплатить жизнями? Когда сломанная старшими воспитанниками единственная любимая игрушка сменилась на смертоносную волшебную палочку? «Убирайся! Пойди вон! Не желаю тебя видеть! Ты бросила меня! Вы все бросили меня!» Она только опустит голову вниз и произнесет одно короткое, но емкое: «Прости». Из болезненного сна его вырвет отвратительно-бодрый голос: — Доброе утро, Том. Как тебе спалось?***
Он сталкивает стакан рукой, и злится, что не может дотянуться и до тарелки. Есть хочется ужасно, но гордость не выносит чужих подачек. Том не хочет позволять кому-то видеть свою слабость, а потому нещадно жалит единственного, кого, похоже, заботит его судьба. Он ни за что не признается, что чувствует себя неловко, что в глубине души боится возмездия от ненавистного Поттера. Реддл понимает, что не сможет себя защитить. — Ну зачем же ты так, Том? Гарри шепчет с тоской, не осуждающе, сметая разбитые осколки с пола. Ухаживает. Поттер не причиняет боли, не мстит за смерть близких, не швыряется обидными, злыми слова, а делает хуже — заботится. Меняет с домовым постельное белье, проветривает комнату, кормит, разминает мышцы, и трещит без умолку, заставляя его задыхаться от бессмысленных разговоров. Он почти всегда молчит, но героя это совсем не смущает. Гарри обеспокоенно склоняется над ним по ночам, когда его мучают фантомные боли, подносит к губам, пахнущее травами зелье и что-то утешающе шепчет. Невыносимо. Том никак не может к нему привыкнуть. Он его бесит. А затем приходят сны и… мама. Она присаживается на край кровати и печально улыбается: «Как ты, сынок?» Том молчит, смотрит на ее бледное лицо и потухший взгляд — и она все равно кажется ему самой красивой. Но его сердцем по-прежнему владеет обида. Сейчас он маленький ребенок, который на каждый праздник просил неведомые силы, чтобы за ним, наконец-то, пришла мама. Долго просил, до самого выпуска из Хогвартса, а потом понял, что чудес не бывает. «А-то ты не знаешь? Я хочу, чтобы вы двое ушли! Сейчас же!» «Не бойся, никто из нас не уйдет». Реддл ощущает, как к горлу подкатывает ком, и он давится всхлипом. Гарри невольно вздрагивает и тут же засыпает его вопросами: — Как ты себя чувствуешь? Что-то болит? Хочешь чего-то? Я мигом принесу! Реддл отворачивает лицо. Для него все это слишком. Идеальный образ дает трещину, и одинокая слеза скатывается по щеке и теряется в складках простыни. За спиной громыхает посуда. Поттер забывает, что у него есть домовой эльф и не пристало волшебнику самому марать руки о домашние дела. Пальцы все в порезах, кухня становится объектом бомбежки, одежда вся в копоти, но в глазах светится счастье. Том сказал бы, что не нуждается в чужих подачках, но не может. Маленький сирота внутри него всю жизнь ждал чьей-то ласки, пусть и вынужденной, приправленной чьим-то атрофированным геройским комплексом. Он боится, что этот мираж развеется. Том не хочет остаться один, но злостно шипит в ответ: — Я хочу, чтобы ты убился, наконец-то, об что-то и оставил меня в покое! — Не волнуйся. Я никуда не уйду, Том.***
— Что это? — легкий аромат специй щекочет нос, и желудок, словно гимнаст, делает внутри опасный кульбит. От вида полупрозрачной дымящейся жидкости совсем не величественно текут слюнки, и Том в очередной раз думает, что выглядит жалко. Голодный Темный лорд — беспомощный и слабый, словно котенок. О каком бессмертии идет речь, если он душу продаст за вкусно пахнущее варево? Неужели домовик расстарался? Или Поттер прочел кулинарную книгу, наконец-то? Полусырые каши откровенно поднадоели, но не в его положении жаловаться. Подобного для Реддла никто не делал и вряд ли когда-то добровольно сделает. — Куриный бульон. Миссис Уизли сказала, что тебе обязательно нужно есть горячее! Не переживай: я готовил под ее чутким руководством. Мальчишка помогает ему сесть поудобнее, ставит небольшой столик и накрывает на нем обед. Окидывает свою работу и присаживается рядом. Том по глазам видит, что Гарри голоден. Он никогда не задумывался о том, что ест сам герой. Давится сэндвичами в сухомятку или ворчливый Кричер все же кормит своего хозяина? Видимо, нет. Нужно будет надавать тому по ушам за неподобающее отношение к молодому волшебнику. Его не очень заботит состояние чужого желудка, но не хочется быть совсем уж неблагодарным. Поттер неверно трактует минутное замешательство и набирает в ложку бульон: — Давай я помогу. — Я сам, — грозно рычит Реддл и отбирает прибор у удивленного парня. Не хватало еще, чтобы его с ложечки кормили! Бульон идеален, и он понимает, почему путь к сердцу другого человека лежит через желудок. Том мысленно обожает Поттера, у которого временами руки тоже могут расти откуда надо. Тарелка опустошается в мгновение ока. Герой разве что не светится от самодовольства, когда убирает на поднос грязную посуду. Они постепенно привыкают друг к другу. Притираются. Злость все чаще сменяется снисхождением и, каким-никаким, дружелюбием. — Спасибо. Было вкусно. И Поттер…поешь уже нормально, а-то на тебя смотреть больно. Гарри на секунду замирает, удивленно моргает и расплывается в робкой улыбке. И что еще этому идиоту надо, кроме того, чтобы его похвалили? Нагайна кажется ему более самодостаточной личностью, чем это недоразумение. Может, потому что она его создание? Поттер приносит с собой запах мороза и сосны. В покрасневшей ладони, словно два солнца, горят примятые пальцами мандарины. Гарри шмыгает замерзшим носом и протягивает их ему. Том хмыкает, но все же берет одну, очищает от кожуры и вдыхает резкий цитрусовый запах. Впервые он попробовал их в Хогвартсе, но с тех пор больше никогда не ел. Сразу не было денег, потом времени, а потом и надобности. Сладко-кислый сок наполняет рот, и Реддл, не сдержавшись, зажмуривается от удовольствия. Мальчишка не сводит с него удивленных глаз, перекатывая оставшийся фрукт в ладонях, который, что неудивительно, тоже отдает ему. Тому совсем немного совестно, и он, подумав, протягивает половину долек Поттеру. Полторы и половина — все честно. — Любишь мандарины? — Возможно. — Тогда я еще принесу! И приносит, вваливается в комнату с ящиком спелых фруктов и выглядит таким довольным, словно отхватил кусочек счастья. Едва не спотыкается о порог, дотаскивает свой груз до стола и плюхает тот на деревянную поверхность. Кричер ворчит о сломанной мебели и непростительном поведении хозяина, а Поттер дразнится в ответ и запускает в него мандариной. Реддл наблюдает за ними и только под ошарашенными взглядами этих двоих понимает, что впервые за столько лет смеется. Рождество они встречают втроем, а ночью снова приходит мама. «Это Гарри принес», — отвечает на ее удивленный взгляд Том и замечает, как губы матери трогает легкая улыбка. Он больше не злится на нее, хотя все еще обижается. Реддл не знает, какой она была при жизни, но хочет узнать. Пусть и с опозданием, но сейчас мама рядом. Он понемногу начинает понимать, что такое любовь. «Гарри? Значит, у тебя появился друг, сынок?» «Он мне не совсем друг… Если честно, я не знаю, кто он для меня и кто я для него». «У вас все так сложно?» «Я убил его родителей. Я… монстр?» «Нет, сынок, но заслужить прощение, как и признать свои ошибки, очень сложно». «Я постараюсь. Обязательно постараюсь». «Я верю в тебя, Том!»***
— Не скажу, что меня это волнует, но у тебя что-то случилось? Поттер дрожит, как осиновый лист, кусает губы и меряет комнату широкими шагами. Сталкивает вещи на своем пути, врезается в кресла возле камина, стол и, кажется, находится на грани нервного срыва. Он впервые видит его таким подавленным. — Джинни… бросила меня. — Чего еще стоило ожидать от предательницы крови? — рыжая девчонка ему не нравится. Слишком приставучая, обычная, прожигающая его злыми глазами. Тому становилось смешно от того, что она ревновала Поттера к нему. Как будто мог соревноваться он — лежачий калека — с пышущей здоровьем девицей. Абсурд! И все же это была ревность. — Том, — в голосе парня звучит такая мольба, что он невольно замолкает. Смотрит на это ходячее несчастье, которое усаживается рядом, упираясь спиной в его кровать и тихонечко поскуливает. Рука сама протягивается к взлохмаченной макушке и поглаживает ее сочувствующе, осторожно. Гарри прекрасно бы смог заменить ему Нагайну, если бы больше молчал. Змея, словно почувствовав, что он думает о ней, плавно обернулась вокруг ноги парня и успокаивающе зашипела. Семейная идиллия, только домовика не хватает. Тот, кажется, смирился со странными отношениями хозяина дома и его гостя, и теперь кормил всех исправно, даже змею. И ворчать стал меньше. — Как она не понимает, что я не могу поступить так, как она хочет! — Так вы расстались из-за меня? — он всегда проницателен, когда дело касается таких вещей. — Да, то есть нет. Просто она выдвинула мне требования, а я на неё сорвался. — Какие? — Отправить тебя в Мунго и просто платить сиделке, чтобы она присматривала за тобой. — Разумное решение, — Том прекрасно понимает, что это самый правильный вариант. Сирота внутри него прячется в шкаф, ожидая чужого вердикта. Ему не привыкать: приемные семьи шесть раз возвращали его в приют. В первый раз было больно…ну и теперь вот тоже. — Нет. Я так не могу! — Можешь. — Достали! Почему я не могу сам решать, о ком мне заботится, с кем мне жить и что мне делать?! С утра Джинни выносила мозг, а теперь и ты?! — Гарри взрывается, кричит, и Реддл впервые не знает, как реагировать на это. Если бы он мог встать… Парень бьет кулаками по кровати, лихорадочно выпускает магию во все стороны. Том огромным усилием воли доползает до него и крепко обхватывает руками, прижимая к себе. В темных потоках волшебства он видит облик обеспокоенной мамы. «Я порчу ему жизнь!» «Он сам тебе об этом сказал?» «Я знаю, что своим присутствием лишаю его возможности жить иначе!» «А может он так не считает?» Том смотрит на нее с недоумением и только сильнее прижимает к своей груди голову Поттера. Тот всхлипывает, цепляется за его плечи и затихает. Магия прекращает кружить предметы по комнате и те, с гулким стуком, возвращаются на свои места в перевернутом состоянии. У них с Гарри все с ног на голову переворачивается. Не умеют они по-другому. «Но…» «Твой друг — немаленький, сынок. Думаю, он прекрасно понимает, что делает. Вот и дай ему право решать самому. Человек, который дежурит по ночам у твоей кровати, заслуживает такое право, как никто другой». — Прости, я сорвался. Еще и беспорядок устроил, — голос у Гарри виноватый, усталый. Том ощущает себя сволочью за то, что довел его до такого состояния. Ну не умеет он утешать! — Так даже лучше смотрится, — он безбожно врет. Перевернутый стол, картины и кресла. Неудобно, зато оригинально! — Портрет леди Вальбурги хватит удар. — Он ее и при жизни часто хватал. Одним больше, одним меньше — она даже не заметит! Поттер насмешливо фыркает и мотает головой. — Спасибо, Том. Мне стало лучше. «Ты все сделал правильно, сынок! Я горжусь тобой», — вторит словам Гарри мама.***
— Черт! Никак не получается завязать этот галстук! — Реддл отрывает взгляд от книги и не находит слов, когда видит Поттера в костюме и черной мантии. Волосы в кои-то веки аккуратно уложены, новые очки, наконец-то, сменили старые, и за ними спрятались все те же зеленые, словно лягушка, глаза. Они ему очень нравятся, но вслух он такого никогда не скажет. — Подойди, — Том не всегда был высокомерным магом, но, когда заправляешь аристократами, нужно уметь выглядеть соответствующе. Даже если для этого придётся вставать ни свет, ни заря и долго приводить себя в порядок, скептически придираясь к каждой мелочи в своем безупречном образе. Галстук подчиняется умелым руками и принимает правильную форму. От Поттера пахнет мятой и древесиной, и Реддл ощущает, как у него перехватывает дыхание. Они находятся слишком близко, ломают все личные границы. Между ними искоркой горит настоящее волшебство, создает незримые красные нити. Одно осторожное движение… Ему кажется, что если он поддастся порыву, то все разрушит. Том неохотно разжимает пальцы и видит, как в глазах напротив что-то замирает, и Гарри едва не кривит губы от разочарования. Ему хочется, но прав на подобное у него нет. Так поступать неправильно. — Тебе пора. — Ага. Я скоро вернусь, не успеешь даже соскучиться. — Нет смысла беспокоиться обо мне. Мне не нужна нянька. — Я знаю… Том. Поттер уходит, стройную фигуру облизывает зелеными языками каминное пламя, и он тяжело откидывается на подушку, сжимая руку в кулак. Он изнывает внутри. Без мальчишки в доме пусто. Том вздыхает, рассматривает потолок, пробегается беспокойным взглядом по книгам, считает мысленно до ста, но ничего не помогает. Он думает. Им бы завести с Гарри какую-то мягкую, пушистую зверушку… Нет, ее сожрет Нагайна. Поставить на окно комнатный цветок…который, конечно же, засохнет без должного полива. Переставить мебель в доме… Поттеру придется все тащить самому. Все не так. Просто ему хочется быть рядом с ним, но как сказать об этом он не знает. Слишком сложно кого-то любить, просто раньше Реддл такого чувства не знал. Не научили его, а теперь приходится начинать все сначала. Он не знает, сколько времени прошло, но парень внезапно вываливается из камина, и Том несказанно удивляется: — Быстро ты, однако. Что-то стряслось или по привычке забыл, какую-то важную вещь? — Нет. Просто…без тебя там скучно, — тихо произносит тот и виновато ерошит волосы пятерней. Дурак. Том адресовывает это себе. — Мне без тебя тоже, Гарри. Неверие застывает в чужих глазах и он, уныло вздохнув, подзывает его к себе рукою. Губы неуверенно касаются испачканного лица, целуют щеки, глаза, нос. «Нелепый», «Невозможный», «Родной», «Самый лучший», «Люблю», «Я люблю тебя больше». Слова потоком льются, и их уже ничего не смущает. Маленький мальчик Том улыбается внутри — теперь он не один. Больные детские воспоминания, наконец-то, отпускают. Поттер тихо сопит у него под боком, когда в сумраке комнаты возникает Меропа. «Мальчишки, мальчишки!» «Ты не одобряешь этого?» «Главное, чтобы ты был счастлив, сынок! Тогда и я смогу быть спокойной за тебя». «Спасибо. И…я люблю тебя, мама!»***
— Ну что, попробуем? Том с сомнением кивает и, вцепившись в чужую руку, пошатываясь, как во время землетрясения, делает свой первый неуверенный шаг навстречу Гарри. В призрачном, сотканном солнцем и пылью силуэте возле открытого окна, он на мгновение вновь видит улыбающуюся маму. «Ты молодец, сынок!» — Ты сделал это, Том!